Капитан Райли

30

Холодная вода хлестнула его по лицу, подобно пощечине, безжалостно вырвав из мягкой перины небытия. Алекс открыл глаза, мучительно глотнув воздуха, словно утопленник, извлеченный из воды в последнюю минуту.

Он чувствовал себя совершенно разбитым и ужасно растерянным. Мысли тупо и лениво ворочались в голове. Казалось, каждой из них приходилось пробиваться через вязкое, густое море желатина, чтобы выбраться на поверхность. Состояние было сродни похмельному, когда наутро просыпаешься в чужой кровати после доброй попойки и первые минуты в полном замешательстве стараешься понять, где ты и как сюда попал, а может, ты вообще продолжаешь спать, и это только сон.

Смятение Алекса лишь усилилось, когда он обнаружил, что по какой-то причине тупо разглядывает свои колени, и пока он усиленно моргал, стараясь сфокусировать зрение, голову пронзила резкая боль, словно в нее вонзили раскаленное добела шило. Райли снова поневоле зажмурился и стиснул зубы, чтобы вытерпеть и не застонать. Однако, несмотря на все, ему пришлось опять поднять голову в надежде хоть немного прояснить свои мысли, правда на этот раз он поднимал голову гораздо медленнее.

Тогда он увидел в полуметре от себя пару поношенных коричневых ботинок, смотревших носками в его сторону. Подняв взгляд чуть выше, он увидел дешевые фланелевые брюки, затем — ремень, мятую серую рубашку, худую шею и, наконец, смуглое лицо несомненного уроженца Магриба, на котором застыло выражение жестокого безразличия, и холодный, оценивающий взгляд темных глаз из-под сросшихся бровей, казавшихся длинной мохнатой гусеницей, протянувшейся от уха до уха.

Этот тип — мелкий и тощий как жердь — с минуту пристально наблюдал за Алексом, ни говоря ни слова, так он мог бы смотреть на жареного ягненка в последний день Рамадана. Затем он поставил на пол опорожненное ведро, очевидно, довольный результатом осмотра, после чего невозмутимо повернулся, открыл дверь и ушел.

Как ни странно, лишь сейчас Алекс понял, что сидит на деревянном стуле совершенно голый, да еще и привязан к нему веревками. Лодыжки его были притянуты к ножкам стула, корпус — примотан к спинке, а запястья — заломлены назад и крепко стянуты за спиной.

Он слегка покачался на стуле, порадовавшись, что тот не привинчен к полу и не кажется особо прочным. Если постараться, — подумал он, — можно попробовать разломать его, ударив об пол или об стену, и попытаться освободить хотя бы одну из конечностей, а там уже будет проще. Жаль только, что бесшумно этого никак не сделать, и можно не сомневаться, что после первого же удара тут же явится этот бровастый, да еще и дружка позовет, и уж они-то спросят с него сполна за поломанный стул, до последнего сентимо.

Ледяная вода, которую выплеснули ему в лицо, стекла по спине и лужей растеклась по полу, под его босыми ногами. Кстати, оказалось, что трусы на нем все же оставили, зато всю остальную одежду сняли, даже носки. По собственному опыту Райли знал, что это не сулит ничего хорошего, поскольку в такие, если можно так выразиться, костюмы частенько одевают будущих жертв допросов и пыток.

Едва дверь закрылась и он услышал щелчок задвижки, запираемой снаружи, он первым делом постарался взять себя в руки и проверить, что ничего у него не сломано и все пальцы целы. Затем попробовал навести порядок в своих мыслях и хотя бы предположить, что же, черт возьми, происходит.

Он отверг предположение, что похищение совершили случайные головорезы, видимо, кто-то знал, что они с Маровичем собираются передать Маршу аппарат «Энигма», и постарался этого не допустить. Поскольку самому Маршу, как он и сказал Марко, не было никакого смысла это делать. Если бы он не захотел платить обещанный миллион долларов, он бы предпочел другой, не столь привлекающий внимания способ, и уж тем более не стал бы рисковать ценным устройством: ведь машинку запросто могли повредить в перестрелке или во время бегства. Но, даже если исключить миллионера с Майорки, список подозреваемых все равно оставался слишком длинным, особенно если то, что Хельмут рассказывал об этом аппарате — правда.

Если устройство действительно столь ценно, как их уверяли, и может изменить ход войны — хотя это по-прежнему казалось Алексу сильным преувеличением — тогда Союзники, равно как и немцы, пойдут на все, лишь бы завладеть им. А если и так, вопрос оставался тем же: почему заполучить аппарат нужно было именно таким способом? Если они знали, что «Энигма» у него в руках, то почему, когда он встал в порту на якорь, никто не пришел к нему с чемоданчиком в руках и не договорился полюбовно, предложив сумму, от которой он не смог бы отказаться? Странно все это, откуда не посмотри, разве что...

Внезапное озарение заставило его вздрогнуть, и в голове сложились первые фрагменты головоломки.

Как же он раньше этого не видел?

Ведь это же слепому понятно. Они не попытались купить у него аппарат и не боялись, что «Энигма» пострадает в перестрелке, потому что им на нее наплевать. Сама по себе она им не нужна. Они стремились не заполучить, а уничтожить аппарат, чтобы он не попал в руки врага.

Эта внезапная догадка свела число возможных виновников к одному: нацисты.

Теперь он увидел это с беспощадной ясностью. Возможно, подводная лодка, на которой находился Хёгель, шпионила за ними и раньше; возможно, каким-то образом им удалось выяснить, чем занят «Пингаррон» в тех местах, и они успели передать нужную информацию своим сообщникам, прежде чем пошли на дно. Возможно, конечно, это лишь совпадение, подумал он, но отнюдь не исключено, что интересы гауптштурмфюрера гестапо не ограничивались одним лишь захватом Хельмута и Эльзы.

Слишком много было всяких «возможно», а у него слишком болела голова, чтобы в них разобраться, и потому он постарался выбросить из головы все мысли, ведущие в никуда, и сосредоточился только на двух, самых важных вопросах: где он оказался и как отсюда выбраться.

На первый вопрос ответ был самый простой: он находится в комнате. Вот и все, что он мог сказать. Это была пустая комната, без мебели, около трех метров в длину и чуть больше — в ширину, с единственной дверью, кривыми обшарпанными стенами с облупившейся краской, с тусклой лампочкой, свисающей с потолка, и крошечным окошком под самым потолком, забранным частой решеткой, сквозь которую и мышь едва бы протиснулась.

Вероятно, он находится в подвале или в погребе, причем неизвестно, выходит ли это окошко наружу. Но, судя по тому, что ему не завязали рот, либо он где-нибудь в самом глухом уголке Танжера — если, конечно, он еще в городе — либо окошко выходит во внутренний двор, где его криков никто не услышит. Но, так или иначе, если совсем уж туго придется, можно попробовать позвать на помощь, молясь всем богам, чтобы хоть кто-нибудь услышал. Правда, как и в случае со сломанным стулом, этот трюк он сможет проделать лишь один раз, а потому нужно особо тщательно выбрать момент.

Тем временем, снаружи щелкнула задвижка, и тяжелая дверь стала медленно открываться, поворачиваясь на скрипучих петлях. На пороге возник силуэт высокого мужчины в темном костюме, плаще и шляпе — классическом наряде любого уважающего себя шпиона. Сквозь приоткрытую дверь Алекс успел заметить, что в соседней комнате сидят за столом четверо мужчин, по всей видимости, играя в карты. Но эту картину он увидел лишь на долю секунды, поскольку человек в плаще шагнул вперед, втащив за собой еще один стул, и закрыл дверь.

Казалось, он сошел с одного из пропагандистских плакатов, являя собой безупречный образец «истинного арийца»: высокий, мускулистый, белокожий, с широкой челюстью, прямыми светлыми волосами и холодными глазами, голубыми, словно баварские озера — или какие еще чертовы метафоры могут прийти в голову немцам?

Не говоря ни слова, вошедший поставил стул прямо напротив Алекса, снял шляпу и повесил ее на спинку стула, а потом снял плащ и принялся аккуратно его складывать. Наконец, он уселся на стул с таким важным видом, словно занял место в ложе Королевской оперы.

— Простите, что не могу поприветствовать вас стоя, — произнес Алекс, натягивая веревки.

Незнакомец улыбнулся.

— Рад, что вы сохранили чувство юмора, капитан Райли. Надеюсь, мы быстро покончим с этим делом, и не придется принимать более неприятные меры.

Алекс прищурился. Дело было даже не в словах этого человека, а в том, как он это сказал. Акцент менее всего напоминал немецкий.

— Так вы... шотландец? — спросил Алекс, не в силах скрыть удивления.

— Разумеется, — ответил тот с гордостью. — Я родом из чудесного городка неподалеку от Глазго, он называется Джонстон.

— Вот уж чего никак не ожидал! — с упреком произнес Алекс. — И как же вы докатились до предательства? Каково вашей матери знать, что вы работаете в СС?

Незнакомец удивленно приподнял бровь и спросил:

— Предательство? СС? О чем вы говорите? — недоверчиво покачал головой он. — Надеюсь, вы понимаете, что я не могу назвать свое настоящее имя, но можете называть меня мистером Смитом. Я верноподданный ее королевского величества и представляю здесь правительство Великобритании.

— Великобритании? — переспросил ошеломленный Райли. — То есть как?

— Я сотрудник Службы Внешней разведки Великобритании, или МИ-6, как мы ее сокращенно называем. Мы с вами по одну сторону баррикады, капитан.

— И что же это за сторона, позвольте узнать?

— Свобода и Справедливость, разумеется.

Посмотрев на веревки, стянувшие его тело, Алекс вздохнул:

— Мне что-то так не кажется.

— Это была необходимая мера, — извиняющимся тоном пояснил мистер Смит. — Вы попытались сбежать, прежде чем мы успели с вами поговорить, и моим людям пришлось вас преследовать.

— А стрелять в меня им тоже пришлось?

— Насколько мне известно, вы первым открыли огонь и ранили двоих моих людей, причем одного из них — очень серьезно. И что им оставалось? — пожал плечами он. — В конце концов, вас доставили сюда живым, хотя могли бы просто пустить пулю в голову.

В этом Алекс вынужден был согласиться с шотландцем: если бы его хотели убить, он уже давно был бы мертв.

— Но, в таком случае, у вас нет никакой необходимости держать меня и дальше в таком положении, разве нет? — спросил он, указывая на свои путы.

— Весьма сожалею, капитан, но пока что я не могу вас освободить. Сначала я должен обсудить с вами один весьма важный вопрос.

— Видимо, настолько важный, что меня было просто необходимо привязать к стулу в одних трусах.

— Не держите на нас зла, пожалуйста, — сказал мистер Смит. — Обещаю, что как только мы проясним кое-какие обстоятельства, я буду рад развязать вас и вернуть вашу одежду.

Алекс не сомневался, что на такое счастье едва ли можно рассчитывать, но в то же время было ясно, что у него нет другого выхода, как принять правила игры.

— Ладно, — уступил он. — И о чем же вы хотите поговорить?

— Вот это мне нравится, — одобрительно кивнул Смит.

С этими словами шотландец вынул из кармана пиджака портсигар, достал из него пару сигарет, одну закурил сам, а вторую предложил Алексу. Хотя у Райли и были связаны руки, но он подумал, что сигарета поможет ему согреться.

— Скажите, капитан Райли, — продолжал Смит, щелкнув зажигалкой, — что вам известно об операции «Апокалипсис»?

— Простите?

— Операция «Апокалипсис», — повторил Смит, выпуская облако дыма. — И прежде чем вы ответите, советую вспомнить, что многое может зависеть от того, насколько правдиво вы мне об этом расскажете.

Если бы составители какой-нибудь энциклопедии решили сопроводить иллюстрацией слово «ошеломлённый», то физиономия Алекса подошла бы на эту роль наилучшим образом.

Из всех вопросов, которые он ожидал услышать — об аппарате «Энигма», о немецкой субмарине, затонувшей в нескольких милях от берегов Танжера, о бегстве из Германии физика-ядерщика и дочери другого, преследуемых Третьим Рейхом, ради которых он готов был лгать без всякого зазрения совести — этот тип, одетый по оксфордской моде, задал самый неожиданный: об операции «Апокалипсис».

— Я не знаю, о чем вы говорите, — солгал он, сдвигая сигарету в уголок рта, — Впервые об этом слышу.

Смит вздохнул и опустил глаза, разглядывая носки своих мокасин.

— Я бы вас попросил, капитан Райли, — произнес он, не поднимая взгляда. — Не создавайте нам лишних трудностей. Поверьте, для вас же лучше рассказать все, что вы об этом знаете.

Алекс откинул голову назад и фыркнул — кажется вчера удача от Джека отвернулась, и за ним следили.

Этот Смит, кажется, знал, о чем спрашивает, но проблема заключалась в том, что сам Алекс почти ничего об этом не знал. Больше того, он не сомневался, что крошечная толика информации, которой он располагает — единственное, что отделяет его от перспективы стать красивым трупом. Как только он выложит все, что ему известно о «Фобосе» и «вундерваффе», шотландец тут же выстрелит ему в голову. Таким образом, чем меньше он расскажет, тем дольше останется жив.

— Вся информация об операции «Апокалипсис», которой я располагаю, заключаются в той самой страничке, которую мы передали вчера в ваше консульство, — пояснил Алекс. — И я никак не ожидал, что вы отблагодарите меня таким образом, — добавил он, указывая на стянувшие его тело веревки.

Смит задумчиво почесал подбородок, не обратив внимания на упрек.

— И это все? У вас нет никаких других документов, где бы о ней упоминалось?

— Если бы я что-то знал, то давно бы вам рассказал. Поверьте, мне есть чем заняться и помимо того, чем сидеть здесь с вами.

Агент наклонился вперёд, застыв в нескольких сантиметрах от его лица. Его голубые глаза недоверчиво уставились на Алекса. После долгого молчания он покачал головой, затем поцокал языком, давая понять, что ответ Райли его глубоко разочаровал.

— Я считал вас более разумным человеком, капитан, — произнес он тихо. — К сожалению, вы сами толкаете меня к тем самым неприятным мерам. И можете мне поверить, для вас они окажутся еще более неприятными.

— Ну, в таком случае, это будет самый неприятный вечер в нашей с вами жизни, — улыбнулся Алекс, — поскольку я уже рассказал все, что мне известно.

— Капитан Райли, — бросил Смит, вставая, — нам хорошо известно, кто вы такой и чем занимаетесь. Кроме того, нам известно, что вы обладаете кое-какими весьма ценными документами, и я требую, чтобы вы немедленно нам их передали.

— Не знаю, о чем вы говорите, — тихо повторил Алекс.

— Не валяйте дурака, капитан. Несколько часов назад ваш человек доставил в наше консульство фрагмент некоего доклада. И теперь мы хотим... я хочу, чтобы вы отдали остальное.

Алекс покачал головой.

— Я вам уже сказал, что больше ничего не знаю. Это все, что у нас есть.

Смит лишь загадочно улыбнулся, не обратив внимания на его слова.

— Капитан Райли, у нас есть собственные... хм... источники информации. А потому даже не пытайтесь меня обмануть или что-то скрыть. Видите ли, — он внезапно сменил тон, и его голос зазвучал почти доверительно, — надеюсь, вы представляете наше удивление, когда мы обнаружили, что в футляре, который мы забрали у вас и где рассчитывали найти аппарат «Энигма» и документы, которые вы собирались передать Хуану Маршу, нет ничего, кроме старых газет и какого-то сломанного механизма.

— Поршня от компрессора.

— Как вы сказали?

— Этот сломанный механизм — деталь компрессора, который я собирался отдать в ремонт. Вы даже не представляете, как трудно найти новый.

— Да, конечно... Мы рассчитывали одновременно разобраться с вами, с «Энигмой» и бумагами, но хотя нам это причинило определенные неудобства, все же аппарат не является моей приоритетной задачей и не представляет настоящей проблемы. Ваше судно по-прежнему пришвартовано в порту, и мы в любую минуту сможем его обыскать и найти устройство. Но что для нас действительно важно — это чтобы вы рассказали все, что знаете об операции «Апокалипсис», и не сообщили ли о ней кому-то еще.

— Повторяю еще раз... Об операции «Апокалипсис» мне известно лишь то, что я прочитал на том листке, который отослал в ваше консульство... о чем я, по правде говоря, уже начинаю сожалеть.

— Прошу вас, капитан, будьте благоразумны.

— Если вы мне не верите, то почему бы вам не спросить у ваших... хм, источников? Я уверен, они это подтвердят.

Британский агент поднял кверху ладони, давая понять, что умывает руки.

— Ну что ж, — раздраженно заявил он, бросая на пол сигарету и давя ее носком ботинка. — Вынужден заявить, что я всеми силами старался этого избежать, но, к сожалению, придется прибегнуть к тому, что мне глубоко претит.

— Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь.

Смит медленно и церемонно надел плащ и шляпу; затем, взглянув на Алекса в последний раз, подошел к двери и постучал. Дверь медленно открылась, визжа заржавевшими петлями.

В смежной комнате сквозь открытую дверь Алекс увидел четверых головорезов, с которыми Смит обменялся несколькими фразами на арабском. Трое тут же поднялись со стульев и с жестокими улыбками на лицах вошли в комнату.

Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что за этим последует. Одним из них был марокканец со сросшимися бровями; его сопровождали двое других, настолько похожих друг на друга, что, казалось, их отливали в одной форме. Правда, у одного был полон рот золотых зубов, а другой оказался почти совсем беззубым. Последний приблизился к Алексу и, обдавая его зловонным дыханием с запахами лука и петрушки, прошептал на ухо:

— Мой кузен Абдулла умереть в больница, потому что ты ранить его в живот, — его голос прозвучал, подобно шипению змеи. — Мистер Смит велеть мне помочь тебе вспомнить, пока он ужинать. Если ты вспомнить — хорошо, он больше платить. Если ты не вспомнить... — зловеще улыбнулся он, предвкушая предстоящее удовольствие, — я счастлив... потому что тогда ты заплатить за все... за все — сполна...