История XX века в лицах

1943 год. «Белая роза»

Четверг, 18 февраля 1943 г., ровно одиннадцать часов утра: студенты, которых война Гитлера еще оставила в Мюнхенском университете, устремились из аудиторий. В коридорах перед ними открывается необычная картина: в световом дворе главного корпуса им навстречу летят, порхая, сотни листовок, еще множество экземпляров рассыпаны на лестничных площадках и подоконниках. Многие догадываются, о писаниях какого рода идет речь, ведь в предыдущие месяцы в университете не раз появлялись письменные обращения оппозиционной группы под названием «Белая роза». «Оказывайте сопротивление, — было в них написано, — помешайте дальнейшей работе этой безбожной военной машины», и еще: «Разорвите покров равнодушия, которым вы окутали свое сердце!» Лишь несколько дней назад в главном корпусе университета можно было прочесть лозунги «Свобода» и «Долой Гитлера!», прежде чем их торопливо смыли. Едва ли кто-то решался внимательно рассмотреть бумажку, редко у кого хватило смелости поднять одну из листовок и прочесть — ибо одно только это в гитлеровском рейхе считалось государственной изменой.

Обращение в листовках затихает почти неуслышанным. «Наш народ потрясен гибелью солдат в Сталинграде, — написано в них. — Гениальная стратегия ефрейтора бездумно и безответственно отправила на погибель триста тридцать тысяч немецких солдат. Фюрер, благодарим покорно! В немецком народе происходит брожение: будем ли мы и дальше доверять судьбу наших армий дилетанту? Пожертвуем ли мы ради низменных властных инстинктов партийной клики остатками нашей немецкой молодежи? Никогда больше! День расплаты настал, расплаты немецкой молодежи с самой гнусной тиранией, которую когда-либо терпел наш народ… Студенты! Студентки! Немецкий народ смотрит на нас!»

Вдруг среди студентов возникает какая-то суматоха. «Смех, да и только! — воскликнул кто-то. — Это наглость, арестовывать прямо в университете!» Вскоре они видят, как университетский служитель уводит парня и девушку и все трое исчезают в катакомбах университетского здания. Некоторые, разглядевшие получше, узнали обоих. Это студент-мед и к Ганс Шолль и его сестра Зофи. Никто не подозревает, что эти двое стоят за листовками с псевдонимом «Белая роза».

Даже более чем через 60 лет все еще неясно: почему Ганс и Зофи решились в этот день на такую самоубийственную акцию? Почему они рискнули на глазах у всех раскладывать в университете листовки?

Были ли они просто беспечны — считали, что с ними ничего не может случиться? Или ими двигало что-то другое? Чувствовали ли они преследование и думали, что смогут оставить последнее отчаянное предупреждение? Или гестапо и так уже вышло на их след? Возможно, что в собственных рядах даже был предатель, как недавно сообщалось в печати?

После войны «Белая роза» считалась ярким примером моральной оппозиции при нацистском режиме. Хотя группа состояла нс из одних Ганса и Зофи Шолль, вскоре особенно вокруг брата и сестры возник своего рода культ героев. Их имена давали улицам и площадям по всей Германии, школам и молодежным центрам. При этом их всегда считали искренними, несгибаемыми борцами против национал-социализма, которые прямо пошли по пути сопротивления.

Правда, в последние годы безупречный героический портрет брата и сестры Шолль все больше тускнеет. Оказалось, что в первые годы Третьего рейха они вовсе не были противниками нацистской диктатуры. Выросшие в протестантской состоятельной буржуазной семье, они были неравнодушны к соблазнам режима.

Оба вступили в «Юнгфольк»[2] и быстро достигли там руководящих постов. Ганс даже был «фенляйнфюрер» и имел под своим началом с добрую сотню членов организации.

Зофи тоже руководила группой девушек. Однако политика режима в отношении церкви, слухи о концлагерях и преследования еврейских граждан вскоре превратили восторженных сторонников национал-социализма в ожесточенных противников режима. Первый печальный опыт общения с репрессивным аппаратом режима Ганс Шолль получил в 1937 г., когда на непродолжительное время был арестован за принадлежность к запрещенному молодежному объединению.

В 1939 г. он начал изучать в Мюнхене медицину; Зофи после обучения на воспитательницу детского сада и обязательного года работы в мае 1942 г. последовала за братом на Изар. Еще в 1941 г. Ганс познакомился с католическим публицистом Карлом Мутом, через которого он сошелся с другими критиками режима. Образовался небольшой кружок единомышленников — наряду с Гансом Шоллем это были прежде всего студенты-медики Александер Шморелль, Вилли Граф и Кристоф Пробст.

Зофи Шолль, изучавшая биологию и философию, скоро тоже почувствовала себя своей в этой компании. Часто велись дискуссии о преступном характере режима.

Почти все разговоры друзей приводили к одному результату: нужно же что-то делать! В отличие от многих других немцев, которые хоть и критиковали гитлеровский режим, однако не могли решиться на активные действия против диктатуры, студенты перешли к делу. «Будьте же исполнители слова, а не слушатели только»[3] — вот библейские слова, которые они не только цитировали, но по которым жили.

В июне 1942 г. появились первые листовки «Белой розы». Откуда такое название? «Название «Белая роза» выбрано произвольно, — пояснил позже Ганс Шолль на допросе в гестапо. — Я исходил из предпосылки, что в действенной пропаганде должны быть некоторые устойчивые понятия, которые сами по себе ничего не обозначают и благозвучны, но за которыми строит некая программа». Среди историков до сих пор идут споры, была ли действительно у «Белой розы» твердая «программа». Зато представляется ясным, что именно возмущение нацистскими насильственными преступлениями на оккупированных восточных территориях, которые пережил член «Белой розы» Вилли Граф, будучи солдатом на Восточном фронте, послужило для студентов решающим импульсом, чтобы от внутреннего неприятия режима перейти к открытому сопротивлению коричневым властям. «Кто из нас сможет представить себе меру бесчестья, которое постигнет нас и наших детей, когда однажды с наших глаз спадет пелена и обнаружатся ужаснейшие, бесконечно превышающие всякую меру преступления?» — говорится уже в первой листовке группы; и во второй: «Лишь в качестве примера мы хотим коротко привести факт, что с момента захвата Польши в этой стране зверски убиты триста тысяч евреев. Мы видим здесь ужаснейшее преступление перед человечеством, преступление, с которым не сравнится ни одно подобное за всю историю».

Тексты первых листовок составляли вместе Ганс Шолль и Александер Шморелль и потом печатали их на одолженной дорожной пишущей машинке. Потом они раскладывали отдельные листовки — сначала их было всего несколько сотен — в университете или рассылали их избранным получателям, прежде всего людям с высшим образованием. Они надеялись таким образом мобилизовать против режима в первую очередь образованные слои, «элиту народа». «Нет ничего более недостойного для культурного народа, чем без сопротивления позволять «руководить» собой безответственной и подверженной темным побуждениям правящей клике, — говорится в одной из листовок. — Когда каждый ждет, пока начнет другой, посланцы мстящей Немезиды будут неудержимо приближаться, тогда и последняя жертва будет бессмысленно брошена в пасть ненасытного демона.

Поэтому каждый в отдельности, сознавая свою ответственность как член христианской и европейской культуры, в этот последний час должен защищаться, насколько он может, работать против бича человечества, против фашизма и всякой аналогичной ему системы абсолютного государства». Внесенные в списки образованные граждане, а также владельцы гостиниц и ресторанов и мелкие торговцы должны были, по представлению Шолля и Шморелля, распространять прочитанное в народе.

Однако в нацистском государстве всеобщего контроля это едва ли было возможно, поскольку страх перед доносом был слишком велик. «Когда в ящике на своем месте в лаборатории я однажды нашла листовку, — рассказывает Хильдегард Хамм-Брюхер, учившаяся в то время в Мюнхене, — я была настолько малодушна, что быстро пробежала ее глазами. Потом я спрятала ее в карман, как можно быстрее порвала на мелкие клочки и спустила в туалет».

Летом 1942 г. «Белая роза» временно замолчала — ее главные действующие лица были откомандированы для медицинской практики на Восточный фронт. Вечером перед отъездом друзья собрались еще раз и приняли решение: после возвращения организовать сопротивление на более широкой основе. «Мы должны попытаться раздуть искру сопротивления, которая тлеет в миллионах честных немецких сердец, чтобы она горела ярко и смело», — объяснял близко стоявший к студентам профессор Курт Хубер.

Поздней осенью они собрались снова. Основа группы расширилась, добавились кружки друзей в других городах. Тираж листовок увеличивался — если летом 1942 г. были напечатаны несколько сотен экземпляров, то теперь их были многие тысячи. Новые члены, большее количество листовок и усиленная активность означали, правда, и повышенную опасность разоблачения.

Чтобы отвлечь гестапо от Мюнхена, члены группы выезжали в разные города и бросали письма там. В военной экономике с карточной системой было большой проблемой доставать большие количества почтовых марок и конвертов, не вызывая подозрений. Зофи Шолль на допросе в гестапо рассказывает о поездке курьером в конце января 1943 г.: «Я везла с собой в портфеле около 250 писем живущим в Аугсбурге адресатам. Поскольку примерно около 100 этих писем были без марок, в почтовом отделении при вокзале Аугсбурга я купила 100 почтовых марок по восемь пфеннигов, наклеила марки на письма без марок и бросила их в почтовом отделении при вокзале». Потом она поехала в Ульм и встретилась с человеком, сочувствующим «Белой розе», по имени Ганс Хирцель.

Гимназист был братом школьной подруги — одаренный ученик, который слыл немного «чокнутым», как говорят на юге Германии. Летом 1942 г. Зофи обратилась к нему, чтобы расширить акции по распространению листовок «Белой розы» и на их родной город. Хирцель сразу воспылал энтузиазмом и даже достал подержанный множительный аппарат и необходимые принадлежности. По потом в течение нескольких месяцев ничего не происходило, поскольку Гансу Шоллю и его друзьям пришлось отбывать службу на Восточном фронте. Хирцель, неудержимо стремившийся к действиям, забеспокоился и на свои страх и риск стал искать соратников для собственной акции с листовками в Ульме. Но ему не повезло: уже при первой попытке он попал на известного в Ульме человека по имени Альберт Ристер. Тот был двойственной фигурой. В первые годы Третьего рейха он сам распространял листовки против Гитлера, но потом был арестован гестапо и перевербован. Ристер немедленно сообщил о сопротивленческих взглядах Хирцеля — и тот сразу же оказался под наблюдением гестапо.

Конечно, члены «Белой розы» в Мюнхене ничего знать об этом не могли, однако некоторые признаки свидетельствуют о том, что они догадывались о грозящей опасности. По-видимому, студентам было ясно, что в их распоряжении немного времени, — казалось, они почти ощущали дыхание преследователей в затылок. Очевидцы сообщают, что Ганс Шолль якобы был предупрежден, что гестапо идет по следам «Белой розы» — если не узкого мюнхенского кружка, то за кем-то из друзей в провинции, более или менее слабо задействованных в акциях.

И все же брат и сестра Шолль и их товарищи продолжали свою работу. Гибель 6-й армии под Сталинградом, о которой в начале февраля 1943 г. было сообщено в немецких газетах, побуждала их к той последней акции, которая привела их к гибели. Под покровом темноты они писали на стенах антигитлеровские лозунги; и снова тиражом в несколько тысяч экземпляров была распространена листовка, обращенная прямо к студенчеству. Однако при пересылке листовок произошли сбои. Во-первых, студенты выписывали адреса из устаревшего расписания лекций; снова не хватало конвертов, чтобы рассылать следующие памфлеты. Поэтому удалось разослать лишь часть тиража. Кроме того, уже в самом Мюнхене было все больше признаков того, что гестапо обратило внимание на авторов листовок. Как всегда, последнюю листовку студенты послали сами себе — и ни один экземпляр не дошел. Кто перехватил их, если не гестапо? Возможно, у Ганса Шолля подобные догадки переросли в уверенность, что петля на его шее неотвратимо затягивается.

И снова в гестаповском деле брата и сестры Шолль незадолго до ареста всплыло имя Ганса Хирцеля. Он снова попытался завербовать сообщников и снова ошибся в выборе. Двое молодых людей из Штутгарта, с которыми он познакомился в кружке художественной самодеятельности «Гитлерюгенд», донесли на него в гестапо. Хирцеля вызвали в полицию, допросили в Ульме 17 февраля 1943 г. и предъявили показания членов «Гитлерюгенд». И здесь он совершил роковую ошибку. Когда сотрудники спросили у него о подстрекателях запланированных акций, он назвал фамилию Шолль. Отсюда стало ясно: не пройдет много времени, как преследователи окончательно выйдут на след тайных руководителей «Белой розы». Стало быть, предателем «Белой розы» был Хирцель? Все не так просто. Фонд «Белой розы», занимающийся наследием группы, не хочет заходить так далеко. «Это была не измена», — объясняет Франц Й. Мюллер, председатель фонда. Все же Хир-цель совершил по меньшей мере огромную глупость. Он это осознал. Сразу после освобождения в конце дня 17 февраля он отправился к дому семьи Шолль в Ульме и попросил родителей предупредить своих детей в Мюнхене.

Но когда Отль Айхер, друг и впоследствии муж их сестры Инги Шолль, на следующий день хотел зайти к Гансу и Зофи в Мюнхене, чтобы передать предупреждение из Ульма, они уже были на пути в университет. Что заставило их поторопиться? Обнаруженные недавно документы говорят о том, что причиной был студент Якоб Бюркле, родом из Ульма. На допросе в американской армейской контрразведке Си-Ай-Си в 1945 г. он показал, что утром 18 февраля он был у Ганса Шолля, чтобы предупредить его о грозящем аресте. Такой совет он, согласно протоколу, получил от связного, Ристера.

Видимо, уверенность в скором аресте у Ганса и Зофи Шолль была настолько велика, что они решили действовать немедленно, не посовещавшись с другими членами «Белой розы». Наконец, у них в квартире лежали тысячи листовок, изготовленных кропотливым трудом. Что было более естественным, чем в стихийной акции распределить там, где находились их адресаты — в университете, — вместо того чтобы сжечь их или уничтожить иным образом? В лихорадочной спешке они упаковали остатки тиража шестой листовки и несколько экземпляров пятой в дорожный чемодан и портфель и поехали в университет. Значит, эта акция была попыткой таким образом спрятать компрометирующий материал? Против такой версии говорит то, что в их квартире еще хранились многочисленные черновики листовок и другие «изменнические» материалы и что у Ганса Шолля с собой в кармане пиджака даже был черновик листовки Кристофа Пробста, за который тот был осужден на смертную казнь.

Было без четверти одиннадцать, когда Ганс и Зофи Шолль приехали в университет. Они знали, что в одиннадцать закончатся лекции и студенты устремятся из аудиторий. Они разложили листовки на ступенях и подоконниках и были уже у выхода, когда решили вернуться. Они пошли назад в световой двор университета и опрокинули с третьего этажа чемодан с остатками листовок. «Из озорства или по глупости я совершила ошибку, сбросила с третьего этажа университета от 80 до 100 листовок в световой двор, из-за чего мой брат и я были обнаружены», — заявила Зофи Шолль на допросе в гестапо. Якоб Шмид, слесарь университета, задержал их и передал полиции. Видимо, лишь предположение, что все равно слишком поздно и гестапо, возможно, уже окружило здание, удержало их оттого, чтобы спасаться бегством, — в конце концов, их было двое против слесаря. В этом смысле их поступок действительно следовало бы считать попыткой дать последний отчаянный сигнал сопротивления — даже ценой собственной жизни.

События в Мюнхене приобретают особый трагизм потому, что спешка, с которой брат и сестра хотели избавиться от своих листовок, была, собственно, совершенно необоснованной. Гестапо в Ульме вовсе не передало своим коллегам в Мюнхен сведения, полученные при допросе Хирцеля. Показания Хир-целя сочли бреднями, а его самого — «явным шизоидным психопатом, страдающим тяжелым невропатологическим заболеванием», — так записал гестаповец. Поэтому известие об аресте брата и сестры Шолль произвело в Ульме впечатление разорвавшейся бомбы. Теперь государственная машина там тоже пришла в движение, последовали многочисленные аресты. Наряду с другими были арестованы Хирцель и его сестра. «Незрелый путаник» Хирцель, как назвал его в мотивировочной части приговора гитлеровский палач Фрейслер, получил за свое участие в акциях «Белой розы» пять лет лишения свободы. После войны он работал редактором журнала «Франкфуртер хефте» и ассистентом у Теодора В. Адорно, пока в середине девяностых в качестве кандидата на пост федерального президента от республиканцев не стал газетной сенсацией. Связной Ристер стал после 1945 г. сотрудником Ведомства по охране конституции, а потом уполномоченным по безопасности в фирме «Даймлер — Бенц». В 1984 г. он был награжден «Федеральным крестом за заслуги» первого класса.

Ганс и Зофи Шолль заплатили за свой протест против нацистского режима собственной жизнью. Процесс над ними и Кристофом Пробстом был проведен уже через четыре дня после ареста, и приговор был приведен в исполнение в тот же день, 22 февраля 1943 г. Несколькими неделями позже Александер Шморелль, Вилли Граф и профессор Курт Хубер также были приговорены к смертной казни. «Что значит моя смерть, если наш поступок взбудоражил и разбудил тысячи людей?» — спросила Зофи Шолль незадолго до казни. Ее надежда на то, что сопротивление продолжат другие, не оправдалась. Тем не менее ее поступок в самую мрачную эпоху немецкой истории остается образцовым — до сих пор.