1914 год. Немного мира

В сочельник на Западном фронте температура упала ниже нуля, местами шел небольшой снег. Солдаты в молчании лежали на позициях, многие выпивали и курили. Когда на немецких рубежах неожиданно вспыхнули огни, британцы сперва подумали об атаке. Но немцы нарубили хвойных деревьев и по-праздничному украсили их свечками. «Мы все были глубоко тронуты и настроены на грустный лад, — вспоминает очевидец Герберт Зульцбах, — мыслями мы были дома, с нашими женами и детьми».

Военное Рождество 1914 года: почти пять месяцев прошлое начала большой европейской войны, которую все нации с воодушевлением приветствовали. Каждый считал, что на него напали, и никто не считал себя агрессором. «С чистой совестью и чистыми руками мы беремся за меч», — заявил кайзер Вильгельм II в рейхстаге. На улицах Берлина, Парижа, Вены и Лондона публика праздновала всемирный пожар как наступление новой эпохи. «Мы выросли в эпоху надежности и все тосковали по необычному, по большой опасности, — написал писатель Эрнст Юнгер. — Война захватила нас, как дурман». Старому порядку следовало наконец нанести смертельный удар. В эйфории призывали новую эру, обещавшую освобождение от буржуазного принуждения.


«Каждый был в восторге н думал, что это будет всего лишь прогулка — просто в Париж и обратно».

Кэте Родде, год рождения 1906

Угар национального подъема охватил народы Европы и заглушил те голоса, которые предостерегали от войны и ее убийственных последствий. Сотни тысяч добровольно пошли в армию, чтобы воевать за свою родину. Вокзалы повсюду были переполнены, молодых людей в мундирах целовали их матери, жены и сестры, они шли на фронт под крики «ура». «Каждый был в восторге и думал, что предстоит прогулка — в Париж и обратно», — вспоминает Кэте Родде, бывшая ребенком, когда происходила мобилизация. Гертруда Хандле, которой тогда было девять, подтверждает: «Мы ожидали победоносной войны, к тому же короткой. Солдаты пели и полагали, что к рождеству вернутся». Кайзер Вильгельм II воскликнул, обращаясь к уходящим войскам: «Прежде чем опадут листья, вы снова будете дома».

В первые недели войны немецкая сторона праздновала военные успехи. Старый «план Шлиффена» 1905 года — немецкая калька на случай войны — был переработан и предусматривал сначала нанесение превентивного удара по противнику на Западе и последующее применение главных сил против России.

«Солдатская тоска

Хочу в рубашке белой

Лежать в своей постели

Со сбритой бородой,

С причесанной головой.

Чтобы пальцы были чистые,

А в придачу еще ногти,

А ты, нежная жена,

Бережешь мой сон».

Альфред Лихтенштейн, доброволец 16-го баварского пехотного полка

Поскольку короткая граница между Францией и Германией была сильно укреплена, северный фланг французских войск следовало обойти широким наступлением через нейтральную Бельгию и в течение нескольких недель одержать победу. Рано утром 3 августа 1914 г. Великобритания как гарант бельгийского нейтралитета объявила войну Германии. Однако в начале сентября немецкое наступление приостановилось — быстрое продвижение на Запад захлебнулось в убийственной позиционной войне, которой не желала ни одна из воюющих сторон. Солдаты лежали друг напротив друга в окопах, иногда на расстоянии всего лишь 100 метров. Им под градом снарядов и пуль приходилось идти в атаку по голому, покрытому воронками полю, на котором не было ни деревца, чтобы захватить небольшой кусок ничьей земли. «Думаю, это был кульминационный пункт, — вспоминает участник войны Густав Адольф фон Халем. — Ради небольшого выигрыша территории приносились бессмысленные жертвы. С этого момента война стала чем-то ужасным».

Условия в окопах большей частью были невыносимы, в некоторых солдаты ходили по колено в воде. С наступлением зимы злейшим врагом солдат стала погода. Промокшие насквозь мундиры не высыхали и в первые же морозные ночи стали замерзать на теле.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют. Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь».

Письмо с фронта от 18 октября 1914 г.

«В них можно было замерзнуть заживо, — говорилось в письме с фронта от 17 октября 1914 г. — В Северной Франции очень холодно. Никто не может помочь. Стрельба не прекращается всю ночь. Рядовой состав изнурен. Мы все хотим мира».

На Западном фронте из-за окопов было невозможно двигаться через рубежи противника. Борьба прекратилась — в разрытой земле, крови и грязи. Гром заградительного огня мортир, пулеметные очереди, постоянно хлеставшие по позициям, и кровавые штыковые бои во время атак выматывали солдатам нервы.

«Мерзость запустения. Днем и ночью стреляют, — писал домой солдат из Сенореса. — Часто за целые сутки мне не удается поспать и двух часов от страха за свою жизнь». Потери были огромны, в отдельные дни умирали десятками тысяч. Над полями сражений распространялся запах разложения. Эрнст Юнгер записал в своем дневнике: «Со всех сторон из обстрелянного кустарника выбирались раненые. Проход был ужасен, загроможден тяжелоранеными и умирающими. К стенке окопа прислонилась обнаженная ио пояс фигура с содранной спиной. Другой, у которого с затылка свисал треугольный лоскут кожи, непрерывно издавал пронзительные, ужасные крики. Здесь царила боль, и я будто через какую-то адскую щель впервые заглянул в глубины ее пределов».

Большая война, которую с такой эйфорией приветствовали европейские нации, установила новые, убийственные масштабы и превзошла все наихудшие предчувствия. «Я проводил в последний путь некоторых из товарищей, — писал 17-летний солдат из Диксмейдена своей матери в ноябре 1914 г. — Но к этому тоже постепенно привыкаешь и радуешься, что тебя самого не задело».

На фоне каждодневного истребления проявления человечности стали редкими. Но в сочельник 1914 г. дух Рождества совершил на Западном фронте маленькое чудо. Ведущие войну стороны предприняли все, чтобы передать солдатам на фронте немного рождественского настроения. Каждый из 355 000 британских солдат получил от принцессы Мэри подарок: нарядные латунные банки, в которых были курево, сладости или письменные принадлежности. С родины пришли рождественские открытки и письма; были розданы посылки с табаком, теплой зимней одеждой и продуктами. Но все же настроение оставалось подавленным. Многие тосковали по дому и с горечью думали о том, что еще пару месяцев назад надеялись провести Рождество в кругу семьи. И вдруг над полями сражений во Фландрии раздались необычные звуки: «Тихая ночь, святая ночь…», — грубые мужские голоса исполняли старую рождественскую песню, звуки которой, как призрак, плыли в ночи. Все больше солдат начинало подпевать, они пели вместе от одиночества и холода в сердце.

«Веселого Рождества!» — кричали друг другy солдаты, и скоро над окопами зазвучало «Merry Christmas!» — «Счастливого Рождества!». Тем самым были сметены преграды враждебности — немного мира среди войны. Совершенно безоружные солдаты один за другим стали вставать со своих позиций и по пропитанной кровью нейтральной полосе идти навстречу друг друг)'. Первые осторожно пожали друг другу руки, некоторые попытались завязать беседу. Рудольф Ценит, отец которого участвовал в Первой мировой войне, подтверждает: «Когда я еще был ребенком, отец иногда рассказывал мне о первом военном Рождестве 1914 года. Между британцами и немцами были удивительные встречи, хотя они, как враги, располагались напротив и должны были, собственно говоря, убивать друг друга». Британский сапер Фрэнк Самптер особенно хорошо запомнил один разговор: «Я родом из Ислингтона, и вдруг оказалось, что дядя немца держал там лавку — как раз над парикмахерской, где работал я. Представьте себе — наверно, я подстригал усы его дяде!»

В эту ночь музыка объединила враждующие стороны. На другом участке Западного фронта немецкий солдат играл на скрипке «Ларго» Генделя. Звуки скрипки печально звучали над полем битвы. В так называемом «Баварском лесу» в долине Дипендалебек, где в ноябре четыре долгих дня происходили ожесточенные бои, 246-й Вюртембергский резервный пехотный полк внимал французскому тенору, голос которого отчужденно и призрачно раздавался над вражескими позициями. Напротив 1-го Со. мерсегского полка легкой пехоты рождественские песни исполняла немецкая капелла. Ветеран Грехем Уильямс так описывал происходящее: «Немцы допели свой хорал, и мы подумали, что нам нужно как-то на это отреагировать. Поэтому мы запели «The First Noel» — «Рождественское песнопение», и, когда закончили, они стали аплодировать. И тогда они снова спели одну из своих любимых песен. Кажется, это была «О Tannenbaum» — «Песня о рождественской елке». Так и продолжалось. Сначала пели немцы, потом мы — и снова, когда мы запели «О Come All Ye Faithful» — «О придите, все верующие», немцы подхватили и запели на латыни, «Adeste Fideles». Я думаю, это действительно было нечто особенное: две нации во время войны пели одну и ту же песню».

Повсюду на фронте солдаты пытались по-своему отпраздновать Рождество. Французский капитан Рембо сообщает о том, что несколько его товарищей на импровизированном алтаре отслужили мессу — на расстоянии около 100 м от переднего края противника: «За все время церемонии не раздалось ни единого выстрела», — рассказывает он. Робер де Виль, бельгийский капитан-артиллерист, участвовал в импровизированной рождественской мессе под городом Первез в Бельгии: «Было холодно. Сарай с большими двустворчатыми дверями, по обе стороны солома, повсюду лежали бочки — это была наша часовня. Деревянный стол и две свечи, вставленные в бутылки, — это был наш алтарь. Солдаты запели песни, которые они пели в детстве. Это было просто нереально. Вдруг снова ожили рождественские праздники прошлого, семья, страна, костер, наши сияющие глаза в пламени свечей — все то, что мы переживали в детстве».

Неожиданное перемирие в рождественскую ночь 1914 года, соблюдавшееся примерно на двух третях британско-немецкой передовой, дало возможность обменять и похоронить мертвых. Погибшие часто сутками и неделями лежали между позиций; похоронить их значило бы рисковать собственной жизнью. Ветер доносил в окопы запах разложения. Вид мертвых товарищей был для многих психической пыткой, от которой они хотели избавиться хотя бы в день Рождества. В воспоминаниях участников войны речь идет о совместных поминальных торжествах, как и, например, в журнале военных действий 6-го Гордонского шотландского полка: по инициативе шотландского капеллана Дж. Эсслемонта Эдема британских и немецких погибших собрали раздельно — по их национальной принадлежности — и затем похоронили.

«Возле нас похоронили немца. И один из немцев сказал: мы благодарим наших английских друзей, что они принесли нам наших мертвых. Они пожелали нам на ломаном английском веселого Рождества и хорошего Нового года.

На его могиле немцы поставили простой крест, имя написано не было. Только надпись: за родину и свободу».

Дж. Селби Григг, Лондонская пехотная бригада, в письме родителям

Потом немцы попросили священнослужителя руководить погребальной церемонией, поскольку у них не было своего священника. Наконец перед могилами британцев встал по стойке смирно немецкий офицер, отдал честь и сказал по-французски, поскольку не знал английского: «Les braves, c'est bien dommage!» («Такие храбрецы, какая жалость!»). Вместе прочитали 23-й псалом, на английском и немецком. Капитан Эдуард Халс из 2-го полка Шотландской гвардии был очевидцем: «Мы все говорили, что не чувствуем ненависти друг к другу. Мы стали солдатами, потому что так захотели наши правительства. Я думаю, никто из нас в этот момент не хотел, чтобы нам снова когда-нибудь пришлось стрелять».

Но их командование ничего не хотело знать об этом. Еще до Рождества на некоторых участках фронта случались братания. 28 ноября 1914 г. начальник генерального штаба немецкой действующей армии отдал командирам частей распоряжение: «Из многочисленных поступивших с фронта сообщений еле-дует, что в отдельных местах нашего переднего края, где противники расположены особенно близко, возникло их братание. Дошло даже до договоренностей обоюдно прекратить стрельбу. Такие происшествия чрезвычайно опасны. Твердая воля каждого в любое время всеми силами наносить ущерб противнику ни в коем случае не должна быть ослаблена. Если мы хотим победить, — а мы хотим и должны победить, — то мы должны позаботиться об укреплении боевого духа наших людей. Поэтому ближайшее начальство должно внимательно следить за такими происшествиями и самым энергичным образом пресекать их». Когда стало известно, что в рождественскую ночь снова произошли спонтанные перемирия, с обеих сторон были изданы категорические приказы, объявившие братания государственной изменой.

«Англичанин напротив нас попытался в первый день праздника использовать доброжелательное настроение для братания между окопами, что было своевременно предотвращено на участке полка благодаря вмешательству офицеров. На других участках фронта доверчивые немецкие солдаты, последовав наглому требованию англичан, попали в плен».

Эмиль Куберт Гумбрехт, 5-я рота 104-го полка, в своем дневнике военных действий (хранится в «Императорском военном музее»)

Снимки вроде тех, что сделал британский пехотинец Тернер на стихийной встречесолдат враждующих сторон на Рождество 1914 года, никогда не публиковались в Германии и Франции. Но один стал известен во всем мире. На нем изображены немецкие и британские солдаты в первый день Рождества. Рядом с бородатым немцем в островерхой каске и с небрежно торчащей во рту сигаретой в камеру глядят британские пехотинцы Дж. Селби Григг и Эдуард Джозеф Эндрью. На лицах солдат лежит печать ожесточенных боев прошедших месяцев, ужасов фронта и ежедневной близости смерти. На губах солдат едва видны слабые улыбки.

Григг из Лондонской пехотной бригады в письме родителям описывает ситуацию: «Когда Тернер, я и несколько товарищей выбрались после ужина и прогуливались рядом с окопами, мы наткнулись на сборище примерно 100 солдат всех национальностей, которые устроили между окопами настоящую вечеринку. Мы выяснили, что наши неприятели были саксонцами. В основном моложе 21 и старше 35. Я припомнил обрывки немецкого и заговорил с одним. Похоже, ни один из них не испытывал личной неприязни к Англии, все говорили, что будут рады-радехоньки, когда война наконец закончится.

«Мы обменялись форменными пуговицами, я получил немецкие патроны и немецкую открытку полевой почты, на которой владелец написал свое имя и свой адрес. Посылаю ее вам. Пожалуйста, обязательно сохраните ее для меня».

Дж. Селби Григг, Лондонская пехотная бригада, в письме родителям

Тернер сделал несколько снимков своим фотоаппаратом, надеюсь, когда-нибудь вы сможете их увидеть». Немного позже эти фотографии появились в британском журнале «Графике». Однако лишь немногие английские газеты проявили интерес к снимкам Тернера. В Германии некоторые газеты пытались приуменьшить ужасы войны и снова пробудить боевой дух: «Точка зрения, что по мере технического усовершенствования оружия ужасы войны и количество жертв неизбежно должны возрасти, лишена всяких фактических оснований, — утверждал немецкий еженедельник «Умшау». — Потери вследствие воздействия оружия постоянно сокращаются, войны становятся все безобиднее».

Действительность выглядела иначе. 1915 г. также не принес решающих военных результатов; счет жертв прошедших ожесточенных боев шел на миллионы. С применением отравляющего газа, который немецкая армия впервые использовала весной 1915 г. в битве под Ипром, война приобрела новые масштабы уничтожения.

Но и на втором году войны среди кровопролитных боев проглядывал человеческий облик. Вблизи французской деревни Лавентье располагались баварский и британский полки. «Хэлло, Фриц!» — прокричали британцы через передовую линию рождественским утром 1915 г. «Хэлло, Томми!» — ответили немцы. Тогда баварцы заиграли уэльский гимн и тем самым просигналили о своей готовности не применять в этот день оружия. Британцы отреагировали мелодией про «Доброго короля Венцеслава», и вскоре солдаты покинули свои позиции, чтобы — вопреки всем приказам — протянуть руки, обменять на память шоколад, табак или пуговицы вражеского мундира.

Откуда ни возьмись, вдруг появился футбольный мяч. Берги Фелстид, участник войны и очевидец, описывает, что произошло: «Эго не был настоящий футбольный матч, скорее свободные удары по мячу, перебрасывание туда-сюда. Еще помню возню в снегу. С каждой стороны было примерно по 50 человек. Я тоже играл, потому что действительно любил футбол». На полчаса все забыли, что еще вчера воевали между собой, а завтра снова направят оружие друг на друга. Кожаный мяч ненадолго объединил солдат и превратил их в тех, кем они были: молодыми людьми, которых война лишила молодости.

«Кое-какие подарки и отечественные сигары перекочевали в английский окоп, а наши люди наслаждались джемом и английскими консервами».

Майор Томас, 15-й Вестфальский пехотный полк

В то время как на родине елки в национальном угаре украшали стеклянными гранатами и пушками, Берти Фелстид и его товарищи гоняли мяч на пропитанном кровью участке ничьей земли, за который они отчаянно сражались несколько месяцев· Фелстид, которому тогда был 21 год, никогда не забывал про этот футбол на поле битвы. Уже в возрасте 106 лет, незадолго до своей смерти в 2001 г., он рассказал: «У немцев была своя родина, у нас своя родина. Но люди есть люди: нами вдруг овладели сентиментальные чувства, и мы встретились на полпути на нейтральной полосе».

Корреспонденции с фронта замалчивали такие сцены. Однако игра в футбол под Лавентье считается достоверной — благодаря Берти Фелстиду и его полковому товарищу Роберту Грейвсу, который в 1929 г. описал эту историю в своем романе «Goodbye to All That» («Прощайте все»).

Письма с фронта тоже дают информацию о дружеских встречах на фронте. Немецкий ефрейтор Адольф Бенедикт сообщал 16 июня 1915 г. своим родителям: «Мы находимся недалеко от французов, и частенько бывает, что мы перебрасываем французам леденцы и получаем за это шоколад. Французы перебрасывают нам также записки, в которых сообщают, что с их стороны предстоит штурм, и просят нас открыть огонь посильнее, чтобы атака не состоялась». Днем позже он добавил: «Сегодня французы бросили записку, в которой были такие слова: «Не стрелять старый состав». Действительно, ночью не было сделано ни одного выстрела, кроме пушечных. Я туг растянулся, так что можно подумать, что я здесь на летнем отдыхе».

Но война не стала дачным местом для солдат на фронте. С течением времени «дикие» перемирия прекратились. О рождественских встречах в 1916 и 1917 гг. не сообщается. Ежедневное пребывание на грани жизни и смерти не оставляло шансов для маленьких перемирий на фронтах. В конце большой войны в Европе оплакивали больше десяти миллионов погибших или пропавших без вести. Никогда так и не удалось возместить кровавую жертву целого поколения цветущей молодежи, принесенной на алтарь этой войны. Об этом с горечью писал будущий издатель Готфрид Берман Фишер. «В знаменитых битвах первых недель войны были уничтожены прекрасные дарования, их уже никогда не удастся восполнить. Мысль о том, как развивалась бы последующая история Германии, если бы в ней участвовали эти юноши, ставшие солдатами, впоследствии никогда не покидала меня».

Загрузка...