И сердце пополам

= 46

Троллейбус, как назло, еле тащился, ещё и ус уронил на повороте. А Саше не терпелось как можно скорее увидеть Глеба. Казалось, со вчерашнего утра, когда они расстались, прошла целая вечность.

Наконец она выпорхнула на остановке Театр Кукол и помчалась в сторону общежитий университета.

Час назад они созванивались: Глеб был дома и, по его словам, никуда не собирался. Однако Саша не стала говорить, что едет к нему в гости. Хотелось преподнести сюрприз, хотя новость так и жгла язык.

Смотреть в глаза матери до сих пор, конечно, стыдно, но радость и предвкушение счастья заглушали всякие угрызения совести. Да, она надавила на мать, пусть несознательно, но как будто выставила ей ультиматум, но та ведь сама довела ситуацию до полнейшего абсурда.

Вахтёрша уже запомнила Сашу, поэтому даже спрашивать студенческий не стала. Правда, ей показалось, что Глеб уходил. Но, может, и вернулся уже, а она проглядела, а может, и вовсе его с кем-то спутала.

— Ну, я всё равно поднимусь, посмотрю, — слегка разочарованно сказала Саша.

— Да, поднимись посмотри, моя хорошая.

Однако Глеба и в самом деле дома не оказалось. Саша постучала, раз, другой, прислушалась — внутри ни звука. Вот же досада! Ну как же не вовремя он ушёл!

Набрала его — после череды гудков механический голос сообщил очевидное: абонент не отвечает. Саша уж думала уйти ни с чем, но тут Глеб перезвонил сам:

— Прости, не мог ответить, на кассе расплачивался. Что-то случилось?

— Глеб, а ты где?

— В магазине. А ты?

— А я у тебя под дверью.

— Чёрт! Да тут у коменды телик полетел, попросила починить. Пришлось в центр смотаться, в радиотехнику. Но я уже всё. Скоро приеду. Подождёшь?

— Подожду, что поделать, — вздохнула Саша.

— Ну всё, еду.

Стоять в коридоре в одиночестве не очень-то улыбалось, к тому же не хотелось встречаться с Милой и прочими соседками Глеба. Может, на улице его подождать? Но вокруг общежития — ни скамейки, ни чего-то ещё, куда можно бы приткнуться. Или, может, где-нибудь пока погулять? Плохо только, что этот район совсем ей незнаком.

Она сделала пару шагов и остановилась в нерешительности.

Тут из соседней комнаты, заливаясь смехом, вывалился Артём.

— Иди проспись, Тоша, — крикнули ему из комнаты вслед девчачьи голоса. — И заканчивай квасить.

— Заканчивать? — хмыкнул он пьяно. — Да я ещё и не начинал.

Артём окинул мутным взором коридор и засёк Сашу. Тотчас расплылся в широкой улыбке и, качнувшись, направился к ней.

— О! Какие люди! — приблизился он, растопырив руки в стороны. — А ты чего здесь? Глеб не впускает?

— Его нет, но скоро будет.

— Ясно. Ну, пойдём в нашей комнате посидишь подождёшь.

Саша замешкалась.

— Да ты чего? — вскинул брови Тошин. — Не бойся, никто у нас тебя не тронет. Чай попьём, а если хочешь — чего покрепче.

— Ну нет. Спасибо.

— Хорошо, хорошо, — примирительно вскинул руки Артём. — Просто чай и всё.

Саша взглянула на экран телефона. Прошло всего пять минут, как они поговорили с Глебом. И приедет он из центра наверняка не раньше, чем через полчаса.

— Не, если не хочешь, то и не настаиваю, — обиделся вдруг Артём, истолковав её заминку по-своему. — Карауль тут своего принца.

— Да нет, — Саше вдруг стало неловко. — Пошли, конечно, подождём у тебя.

В конце концов, решила она, это глупо и даже жалко — вот так караулить под дверью. Артём подхватил её под локоть и потянул в сторону своей комнаты.

Теперь там всё было иначе, чем тогда, на его дне рождения. Длинный ряд столов исчез. Лишь один скромно притулился в углу. Туда Артём и усадил Сашу.

— Твой подарок, — довольный он картинно вытянул руку, указывая на свой портрет. — Храню его как зеницу ока. Серьёзно, это самый лучший подарок, какой мне дарили.

— Мне приятно, — вежливо улыбнулась Саша.

Артём с полминуты смотрел на неё, потом спохватился.

— А, чай же надо! — начал суетиться он.

Выставил две кружки, щёлкнул кнопкой электрочайника, потом, присев на корточки, стал рыться в тумбочке. На столе появились пакет с сушками и тюбик со сгущёнкой.

Затем уселся на соседнюю табуретку, развернулся к ней лицом. Саше сделалось неловко. Зачем он опять так смотрит?

— Ты красивая, — сообщил вдруг, не отрывая взгляда.

— Тоже скажешь, — смутилась ещё больше Саша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так оно и есть! — горячо воскликнул он. — Неужто Глеб тебе не говорил?

Саша неопределённо повела плечом: ему-то какая разница, что говорит ей Глеб?

— Ты по-настоящему красивая. Без всякой штукатурки и этих всяких… — Артём крутанул в воздухе пальцами, заменив жестом слово, которое не мог подобрать. — Просто такая красота не сразу бросается в глаза. И не всякий её заметит. Каюсь, я сам тебя не сразу разглядел, но сейчас… Я фигею просто. Думаю всё время про тебя.

— Спасибо, — поблагодарила Саша, не зная, что ещё сказать, и искренне жалея, что пришла сюда. — Я, наверное, пойду. Глеб уже вот-вот вернётся.

Она приподнялась, но Артём поймал её руку.

— Да куда ты? Как вернётся, так и пойдёшь. Я что, тебя чем-то обидел?

— Нет, просто… мне неудобно слушать такое…

Саша попыталась вытянуть руку, но Артём лишь крепче сжал её пальцы.

— Какое — такое? Что ты красивая? Это тебе неудобно слушать? Да это же правда! И то, что думаю про тебя — тоже правда. Да ты наверняка всё сама поняла. Между нами точно что-то происходит, я это чувствую. И ты это знаешь.

— Ничего я не поняла. И ничего не знаю.

— Не надо, Саша, — Артём придвинулся ближе так, что Саша подалась назад и уперлась спиной в стену. — Ты прекрасно знаешь, что я на тебя запал. Я же вижу.

— Артём, послушай, не говори больше ничего. Ты же потом пожалеешь.

— Я? Пожалею? О чём? О том, что наконец сказал то, что уже несколько недель хочу сказать? Я, может, и жалею кое-о-чём, но уж точно не об этом. Если бы не я, вы бы вообще с Глебом не познакомились. Вот об этом я реально жалею.

Саша даже думать о его словах не стала — видать, спьяну у него всё перепуталось в голове. И он попросту забыл, что познакомил их как раз таки Глеб.

— Артём, ты очень хороший, добрый, заботливый, я очень хорошо к тебе отношусь, но… вы же друзья с Глебом. Разве так можно?

— А что, раз друг, я должен утереться? Или молча смотреть, как он ломает жизнь мою, твою… Ты правда думаешь, что Глеб тебя любит?

— Артём, ну ты что-то уж совсем не то говоришь, — раздражённо поморщилась Саша. — Давай будем считать, что ты перебрал и ничего я не слышала.

— Не, я не спорю, возможно, теперь ты ему и нравишься, — не обращая внимания на её слова, продолжил Артём. — Вон как он бесился, когда мы с тобой тогда общались. Но и то он не ревновал, а просто я ему мешал. Он сам так сказал. И тебя он не любит — не строй иллюзий зря, чтобы потом не было мучительно больно. У него таких, как ты, было воз и тележка.

— Ты извини, Артём, но это гадко, — негодуя, оборвала его Саша, поднимаясь из-за стола. — Гадко и подло! Я не буду передавать твои слова Глебу, спишу на то, что ты пьян. Но ты больше, пожалуйста, ко мне не подходи. И не лезь в наши отношения.

— Да ты ничего не понимаешь, Саша! — следом поднялся и он. — Нет никаких у вас отношений. Это всё постановка. Глебу просто нужен экзамен, чтобы в армию не отправили. Вот и всё. Как только твоя мать поставит ему экзамен, ты ему больше будешь не нужна. А мне нужна. Очень нужна. Я тебя реально люблю.

— Ты бредишь, отпусти меня, — Саша резко вырвала руку, оттолкнула Тошина и устремилась к выходу.

— Глупая! Он же обманывает тебя. Всегда обманывал. Ты думаешь, он по ошибке тебе пиццу привёз? Ты думаешь, ты тогда оператору звонила? Ты мне звонила. Мне!

Саша взялась за ручку двери, но приостановилась. Сердце болезненно сжалось и пропустило удар. Она медленно обернулась.

— Что?

— Ты мне тогда звонила. Мы так с Глебом договорились, что он привезёт тебе пиццу, как будто по ошибке, а бланк заказа он отпечатал сам. И телефон туда вбил мой.

— Ты врёшь. Ты же звонил мне, когда я… с ногой…

— Дуал-сим, — развёл руками Тошин. — Да сама подумай, откуда бы я мог знать про это? Или про то, как вы с Глебом в сквере потом гуляли, когда он тебя возле училища, на остановке, подкараулил?

Саша достала сотовый, нашла в списке контактов номер пиццерии и набрала. Телефон Тошина ожил, завибрировал у него в кармане.

— Смотри, — он показал ей дисплей, на котором высветилось её имя.

Саша смотрела и не верила. Казалось, будто её ударили в солнечное сплетение, выломали рёбра, исполосовали бритвой внутренности, и каждый вдох давался с трудом и невыносимой болью.

— Ну если честно, я тоже поступил как сволочь, конечно. Это ж я его надоумил замутить с тобой. Когда Анна Борисовна полезла в бутылку из-за экзамена. Мы даже в училище приезжали, я ему тебя показал. Ну чтоб он знал… Он сперва не хотел. Ты ему сначала вообще не понравилась. Да. Так и сказал, что даже ради экзамена он с тобой не хочет мутить. Чучелом, помню, назвал…



У Саши вырвался непроизвольный полустон.

— Не, сначала только! Потом он сам признал, что ты не чучело. Да, моя вина, что я ему подкинул эту мысль, но я же не знал, какая ты. Да я вообще ни о чём не думал тогда. Это было просто по пьяни, тупо всё так вышло. Ты не представляешь, как я раскаялся. Я каждый день об этом жалею. Прости меня. Я не думал, что он продолжит всё это. Он вроде говорил, что жалко тебя, но потом всё равно…

В глазах у неё потемнело. Голова пошла кругом так, что пришлось привалиться к откосу двери. Опять накатила тошнота.

— Тебе плохо? — встревожился Тошин. — Что сделать? Скажи! Воды? Или что?

Саша опустилась на табуретку.

— Ты такая белая, аж страшно, — бубнил он еле различимо сквозь грохот сердцебиения. Сунул ей стакан с водой. Саша на автомате сделала несколько глотков.

Тошин ещё что-то говорил, просил, каялся — она его больше не слушала и не слышала. Голову разрывали мысли, фрагменты, отдельные частицы, которые раньше она, слепая, не замечала, а теперь всё это складывалось в единую картину. Чучело — так назвали её девушки на дне рождения Артёма. И назвали с подачи Глеба. Алина Какоурова цепляла её до их знакомства… И видела Глеба в училище с другом… "Случайная" подстроенная встреча… Глебу стало её жалко, видать, тогда, когда он не объявлялся десять дней. И она сама к нему пришла. Пришла и отдалась…

Господи, как же глупа и слепа она была!

Её колотило от рыданий, но слёз почему-то не было. Была боль, острая, раздирающая, был стыд, жгучий и едкий, но… ни слезинки.

В руке снова оказался стакан. Но её так трясло, что всё выплёскивалось. Тогда Тошин забрал стакан, сам поднёс к её лицу.

— Выпей, Саша. Выпей, правда, полегчает, — услышала она будто издалека.

Бездумно сделала большой глоток, по инерции ещё один и горло опалило. Она закашлялась. Из глаз брызнули слёзы.

— Ч-что это?

— Водка.

Сашу передёрнуло. Он суетился, тормошил её, что-то предлагал. Саша чувствовала, как голова тяжелела, но легче не становилось ничуть. Правда вот дрожь, действительно, почти стихла.

Когда Глеб позвонил, она не ответила. Не смогла. Телефон надрывался, а она сидела, закрыв глаза. Пыталась совладать хотя бы с дыханием.

Прилетела эсэмэска. На экране всплыло: «Я дома. Ты где?».

— Давай я с ним поговорю, — предложил Тошин. — Всё ему скажу.

Саша разомкнула веки, взглянула на него в упор. Перед глазами до сих пор всё плыло, а в голове гудело, но она нашла в себе силы, чтобы встать, оттолкнуть его руки, взять телефон со стола.

— Саша, ты куда?

Она молча открыла дверь и вышла в коридор.

Глеб и в самом деле был дома. Подходя к его комнате, Саша слышала шаги, стуки, шорохи. На миг она замерла, но всё же вошла.

— Саша, ты? Хорошо, а то я тебя потерял, — отозвался Глеб. — Слушай, Саш, ты посиди у меня, а я спущусь к коменде. Ладно? Я там быстро, она ждёт…

Он стоял босиком, голый по пояс. Переодевался и не смотрел на неё.

— Я долго тебя не задержу. Я только спрошу кое-что и всё, — глухо ответила Саша.

Глеб, надев домашнюю футболку, взглянул на неё. И тотчас озабоченно нахмурился.

— Что с тобой?

Подошёл к ней, взял за плечи, чуть пригнувшись, посмотрел в глаза.

— Да на тебе лица нет. Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Или кто-то обидел?

Саша не отвела взгляд.

— Глеб, помнишь, ты привёз мне пиццу по ошибке? Скажи, ведь не было никакой ошибки, да? Ты это спланировал?

Он мог бы ничего не отвечать — она сразу всё увидела в его глазах. Озабоченность в них как-то в один миг сменилась растерянностью, замешательством, стыдом и… страхом. Он молчал, он не знал, что ответить. А Саше казалось, что она рассыпается на куски.

— Ты всё это… из-за экзамена, да? — голос её подвёл, сорвался.

— Саша… — произнёс он, с трудом сглотнув. — Я… я хотел, да, чтобы…

Он отвернулся, потёр рот ладонью. Снова повернулся к ней. В глазах — горечь, вина, мольба. И не нужно больше никаких слов, всё и так предельно ясно.

Саша на миг зажмурилась. Как же больно смотреть в эти глаза! Пока ещё такие любимые и такие лживые.

— Но это поначалу, потом всё изменилось… Саша, послушай, сейчас, правда, всё не так…

— Глеб, ты добился своего. Мама поставила тебе экзамен. Я тебя поздравляю. Армия тебе больше не грозит. Прощай, Глеб.

Последние слова сорвались с губ вместе с постыдным плачем, который он не должен был слышать. Саша вылетела в коридор, помчалась к лестнице, изо всех сил пытаясь сдержаться.



«Не реви, Фурцева, не позорься ещё больше. Пожалуйста, молчи, ну потерпи немножко…».

— Саша, подожди! — донеслось сзади, но она лишь ускорила шаг. Почти побежала. Опрометью спустилась с лестницы. Нет сил слушать его оправдания — от них эта ситуация будет ещё унизительнее. Нет сил видеть его — сердце и без того рвётся и кровоточит. И сдерживаться дольше тоже нет сил.

Она выбежала из общежития, но вместо того, чтобы направиться в сторону остановки, бросилась в другую сторону. Завернула за угол и, припав спиной к холодным шершавым кирпичам, разрыдалась. Ноги ослабели, и она потихоньку сползла вдоль стены на корточки.

Спустя минуту хлопнула дверь, и на улицу выбежал Глеб. Пару раз позвал её, озираясь по сторонам, потом припустил к остановке.