КЕНЗО
— Ты ужасный муж.
Я усмехаюсь, поворачиваясь, чтобы показать Малу средний палец, пока он качает головой.
— Жена Накахары Туро только что снова украла Аннику.
— Как я и сказал, — пожимаю плечами, — она сама справится.
Он ухмыляется, глядя на меня.
— Что?
— Ничего. — Он снова качает головой, отводя взгляд в толпу.
— Не заставляй меня вытрясать это из тебя удушающим приемом.
Мал усмехается.
— Я просто хотел сказать… Она мне нравится.
— Хорошо. Она будет рядом еще долго.
Он закатывает глаза.
— Я имел в виду, что она мне нравится из-за тебя. Мне нравится, что она с тобой делает.
— Что, сводит меня с ума?
— Говори себе это сколько угодно. Если ты в это действительно веришь, ты, черт возьми, идиот.
Я улыбаюсь про себя, возвращаясь к осмотру толпы, потягивая свой напиток.
— Итак, — усмехаюсь, глядя на него краем глаза. — Это правда, что говорят?
— О чем?
— О том, что разлука заставляет сердце биться сильнее?
Он хмурится, поворачиваясь ко мне.
— О чем ты, черт возьми, говоришь?
— Типа, вы переписываетесь, или общаетесь по FaceTime, или это что-то вроде старой доброй почты. Бьюсь об заклад, она сочла бы это очень романтичным.
— Кензо, я понятия не имею…
— Все в порядке, — усмехаюсь я. — Она скоро сюда выйдет. Она и Анника вчера разговаривали, договаривались об этом.
Его брови сходятся на переносице.
— Какого черта ты…
Затем его взгляд сужается, когда Мал смотрит на меня.
Я усмехаюсь.
— Вот и лампочка тускнеет.
— Фрейя, — тихо рычит он. — Ты говоришь о Фрейе.
— Очевидно.
— Ты не понимаешь, о чем, черт возьми, говоришь, Кензо, — холодно рычит он.
— Неужели? Думаю, что говорю о чьей-то маленькой влюбленности…
— Заканчивай. Это.
Вау. На лице Мала такая ярость, которую я редко вижу, разве что во время перестрелки.
— Что, черт возьми, происходит, Мал?
Он залпом выпивает остатки своего напитка, и злоба исчезает с его лица.
— Ничего. Пойду подышу свежим воздухом.
Я хмурюсь, наблюдая, как он исчезает в толпе.
Что, черт возьми, это было?
Собираюсь выпить еще один коктейль, но когда вижу, как миссис Туро и ее кучка жен якудза хихикают, проходя мимо меня — без Анники — что-то более мрачное привлекает мое внимание.
К черту выпивку.
Ухмыляюсь, пробираясь сквозь толпу в поисках ее. Я уже ощутил это дома, когда заставил ее кончить мне на язык. Но я смаковал вкус ее киски всю чертову ночь, и теперь член страшно ревнует мой рот.
Вспоминаю наш разговор в самолете о фетишах на свободу действий.
Я стону про себя, мои глаза бешено метаются по клубу, когда представляю, как нахожу ее, увожу в ближайшую уборную, чулан или темный угол, склоняю ее и трахаю, пока она не сможет ходить прямо. Или ставлю ее на колени и трахаю ей рот, пока не излью свои распухшие яйца ей в горло.
Мне просто нужно, черт возьми, сначала ее найти.
Направляюсь к занавешенному коридору, ведущему к уборным, чтобы проверить там, когда слышу за ними голос, который узнаю.
— Осуществи для меня эту сделку, марионетка.
Валон, ублюдок Лека.
Стискиваю зубы, останавливаясь, чтобы послушать, как он разговаривает, я полагаю, с одним из своих головорезов — по телефону, так как я не слышу ответа.
— Дай мне то, что я хочу, — холодно рявкает он. — Иначе я расскажу твоему новому мужу, какая маленькая шлюха была его жена…
— Не смей, черт тебя дери, трогать меня!
Все мое поле зрения залито красным. Мой мир превращается в огонь.
Он говорит с Анникой.
Только ярость заполняет мой разум, лишь бешенство бушует во мне, когда я, подобно всаднику Апокалипсиса, распахиваю занавес и бросаюсь вперед.
Валон держит дрожащую, перепуганную, почти кататоническую Аннику за запястья. Когда он видит меня, его глаза расширяются, и он отступает.
— Кензо, что бы ты ни услышал…
Я бью его так сильно, что чувствую это до самых своих, черт возьми, ног.
Чувствую, как его зубы хрустят сквозь губы под моим кулаком. Лека не маленький человек, но все же он наполовину падает, наполовину спотыкается назад, мяукая от боли, когда я снова бью его по лицу.
Он сгибается, задыхаясь и сплевывая кровь и рвоту, прежде чем я со всей силы ударяю его коленом, слыша, как ломаются его ребра. Мое колено врезается ему в лицо, разрывая ему рот, заставляя его голову резко откинуться назад.
Валон спотыкается о дверь в дамскую комнату. Я врезаюсь в него, дыша чистой ненавистью и местью в его лицо, когда мы оба проламываем дверь и падаем на кафельный пол.
Он блеет и рыдает, поднимая руки, умоляя меня пощадить его.
Я ничего не слышу. Ничего не вижу, кроме неприемлемого факта, что он все еще дышит.
Тащу его за горло к одному из кабинок, выбивая дверь и толкая его вперед. Использую свою ногу, чтобы вдавить его голову в унитаз. Затем падаю на колени и хватаю его за шею, сильнее вдавливая его лицо в воду.
Я держу его там, пока его ноги и руки дергаются и бьются.
Дергаются и бьются.
И начинают замедлять движение…
— Кензо!
Смутно осознаю, что сильные руки, возможно, принадлежащие Малу, пытаются оттащить меня. Но именно резкий, холодный голос Соты, наконец, разрушает заклятие. Я поворачиваюсь, моргая, откидывая волосы назад и возвращаясь в реальность.
Это Мал пытается оттащить меня от Леки. Сота стоит в разрушенном дверном проеме, окруженный своими охранниками. За ними всеми я вижу ее.
Анника.
Она обхватила себя руками и неестественно бледна, застывший, кататонический взгляд все еще на ее лице. И она дрожит.
Мои руки отпускают Валона, позволяя этому придурку, харкая и задыхаясь, отползти от унитаза.
Я не говорю ни слова, когда встаю. Не смотрю ни на кого из них.
Просто прохожу мимо них и хватаю ее за руку.
— Мы уходим, — рычу я. — Сейчас же.