Карьера

14

«К черту! Он не будет ни в чем оправдываться! Ничего доказывать! Он не будет играть на руку кому-либо из них! Никому!»

Корсаков упал в мягкое кресло и вытянул ноги.

Комната для отдыха была небольшая, обычная… Телевизор, холодильник, мягкая мебель. Незаметная дверь, очевидно, в ванную комнату. Окон не было — вот это бросилось в глаза. Кирилл почувствовал себя замурованным в этой мягкой, скрытой, душной клетушке!

«Вон, даже щегольские шлепанцы под тахтой… И томик стихов!»

У него не было сил сопротивляться. Да и как?

Как? Действительно, написать эту докладную?! А где гарантия, что она не будет направлена против него самого? Слово Манакова? Андриана! О! Уж его-то он знает!

Племянника хотя бы! Андриана…

«Были ли они тогда… друзьями? Давно! Теперь уже больше двадцати лет назад… Кирилл только начинал «карьеру», работал в отделе информации. Андриан то ли учился в аспирантуре, то ли был «свободным художником»… Появлялся раза два в месяц с аккуратно, но «деревянно» сделанными переводами. Скромный, молчаливый… В таких же теневых очках… Лицо боксера, тяжелая хватка во взгляде… В литых плечах, в осторожных, неторопливых движениях… Оставалось ощущение чего-то животного. Будто он только ждет момента для прыжка. Момента, чтобы броситься на тебя и схватить «мертвой хваткой»… И еще было что-то «приблатненное» во всем его облике… Возник даже какой-то слух, что он — краем — задел «срок». Что дядя (а тогда Манаков был уже фигура!) — вмешался, спас, пригрел Карманова. Андриан не протестовал, когда его спрашивали об этом. Спрашивали, живет ли он в доме Манакова? Андриан не отвечал впрямую, но давал понять, что в манаковском доме ему открыто многое… Его скромность, сдержанность, многозначительность очень хорошо вписывались в образ приближенного, но знающего свое место молодого, начинающего человека «нового» времени… Он любил рассказывать, как живет по нескольку месяцев в деревне, на Псковщине, где купил дом… Любил рассказывать о мужиках — своих тамошних соседях… Об их глупости, поверьях… Писал темные, с длинными периодами, под Толстого, небесталанные рассказы о деревенском идиотизме… О «постене» — мужицком дьяволе, домовом, лешем… Карманов то начинал курить трубку, то бросал вообще курево… Приходил в их «контору» в полуспортивном одеянии… «Хорошо поработал с утра на ринге! Поразмялся…» И как-то недобро смеялся… Иногда бокс менял теннис или плавание.

Недоговаривал, умалчивал, намекал… И все с чуть презрительным, испытующим прищуром! Недобро… Вызывал интерес!

«Когда же Кирилл сблизился с ним? После чего?»

Да, кажется, это было в тот день, когда всей молодой, шалопайской, «отдельской» компанией заскочили куда-то выпить после гонорара… Андриан получил что-то немало — скопилось за несколько месяцев его сидения в деревне… Сначала пили в гостиничном буфете, в «Центральном», на улице Горького… Потом заскочили в Домжур… Поехали еще куда-то, за ВДНХ… В обычную двухкомнатную квартиру с запахом детей и большой, женской, без мужчин, семьи… Туда приезжали и приезжали люди… Андриан вызывал их по телефону тихим, властным, презрительным голосом… И они, как подчиненные, безропотно ахали, пили, хватали девок… Все приятели Андриана были хоть и небольшие, но знаменитости… тренеры, кинорежиссеры, доктора наук… (кто-то даже работал в ЦК! Кто-то пять лет до этого был в Америке спецкором).

Кирилл заметил, что они действительно были покорны этому приблатненному, какому-то самозваному, Андриану… Чем больше тот пил, тем злее и презрительнее становился его взгляд.

Кирилл, уже сам пьяный, раздраженный, «не в своей тарелке», хотел было возмутиться… Но кто-то положил ему руку на плечо… И это бы не остановило Корсакова… Не остановило бы и то, что он один среди чужих… Но он уже понимал, что актриса, с которой он ушел в другую комнату, его, Карманова, женщина. И что все вокруг знают это… Они без него разберутся!

Кирилл тогда выпил стакан водки, отключился… На утро проснулся в незнакомой, запущенной комнате где-то за Абельмановской… Рядом с ним лежала незнакомая девчонка, черненькая, хитренькая… Явился Андриан и увез его пить пиво в «Пльзень»!

Была осень! Пустынно… Ветер трепал оторванную парусину тента, и пиво было холодное, обжигающее горло. Совершенно не помогавшее с похмелья… Карманов сбегал за водкой, разлил в принесенные заспанным официантом стаканы. И понеслось! Все сначала…

Кирилл чувствовал «паралич воли»… Даже освобождение! Словно ему, наконец можно было нестись, бог знает куда… Не оглядываясь ни на что и ни на кого… А вообще-то ему ничего «не желалось»… Он просто чувствовал какое-то отупение!

Андриан был тогда тише, скромнее… Даже застенчивее. Рассказывал что-то детское про тюрьму, где он якобы отсидел два года. Но этому не верилось… Хотя вообще-то все было безразлично. Потом Карманов предложил сейчас же, сию минуту, полететь в Одессу… На какой-то теплоход, где его друг капитаном. «Все свои ребята будут!..»

И снова какие-то полузнаменитые фамилии… Обязательно какие-то романтические истории. Тот — непризнанный сын того-то… Тот болен раком, но никто в Москве об этом не знает… А он по-прежнему спит с девками и бьет морду фрайерам… Третий — гениальный кинорежиссер… А четвертый — правая рука «Самого»!

«Подожди, подожди… Сам увидишь!»

Когда месяца через полтора они с Андрианом все-таки уехали в Одессу, то Корсаков с удивлением понял, что некоторая правда была в кармановских рассказах… Был и капитан роскошного теплохода… Были и «полузнаменитости»… Было и задиристое, чуть скрашенное иронией, первенство Андриана.

И ведь, действительно, это были все небездарные и не так уж молодые люди! У большинства были уже семьи! Дети! Вполне заметное положение?!

Что же это все вместе было?

«Прощание с молодостью? Запоздалое и никогда ранее невозможное для них гусарство?!»

Ночное море… Шампанское… Женщины… «Ночные разговоры о судьбах России! Маленький кураж обреченных? Обреченных (не на смерть!) — на обыденность?!»

«С нами бог, и только поэтому мы русские!» — запомнилась Корсакову нередко повторяемая тогда кармановская фраза. «Почему именно русские? И почему — только с нами бог?» Это было непонятно… Среди них были и армяне, и евреи… И даже дагестанец!

«Если с нами бог, то нам все позволено? Так, что ли?» — спросил он как-то Андриана.

— О чем ты… Что я Сурену дал по морде? — спросил насторожившийся Карманов.

— Хотя бы… И это тоже! — ответил Кирилл, находясь по-прежнему в отупелой, неторопливой задумчивости.

— Прогони Вальку… Часам к трем! Я зайду. Поговорим, — ответил Андриан тоном приказа. — Давно пора…

Корсаков ушел в тот вечер к себе один. Долго смотрел в ванной на свое помятое, постаревшее… «Подешевевшее» лицо!

— Зачем я здесь? — спросил он сам себя, вглядываясь в зеркало. — Ведь — «зачем-то?!»

Когда пришел Андриан и начал, запинаясь, говорить, чтобы Кирилл не беспокоился насчет просроченного отпуска… Что Коля поговорит с его начальством и это будет даже лучше… Все поймут, с кем он водит дружбу… Корсаков, пропуская все его речи мимо ушей, внимательно смотрел на него.

Он неожиданно поразился, как же некрасив… его странный товарищ?! Какое-то квадратное, деформированное лицо… Приплюснутый нос, тонкие губы.

— Сними! Пожалуйста, очки… — неожиданно попросил он Андриана. Тот, споткнувшись на полуслове, нехотя, насторожившись, подчинился.

Когда Кирилл увидел его маленькие, иссиня-стальные, прищуренные от непривычного света глаза, то его поразила… Их растерянная беззащитность!

«Почти мольба о снисхождении. Даже детскость…»

— Ну?! Налюбовался? — резко, даже зло, спросил Карманов. — Снова надел свои заграничные, пижонские «окуляры». — Не нравишься ты мне что-то последнее время?!

Его тон был снова задирист.

— Это не входит в мою задачу — нравиться тебе! — спокойно ответил Корсаков и откинулся на подушку. Ему стало неожиданно легко, покойно… Так бывало в детстве, когда непонятное и пугающее само собой разрешалось, уходило в прошлое.

— К тебе… Что? Плохо относятся? — с нарастающим раздражением спросил Андриан. Вынул из кармана большой перочинный нож, который носил на длинной серебряной цепи.

— При чем тут это? — ответил, улыбнувшись, Кирилл.

— А чего ты… Разулыбался? — уже откровенно злился Карманов. — Ты что думаешь — никто не видит? Как ты на всех нас смотришь?

— Как?

— Как сын миллионера — на уличную голытьбу? Что ты про себя понимаешь? А? Ну, скажи? — почти требовал Андриан. — Ты… Не жалей меня! «Снизойди!» Или думаешь… Что если платишь мне… В своей конторе! Какие-то гроши? То можешь…

— Перестань! — тихо сказал Корсаков и повернулся к нему. — Или это… Очень жестокие игры взрослых мальчишек? Или хуже…

— Что? Хуже? — насторожился Карманов.

— Самообман! — так же тихо и спокойно ответил Корсаков. — О чем вы все время твердите?

— Не вы, а мы… — подчеркнул Андриан.

— Пусть! Мы… — не сразу, но согласился Кирилл.

А ведь, действительно, и он тоже горячился в этих спорах. Что-то доказывал, что-то и его брало за душу…

— Мы здесь… На этом пароходе… Среди всего этого бедлама… Пытаемся изобразить какую-то касту. Кружок! Декабристов, что ли?! Нас якобы связывают узы великой мужской дружбы?! Ради нее мы якобы готовы умереть… А что на самом деле?! Полупьяный мальчишник?! С девками! Причем тут «Россия»?! Какая «Россия»!

— У нас… Хоть это есть! Есть люди, которым я верю… До конца! Которые не продадут! Мало тебе?

— Продадут! — неожиданно печально сказал Корсаков. — И ты — это сам знаешь!

Андриан не ответил. Только тяжелее стало его дыхание.

— «Коза ностра» в переводе значит «наш?»

— Знаю! — огрызнулся Карманов.

— Какая-то пародия… На «коза ностру»? Только вместо пули — оплеуха Сурену. — Кирилл замолчал. — Наверно, тебе надо было родиться в другое время.

— Не говори пошлостей!

— Извини! Действительно — трюизм, пошлость… Все-таки ты чего-то добился. «Товарищество»… И даже какой-то устав есть?! «Быть настоящим мужчиной! Хлебать водку стаканами! И иметь железные кулаки!» Только не понимаю…

— Чего?

— Зачем я-то… Тебе понадобился?

Корсаков посмотрел на него. Понял. И замолк.

Он вдруг ясно ощутил, что его маленькая каюта — с полированным деревом, уютным светом, — что она движется. Несется… Парит в безбрежности ночи… Воды, звезд… Словно она где-то на другой, обратной половине земли. Где нет солнца и света… Где все условно и все против человека! Так же, как в конечном смысле против человека было и их пребывание здесь. Их пьянки, крики, женщины… Сгоревший порох… человечьей молодости. И даже их… Двоих! Этот разговор…

И только темное, теплое, шумно-струящееся движение воды, окатывающее корпус судна, идущего в ночи с хорошей скоростью, было сейчас добротным. Живым! И напоминающим о жизни!

Сейчас Кирилл знал, что Андриан понял все это. Что почувствовал все это сам…

— Все равно! Все равно…

Андриан ударил себя кулаком по колену. Лицо его исказилось злой обидой.

— Все равно! Я их сделаю людьми! Белоручки… «Фрайеры»… Маменькины сынки! Они бы посмотрели, как люди корчатся… Как всю жизнь за колючей проволокой! Шесть в ряду… Автоматы новенькие… Сверкают на солнце! Нары в три этажа. Паханы-уголовники — выше бога и начальства… Все покупается — все продается!

Кирилл видел, как напряжен… Как бессилен сейчас Карманов. Как жалки его мускулы, массивные кулаки, литые плечи, обтянутые джинсовой фирменной майкой… Он вызывал у него брезгливую жалость, безотчетное презрение.

— Я уже слышал… Это! — неожиданно резко, почти окриком, прозвучал голос Корсакова. — И видел…

— Когда?

— В детстве! Давно…

— Ну… Тогда все… Было другое… — попытался сопротивляться Карманов. — Это же… Наверно, детский приемник?

— Тогда было — не до детских приемников! — Кирилл отвернулся. — Тогда все были вместе…

Карманов замолчал. Понял. Поверил.

— Ничего мы с тобой не понимаем! — наконец смог выговорить Корсаков. — Выдержал? Вышел? Благодари бога… И, если можешь, — забудь! Забудь!!!

Корсаков не мог найти себе места. Повернулся на один бок, на другой… Вытянулся во весь рост на кровати. Глаза уперлись в низкий, покрытый крашеным линкрустом потолок. Замолк…

— Я чувствовал… — Лицо Андриана, перекошенное улыбкой, стало еще некрасивей: — Свой ты мне… В чем-то? А в чем — не знал!

Он хотел еще что-то сказать.

— Давай «пятерик»? А?! — он растопырил свою могучую руку. У него были неожиданно красивые, длинные пальцы…

— Утром я сойду… В Ялте! — сказал, не оборачиваясь, Кирилл. Андриан должен был понять это и уйти. Но он не уходил.

— Нарвешься… Ты у меня… Когда-нибудь! — услышал Корсаков его спокойный, многообещающий голос.

Он не ответил.

— Ты спрашивал: «Зачем ты мне?» — Хорошо, скажу: Ты единственный кому из всей этой кодлы я верю. До конца…

— Лучше — не верь, — не оборачиваясь, ответил Кирилл.

— Жалко мне тебя…

Повисла пауза.

Корсаков лежал с открытыми глазами и не знал, как избавиться от Карманова.

— А потому жалко… — не дождавшись ответа, продолжал Андриан: — Что ты как трава… Как жеребенок какой-то… Пляшешь на лугу и не знаешь… Что упряжь на тебя уже давно готова! И, сколько ни лягайся, повалят… Тавро поставят! И в телегу запрягут! Да еще огреют дубиной — вдоль хребта! Чтобы знал одну дорогу…

Корсаков не ответил.

— Хорошо… Если еще мерином не сделают! — ухмыльнулся Карманов. Поднялся… Корсаков слышал, как звякнула его цепочка.

— А вас — нет? — тихо спросил Кирилл.

— Мы-то хоть… Посопротивляемся… Покуражимся! В этом стаде, — зло ответил Карманов. — А гляди… И сами — тавро будем ставить?!

— И запрягать? — закончил его мысль Корсаков.

Он потянулся за сигаретами. Краем глаза увидел тень стоящего у двери Андриана. Кириллу все-таки захотелось договорить.

— Ну, что ж… — он не знал, что скажет дальше. — Нет! Все равно — без меня… Без меня!

— Не таких обламывали! Придется! — выкрикнул свистящим шепотом Карманов.

— А ты уж не бойся… Так-то уж? Обломают — так обломают! — улыбнулся начинавший злиться Кирилл. — Ты же этого больше всего боишься! Ну, походил с зэками в колонне? Ну, вытащили тебя?.. Своим умом надо жить. А не оглядываться! Что ты трусишь-то… Все время?!

— Я? — передернулся Карманов. Корсаков понял, что попал в самую точку.

— Ты! Ты! Ты же хочешь… Всю жизнь отменить. Все — вокруг! Лишь бы взобраться… Туда! Где до тебя никакая рука не дотянется?!

— Да, я уже…

— А теперь ты… От страха! — раздельно, менторски, издевательски чеканил Корсаков. — Нет, ты уже опасная штучка! Мафия-то у нас недаром в разговоре мелькнула… Ты же не прекратишь своего: «Мне все позволено! Чего хочу, то подай!»

Карманов сделал шаг к Кириллу… Лицо его было смято, жестоко, растерянно. Кулаки напряглись, готовые в любую секунду сломать, изничтожить, раздавить его.

— Ты же… Человек стада! — выкрикнул Корсаков, словно провоцируя, подталкивая Андриана на удар, на расправу. — Стадный! Не единичный… Человек! Тебе нужно пролезть в голову. В верхушку… Чтобы повести стадо — за собой… Ты…

Карманов закрыл глаза… Закачался.

Некоторое время он стоял, сняв очки, и старательно тер переносицу. Кирилл молчал, глядя почти с испугом на него.

— Бога у тебя… Нет! В душе, — неожиданно печально сказал Карманов. — Антихрист — ты! Прельститель!

Он повернулся, растерялся.

— Думаешь, я так бы не хотел жить… Как ты? Сгоришь ведь!

— Все — сгорим! — с веселой яростью ответил Кирилл.

— Нет! Не все… — серьезно ответил Карманов. — Я ведь бога для себя там открыл… На последнем пределе! Старик там был один… Камзалов по фамилии. Святой человек! Из баптистов. Сухонький, лысый. Голова коричневая, как грецкий орех. Уж как… над ним все издевались! Поначалу… А он — все выдержал. Услужливостью самой простой… Он один бросался, когда меня били! Каждый раз бросался! А что он мог?! Но ни минуты о себе… Не подумал!

Карманов замолчал и вдруг с неожиданной злостью добавил:

— Так и подох! Как собака…

У него дернулся кадык.

— Никто уж на земле о нем не помнит. Кроме меня, наверно.

Андриан хотел поднести ладони к горящим щекам. Руки дрожали и не слушались его.

— Он подох! А мы выжили… Все выжили! Я вот здесь… Теперь… С тобой бо-олта-аю!

Он вдруг стал заикаться. Тело забила какая-то дрожь… Нервный, тяжелый озноб скрутил его.

Кирилл понял, что еще секунда и Андриан упадет…

— Не хочу! Не надо!!! — слышал Кирилл его прерывистые, бормочущие, захлебывающиеся слова. — Черт с вами! Со всеми… Все равно! Что толку! От того, что он умер… А я — живой?! Он, может… В сто раз счастливее меня был!!

Корсаков стоял рядом с ним, не зная, что делать.

— Спи… спи! — услышал он глухой, виноватый голос Карманова: — Я пойду…

Кирилл молча плюхнулся обратно в кровать. Он старался не смотреть на приходящего в себя Карманова. Тот стоял около двери… Потом тихо сказал:

— Не уезжай… Завтра.

— Уеду! Все равно…

— Откуда… В тебе — «это»? — после паузы спросил Андриан. Спросил беззлобно, даже скорее спрашивал самого себя, чем Корсакова.

— Просто… Привык обращаться с жизнью — без посредников! — зло и неторопливо ответил Кирилл. — И с богом — тоже… И с женщиной — тоже!

Он резко повернулся к Карманову и язвительно, с досадой, словно сводя какие-то счеты, добавил:

— Кстати, русское православие на том и стоит. Обходится ведь как-то без папы римского? И без цезаря?! Сам человек… И верит! И отчитывается! И несет крест… Без посредников! Если ты уж такой религиозный…

— Да, глупости все это… — устало произнес Карманов. — Какой из меня… Верующий? Я в другое верю. Как все…

Корсаков кивнул на стол. Андриан налил себе коньяка на дно стакана. Поднес ко рту, но, передернувшись, отставил.

— Не идет… — Он помолчал, посмотрел в иллюминатор. — Светает уже. Занятно-то как…

Кирилл увидел, как посветлело его, вдруг ставшее мягким, лицо. Приоткрылись губы… Он словно ловил ртом этот зоревой, преображающий свет. Ему не хотелось ни говорить, ни ругаться, ни думать.

— Ты что? Счастливый, что ли? — вдруг тихо и не враждебно спросил он Кирилла. — А?

«…Что было в том разговоре — двадцать лет назад? Что он так запомнился? Почему Андриан выделился для него из тысячи других людей и лиц? Почему он, Корсаков, чувствовал все эти годы какой-то постоянный, напряженный очаг опасности, связанный с именем Карманова? Может быть, те дни, те люди, то товарищество приходило ему на память? Или иногда и позже он сам сталкивался с какой-то глухой, организованной, молящейся каким-то другим богам, непонятной ему волей? С которой… не мог не считаться?!»

…Кирилл медленно поднялся с кресла. Взялся за ручку двери, ведущей в кабинет. И неожиданно услышал странно знакомый голос…

У него запершило в горле, когда он узнал его. «Откуда? Почему… Как могла оказаться там… В кабинете Манакова? Его жена? Марина?»

Он еще раз дернул ручку двери и, через неуловимо короткое время, увидел на пороге открывшейся двери Андриана. Кирилл невольно отодвинул его, чтобы разглядеть — что там, в кабинете? Но только успел заметить, как основная, входная дверь захлопывалась за кем-то.

— Постарайся… Сейчас! Не думать об этом, — положил ему руку на плечо Андриан.

Он кивнул в сторону большого стола. За ним, чуть откинув голову на высокую спинку, крепко спал Манаков. Его грозное, тяжелое, чуть отекшее лицо было сейчас белым, мертвенным.

— Привычка. Три минуты в час глубокого сна, — услышал он за спиной голос Андриана.

— Зачем она была здесь… — начал было Кирилл, но Карманов тут же перебил его.

— Затем… Что мы обещали… Безопасность твоей семье! — Карманов прошел мимо Корсакова к столу и разбудил Манакова.

Тот мгновение, не узнавая, смотрел на Кирилла, потом кивнул: «В кресло, у стола!»

— Нет?

Корсаков понял, что Андриан покачал головой. Следующую секунду Манаков смотрел перед собой, сосредоточиваясь.

— Окольный путь — тоже путь, — неожиданно сказал он. — Как у тебя с выездом?

— Постоянная виза.

Корсаков начинал догадываться, что последует дальше.

— Ладно! — словно с кем-то споря, решил «филин». — Остальное — я беру на себя. Вылетаешь в Рим! Тернер там. Пять дней срока…

Кирилл хотел спросить, «почему именно пять?» Но Манаков уже перебил его: «В понедельник будет бюро. С Самим!!»

До понедельника было шесть дней.

— Все остальное… Получишь у него! — кивнул в сторону племянника Манаков. — Тернер! Черт! Дьявол… Кто-то другой… Выбирай сам… Не маленький! Но к понедельнику… Я должен! Иметь доказательства!

Он еще раз повторил слова «доказательства». Раздельно! Посмотрел на Корсакова. Взгляд был теперь по-отечески туманен и даже жалостлив.

— Неохота ехать? Боишься… За отца? За всех? — скороговоркой, на одной ноте, проговорил Анатолий Петрович. Кирилл понял, что (как ни странно!) он ждет ответа.

Отвечать было нечего. Или слишком много…

— Надо, Корсаков! Очень надо… — устало и серьезно сказал Анатолий Петрович. Недовольно глянул на Андриана, который уже посматривал на часы.

Словно вспомнив о своем образе, хлопнул по столу рукой и сердито закончил: «Правда! Правда нужна! Она — за нас!»

«А он, оказывается, был подлинным интеллигентом… Не чета — племяннику!»

Манаков обвел взглядом Андриана, Корсакова…

— Утри нос… Им! Мне! Этим… — Он кивнул куда-то в сторону окна: — Мы уже… «Не лаптем щи хлебаем!» И далеко не на каждую провокацию поддаемся… А то, что это провокация… — он быстро кивнул в сторону Кирилла: — Для меня ясно! Абсолютно!

Манаков обошел стол. Встал перед Кириллом, поднявшимся с кресла.

— К отцу — сам съезжу. Не откладывая! — он взял руку Кирилла в две свои, чуть теплые большие мягкие ладони. Несильно сжал их. — Не дай закопать себя, сынок…

И подтолкнул к двери.

Когда Корсаков с Андрианом выходили из кабинета, Кирилл невольно, на мгновение, оглянулся. Силуэт этого огромного, рыхлого, энергичного человека (грозный и одновременно по-человечески беззащитный) навсегда запомнился Кириллу. То, что это было навсегда, он понял гораздо позднее.

На посадку они с Андрианом проходили через ВИП — вход «для очень значительных персон». Передавая Кириллу билет, деньги, Андриан был замкнут, деловит, отчужден.

Перед самым выходом на поле он протянул Корсакову свой «дипломат».

— Там всякие мелочи! Необходимые… — позволил себе улыбнуться Андриан.

Корсаков не ответил на его улыбку.

— Помнишь? — вдруг, искоса взглянув на него, спросил Андриан. — Может быть… Тогда ты меня спас? — криво дернув губами, серьезно и делая усилие над собой, проговорил Карманов. — Громко? Да! Истина! Да…

Он поднял глаза на Корсакова, Кирилл ничего не хотел отвечать.

— Теперь — мой черед! — продолжил Андриан.

— А! Тот… Разговор? — все-таки признался Корсаков. Андриан с готовностью кивнул, хотел еще что-то добавить, но Корсаков уже не смотрел на него.

В глубине зала, там, где пассажиры, уже прошедшие таможню, соединялись в едином, длинном стеклянном проходе, который вел к самолетам, возникла какая-то толкотня, громкие голоса… Очень старый, но еще очень бодрый армянин с полутора десятками свертков, портфелей, обшитых парусиной ящичков шумно волновался… То ли что-то пропало… То ли кто-то еще должен был поднести…

Из-за спины Андриана появился еще один южанин, значительно моложе, но уже седой и толстый… Он спешил и еле тащил три тяжелых сумки и чемодан. Он тоже прошел через ВИП. Значит, тоже минуя таможню?!

Именно его ждал старый армянин… Они начали о чем-то быстро говорить — то ли ругаясь, то ли радуясь, они просто кричали друг другу…

Одна из сумок, самая тяжелая, перешла к старому армянину, и тот, радостный, молодо, гортанно захохотал…

Захохотал с брезгливостью толстосума. К солдатам на таможне, вообще ко всей толпе.

— Ты же видишь! Что творится? — услышал Корсаков злой шепот Карманова. — Узнаешь?

Да! Кирилл давно уже узнал в пришедшем… известного артиста! Депутата…

Вся небольшая — но все-таки в сотню человек! — толпа двинулась к дальним дверям, которые начали разъезжаться в сторону, открывая выход на поле. Первым туда, чуть ли не расталкивая других, заспешил старик со своими свертками. Артист куда-то отодвинулся в сторону и пропал в толпе, словно он никогда и ничего не передавал старику…

— Неужели… Ты?! — повернулся к Карманову Корсаков. — Даже — ты?! Ничего не можешь. Поделать?!

Тот только покачал головой. У него было темное — от прилившей крови — лицо… И узкие, почти неразличимые глаза.

Он проводил Кирилла до самого трапа. Они шагали молча.

— Ничего… Они — дождутся! — тихо, так, чтобы никто, кроме Кирилла, не услышал, проговорил Андриан. — И скоро…

— Для этого старика… Ты уже никогда! Не будешь страшен! — так же тихо ответил Кирилл.

— Не скажи! — усмехнулся Андриан, но Корсаков не был уверен, что его многозначительность — не от бессилия.

— Жму руку, — коротко попрощался Карманов. Кивнул и небыстрым, но спорым и крепким шагом пошел через все поле к зданию аэродрома.

Его сильная, ладная фигура (мужика в самом расцвете!) как-то очень четко запомнилась Кириллу… Особенно, когда на нее падал свет прожектора или проезжающей аэродромовской машины.

Как обычно, Кирилл Александрович попытался сосредоточиться, отстраниться от всего, что оставалось здесь, в Москве. Но в это время его что-то дернуло… Он невольно скосил глаза в сторону опасности и увидел, что на него смотрят. Притом смотрят пристально, ясно понимая, кто он такой! Зная его имя, фамилию… И еще очень многое из того… Что не нужно знать — посторонним!

Корсаков в неторопливой очереди поднимался по трапу… Он не допустил слабости обнаружить, что понял, как за ним наблюдают…

Это был тот же старый армянин, который теперь стоял около другого трапа, поставив одну ногу в кавказском чувяке на нижнюю ступеньку. (Так бы он держал ее и на крыле собственной машины!) А рядом с ним — странно знакомо-незнакомый парень… «В аэрофлотской!» Да? Тот…

«Значит, он посадил старика… и все его шумное, многобагажное семейство… Тем, другим входом? (В самолет вели три равностоящих друг от друга трапа!) А теперь получал последние наставления? Может быть, деньги? А скорее приказы. Приказы — от этого шумного, неласкового старика?!

Зачем они смотрели на него? Тот, «аэрофлотовский», узнал его.

«Кто ему был опасен? Кирилл? Или Генка? Сын?!»

На какое-то мгновение Корсаков чуть не потерял сознание.

Он улетает! Улетает и этот недобрый старик! А «аэрофлотовец» остается!

И неизвестно, где Генка?!

Это ему! Отцу! Неизвестно… А им?!

Корсаков резко повернулся к стоящей внизу паре. Они, застигнутые врасплох, сразу же сделали вид, что не смотрели… Не узнали… Никогда даже не думали… О нем.

«Если он бросится сейчас к ним, они закричат, что он сумасшедший…»

Нет, он не был сумасшедшим! Именно поэтому ему стало страшно. Не за себя…

Кирилл, с высоты трапа, еще раз окинул поле аэродрома и увидел, уже совсем вдалеке, фигуру Карманова. Через секунду — он исчез за дверями аэродрома.

Переступив порог салона, Кирилл Александрович Корсаков понял, что он не сделает ничего необычного, привлекающего внимание.

Нет, он не пытался забыть или успокоить себя. Все в его сознании вставало на свои места. «Эти»… Были почти безнаказанно сильны! Но был — и Манаков.

Корсаков, пройдя в салон первого класса, положил кейс в свое отделение… Опустился в кресло, откинул его и приказал себе заснуть. Он спал три минуты. Во сне к нему бежал Генка… Шестилетний, серьезный… Первый раз надевший школьную форму. Торопил вести его в школу… Это было первого сентября! Двенадцать лет назад… «Манаков держал под сетью всех! — От мелких собак — до Нахабина. И даже — выше!!! Но пока… Был бессилен? Пока?!»

…Генка пошел в школу шести лет… Кирилл Александрович это помнил твердо!