Карьера

17

Корсаков одним из первых сбежал по трапу.

— «Не ждали»? Как в картине Репина? — он пожимал руку встречавшему его Ратушному, советнику посольства.

На лице высокого, полного, начинающего лысеть советника застыло некоторое недоумение.

— Желанный гость! Желаннейший! — сменилось оно сладчайшим радушием.

Он взглядом позвал молодого атташе.

— Киян… Юрий Васильевич! — И обратился к нему: — Дорогой мой… Документы! — Кирилл не сумел сказать слова, как на него обрушился поток.

— Ну! Что же мы — тут? В провинции! — хохотал советник, когда они шли к машинам. — А вы там — в сферах! «Не ждали! Не ждали!» Не знаю, как старик… — Речь шла о после. — А я ни ухом… Так сказать… Ни… Он снова расхохотался.

— Ну, рассказывайте! Рассказывай! Я никак не мог вспомнить — мы с тобой как: — на «ты» или на «вы»?!

И он снова засмеялся, явно не соглашаясь на официальное «вы».

Они расселись по машинам. Когда автомобиль посольства сворачивал к воротам аэропорта, Корсаков, бегло глянув на толпу прилетевших с ним, обнаружил старика со всем семейством.

Краем глаза увидел он еще двух мужчин, которые чем-то привлекли его внимание. То ли тем, как они смотрели на посольский кортеж, то ли еще чем-то.

Один из них, что повыше, был в коричневой шляпе.

— Что ж… Так поздно сообщили?

Корсаков не ответил.

— Где расположишься? В посольстве? На даче? Что прикажешь?

В потоке слов, вопросов Ратушного чувствовалась обеспокоенность приездом Корсакова.

— Или поездка? Так сказать… Неофициальная? От «соседей»?

— Туристическая! — улыбнулся как можно естественнее Кирилл Александрович. — К послу хотелось бы так… К двенадцати!

— Он знает, — согласился Ратушной.

— Остановитесь. Я сам перейду площадь и остановлюсь в гостинице.

— Да! Это оговорено!

Ратушной сделал знак шоферу, и машина прирулила к тротуару.

Кирилл Александрович подошел к первому попавшемуся свободному автомату. Длинные гудки. Он набрал один и тот же номер еще и еще раз… Улица хорошо просматривалась из телефонной будки — вроде бы ничего подозрительного.

Корсаков шел по уже плотной, полуденной толпе, машинально чувствуя, что он был уже здесь не раз. Иногда он подходил к развалу букинистов или к вынесенным на тротуар стойкам распродажи.

Обычный обыватель, а может, турист.

Скорее всего просто деловой человек, у которого выпала свободная минутка пройтись по знаменитым улицам. Не торопясь, гуляючи, наслаждаясь жизнью…

Интересно, что Кирилл Александрович действительно чувствовал себя именно таким человеком. Ему казалось, что он живет здесь многие-многие годы. Профессиональная привычка сливаться с толпой вернулась к нему и даже обрадовала его.

— Бена? Американца? Рыжего? — с радостью признавались в третьем кафе, но отвечали одно и то же. — Нет! Неделю, как уже не видно!

— Попробуйте, — с широкой ничего не гарантирующей улыбкой протянул ему клочок бумаги с телефоном седовласый, похожий на постаревшего ковбоя бармен.

Кафе было дорогое. Около знаменитого на весь мир музея.

Корсаков вряд ли отдавал себе отчет, что по коридору советского посольства он шел совсем другим шагом. Сопровождавший его Киян еле поспевал за ним.

— Посол еще занят! — пытался объяснить он на ходу. — Ему позвонили от дежурного. Может, вы пока зайдете к советнику?

— Что? Гости? Делегация? — Корсаков вошел в кабинет советника, но тот замахал на него руками.

— Да никого у него нет! — рассмеялся Дмитрий Иванович и поднял трубку.

Он кивнул на Кияна.

— Вышколил нашу молодежь! Чтобы никого сразу к нему не пускал. Сидит в кабинете как сыч. О мировой политике… Размышляет!

Лицо его посерьезнело — посол поднял трубку.

— Петр Николаевич? Ратушной… Разрешите гостя препроводить?

В трубке долго что-то говорили — старик был крутенек.

Корсаков невольно подобрался перед встречей с ним.

— Да, да! «Соизволил!» Собственной персоной! — Теперь Ратушной был сама настороженность. — Идем!

Он быстро встал, застегнул костюм на обе пуговицы.

Жестом пригласил Кирилла Александровича следовать за собой…

По длинному широкому коридору старинного дома посольства Ратушной шел чуть впереди Кирилла Александровича. Из-за своего огромного роста и ненаигранной торжественности он немного походил на мажордома.

— Не одобряю! Не одобряю… Подобные эскапады! — Петр Николаевич перебирал, как клавиши, разложенные на огромном столе карандаши — страстный коллекционер! — Лицо ты приметное… Здесь! Не гарантирую, что завтра не появится какая-нибудь скользкая статья. Например… «Прокрался в страну… некий».

— Как частное лицо! — ответил Корсаков.

И он, и посол понимали, что Кирилл Александрович не подчиняется старику.

Возмущение посла было только в голосе. Благородно седая голова, свежее лицо, длинные пальцы пианиста, теннисиста, кого угодно… только не сына люберецкого рабочего-котельщика.

— Желательно… Чтобы встреча с главой МИДа… Состоялась завтра, — настаивал Корсаков.

— Ратушной! Как думаешь? — повернулся к молчащему, сидящему на невесомом ампирном стуле массивному советнику.

— Сомнительно! — Ратушному все не нравилось.

— Займись, — не сразу приказал посол.

Ратушной тут же вышел из кабинета.

— Мы тут… Собираем материал! Советуемся каждый день с Москвой… С твоим же Нахабиным… — посол коротко посмотрел на Корсакова и понял, что имя «Нахабин» не обрадовало гостя. — А тут прилетаешь… Ты.

— Но вы же не согласились тогда со мной, что в Карсьене строится завод по обогащению урана оружейной чистоты?

— Тебе кажется… Уже один раз намылили холку? В Москве? С твоей Карсьеной? Или не так?

Корсаков промолчал.

— Опять лезешь? На тихоню Манакова надеешься?

Посол вздохнул и отодвинул карандаш в сторону.

— Склоками это пахнет? Дорогой мой… Склоками! — задумчиво, не без презрительности, сказал посол. — Я о тебе… не так думал. — Помолчал и добавил: — Морочат тебе голову!

И добавил: «А нам здесь жить!»

— А если все-таки в Карсьене? — поднял глаза на старика Корсаков. Тот не ответил. Это придало Кириллу духа.

— Принято считать… Что завода нет, — чуть повысил голос посол. — Есть долговременные интересы политики. А есть спешка. Сенсации! Упрямство даже…

— А что вы не договариваете? Петр Николаевич! — Корсаков встал и прошелся по кабинету.

Он знал, что старый дипломат выложит свои карты в обмен на его откровенность.

— Правда бывает многих сортов… — тихо и вроде бы безразлично начал посол. — Абсолютная! Неумолимая! Горькая…

Последнее он произнес тише.

— А бывает… Удобная или неудобная?! Выгодная кому-то… Или — невыгодная! Тогда твоя Карсьена — была неудобна! До крайности! А теперь?

И напрямик спросил: «Что? Нахабин зашатался? Манаков так просто, в обход всех, сюда тебя бы не отправил? А? Решился? Значит, уже немало козырей… У него на руках?!..»

Он уже не спрашивал Корсакова, а рассуждал сам с собой.

В кабинет осторожно вошел Ратушной.

— В четырнадцать пятнадцать. Завтра. На вилле министра.

Он положил перед послом шифровку.

— Прочти! — Посол не сразу, кивком пригласил Корсакова к столу.

— Значит, «в двадцать четыре часа? В Москву?»

Старик хмыкнул.

— Подпись-то Нахабина! Но ты у меня… Ведь — по другому ведомству? «От соседей»? «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат»! — усмехнулся он.

Петр Николаевич поднялся во весь свой немалый рост.

— Нет! Не полезут социалисты в такую глобальную аферу. Слишком дорого им досталась власть!

Корсакову показалось, что эти слова были сказаны для Ратушного…

Когда Ратушной вышел, посол добавил:

— И ты! Мне здесь… воду не мути!

Это походило на выговор.

— Тебе сколько лет? — неожиданно, тише, спросил, Петр Николаевич.

— Сорок пять. Скоро…

— Мальчишка! — вздохнул посол и положил на корсаковское плечо большую тяжелую руку. — Пережди момент! Знаешь, что такое дипломатия? Это искусство долготерпения… Уйдут одни… Куда-то денутся другие… Там что-то сменится! Здесь какая-то новая волна… Тогда и видно будет! — И добавил серьезно: — Не твое время… Не твой раунд! Мой мальчик…

Стихи звучали в темном, длинном ангаре, где каждый был поэтом.

Или пил, как поэт!

Или просто пил и «курил травку»…

И все они — совершенно не интересовали Бена!

Тернер лежал на асфальтовом полу. Потом поник, вытянув свое огромное тело на какую-то подвернувшуюся циновку.

Он ругался на нескольких языках. Вставляя то слово, то выражение, что даже Кирилл не мог его понять.

«Да, это был он — Бен Тернер… Собственной персоной!»

На нем были линялые джинсы, майка с вырезом, чуть ли не до пупа, сабо. Голые, грязные щиколотки… Нечесаная, полуседая борода. И пьяная улыбка, обращенная к Корсакову.

— На скромности… Оказывается… Тоже можно делать… миллионы! — наконец-то начал что-то понимать в его болтовне Кирилл. — Все! Что касается миллионов — это всегда большие деньги! Скромность! Фасоны! Дудки, куклы! Фильмы! Идея простая, как надувной шар. Важно только, чтобы миллионы… А лучше бы больше… Как будет больше? — наклонился он к Корсакову.

— Больше — миллиард!

Кирилл размышлял, как увезти отсюда Бена.

— Да! Господи! Миллиарды… Хочешь, я тебя познакомлю с миллиардером? — вдруг потянулся к нему Бен. — С настоящим! Миллиардером? Он стар, как Буриданов осел. А почему он такой старый? Ты не знаешь?

Кто-то свистел в одобрение! Кто-то орал. Кто-то взвизгивал.

Но большинство никак не реагировало.

Но все равно мощный, как шум самолетного двигателя, гул заполнял весь ангар.

— Сегодня… Я — не человек! — признался Бен. Он посмотрел на Кирилла из-под кустистых, уже седых бровей.

И вдруг предложил: «Давай бороться? А? Прямо здесь! Никто не обратит внимания. Ты сильный? Да?»

Он схватил руку Кирилла и хотел было провести прием, но Корсаков легко увернулся от его пьяной атаки.

— Поднимайся. Идем! — тоном приказа сказал Корсаков. — Ты мне нужен…

— Я многим нужен! Президенту США — я тоже нужен! Не веришь? — Бен все-таки поднялся на ноги и теперь нависал над Кириллом, чуть опираясь на его плечо.

— Нет! Ты будешь… Бороться?

Они шли к выходу по длинному, гулкому, пустому коридору. Не оглядываясь, Корсаков чувствовал, что за ними идет кто-то, такой же очень тяжелый и большой… Не меньше Бена, которого ему приходилось почти тащить на себе…

— Я тебе нужен? Ты вспомнил обо мне? Ты еще помнишь? Что есть великий Бен?! — бормотал Тернер. — Вдруг он начал своим могучим басом: — Бом! Бом! Бом! Старый Бен!

— Прекрати! — спокойно сказал ему Кирилл, и тот тут же замолчал, поднеся длинный палец к губам.

Когда они вышли на улицу, Корсаков попытался окликнуть такси.

В это время он почувствовал, что туша Тернера уже не так тяжко висела на его плече.

Он обернулся… И увидел молодую копию Тернера.

Такой же огромный, мускулистый… Почти такое же хипповое одеяние. И главное, копна мелких, еще густых, вьющихся волос… Чуть наивное, интеллигентное выражение глаз, так похожих на трезвого или задумавшегося Бена.

— Не надо такси!

Сын Тернера распахнул дверь длинной, не новой, но очень дорогой машины. Он подсадил отца на огромное заднее сиденье.

«Я скромный, скромный, скромный…» — бормотал Бен из глубины машины и тыкал пальцем в спину своего отпрыска, который привычно и мастерски вел «рыдван» в вечернем беспорядке машин.

— Знаем… Какой ты скромный! — вдруг со злостью проговорил сын Тернера.

В ответ Бен только расхохотался с ласковой, пьяной веселостью.

Завтрак на открытой террасе виллы, которую снимал Бен, был поздним. Солнце уже успело затопить город золотом, скрыть дымы окраин, погрешности старых домов.

Идеально-свежее белье… Дорогой восточный халат… Тщательно причесанные волосы… Все вместе делало Бенджамена тоже неузнаваемым.

Доктор Тернер всегда любил окружать себя дорогими игрушками — старинной мебелью, отличным фарфором, серебром.

— «Папа Долгоносик… должен помнить, как мы резвились в Вене? — усмехаясь, спрашивал Бен, имея в виду сегодняшнюю встречу Кирилла с министром.

Он подмигнул Кириллу, показывая на чуть покрасневшего, зарывшегося в газеты сына. Тот делал вид, что дела, шутки и веселье взрослых его не интересуют.

— Ты куда? Джереми! — засмеялся Тернер, когда юноша встал из-за стола, захватив газеты. — Я забыл тебе рассказать… как я как-то застал этого Долгоносика с Диной Хольстед! Из «отдела гарантий»? Ты помнишь тетю Хольстед?

Могучий парень с неожиданно запунцовевшим лицом обернулся у двери.

— Отец! Ты не очень умелый актер… Не пытайся выдавать себя… За какого-нибудь деревенщину! Из Айовы!

И добавил мягче:

— И вообще… Папа! Ты далеко не всегда так приятен и талантлив… Как тебе кажется?!

— И не так умен! — крикнул ему вдогонку Бен, когда дверь за его сыном уже закрылась.

— Ближе к делу, — попытался привлечь его внимание Кирилл. Бен, все еще хохоча, уминал свой пышный овощной «коктейль» из серебряного «ведерка». — Я и так потратил немало времени, приводя тебя в чувство!

— Положим, не ты! А Джереми!

Бен кивнул, со счастливой улыбкой, в сторону двери.

— Но в любом случае… Я был бы сегодня в форме! У меня встреча…

— Не с тем ли… С кем ты хотел меня вчера познакомить?

Только мгновение… И Тернер вспомнил, что говорил вчера.

— Тем более, что он может тебе пригодиться!

Бен отодвинул «ведерко». Вытер салфеткой рот, усы. Некоторое время сидел молча, машинально помахивая салфеткой.

— Не скрывай, у тебя были неприятности! — начал он. — Моя информация могла быть для тебя губительной?

— И все-таки? Почему ты поделился ею со мной?

— Знал, что это тебя заинтересует! И потом… Ты — тот человек… Который может сказать Вашим… Верховным! Правду в глаза!

Он поднял бокал с соком.

— И все-таки? — не удовлетворился Корсаков.

— Хорошо! — После паузы почти резко и быстро заговорил Бен: — Я был тогда обижен на наших… тебя это устраивает?

Корсаков промолчал.

— Тогда, после выборов… Я бы мог рассчитывать на теплое место в Госдепе! Ведь так? Вместо этого… Они предложили мне…

Он замолчал и выразительно посмотрел на Кирилла.

— Допустим! Ты — достаточно влиятельный член своей партии… Оказался не у дел?! Допустим… Ты хотел досадить своим патронам?!

Кирилл Александрович для наглядности загибал пальцы.

— Даже допустим, что вы… Так же, как и мы, категорически против атомного расползания…

— О! — кивал головой начинавший оживать Тернер.

— Даже допускаю, что ты вычислил… Наши осложнения со здешним правительством…

— Ваш глава должен был быть с визитом здесь — через месяц, — смеялся Тернер, подыгрывая Кириллу в разборе вариантов.

— Если завод по обогащению обнаруживается? Наши отношения… Резко обостряются? Визит откладывается? И получается…

Он испытующе и недобро посмотрел на Бена.

— Получается, что, ничем не рискуя, я мог дать тебе… Подлинную информацию! — Тернер вскинул руки, как забивший гол в бейсболе игрок. — Но они почему-то не обнаружились! Это уже… Вопрос к тебе!

Он снова был серьезен.

— Ты же знал, что я пойду на крайность! Но доведу… Твою подачу до конца! — Корсаков придвинулся к столу.

— А пока ты только нажил… Подозрения в двойной игре? А у вас… К этому относятся еще подозрительнее, чем у нас! Так?

— Откуда ты-то… Знаешь?! — замер Корсаков.

— Э-э… Нет! Это не мои руки! — решительно сказал Бен. — Информация — единственная глупость, которую я натворил.

— А действительно… Она — глупость?! — снова подался вперед Кирилл. Он сейчас готов был схватить за грудки могучего американца.

— А это уж… Как ею пользоваться?! — медленно, почти по складам, произнес Тернер.

Лицо его становилось отвлеченно-задумчивым.

Корсаков встал. Прошелся вдоль балюстрады.

Он не хотел… Не мог! Не имел права делать сейчас выводы. Он должен был наступать!

Получить максимальное от этой, так нелегко доставшейся ему, поездки.

— Хорошо! Оставим…

Он снова сел за стол.

— Ты можешь заставить Госсекретаря… Дать понять нашим, что это… мол, соответствует… Ну и… Понимаешь, в общем?

— Мартина? — обыденно переспросил Бен. И Корсаков понял, что Госсекретарь гораздо более близкий доктору Тернеру человек, чем он предполагал. Тернер заметил это.

— А-а! Ты все равно ничего не понимаешь. В наших уровнях. И в наших отношениях!

— Чего? Я не понимаю?

— Мартин — мой адвокат.

— Как?

— Очень просто! Его контора, на сорок второй улице, считает меня своим клиентом… Вернее, я считаю его своим адвокатом. И как только он перестанет быть Госсекретарем… Или если со мной что-нибудь случится… Он тут же будет обязан явиться, чтобы помочь мне. Его дед был адвокатом — моего деда. Его отец — моего отца. А он — мой. А его сын — будет адвокатом Джереми…

Бен с некоторым смущением посмотрел на Кирилла. Мол, понял ли тот всю сложность наших американских условностей и связей?

— И он? Мартин? Выбросил тебя на помойку?!

— И он — тоже!

— А что это… Было для тебя? — резко развернувшись, спросил Корсаков. — Маленькая услуга? Мартину?

— В каком-то смысле… Тогда я на него еще надеялся. Вернее, на его людей.

— А как же… По отношению ко мне?

Бен сверкнул своими яркими глазками из-под седых бровей.

— Но ведь я дал… Не «дезу»! Я дал тебе — шанс! Это «стоит»! А уж как ты… Им распорядился? Или распорядишься?.. — Это дело твоей игры! Ко мне — никаких претензий!

В дверях появился Джереми с пиджаком в руках.

— Одиннадцать тридцать! — он подал отцу строгий пиджак. — Зеленая гостиная…

Вопросительно посмотрел на Корсакова, потом на отца.

— Ты спрашивал о реальной власти? Сейчас ты ее увидишь, — буркнул Бен. — Придется помогать тебе — до конца! Они должны пустить завод под мирную АЭС! И — в две недели!

Корсаков машинально осмотрел свой костюм — он был не слишком свеж.

Бенджамен усмехнулся на немой вопрос Кирилла. — «Не имеет значения. Ты вольная птица! Можешь даже заинтересовать его… Или он в упор не увидит тебя. Предсказывать — не берусь!»

— А кто их может заставить? — спросил Кирилл. — Твой Мартин?

Когда они шли по анфиладе комнат, приближаясь к «зеленой гостиной», Бен после долгого раздумья ответил на ходу:

— В отличие от меня… Для Него… Моего гостя! Нет ничего невозможного! Даже… Если это касается Госсекретаря. Или твоих маленьких затруднений. Ваши прислушиваются к нему не меньше, чем мой Мартин! Или здешние умники тоже!

Обернувшись на ходу, спросил язвительно:

— А у вас… Есть такие люди?

— Только конфиденциальность нашего разговора… Не позволяет мне выразить всю меру моего раздражения, — говорил невысокий, анемичного вида, министр иностранных дел. Его длинный, чуть загибающийся нос почти касался высокого мраморного столика, за которым они беседовали. — Мы, социалисты, за самое широкое мирное сотрудничество!

— Вы по-прежнему утверждаете… Что соблюдаете подписанный вами договор о нераспространении ядерного оружия?

— Но мы же с вами… Именно с вами! Работали когда-то над этим проектом! Еще в Вене? Мы же — коллеги?! — чуть подался вперед министр. Корсаков невольно вынужден был выпрямиться, чтобы их беседа не перешла на невольный шепот.

— Мы крайне обеспокоены теми данными… С которыми я познакомил вас в последний раз! — снова вернулся к своей теме Корсаков.

— Завод по обогащению урана? — поморщился министр. — Оружейной чистоты? В Карсьене его нет! Вы можете сами в этом убедиться! Там атомная энергостанция самого мирного профиля!

Последние слова были сказаны с неуместной пылкостью.

— Уже? Я принимаю ваши слова… За разрешение побывать там? — закончил тему Кирилл Александрович.

Тот чуть опешил… Но не стал брать свои слова обратно.

— Признаюсь… Мне большее удовольствие доставляли наши беседы в атомном агентстве! — министр повторил прилагательное атомное с ударением на втором слоге, как говорят физики во всем мире. — Не правда ли? Чистая наука это…

— Мне давно не приходилось… Заниматься чем-то чистым! — Кирилл Александрович поднялся, давая понять, что его визит окончен. — Итак, я еду в Карсьену?

Министр был по плечо Корсакову.

— Надеюсь! Вы найдете время… День-другой отдохнуть на одном из наших курортов? — уже совсем по-светски поинтересовался министр.

— Разве что… После Карсьены?

— Не забудьте! Что мое приглашение в Карсьену стоит считать реальным через пару месяцев… Или хотя бы — недель!.. — предупредил худенький, с клювообразным носом политик. Его имя было известно в Европе добрых пару десятков лет. — Во всяком случае, после подписания наших договоров в Москве.

— Это уже решение? А не ответ?!

Министр спокойно и утвердительно кивнул головой.

— Мне не надо ехать в Карсьену! Он сдался — задумчиво и спокойно говорил Кирилл Александрович, когда их машина уже въезжала в город.

— Значит? Ни бума в газетах… ни слова насчет тебя? — усмехнулся Петр Николаевич.

Корсаков ответил не сразу.

— Высадите меня на этом углу.

Посол положил ему руку на запястье и спросил с неожиданной добротой.

— А почему? Не спрашиваешь…

— Про «двадцать четыре часа»?

Посол кивнул.

— Потому что я… «Мальчишка»! Правда, уже давно «занимающийся шалостями»!

Их глаза встретились, и старик теперь смотрел на него с немалым удивлением.

— Неужели… Ты не знаешь?

Посол замолчал, задумался. Но все-таки решился, сказал:

— Через мои руки уже прошла одна «телега» на тебя. И она столь серьезная… — Посол помолчал. — Только этот тихий безумец Манаков мог послать тебя сюда! Чтобы снова доискиваться чего-то, похожего на правду.

Корсаков промолчал.

— А я… Делаю должностное преступление! Давая тебе свободу… — вдруг рассмеялся Петр Николаевич. — Здесь! В стране, где я представляю наше государство! Какой-нибудь Ратушной… Не преминет этим воспользоваться.

— И что же вы… Решили? — спросил Корсаков.

— А я просто — не верю этой «телеге», — он захохотал. — Я уже в таком возрасте и положении! Что могу… Могу! «Не верить!»

И тут же, помрачнев, добавил: «Но только здесь! В своих владениях… А Москва?! Пусть сама узнает… И решает — тоже сама!»

Он протянул длинную, красивую руку, чтобы распахнуть дверцу машины.

— Возьмите себе хотя бы день отдыха, — тихо сказал Кирилл. — Мне не нравится ваш вид.

Они внимательно посмотрели друг другу в глаза.