И сердце пополам

= 22

Им навстречу прошли две девушки в коротких норковых шубках. Обе сначала по-кошачьи уставились на Глеба, потом перевели взгляд на Сашу и… аж переглянулись, не скрывая недоумения.

Можно было легко догадаться, что пришло им на ум. И хотя стало немного обидно, конечно, но и как-то волнующе — они явно сочли, что Глеб её парень. И пусть на самом деле это не так, пусть это сиюминутная иллюзия, а всё равно приятно.

Замечтавшись, Саша неосторожно ступила на наледь и поскользнулась. Но Глеб, к счастью, среагировал моментально и придержал её за талию. И снова она, оказавшись с ним так близко, страшно смутилась. Ещё бы — он её почти обнял!

На этот раз он не промолчал тактично, а спросил в лоб:

— Ты что, стесняешься меня?

Она кивнула.

— И совершенно зря, — усмехнулся он. — Так что завязывай со стеснением.

Легко сказать. Как будто она специально стесняется. Саша пожала плечами.

— Это как-то само.

— Тогда, чувствую, без брудершафта нам точно не обойтись, — он весело подмигнул ей.

Саша собиралась сказать, что вообще-то не пьёт, но замешкалась, а он уже сменил тему.

— На горку пойдём или в лабиринт?

Саша и не заметила, что они уже пришли.

В сквере царило привычное оживление. Здесь всегда людно, но зимой — особенно. Фигуры, домики и лабиринты изо льда, подсвеченные встроенными гирляндами, сверкающая огнями тридцатиметровая ёлка, высоченная горка в две полосы — всё это притягивало народ из разных районов города. А в новогодние каникулы здесь и вовсе было не протолкнуться.

И даже сейчас, в феврале, когда ажиотаж заметно схлынул, всё равно сохранялось ощущение веселья и праздника.

Первым делом они решили обследовать лабиринт. Не такой уж он был большой, но они умудрились заплутать. Шли-шли и опять оказались в том же месте.

— Мы тут уже были, — воскликнула Саша, развеселившись. — Смотри. Вот видишь, в льдине застыла веточка пихты? Я её запомнила тогда.

— Пихты? — Глеб удивлённо изогнул бровь. — Ты знаток флоры?

— Ну нет, это же пихта, она в наших краях растёт, её легко узнать.

— Кому как, — хмыкнул он, — я вот только берёзу могу безошибочно идентифицировать.

Они снова кружили, спорили, куда повернуть — направо или налево, и Глеб ей всякий раз уступал, раз «она точно знает, куда идти», но, в конце концов, снова вернулись в тупик с застывшей хвойной веточкой и расхохотались.

— Ну что, Сусанин, ещё один круг навернём?

— Ой, ну да, Сусанин, — смеясь, соглашалась Саша. — Но я не специально. Пожалуй, нам бы сейчас нить Ариадны не помешала.

— Идём, Тезей, и больше не спорь со старшими, — Глеб снова взял её за руку, потянул за собой.

И правда, через несколько поворотов они вышли из лабиринта.

— Ну что, пойдём немного согреемся и на горку?

— Согреемся? Чем? — не поняла Саша.

— Чем-нибудь горячительным. Чем же ещё? Огонь тут нам развести, подозреваю, не позволят, так что будем греться изнутри.

Саша опять вознамерилась сообщить ему, что не пьёт, но Глеб подвёл её к декоративному теремку, в окошке которого всем прохожим радостно улыбалось пухлое румяное лицо.

Это была женщина лет шестидесяти-шестидесяти пяти, а, может, и моложе, но разряженная в древнерусском стиле она напоминала бабушку из фильмов-сказок Роу.

И заголосила она распевно, на старый лад:

— Крендельки, бараночки, пирожки с пылу с жару.

А вот ассортимент напитков в теремке оказался вполне современным: капучино, ристретто, эспрессо, моккачино, чай. Видимо, в недрах избушки прятался обычный кофейный автомат. Правда, цены у сказочной бабушки были в два раза выше, видимо, доплата за антураж и сказочность.

Оба, и Саша, и Глеб, не сговариваясь, выбрали горячий шоколад с молоком. Он скосил на неё глаза, будто слегка удивился. А ей вдруг стало приятно, оттого что их вкусы, пусть даже в такой мелочи, совпали.

Правда, брать у неё деньги Глеб наотрез отказался, и к ней вернулось чувство неловкости. Кто она ему, чтобы он за неё платил? Но Глеб и слушать ничего не желал.

— Ну что? Теперь на горку? — допив шоколад, он промокнул губы салфеткой.

Поразительно, но она воспринимала внешность Глеба как-то фрагментарно. Сразу запали в душу его глаза. Остальные черты вспоминались потом смазано, как в дымке. И вот губы его, например, до настоящего момента она не замечала, и почему-то не видела раньше, какие они яркие, какой у них чувственный изгиб.

Захотелось немедленно их запечатлеть. Ну ничего, потом, дома…

— Что такое? — озадачился он. — У меня что-то не так?

Саша, спохватившись, зачастила:

— Нет, нет, нет, всё хорошо. Я просто задумалась…

Выпалила и тут же устыдилась. Задумалась она! Глядя плотоядно на его губы! Вот что он решит? Уж вряд ли подумает о том, что она просто хочет написать его портрет.

Он и правда посмотрел на неё как-то странно: слегка удивлённо и… удовлетворённо, что ли. И на эти его губы, чувственные и яркие, тенью легла еле заметная улыбка, совсем не такая, как обычно. Даже не улыбка, а усмешка.

Саша густо покраснела. Но к счастью, в следующую секунду он улыбнулся уже широко и по-доброму.

— Я ж тебе сказал — завязывай смущаться. Идём на горку?

Выдохнув, она кивнула, но опять замешкалась:

— А как с папкой быть?

Она большая и неудобная, Глеб и в лабиринте ею цеплял все углы, а тут она тем более будет мешать. И не оставить нигде.

Глеб снова повернулся к сказочной бабушке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно мы оставим вам на хранение, пока на горке катаемся?

— Что ты, что ты! Нельзя, не могу я, — запротестовала та.

— Никто ж не узнает. А я заплачу. Двести рублей в час, нормально?

— А вдруг у вас там бомба? — уже не так твёрдо возразила она.

— Какая бомба? — усмехнулся Глеб. — Нарисованная, что ли?

Женщина немного поколебалась, посмотрела по сторонам и высунула из окошка руку:

— Ладно, давайте сюда. Но деньги вперёд.

Глеб протянул ей две сотенные купюры и папку.

Строго говоря, в сквере было две горки. На одной, что поменьше, — резвилась визжа детвора, со второй, высоченной, — с такими же воплями и визгом катались и подростки, и молодёжь, и даже люди постарше.

Саша немного робела — столько народу, столько шума, затопчут и не заметят. Одна бы она даже близко сюда не подошла. Но Глеб уверенно тянул её на самый верх. По пути где-то подцепил картонку, предложил ей. Она умостилась на ней, как в детстве на санках, а Глеб пристроился за её спиной, руки положил на плечи, и они помчались вниз.

Ветер свистел в ушах и обжигал лицо, а сердце захлёбывалось от восторга…