И сердце пополам

= 21

Помнит ли она его? Да Саша его не просто помнила, она о нём думала, особенно первые два дня. Почти беспрерывно.

Думать о нём было волнующе и интересно. По памяти она даже набросала несколько его портретов, но всё, казалось, не то. Какие-то безжизненные лица. Черты вроде и те, но выражения никакого.

Смятые листы из скетчбука летели в мусорную корзину. Только один рисунок получился удачным, но там — лишь крупным планом глаза в обрамлении ресниц. Зато удалось удивительно точно передать главное — тот самый взгляд, вытягивающий душу. Даже глядя на рисунок, Саша чувствовала, как сердце начинало биться чаще.

Или, может, она слишком погрузилась в свои фантазии и стала в них немножечко верить? Наверняка! Воображение постоянно рождало всевозможные ситуации, где они вновь бы встретились.

Его образ почти не менялся. Себя же она представляла другой: смелее, решительнее. Она не лепетала застенчиво, а отвечала с изящным остроумием. Такая глупость.

Но это ещё ерунда, цветочки просто, по сравнению с тем, что поддавшись порыву, она позвонила по указанному на бланке номеру и заказала пиццу с робкой надеждой, что приедет опять он.

А перед тем, как заказать, убрала с особым тщанием квартиру и сама чуточку подкрасилась.

Однако приехал совсем другой парень, тоже улыбчивый и вежливый, но самый обыкновенный. Всучил ещё горячую коробку, забрал деньги и, пожелав приятного аппетита, удалился.

Было как-то досадно. Хотя чего она ждала? А даже если бы каким-то чудом вновь пришёл тот черноглазый, что с того? Что бы она ему сказала? Здравствуйте, я так рада вас видеть? Дурость же.

Да и вообще, такие не для неё, она ведь понимает. Таким длинноногих красоток подавай. Хотя она же ни на что подобное и не рассчитывала, просто хотелось ещё раз увидеть.

В общем, это был какой-то идиотский порыв, аж самой стыдно. Чересчур увлекаться фантазиями вредно.

Зато после этого волнение стало постепенно утихать, и вот теперь, спустя почти неделю, она уже успокоилась. Не забыла, нет, конечно. Просто вспоминала о том эпизоде, как о маленьком приятном приключении, и сама же вздыхала с тоской: это же надо — до чего у неё унылая жизнь, если такая, по сути, мелочь так её впечатлила. Хотя дело тут, конечно, не в том маленьком забавном казусе, просто так, как он, на неё никто никогда не смотрел. И именно этот взгляд запал в душу.

И вот теперь они снова встретились. Это просто немыслимо! Откуда он здесь? Но главное — он её запомнил. И подошёл.

Саша таращилась на него, глазам не веря. Потом спохватилась и в смущении опустила взгляд. Где все те изящные фразы, которые она придумывала, представляя их встречу, где? Ни единой мысли в голове.

— Глеб, — протянул ей ладонь, которая оказалась на удивление тёплой. Зима как-никак, а он без перчаток. Потом сообразила — он же из кафе только что вышел.

— Саша, — выдохнула она и вновь несмело посмотрела на него.

Опять тот же взгляд! В ярком свете дня глаза его были не чёрными, а тёмно-карими, но всё равно влекущими настолько, что хотелось в них смотреть, не отрываясь, тонуть, не выныривая, и ни о чём больше не думать. Это какой-то непостижимый гипнотизм!

— Очень приятно, Саша.

О, боги, вот как он так произнёс её имя, что внутри сладко ёкнуло?

— Мне тоже, — призналась она.

— А я забежал перекусить, гляжу — знакомое лицо. Потом вспомнил… Не отравилась тогда пиццей?

Саша с трудом стряхнула оцепенение.

— Нет-нет. Наоборот, она была очень вкусная! Спасибо!

В ответ он лишь белозубо улыбнулся, отчего по телу разлилось тепло.

— А я учусь вон там, в художке. А ты здесь по работе? — облизнув пересохшие губы, спросила она.

— Нет, просто по делам заезжал, — Глеб неопределённо махнул рукой в сторону здания цирка, чей круглый купол отливал золотом в лучах послеобеденного солнца. — А вообще, у меня сегодня выходной. Гуляю.

И вдруг он слегка наклонился к ней, посмотрел так, что жаром окатило.

— Может, погуляем вместе?

Троллейбусы подходили и отъезжали — Саша их даже не замечала.

Он зовёт её гулять? Это не шутка? Она не ослышалась?

— Или ты куда-то торопишься?

— Нет-нет, — ответила она, пожалуй, слишком поспешно. — Никуда не тороплюсь.

— Ну, тогда пойдём.

Он так запросто взял её за руку, будто они сто лет знакомы, и потянул за собой.

— А куда мы идём? — вымолвила Саша, пьянея от удовольствия.

— Да просто прошвырнёмся по округе, поболтаем. Хотя стой, пойдём-ка в сквер? С самого декабря хочу туда добраться и всё никак.

— Ой, я тоже! — подхватила Саша.

Глеб уверенно вёл её за собой, держа за руку, а она еле поспевала — мешала папка. Не доходя до перекрёстка, он остановился. И она, как по команде, тоже. Глеб, слегка хмурясь, взглянул ей за спину, потом на её поклажу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Слушай, давай-ка я понесу эту бандуру.

— Это папка для эскизов.

— Угу, давай понесу папку для эскизов?

— Я сама, спасибо, она не тяжёлая, — мотнула Саша головой.

Она и так не могла избавиться от чувства неловкости, словно ему её навязали, хотя, если честно, он ничего подобного не выказывал. Даже наоборот.

«Глупость, конечно, — говорила она себе мысленно, — Глеб ведь сам меня позвал гулять. Просто ты, Фурцева, видно, совсем одичала».

И всё же никак не верилось, что такой видный, такой красивый мог ею заинтересоваться. Ну что в ней может быть интересного? С ней даже подруге было скучно. Да и другим девчонкам, все они странной её считают.

Может, мама и права в том, что самооценка у неё хромает, но ведь раньше и правда на неё никто даже внимания не обращал.

А ещё мама всегда твердила, что от красивых парней — одно зло и страдания. Они наглые, высокомерные, беспринципные. Это если в двух словах, на самом деле она много чего нехорошего говорила.

Но вот посмотришь на Глеба — он вовсе не наглый и не высокомерный. И взгляд у него просто необыкновенный: обволакивающий, волнующий, тёплый, чуточку насмешливый, но при этом ласковый, что ли.

— Давай-давай, а то я налегке иду, а ты нагружена. Это как-то не очень.

Саша зарделась, но папку ему отдала. Он ещё и галантный!

— Там твои шедевры? — с улыбкой спросил он, снова беря её за руку.

— Да ну, — смутилась она. — Какие шедевры? Так…

— А что вы рисуете? — поинтересовался он.

— Чаще всего пишем натюрморты. Иногда портреты. Весной и осенью выходим на пленэр.

— И тебе нравится?

— Да! Очень! Особенно люблю писать портреты… карандашом, сангиной, сепией. Ну и городские пейзажи. Натюрморты тоже ничего, но скучновато, нет жизни, хотя Ольга Алексеевна, наш педагог по рисунку, сильно хвалит. Особенно когда я экспериментирую с композиционными приёмами. А вот с цветом как-то не очень… Карен, наш преподаватель живописи, говорит, что техника у меня хорошая, но не чувствуется индивидуальности…

— И что? Это так важно — индивидуальность?

— Конечно! — горячо ответила Саша. — А как же! Это ведь самое главное. Иначе ты и не художник вовсе, а так… копировщик. Художник ведь не просто отображает реальность, он вкладывает в картину свой взгляд, свой внутренний мир, свои чувства…

Саша спохватилась: зачем она Глебу это рассказывает? Он ведь от всего этого совершенно далёк и ему попросту станет с ней скучно, как и всем другим. А ей почему-то так не хочется, чтобы он утратил к ней интерес.

— А чем вы занимаетесь? — поспешила она перевести разговор на него.

Глеб снова остановился, потянув за руку, развернул к себе. Наклонив вперёд голову, посмотрел ей прямо в глаза.

— Эй, что ещё за вы? Вроде я пока не дряхлый, чтобы мне выкали. Ко мне на ты. Или пойдём пить на брудершафт? — в чёрных глазах искрили смешинки.

— Я постараюсь, — вспыхнув, пролепетала Саша.

— Ну, давай, старайся, слушаю, — произнёс он, а сам так и не сводит игриво-насмешливый взгляд.

Саша почувствовала, что неумолимо краснеет, но вымолвила:

— Ты…

— Лааадно. Принято, — широко улыбнулся он, потом посмотрел на её губы и добавил: — Хотя вариант с брудершафтом мне понравился больше.

Может, он и пошутил. Ой да конечно, пошутил, но Саша смутилась ещё сильнее, так, что не нашлась с ответом. Хорошо хоть он перестал её так пристально разглядывать. И хорошо, что снова держал за руку, как маленькую. Ну или так, будто она его девушка…

