Капитан Райли

31

Чего нельзя было отнять у этой троицы малосимпатичных марокканцев, так это умения пытать. В искусстве причинять боль они собаку съели.

Вот уже полтора часа они усердно пытали Алекса. Сначала ему завязали рот, а потом принялись избивать деревянной линейкой, стараясь не оставить на теле живого места. Время от времени они помогали себе ногами или кулаками. Затем начали загонять ему под ногти иголки, после чего при помощи парикмахерского ножа стали наносить тонкие порезы, которые затем тщательно натирали солью и уксусом и, наконец, тем же ножом содрали ноготь с большого пальца правой руки. Безымянный палец и мизинец на левой уже были вывихнуты и торчали под немыслимыми углами, подобно сломанным веткам. Но сильнее всего пострадало лицо, после града ударов оно выглядело как лицо боксера-любителя после десятка раундов против Джо Луиса.

Просто невероятно, что все его зубы остались целы, но зато губы стали похожи на две раздутые колбасы, сочащиеся кровью, а лицо настолько распухло от ударов, особенно справа, что Алекс едва мог что-то разглядеть сквозь узкую щель меж воспаленных век.

К этому времени изо рта у него вынули кляп, поскольку у него уже не было сил не то что кричать, а даже просто говорить. Уже давно Алекс перешел черту невыносимой боли, за которой человек вообще перестает что-либо чувствовать, и каждый новый удар был для него теперь простой каплей в море. Существует определенный предел страданий, которые человек способен выдержать, прежде чем потеряет сознание или истечет кровью, и трое марокканцев, утверждавших, что во время гражданской войны сражались на стороне франкистов и стали настоящими экспертами по части пыток, поняли, что превысили этот предел, а потому решили остановиться и подождать, пока вернется Смит, чтобы продолжить допрос.

Потом, если тот согласится, у них будет время свести с ним счеты за гибель кузена Абдуллы — как выяснилось, тот приходился родственником всем троим — и осуществить свою последнюю угрозу, а именно отрезать ему яйца и заставить их сожрать.

Когда они ушли, оставив его одного, Алекс Райли едва мог дышать. Он подозревал, что у него сломано несколько ребер, и при каждом вздохе чувствовал, будто грудь пронзают острые ножи. Натертые солью и уксусом раны горели огнем, и Алекс готов был отдать «Пингаррон» за дозу морфина, лишь бы избавиться от этой невыносимой боли. Боли, которая была лишь прелюдией в сравнении с тем, что замышляли эти трое садистов, если Смит решит оставить его у них в руках. А как подозревал Райли, именно так скорее всего и случится, что бы он ни сказал.

Потому что тут дело было в другом. Эти свиньи не задали ему ни одного вопроса, и Алекс боялся, что шотландец уже вышел из игры, убедившись, что он ничего не знает о чертовой операции «Апокалипсис», либо считая, что он продолжает скрывать правду. Вероятней всего, Смит решит окончательно избавиться от него, а затем разделаться и с экипажем «Пингаррона», если уже не разделался.

Предчувствие гибели повергло Райли в отчаяние. Запрокинув голову, он смотрел на грязную лампочку под потолком и горячо молился богу, о котором вспоминал, лишь когда припекало, чтобы его друзья избежали подобной участи.

И тут над его головой прозвучал голос ангела — того самого, к которому он обращался в своих молитвах.

— Дядя, на тебе нет лицо...

Не сразу до него дошло, что этот голос принадлежит вовсе не божественному посланнику, что явился над ним поглумиться, и это — самый настоящий, человеческий голос. Принадлежал он мальчику-марокканцу, заглянувшему в окошко. Вцепившись руками в прутья решетки, он изумленно глядел на привязанного к стулу человека.

— Эй, парень... — прошептал Алекс, изо всех сил пытаясь рассмотреть его лицо. — Ты меня слышишь?

— Я слышать тебя, только плохо...

— Как тебя зовут? — с трудом спросил он хриплым от боли голосом.

— Абдул.

— Привет, Абдул. Ты можешь сказать... где мы находимся?

Пацан удивленно посмотрел на него и ответил:

— В Танжере, дядя.

— Понятно... Меня зовут Алекс... Алекс Райли, капитан... Тебе нравятся корабли?

— Абдул не любить корабли, — категорически заявил тот. — Абдул не уметь плавать.

— Хорошо, хорошо... — ответил Алекс, сплевывая кровь. — Абдул... Скажи, ты хочешь заработать денег? Много денег?

Глаза у паренька стали размером с блюдца, но он постарался ничем не выдать своего изумления и строго, по-деловому, спросил:

— Сколько?

— Я заплачу тебе сто песет... если ты окажешь мне маленькую услугу.

— Но где ты держать эти деньги? — спросил пацан, глядя на его трусы. — Ты совсем голый.

— Здесь у меня их нет, но я отдам потом. Клянусь.

— Я тебе не верить.

— Тысячу песет.

— На тебе нет одежда, дядя, — заявил паренёк. — Откуда ты достать тысяча песет?

— На моем судне... Даю слово, я тебе заплачу, Абдул... Но сначала ты должен мне помочь.

Паренёк воровато огляделся, желая удостовериться, что никто из чужаков-христиан их не подслушивает, и серьёзно заявил:

— Если ты не платить, дьявол забрать твою душу.

— Пусть дьявол заберёт мою душу... если я тебе не заплачу, — повторил Алекс, в чьей голове уже начал складываться план спасения. — Но сначала ты должен кое-что сделать. Ты хорошо знаешь город?

— Конечно.

— Прекрасно. Тогда слушай внимательно, Абдул, потому что я хочу, чтобы ты в точности сделал то, что скажу...

Алекс дал парнишке четкие указания, которые заставил повторить дважды, желая убедиться, что тот все понял правильно.

— Все понял? — спросил он под конец.

— Абдул не дурак, — с гордостью ответил тот. — И не глухой.

— Конечно, конечно... Но сейчас мне нужно, чтобы ты сбегал... как можно быстрее... со всех ног. Если ты не успеешь вернуться до прихода злых людей, то не получишь денег.

— Абдул быстро бежать и скоро вернуться.

С этими словами парнишка бесследно исчез — лишь сандалии застучали по камням мощеного двора.

Алексу осталось лишь смотреть в опустевшее окно, думая о том, что его жизнь и жизни его друзей теперь находятся в руках этого мальчика, чье лицо он даже не разглядел.

Тяжело отсчитывать время, когда у тебя связаны руки, когда тебя терзает невыносимо мучительная боль и ты ждешь ужасной смерти, которая может нагрянуть к тебе с минуты минуту. В подобных обстоятельствах каждая минута превращается в вечность, и капитан «Пингаррона» не сумел бы ответить, полминуты прошло или полночи, когда дверь в каморку снова отворилась и в проеме появился Смит в подобающих секретному агенту плаще и шляпе.

— О боже! — прошептал он, закрывая за собой дверь. — Что... что эти дикари с вами сделали?

Алекс поднял голову и посмотрел на него здоровым глазом.

— Полагаю, — ответил он, пока изо рта стекал ручеёк крови, — именно то, что вы им велели.

— Ради всего святого, нет! — воскликнул Смит, наклоняясь и вытирая кровь с его лица белым носовым платком. — Я им всего-то и велел: немножечко вас помять. Но это... это просто... недопустимо.

— Так я им и сказал... — Алекс закашлялся от боли в груди. — Но они не слушали.

— Вы даже не представляете, как мне жаль, — вновь начал извиняться Смит, кладя руку Алексу на плечо. — Уверяю вас, мне в голову не приходило, что такое может случиться, так что позвольте принести вам самые искренние извинения.

— А вы простите меня... за то, что я их не приму.

— Конечно, конечно, — сочувственно закивал шотландец. — Но скажите, — продолжил он, искусно меняя тему: — Возвращаясь к нашему делу после всего, что с вами произошло... Вы точно не хотите ничем со мной поделиться?

Алекс прекрасно понимал, что просто не переживет новой встречи с родственниками Абдуллы. А значит, должен любой ценой выиграть время.

— Операция «Апокалипсис»... — он глубоко вздохнул. — Мы думаем, что это — план нападения нацистов на город Портсмут при помощи... при помощи нового оружия. Этакой совершенно особенной супербомбы... способной уничтожить целый город.

Капитан «Пингаррона» говорил, неотрывно глядя в глаза агента МИ-6, но ни единый мускул не дрогнул на лице шотландца. Казалось, он ничуть не встревожился и даже не удивился.

— Угу, — только и сказал он, видя, что Райли больше нечего добавить. — И это все?

С флегматичными британскими нравами Алекс был знаком не понаслышке. Но это было уже не смешно.

— Вы хоть поняли, что я вам сказал? — настаивал Алекс. — Немцы собираются напасть на Портсмут и разрушить его. Собираются убить сотни тысяч ваших соотечественников.

— Я все прекрасно понял, капитан Райли, — ответил шотландец. — Но я надеюсь, что вы расскажете мне нечто такое, чего мы ещё не знаем.

И тут все прежние умозаключения Алекса рухнули, словно карточный домик.

— Вы... вы об этом знаете? — еле выговорил он.

— Разумеется, знаем, — самодовольно ухмыльнулся шотландец. — Наша тайная служба не зря считается лучшей в мире. Нам все известно об операции «Апокалипсис».

Решительно, с каждым разом в этом деле становилось все меньше смысла, а если выразиться совсем точным, смысла вообще не было.

— Но в таком случае, — Райли тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мысли. — В таком случае, что я здесь делаю? — он взглянул на свои путы, а затем снова на агента. — Зачем вам нужно было меня связывать и пытать... если вы и так все знаете?

— А вы что же, до сих пор ничего не поняли? — Смит поднялся с явно разочарованным видом. — Неважно, что знаем мы. Нам важно, что именно известно вам. Вот это я и хотел выяснить.

— Что известно мне?.. — растерялся Алекс. — Но... почему? Какое это имеет значение?

Смит цокнул языком.

— Возможно, и никакого, а возможно, очень большое, — загадочно ответил он. — Но, в любом случае, мне нужно, чтобы вы рассказали как можно больше.

— Я вам все уже рассказал, — ответил Алекс. — Больше я ничего не знаю.

Он вновь сплюнул кровь, которой наполнился рот.

— Понятно... — кивнул Смит, вытирая руки платком и бросая его на пол. — Боюсь, что вы не до конца понимаете ситуацию, капитан Райли.

— Уж поверьте, — ответил Райли, болезненно поморщившись, — я очень хорошо понимаю ситуацию.

Шотландец сложил руки за спиной и принялся расхаживать взад-вперед.

— Вы не понимаете, — продолжал он с таким видом, как будто Алекс даже не раскрывал рта, — что эта информация имеет важнейшее значение для моего правительства, а потому мы сделаем все возможное, чтобы не допустить ее утечки.

— Включая пытки.

— Любой ценой, — повторил Смит. — Хотя в подобных случаях почти всегда страдают невинные люди.

— Я же сказал, что моя команда знает об этой чертовой операции ещё меньше меня. А все, что я знаю, я уже рассказал. Что мне сделать, чтобы вы мне поверили?

— Вообще-то ничего.

— В таком случае, чего вы от меня хотите?

— Хочу убедиться.

— В чем именно?

— В том, что любая возможная утечка будет предотвращена, — ответил тот с таким безразличием, словно речь шла об испорченном водопроводе. — Вы можете знать нечто такое, о чем даже не подозреваете, а мы не можем рисковать. Ни с вами, ни... любым другим.

— Вы будете весьма удивлены, если считаете, что захватить мою команду будет так же легко, как меня. Мои люди — закаленные морские волки, прекрасно обученные и вооруженные, и не сомневайтесь, они будут настороже. Уверяю, если кто-нибудь из ваших людей посмеет сунуться на «Пингаррон», ему продырявят башку с одного выстрела.

Смит остановился посреди комнаты, пристально глядя на него.

— Умоляю вас, капитан, оставьте эти шутки, — произнес он тоном учителя, журящего нерадивого школьника. — К тому же я имею в виду вовсе не команду вашего судна.

Алекс уставился на Смита, пытаясь угадать его мысли.

— Насколько мне известно, — продолжал шотландец, вышагивая из угла в угол, — здесь, в Танжере, у вас имеется подружка. Я не ошибаюсь?

— Вы говорите о... — Алекс так и не закончил фразу.

— О Кармен Дебаж, так, я полагаю, ее зовут? — ответил за него Смит. — Очень красивая женщина, как уверяют... и прекрасно осведомлена обо всем, что делается в городе. И, конечно, у вас нет секретов от любовницы, я прав?

Алекс оцепенел, едва сумев пролепетать:

— Но она... Я... — растерялся Алекс. — Вы же не всерьез....

— Боюсь, что всерьез, — вздохнул шотландец с таким видом, словно действительно о чем-то сожалел; однако теперь Алекс знал, что это лишь лживая маска. — Я уже сказал, что мы не можем рисковать. Никаких исключений.

— Мать твою — выругался Алекс, подпрыгнув на стуле. — Я не виделся с Кармен уже больше недели. Она ничего об этом не знает, сукин ты сын!

Смит смерил его равнодушным взглядом истинного палача и улыбнулся.

— Может быть, и не знает, а может, и знает... — пожал он плечами. — Так это или нет, мои «помощники» очень скоро выяснят, — добавил он, кивая в сторону двери. — Думаю, им это доставит немалое удовольствие.

Стоило Алексу лишь представить Кармен в руках этих чудовищ, как рот наполнился горьким привкусом желчи, его замутило и едва не вывернуло наизнанку.

— Клянусь тебе, — прошипел он сквозь зубы, — если ты посмеешь хоть пальцем тронуть Кармен, я придушу тебя собственными руками.

Агент МИ-6 скрестил на груди руки и чуть приподнял бровь с поистине британской невозмутимостью.

— Полагаю, капитан Райли, вы не в том положении, чтобы мне угрожать.

Именно в эту минуту барабанной дробью перед смертельно опасным трюком циркового гимнаста за окошком послышались быстрые шаги и вскоре затихли.

— Как знать, — с легкой усмешкой ответил Алекс, — может, и в моем.

Райли не успел договорить, как в дверь дома заколотили и послышался грозный окрик:

— Откройте Иностранному легиону!

Агент Смит застыл, внимательно прислушиваясь и не в силах понять, что происходит.

И лишь услышав скрежет ключа в замке, он пришел в себя и бросился в двери с криком:

— Стойте, не открывайте!

Но было уже слишком поздно.

Напуганный требованием открыть дверь, агент едва успел отскочить в сторону, как в дом ворвался десяток легионеров. Потом Алекс услышал громкую ругань на арабском, испанском и английском языках, через несколько секунд превратившуюся в шум ударов, грохот мебели, треск сломанных костей и жалобные стоны на языке Магомеда.

Спустя считанные секунды хаос и грохот драки с удивительной скоростью сменился почти абсолютной тишиной, время от времени нарушаемой каким-либо безответным вопросом одного из легионеров. От удара дверь комнаты распахнулась.

Прямо перед Алексом в дверном проеме, уперев руки в боки, стоял легионер с огромными бакенбардами и нашивками сержанта, с жестокой улыбкой от уха до уха, в которой не хватало трех резцов.

— Твою ж мать, — вполголоса выругался сержант, увидев привязанного к стулу абсолютно беззащитного Райли, и, поцеловав медальон с Пресвятой Девой, висевший у него на шее, добавил: — В прошлой жизни я, видать, был святошей, раз Господь так меня полюбил.