Император гнева

2

КЕНЗО

Полчаса назад:

Летом, когда мне было тринадцать, наш сад наводнили кролики. Эти пушистые ублюдки уничтожили его, съев каждую морковку, каждый лист салата, каждую редиску… даже цветы, которые так любила моя мама.

Какое-то время мы с Таком, Мэлом и Ханой — часто она тоже присоединялась — сидели на крыше садового домика с ружьём 22-го калибра и отстреливали кроликов, как только замечали их.

Я не ненавижу кроликов. Они милые. Они пушистые. Они танцуют и поют в каждом грёбаном диснеевском фильме. Но вор есть вор, и эти маленькие засранцы отнимали у нас не только овощи и цветы, но и счастье, которое эти вещи приносили моей маме. Так что мы часами стреляли в этих чертовых кроликов, весь день напролет, пока солнце не село.

Но они продолжали возвращаться. Они всегда возвращались.

И вот однажды мистер Кофлин привел своего старого армейского приятеля, седого смуглого мужчину, которого мы знали только как Рэйфа.

Рэйф пришел не для того, чтобы поиграть.

Он пришел, чтобы устроить гребаный геноцид кроликов.

За одну неделю, проведенную в нашем поместье, я узнал от Рэйфа о ведении бизнеса больше, чем за все тринадцать предыдущих лет моей жизни. Сначала он расставил ловушки возле каждой чертовой кроличьей норы: огромные клетки с односторонними дверцами. Он ставил на них приманки и оставлял маленькие дорожки из наживки в отверстиях. Но по-настоящему заебало кроликов то, что Рейф держал домашних змей.

Большие, страшные змеи.

Змеи, которых он приучил заползать в норы и либо съедать, либо выгонять оттуда каждого маленького пушистого воришку, которого они находили. Голодная змея заползала в каждую нору по очереди, а затем стремительно покидала её, направляясь прямо в одну из клеток Рейфа.

Затем он топил их всех сразу в пруду.

Вот так и ловят воров. Их заманивают. При необходимости их пугают. Затем ты заманиваешь их в ловушку и, чёрт возьми, топишь.

Именно поэтому я сегодня вечером еду в поместье Килдэр: чтобы захлопнуть расставленную мной ловушку.

Первым делом я связался с Киллианом, с которым у меня были дела в Англии несколько лет назад, до того, как он переехал в Нью-Йорк, чтобы поздравить его жену с днём рождения. Киллиан, в свою очередь, упомянул, что устраивает вечеринку в честь дня рождения Уны, и не хочу ли я заглянуть, если буду в Нью-Йорке?

Конечно, чёрт возьми. Как это мило с твоей стороны, Киллиан.

Я уже знал о вечеринке. Но для таких вечеринок нужны приглашения. И я ни за что на свете не пропустил бы её.

Следующим шагом была наживка. Ансель Альбрехт, подлый маленький засранец, связанный с немецкой мафией, обычно не из тех, кому я бы вытирал ноги. Но Ансель совершил роковую ошибку, когда однажды пришёл ко мне за помощью, и сейчас было самое время её получить.

Поэтому я попросил Анселя связаться с Дамианом Николаевым, странным белобрысым другом моего кролика, и наврать ему какую-нибудь чушь об артефакте испанской инквизиции и о том, что он будет обязан Дамиану, если сможет вернуть его. И, представляете, эта маска оказалась временно за пределами города, в поместье Киллиана Килдэра в Коннектикуте.

Как невероятно.

Конечно, всё это ложь. Маска принадлежит одному жуткому коллекционеру из Австрии, который повесил ее на стене своего еще более жуткого секс-подземелья. Но Дамиан — маленький жадный засранец, и он клюнул на приманку.

Я позволяю себе слегка улыбнуться, беря бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта. Осматриваю вечеринку в саду, оценивая превосходный вкус Киллиан в приготовлении шампанского, представляя, что эта вечеринка устроена для меня, а не для Уны Килдэр.

Не для того, чтобы отпраздновать день рождения, а чтобы поздравить меня с удачной охотой. Наконец-то я обхватываю пальцами ее гребаное горло, смотрю ей в глаза и, вдыхая ее страх и ощущение поражения, понимаю, что победил.

У меня никто ничего не крадет.

Никогда.

Если бы дело было только в деньгах, возможно, я бы уже устал от этой погони и просто нанял профессионалов, чтобы они принесли мне голову вора в чертовом джутовом мешке.

Но не из-за того, что украла Анника. И уж точно не из-за того, как она это украла.

Я делаю еще глоток шампанского, вдыхая чистый воздух сельской местности Коннектикута.

В последнее время я провожу слишком много времени в Нью-Йорке.

Не то чтобы мне там обязательно не нравилось. Это весело, это дико, и я знаю, как подчинить это своей воле. Я даже не возражаю против игр, в которые мы постепенно играем с русскими мафиозными кланами, деликатно пытаясь проникнуть на их территорию по мере того, как «Сота» расширяется в Нью-Йорке.

Это даёт и другие преимущества, например, я постепенно знакомлюсь со своей сводной сестрой Фуми, не говоря уже о биологическом отце, которого считал умершим большую часть своей жизни.

Тридцать пять лет назад моя мать Астрид, молодая аристократка из Норвегии, отправилась учиться за границу в Киото, Япония. Там она влюбилась в мужчину по имени Хидео Мори, и у нее завязался бурный роман с ним.

Но Хидео был не просто ее бурным романом в колледже; он был главой грозной и могущественной семьи якудза Мори-Кай. Моя мать любила его, но в то же время боялась или, по крайней мере, той жизни, которая предстояла с ним. Поэтому, когда она случайно забеременела мной, то порвала с Хидео, уехала из Японии и вернулась домой в Норвегию, чтобы родить.

Она даже не сказала отцу, что беременна.

Но, как говорится, разлука делает сердце нежнее. И вот, спустя несколько лет после моего рождения, мать вернулась в Японию. Я полагаю, она нашла Хидео, чтобы посмотреть, сможет ли отвлечь его от жизни якудзы, а затем сказать ему, что у него есть сын.

Ее план не сработал, и через несколько недель она вернулась домой, уверенная, что Хидео на самом деле никогда не покинет якудзу.

Она снова забеременела.

Близнецами.

Год спустя, сразу после рождения моего брата Такеши и сестры Ханы, Хидэо наконец нашёл то, чего не было у моей матери: выход из якудзы. Он женился на женщине по имени Белла, стал отцом моей сводной сестры Фуми и решил оставить преступный мир позади. Сменил их фамилию, переехал в США, и до недавнего времени я думал, что он давно умер в Японии.

Я любил свою мать и понимаю, почему она увезла меня из Киото и от отца, который жил и дышал якудзой.

Но вы не можете изменить свою ДНК. Я родился в семье якудзы, и когда мне было восемнадцать, вопреки желанию Астрид, отправился в Японию, чтобы изучить эту сторону своего наследия.

Тогда я и встретил Соту.

Когда он услышал, что парень, наполовину японец, выросший в Англии, рыщет по Киото в поисках информации о человеке по имени Хидео, он разыскал меня. Никогда не забуду тот день, когда он распахнул дверь моего гостиничного номера, дернул меня за рукав, увидел родимое пятно в форме полумесяца и сразу же обнял меня, как давно потерянного сына.

Сота и мой отец были лучшими друзьями. Как и я, Сота думал, что Хидео был убит при попытке уйти от якудзы много лет назад. Так что он взял меня к себе, и после того, как я всего один день окунулся в мир якудзы, то подсел на это.

Через несколько месяцев Мэл, мой приёмный брат из дома, переехал ко мне в Японию. Через два года, после смерти нашей матери, Такеши и Хана тоже переехали.

Остальное — уже история.

Как и сказал, кровь не изменишь. Я родился в этой среде. Мне потребовалось восемнадцать лет, чтобы найти его.

Благодаря Соте я узнал о могуществе империи Мори-кай и о том, какой вес до сих пор имеет это название. Вступил в ряды Акияма-кай и стал одним из самых надежных капитанов Соты.

Он даже сказал мне, что его конечной целью было увидеть возрождение Мори-кай под моим руководством, которому его собственная империя когда-то присягала на верность.

Мое настроение портится, когда думаю о том, что этот день может наступить раньше, чем ожидалось. У Соты третья стадия рака легких.

Есть небольшой плюс в том, что большую часть своего лечения он провел в Нью-Йорке. Но все равно жестоко наблюдать, как один из сильнейших людей, которых я когда-либо знал, был поставлен на колени такой трусливой болезнью, как рак.

Но я отвлекся. Сегодня мы празднуем, а не скорбим.

Потому что сегодня вечером я, наконец, поймаю маленькую воровку, которая накачала меня наркотиками и обокрала. Сегодня вечером моя ловушка захлопнется, и когда я обхвачу рукой ее горло, то блядь, сожму его. Сильно.

Словно по сигналу, боковым зрением замечаю красную вспышку. Поворачиваюсь, и мрачная, опасная улыбка на моем лице становится шире, а пальцы сжимают ножку бокала с шампанским.

Как и каждый раз, когда я смотрю на Аннику Бранкович, в моих венах бурлит пьянящий смертельный коктейль из ненависти и желания.

Есть причина, по которой она набросилась на меня той ночью пять лет назад. Конечно, наркотики, которые она подсыпала в напиток, не причинили вреда, но спустя пять лет, размышляя о случившемся, понимаю, что она усыпила мою бдительность.

Потому что как бы сильно я ни ненавидел Аннику… как бы сильно ни хотелось привязать её к бетонному столбу и утопить, как выводок кроликов-воров… я не могу отрицать тот факт, что всякий раз, когда смотрю на неё, у моего члена появляются другие идеи.

Такие, как грубо трахнуть её. Прижать к грязной земле и погрузить каждый свой толстый дюйм в каждую её тугую маленькую дырочку. Заставить кричать, пока её жаждущая маленькая киска сосёт мой член. Или смотреть, как она стонет и пускает слюни, пока я трахаю её в горло.

Мои фантазии с участием этой женщины, если я неясно выразился, не включают в себя занятия любовью с ней. Или даже «секс» с ней.

Они включают в себя доминирование над ней во всех смыслах этого слова. Включают в себя её на коленях, хнычущую, умоляющую и подчиняющуюся мне, с моей спермой, блестящей на её коже.

Я сжимаю челюсти.

Чёрт возьми.

Ненавижу себя за то, что думаю об этой женщине в таком ключе. Не то чтобы я часто её вижу — в конце концов, последние пять лет она от меня бегала. Но когда наши пути пересекаются, даже на мгновение или на таком расстоянии, как сейчас, каждый раз происходит одно и то же.

Нельзя отрицать, что Анника привлекательна. Наполовину американка, наполовину сербка, с высокой полной грудью и задницей, в которую можно впиться зубами. А еще высокая, как для женщины.

Мне это нравится.

Мой рост — 196 сантиметров, что делает меня высоким на Западе и грёбаным гигантом в Японии. А женщины пониже ростом никогда меня не привлекали. Они кажутся такими…

хрупкими.

Однако рост Анники близок к 183 сантиметрам. И хотя она худенькая, вероятно, из-за того, что много лет бегала и выживала, как могла, она кажется… не такой хрупкой.

Как будто я мог бы с ней справиться.

Прижать к полу.

Дико трахнуть её.

Я не свожу глаз со своей добычи, пока она берёт бокал шампанского у проходящего мимо официанта с подноса, а затем по какой-то странной причине с любопытством кивает Нив Килдэр.

О. Она пытается влиться в общество.

«Играй свою роль, сколько тебе вздумается, малышка», — мрачно думаю я.

Скоро ты будешь МОЕЙ.

Часть меня хочет сделать свой ход прямо сейчас. К чёрту попытки поймать её на краже вещи, которой даже нет в стране. Я мог бы сделать это прямо здесь. Сцена или нет, но у нас с Киллианом есть общие дела. Уверен, что он не стал бы возражать, если бы я сделал то, что необходимо, чтобы наказать того, кто причинил мне зло, как Анника.

Но как только начинаю представлять, что произойдёт после того, как я сомкну пальцы на изящном горле Анники, чувствую чьё-то присутствие у себя за спиной.

Нахмурившись, начинаю поворачиваться. Затем я замираю.

— Сота-сан, — тихо бормочу я, в замешательстве кланяясь, прежде чем встретиться взглядом со своим наставником. Он отмахивается от двух личных охранников, стоящих рядом с ним, и я недоверчиво смотрю на него.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

Как я уже сказал, Сота для меня и наставник, и как отец. Семья. В присутствии наших людей и на публике, да, я всегда буду оказывать ему почести и уважение, которых он заслуживает и которых ожидают в регламентированном, ультратрадиционном мире якудзы. Но наедине? Мы можем поговорить более непринужденно.

Сота криво улыбается мне.

— Я мог бы спросить тебя о том же…

Он внезапно сильно кашляет. Я морщусь, подходя к нему, но он отмахивается от меня, выкашливая ещё одно лёгкое, прежде чем вытереть рот шёлковым платком и убрать его обратно в смокинг.

— Прогуляйся со мной, друг мой, — тихо бормочет он. Впервые замечаю, что морщины на его лице стали глубже, а в глазах появилось непривычное беспокойство.

Я хмурюсь, киваю и беру его под руку. Мы вдвоём медленно идём по ухоженной лужайке, мимо гостей в саду и огибаем поместье Киллиана.

— Я всегда говорил тебе, Кензо, что лидер делает то, что необходимо. Быть королем не значит служить самому себе. Ты служишь тем, кем тебе поручено руководить. Быть королем — значит не цепляться за власть, а зарабатывать ее каждый божий день и показывать своим подчиненным, почему ты заслуживаешь этой власти.

Я киваю.

— Знаю.

Снова… Однажды это буду я. У Соты нет собственных детей, и даже когда он думал, что Хидэо мёртв, придерживался клятвы, которую дал Мори-кай несколько десятилетий назад. Акияма-кай — это империя сама по себе. Но даже сегодня она подчиняется Мори-кай.

Она подчиняется мне, и Сота потратил годы на то, чтобы научить и сделать из меня короля, которым я должен стать.

Поворачиваюсь к нему и мягко улыбаюсь.

— Тебе нужно отдохнуть в городе. Я совершенно уверен, что тебе нельзя вставать в разгар курса лечения.

— Это важно, Кензо.

— Ну, ты мог бы просто позвонить…

— Это требует личной встречи.

Морщины на его лице. Затаенная печаль в его глазах. Страх…

— Аоки мертв, Кензо.

Что-то тяжело сжимается у меня в груди.

Аоки Дзюро — глава Дзюро-кай, семьи, подчиняющейся Акияма-кай. Мы с Аоки познакомились около пятнадцати лет назад, когда я только начинал свой путь в мире якудза, а он был недавно коронованным девятнадцатилетним королём империи своего покойного отца.

С тех пор мы почти не расставались.

Смотрю на Соту, понимая, почему в его глазах печаль. Я не единственный “заблудший”, которого наставлял Сота. Он коллекционирует потерянные души. И когда Аоки, как и я, потерял своего отца, именно Сота научил его, как стать королем.

— Что?! — Я шиплю.

— Два часа назад в Нью-Йорке произошла стычка. Пути Аоки и нескольких его людей пересеклись с людьми Кира Николаева. Они достали оружие. Аоки был убит на месте…

— Чёрт! — Я злобно рычу. — Кто…

Сота прерывает меня холодным и резким голосом.

— А Дамиан Николаев, племянник и наследник Кира, находится на аппарате жизнеобеспечения.

Я замираю.

Вот чёрт.

Сота выглядит более обеспокоенным, чем я когда-либо его видел.

— Жив ли племянник или мёртв, Кензо… Это плохо, — тихо говорит он. — Очень плохо. Например, убийство эрцгерцога Фердинанда, которое привело к началу Первой мировой войны, — это плохо.

Я стискиваю зубы, отворачиваюсь от него, мой взгляд устремлен в окно рядом с нами, на дом. Взгляд падает на знакомую рыжую шевелюру, и я прищуриваюсь, наблюдая, как моя добыча неторопливо проходит мимо гостей.

— Было достигнуто соглашение, — говорит Сота, привлекая мое внимание, — чтобы избежать войны с Братвой.

— Какого хрена мы этого избегаем? — рычу я.

Сота бросает на меня суровый взгляд.

— Война редко бывает решением проблемы, Кензо. И эта чушь между нашими двумя семьями… неприемлема. Так не может продолжаться. Аоки был одним из наших лучших людей. Дамиан — грёбаный наследник Кира. Если дело дойдёт до войны, она будет кровавой, и никаких правил не будет.

Я допиваю остатки шампанского, а Сота печально качает головой.

— Войны не может быть, Кензо. — Я в ярости смотрю на него. — Не смотри на меня так, — ворчит он. — Дело не в том, что я слишком стар или слаб.

Я криво улыбаюсь.

— Это последнее, о чем думаю.

— Хорошо, — улыбается он. — Потому что я всё ещё могу победить тебя.

Моя улыбка становится мрачной, и я хмурюсь.

— Итак… О чём мы договорились?

Сота стискивает зубы.

— Тебе придётся изменить свои планы на вечер. Я знаю, зачем ты здесь, Кензо. Знаю, что ты задумал.

Я поджимаю губы.

— Уверен, что не знаю, о чём ты…

— Я не в настроении играть в игры, Кензо, — вздыхает он. — Ты сын, которого у меня никогда не было. При всем уважении к Хидео, ты мой наследник. Ты возьмешь и мою империю, и его, и превратишь их в свои собственные. Но этого не может случиться, если начнется война.

— Сота…

— У Кира нет сыновей, поэтому его наследником является его племянник Дамиан. У него также нет дочерей. Но, как и я, Кир приютил бездомного…

Когда до меня доходит, я напрягаюсь всем телом. Мои глаза становятся ледяными, когда смотрю на него.

— Нет.

Сота кивает.

— Да, — тихо говорит он. — Я прошу тебя сделать то, что…

— Это чёртово «нет», Сота.

— Пока я ещё дышу, Кензо, — злобно рычит он, — ты будешь подчиняться моим желаниям.

Стискиваю зубы и чопорно кланяюсь.

— Конечно, Сота-сан, — рычу я.

Он выдыхает долгий прерывистый вздох.

— Прости, Кензо. Правда, прости.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю в окно, наблюдая, как Анника пробирается через толпу гостей. Её белое платье облегает каждый изгиб тела, подчёркивая длину ног, как у модели.

Вижу, как колышутся её волосы, когда она поворачивается, чтобы улыбнуться другому гостю. Взмах ресниц над лживыми глазами. Изгиб ядовитого рта.

— Это единственный способ избежать войны, — тихо рычит Сота. — Вы с Анникой Бранкович поженитесь. Это окончательно.

Мои губы угрожающе изгибаются.

Затем я думаю о Рэйфе.

Прямая атака не сработала. Травля помогла выманить кроликов из их норы, но не довела дело до конца.

Чтобы по-настоящему покончить с этим, пришлось отправить змею внутрь.

Я смотрю на Аннику через окно, пока она беззаботно потягивает шампанское.

Привет, крольчонок. Меня зовут Змея. И я собираюсь съесть тебя, чёрт возьми, ЖИВОЙ.

Десять минут спустя я вытаскиваю её из кабинета, спускаю по лестнице, ставлю перед толпой хлопающих в ладоши зевак и объявляю всему миру, что мы помолвлены.

Она моя.

Я поймал её в ловушку.

Так почему же, чёрт возьми, чувствую себя так, будто это меня поймали?