История XX века в лицах

1913 год. Первая немецкая медиа-звезда

Он был «первой немецкой медиа-звездой». Он самоуверенно выступал перед камерами с момента зарождения кино. Даже в поражении Вильгельм II остался хозяином положения: его отречение от престола стало затихающим концом песни.

В это воскресенье, 15 июня 1913 года, стояла великолепная погода. Светило солнце, на синем небе было ни облачка. Как на заказ. Потому что только при чудесной погоде кайзеровские кинооператоры могли заснять то, что от них ожидали: его величество Вильгельм II, германский император и король Пруссии, с блеском и славой, с роскошью и помпой праздновал свою 25-ю годовщину пребывания на троне. Высокопоставленные зарубежные гости, в том числе император Николай II и английский король Георг V, почтили столицу империи своим присутствием. Весь Берлин был на ногах. Автомобили и экипажи образовывали на украшенных улицах столицы километровые очереди. Трамвай установил рекорд дня, перевезя 2 108 000 пассажиров. Весь город был охвачен радостной суматохой.

Повсюду стояли кинооператоры и фотографы, чтобы заснять кайзера, его семью и ликующий народ. Этот день должен был остаться в коллективной памяти нации. В центре внимания, вне конкуренции находился самолично Его Величество. Подданные, второстепенные исполнители, часами, зачастую с самого рассвета, ожидали на бульварах, по которым должен был проехать кайзер в карете. Несмотря на густую толпу, простой люд хотел мельком увидеть его, приветствовать своего властителя ликующими возгласами. Звонкие фанфары возвестили о скором прибытии венценосной особы. Раздалось патриотическое пение, и повсюду заиграли духовые оркестры: «Слава тебе, в победном венце / Владыка отчизны / Слава, кайзер, тебе!»

Помпезное представление было завершением и апогеем целой череды парадов, балов, военных маневров, приветственных речей и награждений орденами в честь годовщины вступления на престол.

Современницу Марию Мерен из Берлина, родившуюся в 1898 г., специально освободили от школьных занятий, чтобы поприветствовать кайзера: «Нам всем раздали в руки черно-бело-красные бумажные флажки, и мы должны были махать кайзеру. Он кивал с балкона, и мы были очень горды». Когда Мария Мерен вспоминает тот день, ей сразу приходит па ум песня, которую в то время распевали повсюду: «Кайзер милый человек / и живет в Берлине. / И если бы это было не так далеко, / то еще сегодня я бы поехал туда».

Вполне очевидно, что в серебряный юбилей вступления на трон Вильгельм находился в зените своей популярности. При этом не только кайзер Германской империи устроил празднества при дворе, но и на бульварах Берлина торжественно, как павлин, отмечала юбилей первая немецкая медиа-звезда.

Вильгельм II, пожалуй, был человеком, которого в то время больше всех фотографировали и снимали для кино.

Проходили ли перед ним под музыку торжественным маршем полки или устраивались в его честь блестящие балы, открывал ли он как «путешествующий кайзер» заморские страны или добывал трофеи на охоте, на военных маневрах или перед ликующими народными массами — везде он велел снимать себя. Вильгельм поднялся до уровня знаковой фигуры эпохи, которая позже получила его имя. Особа кайзера в свете события: так он хотел видеть себя и хотел, чтобы так его видели другие. «В свое время он был единственным монархом, который действительно кое-что понимал в связях с общественностью, — анализирует князь Николай Романов из русской царской семьи, старший кузен Вильгельма. — Если бы тогда уже было телевидение — он стал бы выдающимся». Вильгельм любил торжественные выходы. Он умел производить впечатление и знал, что его народ едва ли желает чего-то более страстно, чем чтобы на него произвели впечатление.

Близкий к народу монарх показывался на публике так часто, как только это было возможно.

«В постоянно сменяющихся одеяниях нужно было ездить, скакать верхом, ходить, есть и то и дело говорить. Ежедневно где-нибудь праздник, ежечасно где-нибудь торжественный момент. Его, как говорится, запечатлевают: фотографически, кинематографически, телеграфически, журналистски, протокольно. Раскручивается всемирная история», — саркастически заметил Вальтер Ратенау, в то время председатель АЭГ — Всеобщей электрической компании, а после эпохи кайзера немецкий министр иностранных дел.

В пределах досягаемости всегда была фотокамера. Она сопровождала кайзера на его личной яхте «Гогенцоллерн» в плавании в Скандинавские страны или по Средиземному морю на Корфу, где он приобрел «Ахиллейон», бывшую резиденцию убитой в 1898 г. австрийской императрицы Елизаветы. Этой камерой придворные фотографы Вильгельма снимали во всех пунктах назначения и во время поездок на отдых. Таким образом Вильгельм создавал у простых смертных впечатление участия в его личной жизни и их близости к своему монарху. Казалось, что наивысшей его потребностью было находиться в свете рампы — в уверенности, что только так он станет истинно народным и всеми любимым кайзером.

«Кайзер появлялся с каменным величественным выражением лица повсюду там, где его мог увидеть народ, — вспоминал друг кайзера, граф Эрнст фон Ревентлов. — Он считал, что подданные должны видеть его как воплощение парящего высоко над ними, иерархически стилизованного величия». И он упивался, спускаясь к своему народу, как благодетель. Вильгельм любил фотографироваться с берлинскими сиротами. Он обеспечивал им прекрасные каникулы вдали от бедности, а они ему — фон, на котором он хотел фигурировать как властитель, близкий к народу. При его предшественниках это было бы немыслимо.

Будучи рожденным 27 января 1859 г. первым сыном кронпринцессы Виктории, старшей дочери английского короля, и прусского престолонаследника Фридриха Вильгельма Прусского, маленький Вильгельм рано ощутил, что, став со временем монархом Германской империи, ему придется вести жизнь в центре государственных интересов. Драматические обстоятельства рождения до сих пор дают повод для спекуляций. «Гордость Германской империи» появился на свет с неподвижной и безжизненной левой рукой. Вильгельм был дважды наказан судьбой: во-первых, своим физическим изъяном, а во-вторых, отсутствием материнской любви. Принцесса Виктория скорбела, что родила «неполноценного» ребенка, и давала Вильгельму это почувствовать. Вскоре отношения между матерью и сыном были испорчены. В 1871 г. принцесса Виктория писала своему супругу, кронпринцу Фридриху: «Я борюсь с разочарованием и гложущим горем. Ибо своей рукой он отравил мне жизнь — его существование никогда не доставляло мне радости».

Престолонаследника с изъяном ожидало мучительное детство: аппараты для вытяжения, электрошок, гимнастические упражнения и уроки верховой езды до изнеможения должны были способствовать тому, чтобы устранить «врожденный недостаток». Мучительные методы, которые пришлось перенести ребенку, почти педали результата. Левая рука осталась на 15 см короче правой. Будущий кайзер окажется не «настоящим мужчиной», а калекой? Скоро Вильгельм почувствовал, что не может дать своей семье то, чего она от него ожидает. На протяжении всей жизни Вильгельму приходилось страдать из-за отношений с матерью-англичанкой, которую он ненавидел, но к бабке, английской королеве Виктории, был нежно привязан. На типичной детской фотографии престолонаследник изображен в возрасте трех лет, опирающимся парализованной рукой на ружье. Признак его физической неполноценности постоянно маскировали. Но даже игрушечное ружье не могло отвлечь взгляда от его несчастного детского лица.

Не менее важным для развития Вильгельма было воспитание, которое в 1866 г. начал домашний учитель Хинцпетер, строгий кальвинист, обучавший своего воспитанника со всей суровостью и рассудочностью ежедневно по двенадцать часов. Мальчиком овладело неутолимое стремление к похвале и одобрению. «Я отношусь к тем натурам, которым нужно похвала, чтобы вдохновиться и добиться успеха. Порицание меня парализует», — сказал Вильгельм в один из редких моментов самоанализа своему другу графу Филиппу цу Ойленбургу. Из-за этой черты характера кайзер был слаб перед льстецами. Ойленбург писал в 1897 г. Бернхарду фон Бюлову: «Не забывай, что Его Величество время от времени нуждается в похвале. Он относится к тем натурам, которые без одобрения важного лица частенько впадают в уныние. Ты сможешь осуществить все свои желания, если не упустишь случая выразить одобрение, когда Е. В. того заслуживает. При молчании там, где он заслуживает одобрения, он в конце концов начинает искать недоброжелательство».

Лесть вызывала в Вильгельме все более завышенную оценку собственной личности. В его мире не было места для критики. Стечением времени он окружил себя компанией фаворитов, которые льстили ему там, где ему недоставало уверенности в себе.

В 1888 г., в «год трех императоров», неожиданно подошла очередь Вильгельма. Он стал преемником своего недолго правившего отца, который умер от рака гортани. Уже при вступлении на трон наметились проблемы, которые должны были вылиться в отставку рейхсканцлера Отто фон Бисмарка. Вильгельм, едва достигнув 30-летнего возраста, часто вступал в столкновения со стареющим рейхсканцлером.

Слишком разными были характеры: здесь самодовольный вспыльчивый человек, в идеалистическом порыве считавший себя представителем нового мирового порядка; там мрачно взирающий в будущее опытный политический деятель и основоположник империи, считающий себя единственным гарантом существующего конституционного порядка. Начинавшийся после ухода Бисмарка «Новый курс» в политике Вильгельма сочетался с его надменностью и неумелостью. Безрассудные «поджигательские речи», нарциссизм и склонность к самолюбованию превратили монарха в «тикающую бомбу замедленного действия» на паркете европейской дипломатии. Вообще остроты и звучные фразы быстро стали фирменным знаком его особы, «личную власть» которой едва ли могли контролировать безликие рейхсканцлеры. В то время как шумливый Вильгельм пользовался в собственной стране широкой, хотя и не всегда исполненной уважения, популярностью, вокруг империи громоздились внешнеполитические руины. Давно была заброшена трудная «игра пятью мячами», которая должна была уберечь Германию от войны на два фронта. Однако Вильгельм встретил одобрение, когда отказался от сдержанности «железного канцлера» во внешней и колониальной политике. Теодор Фонтане констатировал в 1897 г.: «Что мне нравится в кайзере, так это полный разгром старого, а что мне в кайзере не нравится, так это желание восстановить древнее».

Еще мальчиком Вильгельм мечтал «когда-нибудь иметь такой же прекрасный флот, как английский». Это желание превратилось в фатальную гонку вооружений, которая все больше изолировала Германскую империю. Мечта Вильгельма состояла в том, чтобы обеспечить Германии «место под солнцем» и добиться статуса великой державы в противовес морской владычице Великобритании. Для Вильгельма флот был символом мощи и «гигантской игрушкой», с помощью которой он хотел перегнать Англию, словно в соревнованиях, не доводя дело до кровопролитной войны. В то время как вокруг Германии сгущались черные облака угрожающих альянсов, Вильгельм твердо верил в то, что все проблемы удастся разрешить на личностно-семейном династическом уровне. Но одновременно он допустил, чтобы агрессивная политика адмирала фон Тирпица в отношении флота закрыла дверь между Лондоном и Берлином.

Технический прогресс играл на руку кайзеру в его стремлении к похвалам, власти и славе. В середине XIX века изобретение Луи Дагерра позволило сохранять мгновения для вечности: первые фотографии давали точное изображение представленной особы и делали почти ненужными придворных художников. Вскоре фотографические картинки стало возможно размножать неограниченными тиражами.

Каждый дом, каждую канцелярию по всей империи можно было украсить фотографией кайзера! Какие перспективы! Вильгельм хотел непременно использовать это новое техническое достижение. Ибо в век новой техники пост кайзера уже не казался данным Богом как само собой разумеющееся — хотя лично Вильгельм воспринимал это совершенно иначе: «Императорская власть милостью Божьей выражается в том, что мы, Гогенцоллерны, получаем свою корону от неба и должны защищать перед ним связанные с нею обязанности. Немецкая душа по своей сути религиозна. Понимание этого вдохновляет меня, и я исполнен решимости действовать и управлять по этому принципу».

Уже по этой причине не мешало сделать монархию «зримой».

Увлеченный прогрессом, Вильгельм хотел повести свой народ навстречу «прекрасным временам». Берлин был тогда динамичным центром молодой, развивающейся великой державы.

Генрих Манн описал это такими словами: «Будущее Германии сегодня в виде пробы проходит испытания в Берлине. Кому нужна надежда, пусть посмотрит туда». Личность кайзера олицетворяла собой прорыв в современность. Его величество был очарован техническими новшествами, такими как автомобиль. Прокладывалась сеть железных дорог. Телеграф и телефон были обязательны. Народ любил кайзера за то, что тот сулил ему золотое будущее. Техника почиталась ключом к успеху. Вальтер Ратенау так описывает этот феномен: «Никогда прежде символичный человек так полно не отражался в эпохе, а эпоха в человеке, как Вильгельм II в вильгельмовском царствовании — и наоборот».

Если Вильгельм позировал перед фотографами, то всегда в одном из мундиров, каждый из которых он едва ли надевал больше двух раз. Конечно, у него было и цивильное платье, но для появления на публике он использовал только богатый военный гардероб. Он показывался то в парадном мундире, то в мундире гусара, то в морской форме или как драгун — один мундир краше другого, но от них всех исходила мужественность. Не только Вильгельм, но и общество находилось под впечатлением милитаризма.

Не в последнюю очередь монарх был примером и своим платьем. То, что он вводил в свет, благодарно принималось и копировалось. Матросский костюм быстро стал в немецких семьях любимым предметом одежды. Во многих домах присутствовало фотографическое изображение кайзера, большей частью в виде портрета, но все чаще и в естественных позах: семейные фотографии, фотографии за письменным столом, репортажные снимки приемов, парадов, открытий памятников, кавалькад, охот, официальных визитов и круизов украшали жилые комнаты подданных. Они, казалось, косвенно принимали участие в частной и общественной жизни своего повелителя — и любили его за эту мнимую близость к народу.

Для обычной немецкой семьи кайзер и его родственники на «непринужденных» снимках в иллюстрированных журналах становились живыми: Вильгельм позировал перед камерой как заботливый отец со своим младшим отпрыском, всегда был готов к играм и забавам как любящий отец в отпуске, даже когда делал гимнастику на палубе своего корабля «Гогенцоллерн». Бернхард фон Бюлов, рейхсканцлер и премьер-министр Пруссии, констатировал: «Немецкий народ не хочет кайзера-тени, немецкий народ хочет кайзера из плоти и крови». И он получил даже больше: кайзера, который постоянно был представлен как маяк, который должен был находиться на переднем плане, но который мог продаваться по заниженным ценам. Иногда тиражи публикаций достигали сотен тысяч. С императорскими знаками отличия Вильгельм выглядел как настоящий владыка. Он предпочитал дарить фотографии своей особы — разного размера, цвета и с разными сюжетами. Высшей милостью считалось получить в подарок фото вместе с кайзером, в идеальном случае еще раскрашенное и снабженное собственноручной подписью Вильгельма! В германских землях возникла целая иерархия фотографий, как с орденами и чинами.

Фотографии кайзера создавали впечатление совершенно особого рода деятельности — большого бала-маскарада, почти венецианского карнавала. Вильгельм обладал чрезвычайно острым чутьем на все красочное и эффектное. Если его дед предпочитал заниматься государственными делами втайне и на расстоянии, без всякой шумихи, то Вильгельм создал новый облик властителя. В центре стоял он, германский кайзер; на него были направлены взгляды всех, его стремление к одобрению и аплодисментам должно было обеспечиваться физическим и графическим присутствием. Вильгельм видел в себе самом меру всех вещей.

Так было и при опасных внешнеполитических неудачах. Когда летом 1900 г. китайские повстанцы, «боксеры», штурмовали пекинский дипломатический квартал и убили при этом немецкого посланника барона Клеменса фон Кеттелера, Вильгельм громогласно заявил, что желает «видеть весь Пекин стертым с лица земли». Провожая в Бремерхафене германский экспедиционный корпус на подавление боксерского восстания, кайзер произнес свою пресловутую «речь о гуннах», основной пассаж которой вызвал бурю международного возмущения: «Когда вы сойдетесь с врагом, он будет разбит! Пощады не будет! Пленных не брать! Попавшие к вам в руки будут обречены! Как тысячу лет назад гунны под предводительством Аттилы создали себе имя, которое и сейчас сохраняет в преданиях свое величие, так пусть и имя «Германия» в Китае станет известно также, чтобы никогда больше ни один китаец не осмелился даже косо посмотреть на немца».

Вильгельм во всю мочь бил в литавры, только невпопад. Такие угрозы выставили Германию в глазах мировой общественности в двусмысленном свете.

Во внутренней политике его величество также попал в затруднительное положение. В интервью лондонской ежедневной газете «Дэйли телеграф» в 1908 г. Вильгельм посетовал, что в Германии он испытывает трудности, поскольку стремится к сближению с Великобританией. Основное предложение звучало так: «Преобладающие чувства в большей части среднего и низшего классов моего собственного народа к Англии недружественные. Я, так сказать, нахожусь в меньшинстве в своей собственной стране, но это меньшинство лучших кругов».

Интервью вызвало в Германии скандал: англофил-кайзер в англофобской Германии — на кайзера обрушился шквал насмешек и издевательств, и он оказался на грани отречения от престола. Его публичные речи были театральны, воинственны, зачастую агрессивны, недипломатичны, бестактны, часто он произносил их нс в то время и не в том месте. Они выдавали в нем властителя, которому нс по плечу его пост.

Из-за своей неприятной бестактности Вильгельм попадал в газетные заголовки и, конечно, порой в карикатурах становился мишенью журналистских забав. Во избежание упреков в желании высмеять кайзера журналы вроде «Симплициссимуса» иногда изображали Вильгельма не целиком: показывали, например, руку, сапог или верхнюю часть туловища. Применялись также символы вроде солнца или льва. Таких метафор обычно было достаточно, чтобы создать у зрителя ассоциацию с Вильгельмом. При его пристрастии к технике, мундирам, парадам, путешествиям, охоте и кораблям нашлись выразительные признаки, служившие синонимами монарха. Вильгельм таким образом стал «медиа-звездой» в эпоху, когда было мало средств массовой информации, которые могли бы создавать образ «звезды». Вильгельм фон Ильземан, сын кайзеровского адъютанта, сообщает о появлении Вильгельма II: «Он производил огромное впечатление, прежде всего на детей, особенно своими глазами. У него были очень ясные, очень голубые глаза, очень внимательный взгляд. И еще у него был очень низкий голос». Кайзер Вильгельм был продуктом страстных желаний своего народа.

Как возможно, что человек, не имеющий по-настоящему харизматического воздействия, смог стать звездой, которую массы встречали ликующими криками? Что весьма слабая личность использовала свое физическое повсеместное присутствие, свой талант играть самого себя, для того чтобы компенсировать собственные комплексы? Больше казаться, чем быть: здесь Вильгельм тоже был зеркалом своей империи, которая была слишком велика для гармоничного концерта держав в Европе и слишком мала, чтобы присвоить себе права властителя на ней.

Конечно, если бы кайзер умер в год 25-летия своего вступления на престол, то история обошлась бы с ним мягко — как с монархом, давшим свое имя целой эпохе.

Однако когда за годы войны поблек глянец и в конце не пришел успех, подданные были рады, отправив наконец своего бывшего кумира в изгнание в Голландию.

В конце его жизненного пути все сияние померкло, некогда блестящая медиа-звезда превратилась в удалившегося от политики старика, который считал себя непонятым, занимался рубкой дров и делал националистические заявления. После взятия Парижа он послал Гитлеру поздравительную телеграмму. Еще за день до своей смерти, 4 июня 1941 г., он радовался завоеванию Кри га: «Наши замечательные войска!» На его похоронах стояла великолепная погода.