Ветер играл сухими листьями деревьев, когда Эвелина Серпа решила присесть на скамью, которая словно приглашала к отдыху прямо здесь.
На территории, преобразованной в сад, царила послеполуденная тишина.
Было совсем немного туристов на станции «минейра[1]» во второй половине октября. И среди этого малого количества людей была она, в сопровождении своей гувернантки, которая оставалась в отеле.
Она удалилась от привычного для неё хозяйства под влиянием жажды одиночества.
Она хотела подумать. И именно поэтому она нашла приют под зеленеющей листвой и созерцала небольшие ряды распустившейся азалии, которые говорили о приходе весны.
Устроившись под ветвями деревьев, она дала простор своим собственным размышлениям…
Врач-друг посоветовал восстановить силы и отдохнуть перед началом ожидавшей её хирургической операции. И взвешивая преимущества и риск идущей операции, она прогоняла через мозг воспоминания о своём коротком существовании.
Шесть лет назад она вышла замуж.
Сначала всё казалось ей лишь экскурсией на золочёной каравелле по голубым волнам. Супруг и блаженство. На следующий год после замужества пришла столь нежно ожидаемая беременность. Но с беременностью пришла и болезнь. Тело обнаружило слабые места. Её почки оказались неспособными противостоять малейшим перегрузкам, а сердце походило на мотор, который вот-вот станет. Гинекологи, с которыми проводились консультации, советовали провести терапевтический аборт, и, несмотря на огромную печаль супружеской пары, ещё только формирующееся тельце ребёнка было вырвано из материнского лона, словно нежный птенец, изгнанный из гнезда.
С тех пор путешествие по жизни превратилось в тропу слёз. Кайо, её супруг, казалось, преобразился в любезного друга, без большого чувственного интереса. Он легко попал в сети другой, молодой незамужней женщины, ум и живость которой она смогла оценить с помощью записок, которые муж забывал в своём кармане, записок-носителей страстных фраз и поцелуев, оставленных на бумаге её собственными влажными карминовыми губами.
Одиночество и разочарование, которыми она страдала дома, возможно, стали факторами, поспособствовавшими развитию ужасных приступов депрессии, которые периодически накатывались на неё в сердечной области. В этих случаях её подташнивало, она страдала от ужасных головных болей при ощущении общего холода, который сопровождался жжением в конечностях и значительным повышением артериального давления. В приступе тревоги она считала, что умирает. Затем наступало затишье, а несколькими днями позже повторялся всё тот же приступ, для которого достаточно было повторения «задержек» мужа.
Её сопротивление было подавлено, силы на исходе.
В течение более двух лет она ходила по кабинетам и консультировалась со специалистами.
В конечном итоге, единогласный приговор: лишь сложная операция может спасти её.
Внутренне что-то говорило ей, что органическая проблема серьёзна, что она может привести к смерти.
Кто может знать? спрашивала она себя.
Она слушала чириканье воробьёв, которое служило фоновой музыкой её размышлениям, и вдруг стала высчитывать пользу из собственного существования, словно проводя смотр своим надеждам и своим провалам.
Стоило ли уклоняться от опасностей операции, которая, как она знала, будет сложной, чтобы продолжать жить больной, рядом с мужчиной, который перестал уважать её как женщину в домашнем очаге? И не было бы разумным принять помощь, которую медицина предлагала ей, чтобы восстановить здоровье и бороться за новую жизнь, если муж её окончательно бросит? Ей было всего лишь двадцать шесть лет. Не было бы справедливым дожидаться новых путей к счастью в полях времени? И хоть ей очень не хватало отца, который развоплотился, когда она была хрупким ребёнком, она выросла как единственная дочь под нежным вниманием матери, которая, со своей стороны, дала ей внимательного отчима и друга. Эти два человека и её муж составляли её семью, всегда присутствующего очага.
В этот миг, погружённая в вибрации клонившегося к концу дня, она мысленно представляла себе любимых существ — супруга, мать, отчима, которые сейчас были далеки от неё…
Затем внезапно она вспомнила своего усопшего отца и своего ребёнка, умершего при рождении. Она была верующей, активной католичкой, и в том, что касается жизни после смерти, сохраняла идеи, внушённые ей той верой, которую исповедовала.
Где могли сейчас быть её отец и сын? спрашивала она себя. Если она должна была умереть вследствие болезни, могло бы так случиться, что она сможет встретиться с ними? И где? Не должна ли она думать об этом, тогда как мысль о смерти настойчиво приходила ей на ум?
Она жадно погрузилась во внутренний монолог, когда кто-то подошёл к ней. Это был мужчина зрелых лет, чья жизнерадостная улыбка моментально внушила ей симпатию и любопытство.
— Вы госпожа Серпа? — осведомился он почтительным тоном.
И на утвердительный кивок головой дамы, которая не скрывала своего удивления, добавил:
— Простите мою дерзость, но я узнал, что вы живёте в Сан-Пауло, где я живу также, и по стечению обстоятельств, неожиданных для меня, мне рассказала одна моя знакомая, что у нас с вами существует общая проблема.
— Мне приятно слышать вас, — сказала молодая женщина, видя стеснение мужчины.
Услышав добрые нотки в голосе дамы, мужчина представился:
— Вам нечего бояться, госпожа Серпа. Меня зовут Эрнесто Фантини, я весь к вашим услугам.
— Рада познакомиться с вами, — сказала Эвелина.
И взглянув на морщинистое лицо, которое выглядело измождённым из-за болезни, она добавила:
— Присаживайтесь и отдохните немного. Мы с вами в крупном центре, и, как мне кажется, мы единственные, кто заинтересован в лечении, предоставляемом им.
Ободрённый вежливостью, Фантини устроился на скамье рядом и вновь заговорил, оживляя диалог, которое уже начало вести за собой взаимное притяжение.
— Хозяйка отеля, где мы обитаем, дружна с гувернанткой, которая сопровождает вас в путешествии, и именно с её помощью я узнал, что вам, должно быть, тоже предстоит сложная операция…
— Тоже?
— Да, поскольку я нахожусь в таком же положении, что и вы. Моё артериальное давление ухудшилось, а тело быстро изнашивается. Скоро уже три года, как я хожу по специалистам. В последнее время меня обследуют на рентгене. У меня опухоль надпочечной железы. Я чувствую, что это что-то серьёзное.
— Понимаю… — боязливо ответила побледневшая Эвелина, — мне это всё знакомо… Вам не нужно рассказывать об этом. Время от времени я переживаю приступы. Я начинаю задыхаться, в сердце падает давление, у меня головные боли и боли в желудке, вены на шее начинают набухать, я временами ощущаю то жар, то холод, и тогда мне кажется, что смерть уже близка…
— Всё совершенно точно…
— Затем наступает улучшение, чтобы потом, при малейшей нагрузке, всё началось сначала.
— Вижу, вам всё это хорошо знакомо.
— К сожалению.
— Врач мне часто повторял название болезни, носителем которой я являюсь. Я хотел бы знать, вам давали ту же информацию по вашему состоянию или нет.
Фантини вынул из кармана небольшой блокнот и вслух прочёл точное слово, определявшее его органическую болезнь.
Госпожа Серпа с большим трудом скрыла неприятное ощущение, которое доставил ей этот научный термин, но, взяв себя в руки, она подтвердила:
— Да, мой муж, от имени нашего врача, передал тот же диагноз в моём случае.
Мужчина почувствовал раздражение в голосе собеседницы и с горячностью бросил:
— И не менее правдоподобно, госпожа Серпа, что у нас болезнь носит такое красивое и редкое название…
— Что ни в коей мере не мешает происходить ужасным и частым приступам… — шутливым тоном отреагировала она.
Фантини смотрел на послеполуденное небо, словно стараясь возвысить разговор к более высоким сферам, а Эвелина во взволнованной тишине следовала его паузе, также выказывая желание поднять дискуссию над страданием, поразмышлять и пофилософствовать.