Как только Глеб вернулся в общежитие, на пороге нарисовался Тошин, будто подкарауливал.
— Ну? Рассказывай, как всё прошло.
А рассказывать почему-то не хотелось, но Тёма вцепился, как клещ: куда ходили? Что делали? Что правда, с горки катались? Прикол такой? Серьёзно? Хотя да, дёшево и сердито. Она уже готова? Запала на тебя? Когда опять встретитесь?
— Тоша, у меня голова уже пухнет от твоего стрекота, — поморщился Глеб.
— Ты скажи, — не обращая внимания, продолжал Тёма, — когда и где в следующий раз встречаетесь? Ты решил? Нет? Блин, ты и впрямь, Глебыч, какой-то измочаленный. Что, обломно гулять со страшной тёлкой?
— Да никакая она не страшная, — сорвалось у него с языка как-то само собой.
— Даже так? Неужто понравилась? — светлые брови Тошина взметнулись кверху, а лоб собрался гармошкой.
— Да ничего не понравилась, — вдруг разозлился Глеб. — Просто вблизи она не страшная, обычная девчонка, да и всё, нормальная даже.
— Ты сам говорил — чучело.
— Ну, говорил.
— И что, теперь уже не чучело? — усмехнулся Тошин. — Ладно, проехали. Так когда вы в следующий раз встречаетесь?
— Не знаю. Не думал ещё.
— Так надо думать! У тебя что, времени вагон? Давай обсудим наши действия, что-нибудь вместе сообразим. Гулять ведь так можно и до посинения. А тебе надо на новый левел переходить. Сблизиться с ней надо, причём срочно. Вообще, желательно её как можно скорее чпокнуть, девки после этого сразу привязываются. И она привяжется.
— Ну вот этого счастья мне точно не надо, — отозвался Глеб резко. Беспричинная злость продолжала нарастать.
— Не понял. А как ты хотел тогда?
— Пообщаемся немного, потом попрошу её помочь… поговорить с матерью.
— Глебыч, вроде ты и не лох, а лох. Если сделаешь так, как хочешь ты, она тебе, конечно, не откажет. И возможно, даже поговорит с мамашей. Только та встанет на дыбы ещё больше, вот увидишь. И девка эта потом только разведёт ручками: извини, Глеб, я пробовала, не получилось. И, в итоге, всё станет ещё хуже.
— А куда хуже-то? Два раза отчислят?
— Короче, Глебыч, я говорю точно: тебе надо её тр**нуть.
— Да это как-то… не знаю. Не смогу я.
— Сиалис в помощь.
— Дебил. Я не в том смысле.
— Да понял я, понял. Шучу. Это ты юмора не понимаешь. А если серьёзно, то реально чпокни её. Ну, надо, Глебыч, надо. Без этого ты ей никто. Так, просто знакомый потрындеть о приятном и не более. Сам посуди, с какой стати она будет нагибать мамашу за просто знакомого?
— Ну, допустим. А потом-то что? Я как-то не готов из-за универа ввязываться в ненужные отношения.
— А-а, это фигня-вопрос. Разбежитесь, да и всё. Спровоцируешь потом ссору, ну чтоб всё естественно было. Но об этом пока рано думать. Лучше подумаем давай, как тебе её…
— А давай, юморист, я на твою днюху её приглашу?
Лицо Тошина, всегда живое и подвижное, было не просто как открытая книга, а как книга с цветными картинками на весь разворот, где каждая эмоция изображена в подробностях. Сейчас он выкатил голубые глаза, вскинул брови и открыл рот. Потом рот прикрыл, слегка нахмурился и заморгал.
Глеб от его мимики невольно смягчился. Пожалуй, что в Тёме, что в Саше Фурцевой его трогало одно и то же: оба не умели и не пытались скрыть, что думают и чувствуют.
— Её? — наконец выдавил Тошин. — Ко мне? На днюху? Ты рехнулся?
— Ты же сам сказал — надо срочно переходить на новый уровень. А знакомство с друзьями — это и есть новый уровень.
— Но, блин, это же не значит, что надо портить людям праздник!
— А чем она испортит? Придёт, типа со мной, сядет в уголок и слова не скажет. Вот если честно, с ней так-то легко. Она мозг, в отличие от некоторых, вообще не парит.
— Да всё равно нафиг! Ты забыл? Она же дочь Фурцевой! Будет палить за нами, мало ли о чём мы тут будем трепаться, потом мамаше своей передаст.
— Так следи за языком. Про Фурцеву при ней ни слова, а остальное не пофиг ли?
— Ну, не знаю. В принципе, есть в этом резон, конечно. Подпоишь её и уведёшь потом к себе. И дело сделано… эх, ладно, потерплю я твоё чучело, — Тошин картинно вздохнул. — На что ради друга не пойдешь?
— Да ладно тебе, Тоша, вздыхать. На жертвенную овцу всё равно не похож.