История XX века. Тайны, загадки и мифы

1948 год Чудо немецкой марки

Операция «Bird Dog» («Ищейка») была настолько секретной, что большинство участников даже не знали, о чем идет речь. С февраля по апрель 1948 г. в условиях строжайшей секретности из Вашингтона и Нью-Йорка через Барселону в Бремерхафен судами были доставлены 23 000 ящиков. Далее следовала переотправка во Франкфурт-на-Майне. Здесь, в подвале нового «Банка немецких земель», был склад промежуточного хранения. Перевозки продолжились в середине июня. 800 грузовиков и несколько железнодорожных составов катились по кое-как отремонтированным дорогам и рельсам, чтобы доставить ящики в региональные главные управления Центрального банка ФРГ. В ночь с 19 на 20 июня 1948 года операция «Bird Dog» перешла в решающую фазу: в западных оккупационных зонах Германии воцарилось тревожное настроение, когда ровно в полночь в сотнях казарм раздались пронзительные свистки. Тысячи американских солдат с тяжелым пехотным оружием заняли позиции. Это напоминало начало мобилизации.

Длинные автоколонны, сопровождаемые американскими солдатами, разъехались по банкам федеральных земель. Как ставшие легендой женщины на разборке развалин, солдаты, образовав цепочки, грузили удобные деревянные ящики из подвалов в ожидавшие армейские грузовики. Все это происходило молниеносно.

Этим ранним утром 20 июня, в воскресенье, по дорогам Западной Германии двигались сотни американских конвоев — каждый охраняемый людьми с карабинами, автоматами и пулеметами. Естественно, они говорили о загадочном грузе, который доверили им на попечение. «У нас не было ни малейшего представления, что мы перевозили», — рассказал позднее Джордж С. Доули, полковник армии США.

На рассвете ящики доставили к месту назначения — в известные каждому немцу пункты выдачи продуктовых карточек. Но на этот раз они служили для другой цели: для выдачи новых немецких марок. Это был день X, день денежной реформы, через три года, один месяц и двенадцать дней после окончания войны. Это было то воскресное утро, когда свершилось чудо немецкой марки.

Ценный груз приняли банковские служащие и сотрудники немецких государственных учреждений и коммунальных организаций. За мероприятием наблюдали американские солдаты и немецкие полицейские. Пачки банкнот в ящиках нужно было пересчитать — причем точно и быстро. На улицах с шести утра образовывались бесконечные очереди. Сотни тысяч людей стояли под моросящим дождем и ждали. С восьми часов «каждое физическое лицо, независимо от возраста», име-по право получить 40 марок на душу. То тут, то там доходило до потасовок, много и сильно ругались, когда кто-то хотел протиснуться вперед без очереди. Кто-то падал в обморок. Немцы не могли дождаться, чтобы обменять почти обесцененную рейхсмарку на только что отпечатанную новенькую немецкую марку.

За полтора дня до того, в пятницу вечером, немецкая общественность была проинформирована о подробностях денежной реформы. Многие граждане обменивались подозрениями, но точное время и конкретные детали были неизвестны. Три главы военных администраций западных зон дали распоряжение о переходе на новые деньги. В специальных выпусках ежедневных газет напечатали следующий везде одинаковый текст: «В понедельник старые деньги, за исключением разменной монеты, отменяются… Новые деньги, единственные имеющие хождение с 20 июня, называются немецкие марки.

Сначала каждый житель всех трех западных зон получит по 60 немецких марок и сможет обменять по 60 марок в старых купюрах. Из них 40 выплачиваются на месте, остальные 20 через месяц. Обмен будет производиться в воскресенье в пунктах выдачи продуктовых карточек». Наконец была раскрыта одна из самых охраняемых тайн послевоенных лет. 70 миллиардов рейхсмарок, бывших в обращении, заменили на 5,7 миллиарда немецких марок общим весом в 500 т. Тем не менее 70 % немецкого населения в американской, британской и французской зонах оккупации получили причитающиеся новые деньги уже в первый день выдачи с восьми утра до восьми вечера. Остальным пришлось ждать до утра понедельника.

Ни одно событие послевоенного времени не запечатлелось в коллективной памяти немцев прочнее, чем денежная реформа. Она наступила как явление природы. Один современник «пережил ее «как второе освобождение», другой — как чувственный опыт: «Дома мы положили деньги на стол и смотрели на них, на эти новые банкноты. Они были красивенькие, выглядели такими чистыми». Удивлялись и американцы. Полковник Доули; «Новые немецкие марки были хорошего качества, шрифт читался легко, этим они очень отличались от рейхсмарок. Они произвели на нас впечатление, и на немцев, очевидно, тоже».

Немецкая марка пришла внезапно, совсем не так, как спустя добрых полвека было с евро, о переходе на который объявили заранее. Чудо немецкой марки тоже произошло внезапно: перед тем зиявшие пустотой витрины и полки быстро заполнились, словно по мановению волшебной палочки. Там, где годами царил дефицит, возникло небывалое изобилие и невероятные предложения: сливочное масло, мясо, шоколад, молоко, обувь, даже кастрюли и велосипедные камеры. Многие вещи знали только по названиям. Будто разложенные рукой чародея драгоценности лежали прямо перед каждым. Истощенные после времени, полного лишений, люди чувствовали себя словно в сказке.

Но никакого волшебства не было. У владельцев магазинов было достаточно товаров, но ценность рейхсмарки падала, ширились слухи о денежной реформе, поэтому они не торопились выкладывать его на прилавок. «Товар распродан — когда будет, неизвестно», — так обычно гласила надпись на доске объявлений в магазинах. Если бы изголодавшиеся граждане знали, сколько всего хранится в подвалах некоторых торговцев — пожалуй, без грабежей бы не обошлось. Старые кадры кинохроники, снятые сразу после дня X, запечатлели печальные взгляды людей перед витринами. Кадры вселяют уверенность, будто у немцев дела вдруг пошли вгору. Кадры создали миф, который до сих пор не развенчан: после денежной реформы в Западной Германии молниеносно начался подъем — так часто упоминаемое экономическое чудо.

И более того: будто основоположник этого чуда, а впоследствии министр экономики Людвиг Эрхард, был и автором новой немецкой марки. Согласно опросам, в этом до сих пор уверено большинство немцев. Но так ли было на самом деле? Так ли была успешна немецкая марка после введения? И кому мы ею обязаны?

После капитуляции Германии 2 мая 1945 года товаров стало еще меньше, чем было во время войны. Поначалу союзники сохраняли рациональный подход к контролю за ценами. Расчеты производились ордерами на получение нормированных товаров, продуктовыми карточками, рейхсмарками и так называемыми оккупационными деньгами. Это регулировало распределение, но не обеспечивало прирост продуктов. Поэтому в стране правил дефицит. Средний вес немца в первые послевоенные годы составлял жалкие 59 кг, теперь — внушительные 74 кг. В избытке были только рейхсмарки. Но поскольку в стране ввели систему фиксированных цен, торговцы предпочитали укрывать свои товары или идти с ними на черный рынок, где товар менялся на товар: мука на пальто, колбаса на шерстяное одеяло, салями на мыло, шоколад на шурупы. Все, что у кого было на продажу, обменивалось на более нужное. «Мы обменяли старый ковер на козу, потому что ковер не давал молока», — вспоминает старейший артист кабаре Дитер Хильдебрандт. Но основной валютой были сигареты. «О рейхсмарках можно было забыть, а с сигаретной валютой можно было выжить», — подтверждает Хильдегард Хамм-Брюхер, в то время член муниципалитета Мюнхена. Но всегда были люди, которые помогали просто так. «Я был тощий как жердь, у меня ничего не было на обмен, ходил по Баварии и просил у крестьян милостыню — яйца и муку. Почти никто мне не отказывал», — рассказывает Вернер Бремзер из Ной-Изенбурга.

Несомненно: исправить такое трагическое положение в оккупированной Германии могла только правящая власть. Такая власть принадлежала четырем главам военных администраций от США, Великобритании, Франции и Советского Союза, и их военным администрациям. Инициативу взяли на себя американцы. Американский специалист банковского дела Джозеф М. Додж и два экономиста немецкого происхождения Герхард Кольм и Раймонд В. Гольдсмит получили от главы военной администрации США Лусиуса Д. Клея поручение проанализировать бедственное положение в денежной, финансовой и экономической сфере и найти выход.

Летом 1946 г. они представили план Кольма — Доджа — Гольдсмита. Эксперты пришли к выводу, что экономический застой можно остановить только посредством радикальной, жесткой денежной реформы, с обменным соотношением 10:1. В принципе, американцы были заинтересованы в быстром восстановлении Германии. В начале 1947 г. после поездки по Германии бывший президент США Эдгар Гувер с политической прозорливостью составил меморандум, получивший широкую огласку: «Производительность Европы может быть восстановлена только в том случае, если в нее внесет свой вклад здоровая Германия». Правда, США поначалу нашли поддержку только у британцев. Так, 1 января 1947 года произошло экономическое объединение американской и британской зон оккупации. Если в отношении французов потребовалась некоторая сила убеждения, чтобы привлечь их на свою сторону, то у советского правительства США со своими планами натолкнулись на отказ. Русские оказались совершенно незаинтересованными в быстром экономическом оздоровлении своего противника в недавно закончившейся войне. Для них на первом месте стояло выполнение их претензий по репарациям. В остальном они усиленно занимались советизацией своей зоны оккупации (впоследствии ставшей ГДР).

С этого момента началась поляризация между западными и восточной зонами. И чем больше обострялся конфликт с Советами, тем решительнее американцы держали курс на денежную реформу во всех трех западных зонах. Их рассуждения таковы: экономически окрепшая Западная Германия консолидирует Западную Европу, а богатая Западная Европа сопротивляется нарастающей опасности с Востока. В июне 1947 г. американский министр иностранных дел Джордж К. Маршалл в своей ставшей знаменитой речи в Гарвардском университете провозгласил обширную программу помощи для Европы с фокусом на Германии.

План Маршалла, основанный на принципе «помощь для мобилизации собственных сил», предусматривал также поддержку для стран в советской сфере власти. Однако Москва заблокировала такую помощь — и Вашингтон приступил к односторонним действиям: в октябре 1947 г. «Америкен бэнк ноут компани» (American Bank Note Company) и «Бюро оф ингрейвинг энд принтинг» (Bureau of Engraving and Printing) в Вашингтоне получили заказ на изготовление новых немецких банкнот. Естественно, от внимания русских не ускользнули односторонние манипуляции с деньгами. Теперь они тоже проявили инициативу. Но поскольку Советская военная администрация (СМАГ) из-за дефицита бумаги не могла напечатать новые денежные знаки для своей зоны оккупации, были изготовлены купоны. Ко дню X их следовало наклеить на старые рейхсмарки. Когда в январе 1948 г. русские одобрили последнее предложение генерала Клея по общей денежной реформе, американцы уже не были заинтересованы в согласованных решениях.

В марте 1948 г. в Лондоне состоялась конференция западных держав, на которой были приняты важные решения о создании в будущем государства Западная Германия. Советы не были ни приглашены, ни проинформированы о результатах. В знак протеста 20 марта они вышли из союзнического контрольного совета. Хотя таким образом был парализован инструмент совместной ответственности за Германию, американцам отпала необходимость объяснять, что они отказались от денежной реформы для всей Германии. Предпринимая сепаратные действия в западных зонах, США, конечно, мирились с открытым разрывом: односторонняя денежная реформа отрезала пути к единству Германии.

Операцию «Bird Dog» можно было начинать. Но кто должен был руководить этим гигантским проектом? Кто был в состоянии провести эту техническую и снабженческую операцию? Кому по плечу был такой беспримерный вызов? Сегодня трудно представить, что американцы взвалили эту задачу на 27-летнего молокососа еврейского происхождения, не имевшего практического опыта в денежных и валютных вопросах — Эдварда А. Тененбаума (1921–1975 гг.), молодого лейтенанта армии США, офицера оккупационных войск, чьи родители эмигрировали из Польши в Америку. Джек Беннетт, начальник отдела по финансовым вопросам в американской военной администрации, заметил его. Тененбаум знал шесть языков, учебу в университете завершил блестящим исследованием на тему «Национал-социализм и международный капитализм». Кроме того, он обладал талантом организатора. «Это было необычное время, — как-то впоследствии объяснила Жанет Тененбаум назначение своего мужа. — Был вакуум.

А мой муж просто оказался в нужное время в нужном месте. Такой случай выпадает лишь однажды». Вдова рассказала, как новая денежная единица получила свое название. «Однажды муж пришел и спросил меня: “Как тебе — немецкая марка?” Он хотел знать, нравится ли мне название. И я ответила: “Да, замечательно”».

Так возник термин, который всего через несколько лет стал показателем качества и на протяжении полувека ценился во всем мире. Тем, что довольно быстро на международной арене немцы снова снискали уважение, они не в последнюю очередь обязаны немецкой марке — детищу молодого безвестного американского лейтенанта. Настоящим создателем немецкой марки был Эдвард А. Тененбаум.

А немцы? Какая доля приходится на них? Каким был их вклад в удачный исход реформы? Чтобы избежать продолжительных дискуссий по принципиальным вопросам, Тененбаум решил привлечь немецких специалистов только на заключительном этапе подготовки. 20 апреля 1948 года в условиях строжайшей секретности американцы привезли юристов и экспертов по экономике и денежным системам на авиационную базу под Касселем. Немецкие эксперты ожидали, что они вместе со специалистами союзников на красивой вилле в тишине и покое будут обсуждать «за» и «против» денежной реформы. Их поместили в спартанского вида казарме, выходить из которой Можно было только под охраной. Однако больше всего немцев шокировало то, что Тененбаум положил перед ними готовые планы и потребовал одного: сформулировать имеющиеся постановления и инструкции о порядке исполнения грамотно по-немецки.

Немцы были возмущены. Вместо творческого планирования реформы американцы требовали лишь помощь в переводе. Группа грозилась уехать, но поскольку никто не стал их удерживать, господа решили остаться — в надежде, что им удастся повлиять на развитие событий.

Немецким экспертам представлялась более мягкая денежная реформа, с менее резкими квотами обмена и уравновешением бремени между бедными и богатыми. Но американцы не отступали ни на йоту от своего правила: сначала реформа, потом уравновешение. Оно было реализовано четырьмя годами позже — посредством закона 1952 г. о компенсации, выплачиваемой гражданам ФРГ за ущерб, причинённый войной. Когда немецкие эксперты справились с «работами по переводу», они выступили с заявлением, в котором они снимали с себя всякую ответственность за предстоящую денежную реформу. Они не хотели подставлять голову за реформу, которая лишала средств вкладчиков сберегательных касс. Ставший впоследствии председателем федерального банка Гельмут Шлезингер считал американцев «доброжелательными диктаторами»: «Они хотели, чтобы реформа была успешной в узком смысле. Возникнет ли при этом социальная несправедливость и как с ней быть, потом должно было стать заботой немцев».

Последние дни перед реформой превратились в театр абсурда под девизом: «Долой рейхсмарки, даешь реальные ценности». Хотя никто не знал точной даты, однако почти все принимали меры предосторожности. Женщины быстро делали себе перманент «про запас», мужчины ставили золотые коронки на здоровые зубы. С рейхсмарками обращались как с мусором. Пятидесятимарочные банкноты скручивали и использовали для прикуривания сигарет. В магазинах почти не было товаров, кроме тех, которые можно было получить по продуктовым карточкам.

Однако с 21 июня 1948 года все изменилось. За ночь мир для немцев стал другим. Появились новые денежные знаки, полки ломились — а кошельки скоро снова опустели. «Мы наконец прекрасно поели. Очень просто, нам хотелось есть», — говорит актриса Марианна Хоппе. Будущий заместитель министра экономики Отто Шлехт на первые деньги купил фунт колбасы «и проглотил ее в один присест». Эрих Менде, в 60-е годы председатель Свободной демократической партии и федеральный министр по общегерманским вопросам: «На целых четыре марки я купил полфунта сливочного масла, шесть яиц, головку цветной капусты, фунт вишен и сделал картофельное пюре с яичницей-глазуньей, темным сливочным маслом и отварной цветной капустой — мой пир в честь новой денежной единицы».

С этого момента дела у немцев перестали ухудшаться, но и до резкого улучшения было далеко. Каким бы правильным ни был переход на новую денежную единицу, для широких слоев населения он оказался трудным. От него выиграли те, кто имел ценные вещи, к примеру, дома и земельные участки; проиграли те, кто копил рейхсмарки.

Запланированный обменный курс 10 к 1 в конце концов в действительности превратился в 100 к 6,5. Одинаковых стартовых условий не было. Цены выросли в среднем на 17 %. Если до реформы было достаточно денег, но не было товаров, то после реформы товары были в изобилии, только большинству немцев не хватало денег.

«Денежная реформа была необходимой, но несправедливой, — констатировала бывшая президент бундестага Анна-мария Ренгер. — С другой стороны, трудно представить, как она могла пройти иначе».

Для большинства современников реформа означала перелом в их собственной послевоенной судьбе: конец нищеты, начало подъема — хотя и медленнее, чем это часто описывается в наше время. То, что от денежной реформы экономика выиграла, стало заметно со временем.

Промышленное производство увеличивалось, инвестиции возрастали, однако потребитель почти не ощущал улучшений. Цены росли, для многих слишком быстро. Как показали опросы, в конце 1948 г. более 2/3 немцев снова хотели контроля над ценами.

Период экономических тягот продлился еще несколько лет. И об «экономическом чуде» заговорили только в середине 50-х. Человеком, заложившим его основы, для немцев был и остался Людвиг Эрхард, министр экономики в первом правительственном кабинете ФРГ Конрада Аденауэра. Для простых немцев до сих пор еще создатель немецкой марки он — а не молодой американец по имени Эдвард А. Тененбаум.

Эрхард сам поддерживал этот миф. Когда в 1975 г. Тененбаум умер, его вдова получила от Эрхарда телеграмму, в которой немецкий политик отметил заслуги американца во время реформы, но прежде всего не забыл и своих собственных. Вдова Жанет Тененбаум сказала на это: «Людвиг Эрхард, безусловно, был важным человеком — потом. Однако сама денежная реформа была не его детищем».

Время Эрхарда пришло с экономической реформой, которая шла вслед за денежной реформой. От него требовались решительные действия. Впервые он проявил активность на должности директора управления экономики при экономическом совете во Франкфурте-на-Майне, своего рода предпарламенте федеративной республики.

Эрхард самоотверженно боролся за то, чтобы после реформы (поначалу к большому сожалению многих граждан) отпустить цены, как важное условие управления рыночной экономикой и устранить государственный контроль над ними. Поскольку стратегия Эрхарда совпадала со взглядами американцев на рыночную политику, постепенно ему удалось расширить свое влияние.

Вскоре возлагали ответственность только на него: когда в 1949 г., через год после денежной реформы, была создана Федеративная Республика Германии, Людвиг Эрхард смог форсировать планы развития рыночной экономики без консультаций с американцами — на благо своей страны.