Индиль

Ведьма. Эпизод тридцать четвертый

Солнце коснулось гор, когда его одинокая фигура покинула стены темного замка. Он отправился в места еще более темные, темные настолько, что название их не смели произносить даже жители Тьмы, и со временем оно было утеряно. Веками все живое страшилось и избегало этих скрытых в вечном тумане дорог. И дороги туда тоже были забыты. Воздух здесь был отравлен страхом, и даже отчаянные воины Тьмы, попав в эти места, сжимали крепче поводья и прикладывали два пальца к губам, молясь своим существующим и несуществующим богам. То была Цитадель самой Тьмы – место, где обитало древнее, всепоглощающее зло. Стоило попасть в эти края, и жизнь стремительно начинала покидать тело, словно кто-то тянул из него нити времени, сматывая их в огромный временной клубок.

Махталеон не боялся здешних мест. По тому, как его конь уверенно продвигался в плотном красноватом тумане, можно было предположить, что он неплохо знал дорогу, которую избрал его всадник.

Туман все сгущался, и конь уже не видел, а, возможно, и не чувствовал дороги под своими копытами, но продолжал, хоть и неуверенно, продвигаться вперед, не смея ослушаться своего седока.

Холодное дыхание гор затягивало путников в свои пещеры, но Махталеон настойчиво побуждал коня идти вперед.

Наконец, они остановились перед низким входом в пещеру, который скорее напоминал трещину в скале, нежели вход в убежище или чье-то жилище. Махталеон спешился и, оставив коня снаружи, сам протиснулся сквозь узкий вход и оказался внутри.

Из глубины пещеры потянуло леденящим холодом, и в памяти Махталеона, стоявшего у входа в древнее жилище, вдруг ожили картины из его детства: будучи ребенком, он не раз прятался здесь от гнева отца, и хозяйка пещеры, старейшая из пещерных ведьм, укрывала здесь маленького демона и развлекала его своими незамысловатыми колдовскими трюками. Она знала все, и поэтому имя ей было дано Истма-Ил.

Воспоминания вызвали улыбку на лице Махталеона. Он сделал шаг вперед и вошел в пещеру.

– Истма-Ил! – громко произнес он, но никто не ответил. Он прошел дальше вглубь пещеры и осмотрелся.

– Ты здесь, старая ведьма?

Позади раздался скрип и дребезжащий старческий голос ответил:

– Ты мог бы быть и поласковее со мной, мой мальчик!

Махталеон обернулся, не скрывая улыбки:

–А ты могла бы получше встречать твоего Владыку.

– О-о-о, – протянул хриплый голос, – я думала, это малыш Леон пожаловал навестить старушку, а ко мне пожаловал сам Владыка во Тьме! Хе-хе-хе, – она по-старчески захихикала и вдруг закашлялась.

– Истма, выйди из Тьмы! Дай мне хоть взглянуть на тебя, старая!

– Хорошо, будь по-твоему, – голос стал будто моложе, исчезла старческая хрипота.

Махталеон в ожидании скрестил на груди руки.

Внезапно на стенах вспыхнули факелы и осветили жилище. В одночасье это место перестало быть пустой, холодной пещерой. Факелы осветили просторную залу с затейливыми барельефами и высокими колоннами.

– Приветствую Вас, Милорд, – раздался бархатный женский голос за его спиной.

Он обернулся. Перед ним стояла женщина средних лет в парадном, несколько старомодном платье. Она была хороша: черные глаза, тонко очерченные брови, пышные черные кудри, убранные в замысловатую прическу. Платье открывало ее белоснежные плечи, и Махталеон невольно задался вопросом, сколько же жизней она забрала, чтобы добиться такого идеального состояния кожи в столь почтенном возрасте. Она протянула ему руку и он, склонившись, прикоснулся к ее длинным изящным пальцам.

– Ты восхитительна, Истма-Ил, – учтиво произнес он, поднимая на нее глаза.

– Ты всегда был льстецом, мой мальчик, – она забрала руку из его ладони и жестом пригласила следовать за ней. – Знаешь, последнее время все труднее становится сохранять свою красоту, – она кокетливо рассмеялась и добавила: – Люди стали больше ценить свое время, они хотят жить дольше… Они не хотят яркой, насыщенной событиями, но короткой жизни, они хотят влачить свой век, не отваживаясь на приключения… Ты же понимаешь, о чем я… – она подмигнула Махталеону и опустилась в высокое кресло. Он последовал ее примеру. – Мне и угостить-то тебя нечем, мальчик мой, и нечем развлечь. Но ведь не для этого ты здесь? – она внимательно посмотрела на него, но не дала ответить: – Дай мне руку, Леон, я все прочту сама.

Он протянул ей руку, и она, положив свою ладонь поверх его открытой ладони, закрыла глаза и замерла.

– Хочешь новые крылья?

– Крылья? – Махталеон рассмеялся, – да, конечно, но я не за этим здесь…

– Молчи! – по выражению ее лица казалось, что она напряженно прислушивается. – Рука? Зачем тебе еще рука? У тебя и так их три…

– Истма, – Махталеон нетерпеливо попытался забрать руку, но она не позволила. – Истма, я все объясню тебе, к чему эти фокусы?

– О-о-о, – протянула колдунья, – великие планы, великие амбиции…

– Послушай… Послушай меня, я лучше расскажу тебе все. Она открыла глаза и оттолкнула его руку.

– Женщина! Ты здесь из-за прекрасной демоницы, Леон, – и она уставилась на него хищными горящими глазами.

– Да, – с облегчением выдохнул демон.

– Хочешь, чтобы она все забыла?

– Хочу, чтобы она простила.

– Разве ты в чем-то повинен перед ней?

– А разве нет, Истма?

– Чувство вины лишает покоя. От этого твой недуг. В чем ты винишь себя?

– Я стал непредсказуем.

– Ты всегда был таким.

– Я стал опасен.

– Ты стал слаб!

– Я стал жесток.

– Ты стал мягок. Ты стал жалок. Я не узнаю тебя, Леон. Ты стал ничтожен! Страсть, сила, решительность, бесстрашие, беспощадность, жажда власти, жажда почитания – вот, чем наполняет тебя Тьма, а ты противишься ей! Одно только твое имя должно вселять ужас во все живое. Ветер должен замирать при встрече с тобой. Посмотри на себя! Что с тобой стало, Леон? Ты был непреклонен, бескомпромиссен, непобедим. Ты не давал волю чувствам. Ты был холоден и рассудителен. Ты овладевал всем, чего желал. Ты один одержал две великие победы. Выше тебя нет во Тьме. А теперь ты впадаешь в меланхолию из-за обид обращенной во Тьму нимфы? – она укоризненно покачала головой. – Не стоит, мой мальчик.

– Она стоит целого мира.

– Она не стоит и долгого взгляда. Она – нимфа, Леон!

– Она – мой мир, и этот мир наполнен страданием. И причина этому – я. И это не дает мне покоя.

– Я верну тебе покой и избавлю тебя от страданий. Ты снова станешь прежним. Ни чувства вины, ни сожалений, ни переживаний, только холодное спокойствие и безразличие к чужим судьбам. Ты – ставленник Тьмы, Леон. Тьма за твоей спиной. Твои решения неоспоримы. Твои решения верны. Ты – Повелитель во Тьме! Тот, кто против тебя, должен быть уничтожен. Такова суть Великого Противостояния. Или преданность, или смерть. Любое твое слово – закон. Твоими устами говорит сама Великая Тьма!

– Довольно, Истма! Довольно. Я устал. Я очень устал. Мой недуг изматывает меня. Я уже не в силах справляться с ним. Эти приступы слепой ярости – я не ведаю, что творю. Я пробуждаюсь, словно возвращаясь из небытия, и ничего не помню.

– Ты допустил Свет в свою Суть. Ты поддался чувствам, запретным во Тьме. Ты сам себя губишь, Леон.

– Я живу в кошмаре, Истма. Избавь меня от него.

– Это стоит времени, ты знаешь.

– Я заплачу сполна. Только верни мне мой разум. И ее любовь.

– Ее любовь? – колдунья рассмеялась.

– Я люблю ее.

– Любви нет, Леон. Любовь – цепочка химических реакций, создающих иллюзию счастья.

– Пусть так, но я желаю этого. Я желаю жить этой иллюзией, я желаю ощущать эти цепные реакции счастья, стремительно несущиеся в моей крови, этот трепет в ее глазах, эту дрожь в кончиках пальцев. Один ее взгляд наполняет мое существо неимоверной силой. Одно ее прикосновение разрушает границы моего внутреннего мира, и вся Вселенная становится ничтожной по сравнению с ним.

– Ты бредишь, Леон.

– Я теряю ее.

– Ты теряешь себя! И ты знаешь об этом. Ты больше не властелин своей жизни, ты не владеешь своими эмоциями, ты не властен над своими эмоциями! – она повысила голос, особо выделяя последние слова, и внимательно посмотрела на демона, как смотрят на нерадивого ребенка, желая вразумить его, но он не шевельнулся. Казалось, он и не слышал ее вовсе.

– Я был свободен. У меня были крылья за спиной, ветер в волосах и целый мир в этих глазах, обращенных ко мне. А теперь она отводит взгляд. Мир перестал для меня существовать. Я внушил ей чувство вины. Я сделал ей больно, – он поднял глаза на колдунью. – Если бы ты видела, что я с ней сделал. Но я ничего не помню. Абсолютно ничего. Я больше не принадлежу себе. Мною управляет Тьма. Избавь меня от моего недуга, Истма. Верни мне Тиир.

– В тебе просыпаются не лучшие чувства, не лучшие мысли… Гони их прочь. Они вне Тьмы.

– Во мне живет нечто чуждое мне. Оно вырывается наружу и творит зло. То, что живет внутри меня, уничтожает Тиир. Ее тело изранено. Ее глаза погасли. Она становится тенью рядом со мной.

– Ты глуп, Леон. Не твоей тенью она становится, а его. Не ты ее ранишь, а он.

Махталеон недоумевающе посмотрел на нее.

– О ком ты говоришь, Истма? Никто не смеет прикоснуться к ней, пока она носит мою печать на своем теле.

– А чью печать она носит на своем сердце, ты не думал?

Махталеон посмотрел колдунье прямо в глаза, и она с трудом выдержала этот выжидающий, тяжелый взгляд.

– Пратт, – тихо произнес он.

– Ты еще более глуп, Леон, чем я предполагала!

– Кто тогда?

– Ты знаешь, какую плату я беру за то знание, что даю.

– Я заплачу сполна, я сказал тебе! Назови имя!

Она смотрела на него сквозь легкую поволоку и едва заметно улыбалась.

– Тот, кого ты называл братом, и кто отрекся от тебя.

– Лишь Пратта я назвал братом.

– Пратт не предаст тебя.

– Назови имя, Истма! – он нетерпеливо поднялся.

– Ты сам назовешь его. Великий воин. Великий Король. Рожденный в сиянии звезд и лунном свете…

– Оннед! Оннед-Гаиллар…

– Да, мой мальчик.

– Но как?..

–Задолго до встречи с тобой Индиль… – да-да, мне известно ее светлое имя, – поспешила опередить вопрос демона колдунья, – так вот Индиль имела неосторожность дать обет, о котором сама не ведала. Она полюбила Короля лишь по изображению в медальоне, но любовь ее оплела своими корнями его жизнь. Ваша любовь оградила ее от обетов, невольно данных ею. Но теперь… Чем глубже пропасть между вами, тем глубже раны на ее теле. Ваша любовь была защитой. Эти шрамы на ее коже оставил не ты. Раны, полученные эльфом в сражениях или по простой неосторожности, теперь и ее. Они появляются на ее коже в тот самый миг, когда меч ранит его или стрела пронзает его плоть. На его теле раны исчезают быстро. Она же должна страдать вместо него. Следы чужой любви. Жестокая плата за эльфийскую любовь.

– Я убью его, – сквозь стиснутые зубы произнес демон, сжимая рукоятку меча.

– И погубишь Тиир. Она погибнет вслед за ним, как только он будет убит.

– Ты знаешь средство. Скажи мне.

– Я знаю средство. Но оно стоит времени…

– Испепели тебя солнечный свет! Говори же! Я хорошо заплачу тебе за твою работу, если она того будет стоить.

Колдунья достала из широкого рукава кинжал и протянула демону.

– Вложи кинжал в ее руку, и рука ее пусть пронзит его сердце. Лишь приняв смерть от той, что полюбила его, он отпустит ее. Своей рукой она должна прервать эту связь. Она должна сама разрубить этот узел, вонзив кинжал в его сердце.

Махталеон принял кинжал из рук старухи и снова опустился в кресло. Острие кинжала было тонким и острым, словно игла. Рукоять, с проработкой мельчайших деталей, инкрустированная драгоценными камнями, несомненно предназначалась для того, чтобы ее сжимала маленькая женская рука.

– Тонкая работа, – проговорил демон, скользя по кинжалу взглядом.

– Работа древних темных мастеров. Его удар несет с собой избавление.

– Сколько ты возьмешь с меня, Истма? – спросил он, продолжая изучать взглядом кинжал.

– Немного… пять-шесть сотен лет.

– Пять-шесть сотен лет? – Махталеон перестал любоваться кинжалом и направил на старуху свой взгляд, подобно тому, как громовержец направляет свои стрелы-молнии в неугодных ему. Колдунья невозмутимо поправила кружева на своем платье.

– Тебе жаль несколько сотен лет из твоего бессмертия?

– Никто не бессмертен, Истма. У каждого свой век, и тот, кому отпущено меньше времени, считает бессмертным того, кто живет в сотни и тысячи раз дольше его.

– Вздор!

– Для нас жизнь бабочки-однодневки – одно мгновение, а вместе с тем, для нее это целая жизнь. Возможно и наше мнимое бессмертие – просто такой же затянувшийся день. Не закончатся ли мои дни быстрее, чем я того ожидаю?

– Ты утомляешь меня своей философией, малыш. Я обучала тебя всем тайнам мироздания, доступным мне. Ты знаешь, как перевоплотиться, сохранив в новой жизни память о прежней. Ты знаешь, как жить вне тела, не умирая. Ты… ты знаешь многое, Леон, чтобы не бояться смерти.

– Я не боюсь смерти. Разлука с Тиир страшит меня намного больше.

– Я даю тебе жизнь, наполненную нежностью и страстью. Жизнь рядом с ней – с твоей ненаглядной Индиль. Ты получишь ее прощение и ее любовь. Ты даруешь ей избавление от пустых обетов. Ты получишь многое. Твой разум станет ясен, как прежде. Твой недуг оставит тебя. Ты станешь великим правителем. Ты станешь великим завоевателем. Все поселения, все земли, на которые ты бросишь взгляд, покорятся тебе. Все живые существа, услышав однажды твое имя, станут прославлять тебя. Твои годы не ограничены течением времени. Ты сразу окажешься там, где начнут разворачиваться самые важные, самые значимые моменты твоей жизни. Ты даже не заметишь… Соглашайся, Леон, или я не стану помогать тебе.

– Пять-шесть сотен лет, говоришь? Ты и впрямь потеряла рассудок. Ты с ума сошла в этой пещере!

– Тогда помощи не жди, Леон! Верни мне кинжал!

Она подняла руку в ожидающем жесте, и вдруг что-то блеснуло на ее пальце, всего на один миг, а затем ее рука скрылась в длинных рукавах платья, но и этого мига хватило, чтобы лишить демона дара речи. Он качнул головой, отгоняя рой возникших в его сознании непрошенных мыслей. Махталеон схватил колдунью за руку и обнажил ее костлявую кисть.

– Мой перстень! – только и смог выдохнуть Махталеон. – Откуда он у тебя?

Она вырвала руку из его крепких пальцев.

– Ты подарил.

Махталеон все еще отказывался верить в происходившее, но вывод напрашивался сам собой.

– Я уже был здесь… Что ты сделала со мной, мерзкая старуха?

– Ты хотел покоя, я дала тебе покой. Ты хотел все забыть – ты все забыл. Ты желаешь покончить с эльфом – я даю тебе средство. Чем же ты недоволен теперь?

– Ты обманула меня!

– Нисколько. Ты получил то, чего желал.

– Я убью тебя…

– Убей, если хочешь, слов моих никто не отменит. Махталеон выхватил меч и занес его над колдуньей, намереваясь лишить ее головы.

– Остановись! – выкрикнула старуха, закрываясь рукой от занесенного над ней меча. – Остановись, Леон! Я все исправлю. Я сделаю все так, как ты желаешь. Ты мне как сын. Разве могу я навредить тебе по злому умыслу? Только по неведению, сама того не желая.

– Я не верю тебе, – произнес демон, однако опустил меч и убрал его в ножны.

– Я сделаю все, как дóлжно, – словно успокаивая разбушевавшегося ребенка, масляным голосом заговорила старуха. – Ты сразу окажешься там, где начнут разворачиваться самые важные, самые значимые моменты твоей жизни. Все будет так, как я сказала тебе. Ты станешь великим правителем и завоевателем новых земель. При твоем правлении государство воспрянет. Тиир-Тааре будет принадлежать лишь тебе одному – вечно! Я не стану возвращать ей прежний бледный облик нимфы. Она останется прежней. Ты вернул к жизни маленького демона и фавна, но она ничего не знает об этом. Теперь есть маленькая Илис – дитя Тьмы, печать забвения. Девочка заменит ей сына. Тиир больше не вспомнит о сыне. И ты не ищи его. Ты еще увидишь его, когда придет время, а пока внимай моим словам. Тебе не суждено погибнуть от его меча. Опасайся стрел, направленных тебе в спину. Кинжал я оставляю тебе. Тиир-Тааре должна вонзить его в сердце эльфа, чтобы остаться с тобой. Иначе ей суждено постоянно страдать и уйти в Небытие вслед за эльфом.

– Будь по-твоему, Истма. Возьми часть моей жизни, но оставшуюся часть наполни нескончаемым желанием жить.

– Ступай, Леон! – ведьма коснулась кончиками пальцев его лба, и он потерял счет времени.