Индиль

Проклятое место. Эпизод тридцатый

Тиир спала. Она погружалась в сон все глубже и глубже, она отдалялась от реальности все дальше и дальше. Сердцебиение ее замедлилось, дыхание стало едва уловимым, губы и кончики пальцев посинели. Она не хотела просыпаться. Заснуть и увидеть снежную долину, усыпанную белоснежными цветами – вот все, к чему она теперь стремилась.

Кто-то небрежным движением смахнул снег с ее лица. Чьи-то руки подняли ее над землей. Снег. Лилии. Спать. Откуда-то издалека доносятся отдельные, пока еще неразличимые слова. Темный говор. Она узнает его, но не понимает. Белый снег. Снежные лилии. Спать. Ее куда-то несут. Снова темный говор. Снег. Спать. Она не понимает слов. Ее руки и голова безвольно покачиваются в такт шагам. «Оставьте меня! Оставьте меня здесь…» Ее мысли никто не слышит. Ее продолжают куда-то нести, а она не в силах проснуться, не в силах пошевелиться. Наконец – тишина.

До ее слуха доносится тихое потрескивание сухих поленьев в камине. Она пытается пробиться сквозь сон, наконец, ей это удается, и она открывает глаза. Она снова в замке демона. Это проклятое место. Однажды попав сюда, вырваться из его стен, видимо, уже невозможно.

Молодой Лорд Тьмы сидит в кресле с высокой спинкой, и она видит лишь его плечо и пару рук. Он не оборачивается к ней.

– Все играешь в свои игры с зимой, Тиир-Таарэ… Она сильнее тебя. Однажды она тебя не отпустит.

– Где наш ребенок? – она садится на постели и оглядывается по сторонам, ища глазами сына.

– Ребенка нет. Тебе все приснилось.

– Это не было сном, Леон!

– Это был сон! – Он стремительно поднимается, и от силы его движения тяжелое кресло отлетает в сторону и с грохотом падает на каменный пол. – И теперь настало время проснуться.

Она молчит, чуть разомкнув губы и хлопая длинными упругими ресницами. Мимолетный испуг сменяется чувством безысходности, ставшим уже привычным для нее в последнее время. Она поднимается и неуверенными шагами подходит к окну.

– Верни его, Леон, – ее голос дрожит. – Он погибнет один, там, в горах…

– Разве не для этого ты отнесла его в лес и оставила там? – он подходит к ней сзади и смотрит поверх ее головы на верхушки заснеженного леса.

– Я просто хотела уйти с ним, с нашим ребенком, чтобы никогда не позволить вам встретиться… Ты хотел, чтобы его не было. Его нет…

– Ты поступила правильно, Тиир. Он просто уснул. А проснется он уже другим.

– Да, он уснул, – повторила она эхом. – Он просто уснул. Навсегда. Он замерз. Там, в снегу. Твои демоны оставили его там. Твой сын умер. Они убили его. Они убили нашего сына! Ты должен был оставить меня. Ты должен был позволить мне уйти! Я хотела уйти с ним, от тебя, от всего этого. Ты не отпустил. Мы убили его, Леон. Ты убил его! – она резко обернулась к нему, и он невольно отступил, увидев бешеный болезненный блеск в ее глазах. – Теперь я стану вечным напоминанием о том, как ты чужими руками избавился от своего первенца, – прошептала она, глядя на него в упор чуть прищуренными глазами. – Ты жалок, Леон. Твой страх убивает тебя. Твой страх перед младенцем лишил тебя рассудка. Я больше не желаю знать тебя. Ты не тот, кого я любила. Дух твоего отца вселился в твое тело и продолжает властвовать. Махталеона, которого я знала, которого я любила – его больше нет… Уходи. Уходи или позволь уйти мне. Я не хочу тебя больше знать. Нас больше нет. Нашего сына больше нет. Ничего больше нет.

– Я не уйду, – он останавливается в шаге от нее, – и ты не уйдешь.

Он пытается говорить спокойно, но волна ярости захватывает его, и он чувствует, что не сможет сдержать ее. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох. Подобные приступы последнее время участились, и он с трудом справляется с ними. Вот оно, начало расплаты за полученную власть!

Тиир тоже чувствует это. Она знает, что он не отпустит ее. Его руки ложатся на ее плечи и с силой сжимают их. Его пальцы дрожат. Его дыхание учащается. Он смотрит в ее глаза, и он ужасен. Перед ней его отец, мрачный Лорд Тьмы, чье имя не называют ни в Свете, ни во Тьме даже после его смерти. Она содрогается от его взгляда. Нет, это не страх. Она не боится его. Это ощущение полной беспомощности. Не перед ним, но перед обстоятельствами. Она все еще безумно влюблена в него, и осознав это в который раз, она чувствует, как что-то болезненно сжимается у нее в груди, и горло ее сдавливает металлический обруч. Она бессильна. Она не может противостоять недугу, поразившему его, этой одержимости, этому безумию. Перед ней чудовище, исчадие ада, которое само не ведает, что творит, и все же одержимо ею до безумия, и она любит его по-прежнему, любит страстно, до изнеможения. Два влюбленных безумца, которым не суждено быть вместе, но и расстаться теперь невозможно.

– Ты чудовище, Леон, – шепчет она, глядя ему в глаза.

– Называй меня, как хочешь.

– Воин, замысливший убийство ребенка!

– Это не ребенок, Тиир, это проклятие! Это плата за власть, полученную через отцеубийство. Ему лучше умереть сейчас, пока он еще не познал вкус жизни в полной мере, пока не успел пристраститься к этому упоительному напитку. Так проще. За ним нет зла. Он перевоплотится. Ты сделала все, как должно.

Он пытается обнять ее. Она отталкивает его.

– Тебе не будет прощения!.. Демон, испугавшийся ребенка!

– Нет, не ребенок страшит меня, – шепчет он. – Не страх быть убитым им. Не страх потерять и жизнь, и власть в одночасье. Я боюсь другого, Тиир… Я не могу потерять тебя, – он прижимает ее к себе, не обращая внимания на ее молчаливые протесты; его слова скользят вдоль ее шеи и растворяются в ее волосах. – Разлука с тобой страшит меня куда больше смерти. Без тебя нет смысла в моем существовании. Зачем мне жить, чего ждать, к чему стремиться, если… тебя нет?..

Он утопает лицом в ее волосах. Он прерывисто вдыхает ее запах. Ярость, вспыхнувшая в нем, начинает понемногу угасать. Воспоминания о когда-то бывшей между ними близости рождают в нем новые желания. Он убирает волосы с ее плеча и шеи, и она чувствует нарастающие нежность и страсть в кончиках его пальцев. Только не это! Только не теперь. Она снова не сможет устоять перед этой волнующей дрожью в его пальцах. Она снова простит его!

– Не стóит, Махталеон, не начинай, я не верю тебе! Ни единому твоему слову я больше не верю! – она зажмуривается и пытается закрыть ладонями уши, чтобы не дать себе возможность слышать его обольстительные речи. Она не желает видеть его темные глубокие глаза.

– Не верь мне, – его слова теперь быстры и поверхностны; она еще сильнее прижимает ладони к ушам, но слова его, кажется, проникают внутрь, со всех сторон, сквозь ее кожу. – Возненавидь меня. Презирай. Но не оставляй. Я не отпущу тебя. Ты будешь со мной. Ты всегда будешь моей, Тиир-Тааре, даже если ты этого больше не хочешь.

– Я ненавижу тебя!

– Я согласен. Но только если ты станешь ненавидеть меня так же страстно, как любила.

Его руки напряженно сжимают ее хрупкие плечи. Она больше не сопротивляется и не пытается освободиться. Рукой она нащупывает кинжал у него на бедре и вынимает его из ножен.

– Осторожно, не порань себя, – шепчут его губы у самого ее уха.

Она отталкивает его, раздосадованная скорым разоблачением. Она смотрит на него и не видит его, будто его и вовсе нет перед ней.

– Отдай мне все то, что накопилось в твоей душе, в твоем сознании, – продолжает шептать демон, снова приближаясь к ней. – Отдай мне всю обиду, все смятение, всю ярость. Освободи себя.

– Оставь меня, Леон! У меня больше нет страха перед тобой. У тебя нет власти надо мной. Ты – монстр, Леон. Ты всегда был монстром!

– Я твой Король! – очередная волна ярости ударяет его в затылок и перед глазами появляются красные пятна.

– Ты лишь тень твоего отца, – произносит она в ответ.

Она пытается пройти мимо него и исчезнуть, затеряться во тьме замка, но он грубым движением заставляет ее остановиться, и в то же мгновение сталь кинжала пронзает его плоть, и его белоснежная сорочка становится алой от окрасившей ее крови. В его глазах застывают удивление, обида, горечь, разочарование. Он медленно опускается перед ней на колени. И тут же, смотря ему прямо в глаза, видя в них всю боль смешанных чувств и не веря им, Тиир наносит демону второй удар, на этот раз в шею, чуть выше ключицы и, оставив кинжал, наблюдает за тем, как из-под холодной стали появляются крупные капли крови, и по белому вороту его сорочки ползут, быстро увеличиваясь в размерах, все новые и новые алые пятна.

Он молчал, недоуменно открыв глаза. Его разомкнутые губы искали слова, но слов не было. В его глазах появилась тоска, настолько глубокая, что у Тиир сжалось сердце. Она все еще любила его, это деспотичное чудовище, в которое он превратился, этого детоубийцу… Она была несправедлива к нему. Где-то в глубине сознания она понимала это. Она хотела в это верить, несмотря ни на что. Он боролся с тем, на что обрекала его Тьма. Он боролся с этими невыносимыми приступами ярости, как мог, а она дала волю чувствам. Чем она лучше его? За что она хотела убить его? Причинить ему боль? За его любовь к ней? За то, что он не убивал их ребенка? За то, что он даже не отдал приказ убить его? Он так же, как и она, не знал судьбу малыша. Это не он, а она унесла ребенка в заснеженный зимний лес и оставила, потеряла его там. Это она убила его. Убила их сына. Если бы кто-то забрал ребенка из объятий зимы, в свой теплый дом, обогрел его и дал возможность жить дальше… Но здесь, в горах, нет никого, кроме подданных Тьмы, кроме снега, ветра и льда.

С трудом поднявшись на ноги, покачиваясь и опираясь на попадавшиеся ему под руки предметы, Махталеон пошел прочь от нее. Он с трудом поднял тяжелое опрокинутое кресло и поставил его на прежнее место. Капли крови становились еще крупнее и оставляли на полу неровные следы. Ей хотелось, чтобы он что-то сказал или ответил ей тем же. Но он молчал. Он опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем взялся за рукоять кинжала и стал медленно извлекать его из шеи. Как только острие было удалено, рана тут же начала затягиваться и вскоре оставила после себя лишь неглубокий шрам. Тиир облегченно вздохнула и закрыла глаза.

В воздухе повисла тишина, и только треск поленьев напоминал о том, что жизнь не покинула эти стены. Прошло чуть более четверти часа, прежде чем он заговорил снова.

– Тиир-Тааре… Ты хотела убить меня.

– Я знаю, мне не убить тебя.

– Ты убиваешь меня каждый раз, отдаляясь от меня.

Он все еще сидел спиной к ней в своем кресле перед камином. В руках он держал кинжал, все еще испачканный кровью. Внезапно громкий и настойчивый стук в дверь прервал их.

– Мессир!

Едва заметным движением руки Махталеон заставил исчезнуть тяжелую дверь.

В проеме возник Пратт. Еще со времен Великого Противостояния он стал правой рукой молодого Короля, его советником и, возможно, даже другом. Он пользовался расположением Махталеона и всеми причитавшимися привилегиями и позволял себе некоторую фамильярность в общении с ним.

Присутствие демонов в замке все более тяготило Тиир. По позволению Махталеона они вторглись в их уединенный мир, и мир этот перестал существовать. В замке практически не осталось ни одного уголка, где она могла бы уединиться, остаться наедине с собой столько, сколько бы ей хотелось.

Она предпочитала теней. Эти темные полупрозрачные существа были тихи, незаметны, услужливы, появлялись лишь тогда, когда могли быть полезны, и пропадали, как только начинали чувствовать свою ненужность. Теперь их осталось совсем немного, да и те, по всей видимости, скрывались в темных лабиринтах подземелья.

С тех пор, как демоны поселились в замке, Тиир уже не чувствовала себя хозяйкой, к ней не относились как к Королеве – с должным уважением и почтением. Возможно, причиной тому было то, что прежде у темный расы никогда не было Королевы, и они не могли – да и не предпринимали попыток – понять, как должно вести себя с ней. У прежнего правителя были тысячи наложниц, и ни одна из них ни на что не претендовала. Они были расходным материалом. Они были пищей. Тиир же была другой. Она была горда, у нее было достоинство. Ей до всего было дело. Она считала себя равной Великому Владыке, и демоны недоумевали, почему он позволяет подобное. Со временем они посчитали это одним из его чудачеств или способов развлечься и простили ему эту слабость, но почитать Королеву так и не научились.

Некоторое время Пратт с нескрываемым интересом изучал окровавленный кинжал, рукоять которого сжимал в руке его Господин, затем бесцеремонно перевел взгляд на Тиир, устремившую на него всю силу своего испепеляющего взгляда.

– Что тебе нужно? – не оборачиваясь, спросил Махталеон и вытер испачканное кровью лезвие о белоснежный рукав своей сорочки.

Лицо Пратта в ту же минуту стало серьезным:

– Мы нашли твоего сына, Милорд.

Махталеон встал и угрюмо посмотрел сперва на Пратта, затем на Тиир и снова перевел взгляд на Пратта.

– Он жив?

– Да, Милорд.

Махталеон чувствовал на себе напряженный взгляд Тиир.

– Идем, Пратт, я желаю видеть его.

– Махталеон! – ее повелительный тон заставил его остановиться. Мгновение он медлил, затем обернулся к ней, и она увидела его горящие от негодования глаза и крепко стиснутые челюсти. В руке он продолжал сжимать кинжал. – Не смей, Махталеон, – тихо проговорила она. – Не смей! – и в голосе ее он услышал угрозу.

Он оторвал от нее взгляд, помедлил еще минуту и затем вышел из покоев. Пратт последовал за ним. Вместо дверей за их спинами возникла каменная стена. Тиир обернулась к окну и увидела на его месте такую же глухую каменную стену.