История XX века. Тайны, загадки и мифы

1901 год Тайна королевы Викторин

Королева Виктория вошла в историю как брюзгливого вида толстощекая матрона с острым носом, облаченная в длинное черное платье. Еще при жизни для многих она стала воплощением того «фанатично преданного принципам» типа женщины, которых, по мнению французского писателя Ги де Мопассана, «в большом количестве порождает Англия, этаких твердолобых, невыносимых старых дев». Для потомков Виктория осталась воплощением чопорности, а слово «викторианский» стало синонимом строгих моральных правил. 22 января 1901 года важная старая дама скончалась на руках своего внука, германского кайзера Вильгельма II, оставив тайну, которая никак не соответствовала легенде о безутешной вдове.

Виктория вступила на престол в 18 лет. За 64 года ее правления британская колониальная империя превратилась в мировую империю, над которой никогда не заходило солнце. К концу жизни как «королева Великобритании и Ирландии» и «императрица Индии» она правила четвертью человечества, но не посетила ни одной из своих далеких колоний, лишь незадолго до смерти нанесла визит на строптивый соседний остров Ирландию.

Детство Виктории прошло под строгим присмотром — ее воспитывали в немецком духе. Английский она учила как второй язык и говорила всю жизнь с акцентом. «I will be good!» — «Я буду хорошей!», поклялась она еще ребенком, когда впервые услыхала о своей будущей роли для Англии. В 1837 году умер ее дядя, король Уильям IV, который лишь благодаря усилиям врачей дожил до совершеннолетия Виктории, поскольку не желал допустить регентства ее честолюбивой матери-немки, принцессы Виктории фон Саксен-Кобург-Заальфельд.

Молодая королева быстро свыклась с новой ролью. В своем дневнике, который вела с ранней юности, она убеждала себя: «Я очень молода и, может быть, неопытна во многом, но не во всем; однако я уверена, что немногие имеют больше, чем у меня, доброй воли и желания делать то, что является добрым и правильным».

Одним из первых официальных актов юной королевы стало распоряжение убрать ее кровать из общей с матерью спальни — она с рождения делила с ней комнату. Желая насладиться обретенной независимостью, она не спешила связывать себя узами брака слишком рано: «Замужество — игра в лотерею. Даже в случае удачи, бедная женщина все равно становится рабой мужчины», — писала она. Но ситуация вышла из-под контроля. Король Леопольд Бельгийский, любимый дядя, заменивший ей отца, посоветовал племяннице выйти замуж, чтобы укрепить династию. Выбор пал на Альберта из дома Саксен-Кобург — «конезавода Европы», как назвал Кобургскую династию Бисмарк, потому что ее представители занимали больше тронов, чем любой другой аристократический род Европы. Виктория пригласила немецкого кузена погостить, поставив ряд условий. Мысль о замужестве пугала ее, призналась она своему премьер-министру. «Ни моя молодость, ни категоричное нежелание менять свое нынешнее положение на иное, не представляют проблемы для этой страны», — писала она в Бельгию своему любимому дядюшке.

Однако далее все происходило достаточно быстро. Элегантный Альберт сразу вызвал симпатию юной королевы. Согласно монархическому этикету Виктория как лицо более высокопоставленное должна была просить руки Альберта — тема, на которой карикатуристы того времени отыгрались сполна.

Альберт недолго раздумывал и быстро смирился с предназначенной ролью. «Он просто ангел, большой ангел. Ни одна влюбленная пара не может быть счастливее нас!» — мечтательно доверила влюбленная девушка своему дневнику. Это было началом большой истории любви. Свадьба состоялась менее чем через четыре месяца. Утром после первой брачной ночи Виктория восторженно писала: «Когда настал день — а спали мы мало, — я увидела возле себя прекрасного ангела. Я не могу это выразить словами! Он так хорош в одной сорочке, открывающей его красивую шею». О своих плотских радостях она отнюдь не по-викториански поделилась с премьером лордом Мельбурном: «…ночь доставила удовольствие и обескуражила», — сообщила она ему с довольным видом.

Юная Виктория боготворила своего Альберта: «В этот беспокойный мир творец не мог бы послать более совершенное существо, чем мой любимый Альберт. Кажется, я не могу жить без него». Королевская чета открыто наслаждалась супружеской жизнью. На дни рождений и годовщины свадьбы они дарили друг другу произведения искусства с эротическим подтекстом: картины с обнаженной натурой или статуи, воспевающие наготу, например, «Нептун, поклоняющийся Британии» или нагая леди Годива верхом на коне. Лишь беременности, следовавшие одна за другой, приостанавливали брачную жизнь, выводя молодую женщину из себя. При тогдашнем уровне медицины беременность требовала полового воздержания. Впоследствии она посоветует старшей дочери Виктории, матери Вильгельма II, «не торопиться» в браке. «Мне было плохо, я страдала оттого, что первые два года замужества были совершенно отравлены этим времяпрепровождением [читай: беременностями]! Мне не посчастливилось получить удовольствие».

Молодая пара с почти ежегодно увеличивающейся кучей детей — всего у Виктории и Альберта их было девять, — не любила официальных королевских резиденций. Букингемский дворец располагался посреди удушливого промышленного молоха Лондона, а Виндзор, напротив, был «напыщенно однообразным, напоминающим постоялый двор или даже тюрьму», — говорила королева, предпочитавшая для своей семьи здоровый и непринужденный способ жизни. Лучше всего королевская чета чувствовала себя под кровом Озборн-Хаус на острове Уайт (именно там в 1901 г. Виктория и скончалась) и в замке Балморал в Шотландии. Даже сегодня эти резиденции стоят первыми в списке мест для частных встреч представителей династии Виндзор: с приглашения Дианы в замок Балморал в 1980 г. начался роман наследника британского престола Чарльза. И летом, когда Букингемский дворец открывает свои ворота для туристов, и в наше время королевская семья с удовольствием едет в Шотландию.

Озборн и Балморал принц Альберт приобрел в начале супружеской жизни и перестроил по своему вкусу. Они оставались для Виктории постоянными резиденциями и в годы вдовства; к большому сожалению ее министров, которых туда вызывали: как никак Балморал располагался на расстоянии 500 км от местопребывания правительства. Сельская жизнь, вдали от Лондона и его высшего света, означала для Виктории и Альберта свободу простых смертных. Именно в горной Шотландии они совершали дальние прогулки и развлекались во время путешествий инкогнито: «Мы решили называться лордом и леди Черчилль с сопровождающими лицами». Среди немногочисленной прислуги в таких поездках был некий Джон Браун, конюх и слуга хозяев в Балморале. О нем еще придется услышать.

На время беременностей ее величества, следовавших одна за другой, принц Альберт брал бразды правления в свои руки. Он готовил указы, вносил собственные предложения. За эти годы империя стремительно увеличилась, превысив размеры метрополии во много раз. Так, Англия, управляемая с перерывами немецким принцем-консортом, политически и экономически была во главе наций. Организованная принцем в 1851 г. Первая всемирная международная выставка с легендарным «Хрустальным дворцом» в Лондоне стала шедевром и принесла ему признание британцев. Виктория с радостью допускала к правлению своего сознающего долг супруга. «Альберту с каждым днем все больше нравится политика и государственные дела, он удивительно одарен в том и другом, — писала она Леопольду Бельгийскому. — Мы, женщины, созданы не для правления — и если мы хорошие жены, нам не могут нравиться эти мужские занятия. Но временами обстоятельства вынуждают ими интересоваться, и я предаюсь этому с чувством обреченности».

Такие времена наступили раньше, чем ожидалось. В 1861 г. в возрасте 42 лет Альберт скоропостижно умер от тифа. Преисполненный долга супруг долго не обращал внимания на симптомы заболевания. Сраженный болезнью, он дрожащей, рукой писал правительству в Лондон указание не втягивать империю в гражданскую войну в Америке. Доктора до последнего мгновения заверяли Викторию, что больной поправится. С его смертью мир для королевы рухнул. С той же страстью, с которой она боготворила своего супруга при жизни, теперь она скорбела о нем: «Как я могу жить после этого?.. Моя жизнь, как я ее понимала, прошла, миновала, закончилась! Радость, удовольствие — все прошло навсегда».

Виктория сделала свою утрату предметом траурного культа. Отныне до конца жизни она носила только строгое вдовье одеяние по моде 1861 года — черный кринолин и траурная вуаль вдовы. Комнату Альберта убирали, так, словно он в любой момент вернется: каждый день мыли его ночной горшок, приносили горячую воду для бритья и подавали свежее платье. Годами скорбящая вдова спала, положив рядом пижаму своего любимого, и спрашивала совета у его портрета при принятии важных решений. Теперь ее жизнь находилась под его невидимым руководством: «Это мое твердое намерение, мое непоколебимое решение, что его желания, его планы, его взгляды во всем должны стать для меня законом! Никто не в силах заставить меня пойти против его планов».

Работая за письменным столом, Виктория соблюдала железную дисциплину. Тем не менее вдовствующая королева категорически отказывалась от приемов, балов, визитов. В течение многих лет на церемонии открытия парламента на троне присутствовала лишь королевская мантия, отороченная горностаем. Монархия находилась в кризисе, и республиканцы уже предчувствовали поживу. Некоторые выражали сомнение — стоит ли королева тех денег, которые ей выплачивает государство. Только когда в каком-либо уголке страны проходило освящение статуи Альберта, «пропавшая королева» забывала о своем затворничестве и являлась народу. И сегодня помпезный позолоченный памятник Альберту в Гайд-Парке напоминает о большой любви маленькой королевы.

«We are not amused» — «Мы не развлекаемся», — казалось, таким был девиз ее величества теперь. Сложившийся стереотип о морализирующей повелительнице Британской империи, не терпящей в своем присутствии беспечного веселья, восходит к тем годам траура, возведенного в ранг официального.

Однако в ней все еще горело пламя страсти. «Я — на мое несчастье! — не стара, мои чувства сильны, моя любовь горяча», — жаловалась она через год после смерти Альберта своей старшей дочери и наперснице. Шла ли речь об Альберте? Мы не уверены. Поскольку в 1865 г. возле нее появился крепкий представительный мужчина, общественное положение которого категорически не соответствовало королевскому и с которым ей было невероятно хорошо. Это был шотландец Джон Браун, скромная тень ее с Альбертом прогулок во время беззаботных посещений замка Балморал. Получив приказ повсюду сопровождать королеву, он стал ее постоянным провожатым. «Он так мне предан — невероятно скромный, понимающий, совсем не такой, как обычный слуга, всегда в хорошем расположении духа и внимательный… Ах! Жизнь продолжается». Браун обращался грубовато-искренне и доверительно с «женщиной», как он с шотландским акцентом иногда называл ее. Она ценила его манеру общения, лишенную угодливости и фальшивой покорности.

Двор был шокирован. Ходили слухи о «связи с Брауном»: якобы Виктория с Джоном Брауном тайно вступила в брак и теперь они живут как супруги, что не подобает общественному положению королевы. Сатирические журналы многозначительно обращались к Виктории как к «миссис Браун». Но осмеиваемая не смущалась: «Для меня он настоящее сокровище, хотела бы я, чтобы люди высокородные обладали разумом и тактом», — писала она дочери Виктории в кайзеровский Берлин.

Она бывала с Брауном и на публике. В 1867 г. она заказала портрет со своим «служителем» и велела выставить его в Королевской академии: Виктория верхом на коне, которого Джон Браун крепко держит за поводья.

Джон Браун был единственным мужчиной, имевшим доступ в королевскую спальню. Нужно быть очень наивным, чтобы не предположить существование любовной связи. Определенно, поначалу королевский шталмейстер был частью ее траурного культа об Альберте. «Шотландский слуга ее величества», как гласил его официальный титул, нашел правильный тон для траура своей романтической королевы. После посещения королевского мавзолея у надгробного памятника принцу-консорту он открылся ей, что мог бы умереть за нее, настолько глубоко он сочувствует ее скорби о любимом Альберте. Викторию тронуло это искреннее признание: «Мне становится хорошо на сердце, когда я вижу столь сдержанное и трепетное отношение к моему горю, и особенно трогательно видеть это со стороны сильного, крепкого мужчины, сына гор». Однако вскоре обет, данный относительно великой утраты, отошел на задний план.

На протяжении 18 лет Виктория находила в своем «сыне шотландских гор» надежного друга, наперсника и защитника. Однажды он даже спас ей жизнь, собственноручно обезоружив покушавшегося.

Рядом с Брауном Виктория снова вернулась к земным радостям. она стала путешествовать — в Швейцарию, во Францию и Италию; стала принимать парады, показываться народу и все больше интересоваться потребностями низших слоев населения. Свои новые познания о социальном различии она решила использовать в воспитании своего «дорогого» старшего внука, будущего германского кайзера Вильгельма II: «Князья и княгини всегда должны быть любезными и готовыми помочь; им не следует думать, будто они из иной плоти и Крови, чем бедняки, крестьяне, рабочие и прислуга», — советовала она его матери, своей дочери Виктории. Позднее ее отношение к «вспыльчивому, высокомерному и упрямому» внуку, к его пылким речам и «глупым колониальным выходкам» станет более сдержанным.

Но, даже имея подле себя человека из народа, Виктория не понимала актуальности социального вопроса. В то время как в Лондоне некий Карл Маркс излагал на бумаге свои теории, детский труд на шахтах был в порядке вещей, городской пролетариат прозябал в сырых комнатушках в подвалах, она со своими социальными обязательствами скользила по поверхности. Так, в 1880 г. в письме премьер-министру она высказала предложение оградить от дополнительных налогов «людей с низкими доходами»: «Королева сожалеет о налоге на пиво, поскольку бедняки не пьют вина и остро ощутят отказ от пива. Бедняки с трудом перенесут дополнительный налог на единственный доступный для многих напиток». Сама же королева все чаще употребляла напитки покрепче, после того как шотландец Браун убедил ее, что виски полезнее красного вина.

Конечно, столь тесная связь с подданным противоречила правилам приличия того времени, однако Виктория сама предписывала, что следует считать «викторианским». Естественно, дневник молодой вдовы умалчивает, была ли между нею и ее слугой любовь. Впрочем, может, здесь именно молчание особенно красноречиво. Вероятно, Беатрис, получившая от матери поручение — после ее смерти, выправив, переписать дневники и сжечь оригиналы, — переусердствовала и слишком основательно уничтожила следы Джона Брауна. Принц Майкл Кентский, праправнук королевы, уверен в этом: «Беатрис сожгла намного больше, чем приказала Виктория». Лишь в конце 90-х XX века у потомков Брауна обнаружилась подборка писем, позволившая сделать вывод, что мнимая хранительница викторианской морали и ее шталмейстер «были очень, очень близки и имели взаимную сердечную привязанность».

Когда в 1883 г. преисполненный долга Браун скоропостижно умер от нелеченой простуды, Виктория оказалась в полной растерянности: «Я совершенно расстроена этой утратой, я лишилась того, кто был так предан, посвятил себя служению мне и сделал так много для моего личного блага. Это утрата не просто слуги, а настоящего друга». Как и в случае первой большой любви ее жизни, королева лично пеклась о памятниках своему наперснику. В парке замка Балморал она приказала установить величественную статую Брауна, а в мавзолее Альберта — мемориальную доску в его честь: «С любовью и благодарностью в память о Джоне Брауне, верном и преданном личном провожатом и друге королевы Виктории». До конца жизни она возлагала цветы у двух могил — Альберта и Джона Брауна.

После ее смерти, как ни парадоксально, но именно общеизвестный ловелас Эдуард, старший сын и престолонаследник, попытался разрушить свидетельства расположения своей матери к несоответствующему по званию придворному. Он распорядился сжечь письма королевы к Джону Брауну, уничтожить его бюсты, а большую статую Брауна в парке Балморала он сослал за королевскую молочную ферму. Объединенные усилия брата и сестры, Беатрис и Эдуарда, достигли бы цели, если бы не дневник лейб-медика, который не только исполнил последнюю волю Виктории, но и описал ее для потомков.

В середине января 1901 г. произошло то, к чему королева подготовилась заблаговременно. Все при дворе понимали, что ее величество отсчитывает последние минуты своей жизни. Внуку Вилли сообщили в Берлин, и он немедленно прибыл в Озборн, куда после наступления нового века вернулась королева. Когда 22 января в 18.30 «мать империи» скончалась, вокруг ее постели рядом с Вильгельмом II стояли ее пятеро детей. «Вечная вдова» дала подробные распоряжения на случай своей кончины. Во-первых: никаких посторонних людей из похоронного бюро! Стало быть, семейство должно было само подготовить и уложить ее в гроб. Во-вторых: никаких похорон в черном! В течение 40 лет Виктория облачалась в черное, но в последний путь она пожелала отправиться в белом — в свадебной фате. Так гласило официальное завещание.

То, что Виктория хотела скрыть от узкого семейного круга, она доверила лейб-медику Джеймсу Рейду, и тот в точности исполнил ее желание. Прежде чем гроб закрыли, чтобы на королевской яхте «Альберта» доставить на континент, он попросил всех членов семьи выйти из комнаты умершей. Его миссия была щекотливой, но воистину гуманной. Пожилая дама в своем завещании указала, что именно ее доверенный доктор должен был положить в гроб с ее телом. В память о рано ушедшем принце-консорте Рейд положил утренний халат Альберта, гипсовый слепок его ладони и несколько фотографий. «А в левую руку королевы, — так записал добросовестный лейб-медик Виктории в своем дневнике, — я вложил фотографию Джона Брауна и маленький футляр с прядью его волос — именно так, как пожелала покойница. Затем я все укрыл цветами».

Последнее проявление любви романтичной королевы к своему шталмейстеру должно было остаться тайной для скорбящих родственников. Они бы все равно не поняли. «Никто не был настолько добр со мной, как он», — говорила королева Виктория о Джоне Брауне. Она знала, что лишь смерть соединит с обеими самыми большими привязанностями ее жизни.