Клинок Гармонии (СИ)

Глава 40: Багровая лихорадка

Как гром средь ясного неба в ордене «Спектр» с раннего утра прогремели шаги. Едва солнце показалось из-за горизонта, многие присутствующие уже бодрствовали, сопровождая заинтересованными и в какой-то мере осуждающими взглядами нашего долгожданного гостя. Наверное, в здании городской полиции царит та же обстановка, когда в него заводят неуловимого преступника, что годами скрывался среди обычного люда Гармонии: кругом лишь презрение, неисчерпаемая злоба и ни капли жалости по отношению к провинившемуся.

— Добро пожаловать, Стивен, — хотел бы я сказать, но никто не был рад его присутствию в холле, включая меня, ведь ему уготовано место получше.

Горе доктор еле ковылял за нами, то ли дело спотыкаясь по пути в подвал — его ноги все время подкашивались в сопровождении тяжелой бесконечной отдышки. Труднее всего было преодолевать лестницу, по которой Ринне пришлось тащить доктора волоком, когда терпение в конец иссякло.

Когда заветная низина наконец была достигнута, можно было вздохнуть с облегчением, ведь все самое трудное уже позади — остается лишь разговорить его, с чем я и сам вполне справлюсь.

— Все свободны, с меня вкусный обед, — улыбнулся я, обратившись к своим любимым сокомандникам. — Маленьким выпивку не даю, даже не мечтайте.

— У нас планируется кое-что поинтереснее, — отмахнулась Ринна, — оставь деньги себе.

— Ты о чем? — заинтересованно вопросил я, провожая взглядом уходящую девушку.

— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, — пролепетала она, скрывшись на лестничной площадке как и все остальные.

— Надо же, секретничает, — подумал я про себя.

— Ничего не знаю, ха-ха, — отмахнулась Хомура, столкнувшись со мной взглядом. — Нам тоже ничего не надо, мастер, просто дайте немного отдохнуть.

— Идите — вы заслужили.

— Удачи, босс, — напоследок произнесла Хомура, после чего взяла за руку Эхо и увела ее за собой наверх.

Хотелось бы мне знать, что же все-таки скрывает Ринна, но сейчас стоит заняться делом, ведь моя миссия все еще не окончена, однако ее финал теперь куда ближе, чем во вчерашний день.

— Топай, Стивен, — приказал я, отворив тяжелую железную дверь.

— Ладно-ладно, иду, — поддался он, после чего той же усталой походкой нырнул внутрь.

Так мы и оказались на нижнем уровне подвала, куда еще ни разу не ступала моя нога. Если верить словам хозяйки дома, в глубине под землей с самого начала находилось всего несколько больших помещений, среди которых присутствовало очень нужное мне — одиночная камера, которая хорошо походила на карцер, или, как его сейчас любят называть — штрафной изолятор.

Едва я шагнул за порог, как сразу же встретился взглядом с неизвестным мне человеком преклонного возраста, сидевшим за столом в компании с одним лишь компьютером.

— Кто таков будешь? — заговорил он, едва увидев меня.

— Это я должен спрашивать.

— Госпожа Ишимару не давала распоряжений впускать сюда кого-либо, — пояснил он. — Покиньте помещение, или мне придется применить грубую силу.

— Ты, стало быть, не знаешь, кто твой босс? — наехал я на него, облокотившись на стойку с решеткой.

— Я…

— Впусти его, Торин, — послышался голос Хорнет откуда-то из колонок внутри помещения. — И не смей более перечить своему боссу, если не хочешь отсюда вылететь.

— Боссу? — опомнился он. — Ах, так вы и есть господин Тайкон. — Перед вами новый надзиратель Торин Мак Лохлейн, — объяснился он. — Прошу прощения, впредь такого больше не повторится, входите.

— Надеюсь, Торин, — проговорил я, после чего в комнате раздался громкий звук, сигнализирующий о том, что магнитная дверь перед нами открыта.

Забавно осознавать, что многое происходящее в ордене проходит мимо моих ушей. Пусть я и доверяю своим друзьям, но сокрытие карцера с собственным нахальным надзирателем было слишком.

Стоит отдать должное тому, кто застраивал это помещение, ведь отдельная небольшая комната с охраной для него была весьма кстати. Эти четыре стены делились пополам перегородкой с решеткой, где сидел Торин, образуя тем самым проходной пункт.

Войдя внутрь, я оказался в не очень длинном коридоре, усеянным десятком персональных комнат, на входе в которые везде имелось устройство для пропускных карт — у меня как раз такая была. С тех самых пор, как Мисато стала главным инженером, в здании ордена стали появляться и такие новшества, начиная с двери в ее огромную мастерскую. Если мой пропуск работает на ее дверь, значит, обязан сработать и здесь.

— Молись, чтобы эта дверь открылась, — прорычал я в сторону Колдена, шарясь по карманам в поисках карточки.

Когда заветный пропуск наконец был найден, я тотчас прислонил его к пропускному устройству, после чего прозвучал уже знакомый характерный писк, а дверь отворилась.

— Вот твой новый дом на ближайшие дни, — усмехнулся я, швырнув внутрь тушу уже достаточно измученного доктора, а затем вошел следом и заперся с ним наедине.

Более года ушло на то, чтобы просто выловить хитрого ублюдка Колдена, а сейчас я наконец-то могу собственными силами заставить его говорить, потому что бежать отсюда некуда, не говоря уже о том, что его никто не спасет.

— Хех, уютная комната, — иронично посмеялся Стивен, пытаясь скрыть свой страх.

— Ну? — я уселся рядом на корточки, стараясь всем своим видом напрягать его еще больше. — Самое время поговорить, ты так не считаешь?

— Д-да, наверное, — замешкался он. — Может, ты все-таки снимешь маску, Ашидо? Я ведь уже давно узнал тебя, так к чему же теперь прятаться?

В ответ на это я продолжил пилить доктора незримым взглядом из-под маски, а вскоре после того, как напряжение на его лице показалось удовлетворительным, я скинул с себя капюшон и отдернул ремешок маски, тем самым освободив лицо от ненужного в данной ситуации аксессуара.

— Ты сильно вырос, Ашидо, я запомнил тебя совсем другим.

— Обойдемся без лести, Стивен, — отстранился я. — Ты знаешь, что мне от тебя нужно.

— Догадываюсь, но не мог бы ты уточнить? Ты злишься на меня из-за родителей и друга?

Не прошло и секунды, как Колден получил удар кулаком в лицо, от чего сразу же рухнул на пол и застонал где-то между кряхтением.

— И это все? — завелся я, соскочив с места и схватив его за воротник. — Больше нечего сказать? Прости, Ашидо, я поступил неправильно и фактически закопал всех, кого ты любил! А как же другие люди, а? Все те дети, которых ты убил? Ты не думал, что у них могла быть семья, мечты? Такова ценность жизни, да? Можно вот так просто взять и лишить человека всего по собственному желанию? Я с тобой говорю, Стивен Колден! — сказав это, я оттолкнул доктора от себя и отошел в сторону. — Неужели ты и вправду решил, что можешь решать за других, какая судьба их ждет?

— Послушай, Ашидо, я…

— Что послушай? — перебил я. — Мне не нужны твои жалкие оправдания — мне нужны ответы. Если хочешь дожить до обеда, тебе лучше постараться отвечать на все, о чем я спрошу. Ты меня понял, сукин сын?

— Х-хорошо, я на все отвечу, — согласился он, понимая, что в такой ситуации у него нет другого выбора, кроме как сдаться и постараться сотрудничать.

— Первый вопрос, — вновь усевшись рядом на корточки, заговорил я. — Какие у вас с Хандзо были отношения? Что этот ублюдок для тебя делал?

— Ах, Хандзо, — съехидничал Стивен. — Мы с ним, как бы так сказать… утилизировали негодных пациентов.

— Утилизировали, хах? Так теперь называется каннибализм?

— Такаги, я знаю, что тебе тяжело это принять, но всему есть объяснение! — оправдывался Колден. — Да, он в самом деле жрал людей, но все это было не просто так!

— А зачем по-твоему он их жрал?

— Ашидо, он…

— Рот, — спокойно оборвал я Стивена на полуслове. — Вопрос был о том, что связывает вас с Хандзо. Остальное я хочу знать уже после того, когда ты на все это ответишь.

— Хорошо, будь по-твоему, но, пожалуйста, пообещай выслушать меня, когда мы закончим. Мне есть, о чем рассказать, и в твоих интересах это послушать.

— Ладно, — согласился я. — Ну так?

— К вопросу о Хандзо, — замялся он. — Я встретил этого человека, когда шел на работу через глухомань Дипломатического, — объяснил он, затронув то место, недалеко от которого располагается участок генерала Кафки и орден «Юстиция». — Он напал на меня на пустыре перед мостом через ливнесток, все время что-то говорил о том, какой я на вид аппетитный и как во мне много энергии. С первого же взгляда я понял, что подвергся покушению шепота, да и к тому же на голову отмороженного, потому решил подыграть, предложив сотрудничество.

— И ты предложил ему другое живое мясо, — презрительно фыркнул я.

— Не стану оправдываться — так и было, и его очень заинтересовало мое предложение. Поначалу это был бесконечный цикл шантажа в стиле «не покормишь — сам поем», но вскоре наши отношения переросли в напарнические и мы разработали свою стратегию ведения терапии, а ты по случайности стал неотъемлемой ее частью.

— Ммм? — непонимающе промычал я. — В каком именно плане я стал частью вашей терапии?

— Пойми, Ашидо, у меня не было к тебе предвзятого отношения — ты был из числа многих подобных, кто был практически обречен.

— Поясни.

— Позволь задать встречный вопрос, чтобы я смог правильно ответить на твой.

— Задавай.

— Это ведь ты убил Хандзо, да? — Стивен попал прямо в яблочко. — Что он сказал тебе перед смертью? Было ли что-то такое, что задело тебя?

— Все подробности уже не вспомню, — замялся я. — Он рассказывал о том, как я попал в клинику и по какой причине, о своей голодной жизни в Трущобах. Немного поведал о вашей шайке садистов, но в общих чертах совсем немного из того, что могло объяснить некоторые поступки.

— Понятно, — вздохнул Стивен. — Тогда, пожалуй, начнем с того, что нас связывали исключительно деловые отношения, ни о каких дружеских не могло быть и речи. Я просто списывал неизлечимых пациентов и отдавал их ему.

— Не ври мне, Стивен, — остановил я доктора. — Неизлечимыми ты называешь тех, кого сам накачивал ядами как меня? Так это теперь называется? Заруби себе на носу, хитрый лис, у меня есть человек, которому невозможно солгать, и, если он опровергнет хоть одно из твоих слов, можешь не надеяться избежать пыток скальпированием.

— Опять шантаж? — вздохнул он, пытаясь здраво мыслить в сложившейся ситуации. — Ладно, для меня все итак уже кончено — ты лишил меня всех союзников.

— Тогда говори, зачем ты накачивал меня ядами?

— Чтобы ты стал сильнее, Ашидо, — пояснил он, сказав ровно то же, что и Хандзо.

— Зачем? Чтобы накормить напарника? Ты никогда не занимался лечением, да, Стивен?

— Это неправда, — опроверг он. — Да, я нарушил клятву Гиппократа, но все равно не отступился от лечения: кого-то поднимал на ноги, а кого-то губил.

— И по каким таким критериям ты решал, кому жить, а кому умереть?

— «Багровая лихорадка», — как-то отстраненно произнес он.

— «Багровая лихорадка»? — оторопел я, услышав о ней уже не в первый раз. — Что тебе известно о ней?

— Я могу ответить на все твои вопросы разом, но только если ты позволишь мне говорить, Ашидо.

— Говори, но, если мне не понравится твой ответ — сам знаешь, что будет.

— Что ж, давай начнем с самого начала — с момента, когда я впервые ступил на порог больницы. Ты, вероятно, не знаешь, что раньше я работал в государственной больнице в Академическом районе практически рядом с Парадным кольцом. Я окончил престижный ВУЗ, после которого прошел самый высокий уровень медицинской аккредитации и устроился на работу врачом анестезиологом-реаниматологом в детскую реанимацию. Честно скажу, я всегда хотел спасать людям жизни, не чтобы потом слышать в свой адрес множество благодарностей и получать бесчисленное количество подарков, а чтобы просто помогать тем, кто в этом нуждается, потому-то решился встать на самое ответственное место — туда, где решается судьба ребенка. Именно там я стал таким, это место сломало меня, приведя на тот путь, на котором мы с тобой встретились.

— Это ты так душу изливаешь? — фыркнул я.

— Это очень важно, Ашидо. Мне нужно рассказать тебе все, чтобы ты понял мои мотивы. Я не пытаюсь заставить тебя сочувствовать.

— Ладно, продолжай.

— Эх, — как-то тяжело вздохнул Стивен. — Проведя в этой больнице меньше года, я успел заработать себе репутацию. Все эти благодарные улыбки маленьких детей всегда трогали меня до глубины души, но в один день все изменилось. Однажды к нам в реанимацию попал мальчик восьми лет по имени Миша, его родители были очень обеспокоены тем, что их ребенок в таком маленьком возрасте сходит с ума и калечит себя, будто бы в его тело вселился демон. В мои обязанности не входила нейрохирургия, потому я не мог заниматься его лечением. Этот мальчик проходил долгие курсы реабилитации различными препаратами, которые выписал психиатр, но нам нужна была хирургия — никак иначе. Когда все стало совсем плохо, наш нейрохирург пригласил меня поприсутствовать на операции по восстановлению привычных функций мозга, чтобы я мог в случае врачебной ошибки устранить ее последствия. Именно в этот день я сломался, став тем, кто я есть.

— Что там произошло?

— Во время операции мальчик вдруг отошел от наркоза и схватился за чертов зажим, которым просто искромсал себе горло. Никто этого не ожидал, все были ошеломлены произошедшим, включая меня, а Миша умер на месте, лишив себя всех возможностей выкарабкаться из лап смерти. Если бы в операционной не велось видеонаблюдение, мы бы уже были в тюрьме. Только лишь спустя месяц после этого я узнал, что он был болен «багровой лихорадкой» четвертой стадии — его уже нельзя было спасти.

— Хочешь сказать, что Миша просто тронулся бошкой в восемь лет? Ты сам-то веришь в то, что говоришь?

— Я говорю правду, Ашидо, ведь мы оба ей больны, если ты не знал.

— И как ты это определил, умник? — съерничал я.

— Я был твоим лечащим врачом, потому прекрасно знаю, о чем говорю. Едва ступив на порог ты уже находился на второй стадии болезни. Говоря простым языком — в скором времени и для тебя все могло бы закончиться.

— Рассказывай дальше, я хочу знать все.

— Хорошо, — промычал Стивен. — После случая с Мишей я начал внедряться в тему «багровой лихорадки», задавал много вопросов вышестоящим людям, пока на мой зов не откликнулась первая исследовательская лаборатория влияния разлома, патологоанатом из которой ранее определил причину смерти мальчика. Они согласились взять меня на работу в качестве исследователя болезни, где я мог изучать влияние «багровой лихорадки» на организм человека. Три долгих года я трудился, не покладая рук, пока не получил достаточно знаний для организации собственной лаборатории и по-совместительству клиники. Тогда-то я обратился напрямую к нашему королю, Котаю I, дабы он выделил деньги на строительство и обустройство лаборатории, и какова же была моя радость, когда дворец передал достаточно средств для реализации. Так и появилась четвертая исследовательская лаборатория аномальных явлений, названная в мою честь.

— Ты в самом деле был настроен лечить людей от этой болезни?

— Да, Ашидо, ради этого я и организовал собственную клинику и назвал ее так, чтобы вероятность встретиться с больным ей была выше обычной, но, знаешь, никто не ожидал, что больных окажется так много.

— Насколько много?

— Восемь из десяти наших пациентов были больны, — пояснил он. — «Багровая лихорадка» — это проклятие Гармонии, которое лежит на большей части населения, а самое страшное, что ее практически нельзя вылечить.

— То есть те неизлечимые пациенты, о которых ты говоришь, были больны ей настолько сильно, что не заслуживали жизни?

— Погоди, это еще не самое шокирующее, — отмахнулся он. — Я же не сказал тебе, по каким критериям мы решали, что делать с пациентами.

— Я слушаю.

— Ты же знаешь, что дворец отбирает в свои ряды носителей силы?

— Шепотов, ренегатов и геномов без права на отказ, — блеснул я знаниями.

— Все верно, — усмехнулся Стивен. — Пусть я и имел собственную клинику, все равно был обязан подчиняться требованиям к госслужащим, среди которых был пункт о том, что потенциальных носителей нужно сдавать гвардии. Если бы я и вправду следовал всему, чему должен, то ты бы уже давно служил королю, как и другая внушительная часть населения, потому мне пришлось пойти на хитрость.

— Какую такую хитрость?

— В тайне ото всех я делил пациентов на пригодных для службы потенциальных носителей, здоровых и тех, кто вскоре умрет. Со всем этим нам помогал слабенький яд паралича, который мы вливали в кровь всем новопришедшим. Если пациент последующие три дня с онемевшими конечностями валялся на койке, он считался непригодным для службы и все основания полагать, что он является носителем, отпадали, но, если же он приходил в себя раньше положенного — это точно был шепот, как ты сам, Ашидо.

— Вы с самого начала знали? — завелся я. — В первый же день влили ребенку в вены яд, чтобы развеять догадки?

— Не спеши, это работало только на шепотов и некоторую часть ренегатов. Перед процедурой с ядом пунктом ниже в списке стояло определение наличия «багровой лихорадки». Ты, вероятно, не поверишь, но ее поиском занимается психиатр. Помнишь, ты уже проходил через такого?

— Да, я помню, буквально в первые дни пребывания пришлось разговаривать с женщиной по поводу того, что меня гложит.

— Это была Моника — наш доверенный психиатр. Именно она поставила диагноз — вторая стадия «багровой лихорадки». Эту болезнь назвали так потому, что в конечном итоге она всегда приводит к кровопролитию вне зависимости от пола, возраста, иных психических расстройств и прочего — всегда. На первой стадии симптомы полностью совпадают с депрессивным расстройством: плохой сон, аппетит, проблемы с концентрацией, усталость и хронический болевой синдром. На этом этапе очень тяжело отличить болезнь без лабораторных анализов, потому пациент всегда был вынужден сдавать их, когда Моника не могла поставить точный диагноз. На второй же стадии человек становится более склонен к какой-либо радикальной позиции и обычно наотрез отказывается принимать аргументы, обратные своим взглядам. У кого-то это были мысли о необходимости геноцида, а у кого-то это была просто безмерная любовь к кофемашинке с порой переходящими за границы абсурдного действиями.

— Ты говоришь, я был болен «багровой лихорадкой» второй стадии. Как Марина смогла это определить? Что я сказал ей такого, что она смогла поставить диагноз?

— Твой страх перед собственными глазами, — объяснил Стивен. — Ты искренне верил, что именно из-за них у тебя в жизни столько проблем, что соседские дети ненавидят тебя только потому, что ты от них отличаешься. Это — твоя радикальная позиция. Ты ведь никогда не верил никому, кто говорил, что это не так, верно?

— Да, наверное, — на этом моменте я серьезно задумался о том, что он прав, ведь я в самом деле в это верил, но почему же тогда сейчас все иначе? Неужели после того, как цвет глаз изменился на голубой, я наконец поверил, что красноглазое чудовище было лишь выдумкой?

— Видишь, Ашидо, не такой уж я и плохой, — улыбнулся Колден.

— Хер тебе, — осекся я. — Моя позиция не изменится — слишком уж много ты сделал плохого для этого города, потому нет тебе прощения, Стивен Колден.

— И снова правда на моей стороне, — ухмыльнулся он. — Сейчас ты уже на третьей стадии, мальчик мой.

— А что происходит с больным на третьей стадии? — заинтересовано пробурчал я.

— На третей стадии «багровой лихорадки» человек переходит с радикальной идеи на радикальные действия. Тот пациент, что очень любил кофемашинку, в конечном итоге женился на ней, а потом пришел в больницу с обожженным половым органом.

— Серьезно? — честно говоря, я был ошеломлен тем, что так бывает.

— Видишь, насколько все серьезно? Ты стал убийцей, Ашидо, на твоих руках кровь многих невинных людей, как и на моих. Я знаю, что ты убивал гвардейцев, но знаешь ли ты, что многие из них не были ни в чем виноваты и ни разу не совершали ничего плохого?

— Они все виновны и все в ответе за путь, который сами избрали.

— Твоя новая радикальная позиция, угадал? — он снова усмехнулся, что меня неслабо взбесило, потому я с размаху пнул его ногой в лицо, от чего некогда сидячий на коленях Стивен с грохотом упал на пол.

— Не тебе меня судить, мразь! — прокричал я.

— Знаю, — откашливаясь, промямлил он. — Мы с тобой такие разные, но когда речь заходит о болезни, всех нас можно грести под одну гребенку: тебя, меня, твоих друзей, родственников, госслужащих, докторов, пожарных, полицейских, гвардейцев — да даже сам король ей болен! Ты, должно быть, не знаешь, но я и сам нахожусь на третьей стадии, потому нам обоим осталось недолго жить — ничего уже не важно, Гармония обречена и в этом нет нашей вины.

— Гармония будет обречена только тогда, когда всем будет все равно, что в ней происходит!

— Взгляни правде в глаза, Ашидо, — Стивен поднялся с пола и уставился на меня. — Мы все больны и, так или иначе, умрем. Третья стадия в один момент становится запущенной — это последний момент жизни человека, за которым следует четвертая стадия истинного безумия. Ты сам скоро в этом убедишься, как я убедился на примере маленького невинного дитя.

Мне было нечего сказать, все, что я мог в этот момент сделать — уткнуться в стену и замолкнуть, не в силах признать, что Стивен в моих глазах может стать вторым Хандзо. Если так произойдет, я поступлю так, как должен поступить — убью его, как когда-то убил Хандзо, переполняясь ненавистью и презрением вкупе с сочувствием.

Если Стивен Колден в самом деле говорит правду, мне будет крайне тяжело ее принять, особенно факт того, что не только я болен «багровой лихорадкой», но и мои дорогие друзья.

— Пришла пора рассказать о том, о чем ты спросил в самом начале, — заговорил Стивен. — Ты можешь называть меня кем угодно и думать обо мне как хочешь, но тебе нужно знать все, потому что я чувствую себя виноватым.

— Ага, поверил, — отмахнулся я, не желая слышать ничего о вине.

— И все же, — продолжил он. — Мы направляли потенциальных носителей с первой и второй стадией «багровой лихорадки» во дворец на службу королю, среди них в редких случаях попадались здоровые, но я не мог отпустить их, чтобы те однажды узнали о своей силе. Пациенты с третьей стадией оставались в клинике до конца своей жизни, как бы это прискорбно не звучало. Если бы мы их не утилизировали, то, что произошло с тобой, происходило бы постоянно, потому нельзя было допустить кровопролития. Лучшим решением проблемы стало сотрудничество с Хандзо и Сальвадором, о котором ты, должно быть, уже слышал — так ведь?

— Слышал, я даже был у него в мастерской, но так и не понял, как он был с вами связан, — пояснил я, упустив момент о том, что Илия тщательно скрывает от нас правду.

— Справился с испытанием, значит, — смиренно потупил взгляд в пол доктор. — Мне тоже однажды пришлось принять и простить себя. Ты знаешь о «мирах грез» — картинах, что спрятаны за плотными шторами?

— Знаю — эти картины нарисованы останками человека, который в них заключен, плавая в своих несбыточных мечтах.

— Именно, Ашидо, — подтвердил Стивен. — И ты даже не задумался о том, кто эти люди? Как они туда попали?

— Что ты хочешь этим сказать? — заметался в мыслях я.

— К Сальвадору не каждый день заглядывают гости, знаешь ли. Многие из тех людей, что заключены в картинах, болели «багровой лихорадкой» четвертой стадии. Мой хороший друг Сальвадор всегда давал им возможность достигнуть своего счастья в другом мире, даже не спрашивая их мнения — он итак знал, чего хотят эти бедолаги. Честно говоря, я уважаю его куда больше, чем Хандзо, ведь с такими стойкими принципами он всегда был намерен спасти тех, кого не мог спасти я, даже будучи больным настолько же, насколько больны его жертвы.

— Значит, вы все-таки поставляли ему живые трупы, — вздохнул я, опустив голову.

— Не вини его ни в чем, Сальвадор куда достойнее всех нас, ведь он всегда руководствовался исключительно великодушными побуждениями, чего не скажешь о Хандзо. Этот сорванец всего-то хотел жрать и становиться сильнее, ему было все равно, чье мясо протолкнуть в гортань. Он, кстати говоря, тоже был болен — третья запущенная. И, знаешь, этому парню так досталось от жизни, что я не могу его ни в чем винить, потому что…

— Мастер Кишин, не могли бы вы спуститься в карцер? — вдруг проговорил я в переговорное устройство, перебив Стивена.

— Иду, — однозначно ответил он.

— Передай Торину, чтобы впустил — приказ Тайкона.

— Я бы и сам вошел, — отмахнулся Илия, после чего оборвал связь.

История Стивена звучит очень правдоподобно, но я не могу быть в этом уверен, пока не услышу из уст Илии Кишина заключительный вердикт.

— С кем ты говорил? Вы что, собираетесь убить меня? — занервничал Стивен.

— С твоим персональным детектор лжи, — объяснил я. — Молись, чтобы все, что ты мне сказал, оказалось правдой. Или ты не боишься смерти?

— Не боюсь, — Стивен опустил голову, — для меня все уже давно кончено, и я ни о чем не жалею, не считая того, что погубил тебя.

— Ты раскаиваешься? — оторопел я, заприметив изменения на его лице, будто бы жирный маньяк вот-вот заплачет.

— Знаешь, я виню себя за то, что сделал с тобой, потому что это было только на моей совести и ни на чьей больше. За пару месяцев до твоего прихода мы с Хандзо стали накачивать потенциальных шепотов ядами, чтобы их организм испытывал больше потребности в регенерации, тем самым делая носителей сильнее. Пока тебя не было, все шло гладко и Хандзо был доволен такими пациентами куда больше, чем остальными, но это безнаказанное кощунство не могло длиться вечно. Он хотел сожрать тебя, а я исполнял — травил ребенка, который не мог дать сдачи. В тот момент, когда ты вырвался из кресла, я понял, что моей карьере пришел конец. Это я заставил тебя убить родителей, но, справедливости ради, смерть Леонхардта Акина и членов семьи Ишимару — это личная инициатива Хандзо, — прискорбно, что Стивен так и не пустил слезу.

— Знаю, — вздохнул я. — Он уже извинился передо мной и понес заслуженное наказание. Только твои извинения мне не нужны, оставь при себе и умрешь вместе с ними на глазах у всей Гармонии, как в знак искупления.

— Можно тебя кое о чем попросить в благодарность за то единственное доброе дело, которое я сделал для тебя?

— О чем ты? — непонимающе вопросил я.

— Твоя мама — она с самого начала этой истории была больна «багровой лихорадкой» второй стадии, а твой отец третьей.

— Это многое объясняет, — задумался я. — Например, почему они решились сдать меня в клинику и почему отец выдрал глаза собственного сына.

— Твоя мать жива, — вдруг заявил Колден.

— С чего бы это? — опешил я. — Своими собственными руками я искромсал ее до состояния мяса, мама не могла выжить.

— Тем не менее, Ашидо, она жива, и все это только благодаря мне, — поведал Стивен. — В обмен на эту услугу я хочу попросить тебя о быстрой смерти без мучений — ты согласен?

— Я подумаю, — пробормотал я, после чего послышался звук открывающейся двери.

— Каковы распоряжения, босс? — заговорил только что вошедший внутрь Илия.

— Скажи мне, что он говорит неправду, — приказал я.

— Что ж, — Илия присел на корточки рядом с сидячим на коленях доктором, уставившись ему в глаза, тем самым, видимо, применив «шиирацу».

— Подумать только, — вдруг обомлел Стивен, — «Вездесущее Око»…

— «Кишин», если точнее, — поправил Илия. — Уже знакома, да?

— Поверить не могу, — замешкался Колден. — Лишь единожды я столкнулся с этими глазами. Никогда бы не подумал, что встречусь с ними вновь. Это ведь было «шиирацу», да?

— Если ты знаешь эту технику, тогда ты прекрасно знаешь, что сейчас произошло, — рогатый смотрел на него так, будто запугивает.

— Знаю, прекрасно знаю, — подтвердил Стивен.

— И каков же вердикт? — вмешался я.

Илия медленно поднялся с места и подошел ко мне вплотную, уставившись тем же напрягающим взглядом.

— Все, о чем вы сейчас говорили — чистейшая правда, — однозначно ответил Кишин. — Это все?

— Да, можешь идти, — после слов Илии я обомлел, сердце забилось как бешеное, я даже почувствовал, как меня бросило в холодный пот, хотя казалось, что под одеждой достаточно горячо.

Стоило Илии выйти из карцера, мы со Стивеном замерли в молчании, судя по всему, пребывая в шоковом состоянии — и я, и он. Тревожное молчание висело на протяжении нескольких минут, пока я не оклемался от столь шокирующей и пугающей информации.

— Стивен, ты в самом деле сейчас говорил только правду? — заговорил я.

— Я ни секунды не врал тебе, Ашидо, — с раскаивающимся взглядом ответил он.

— И про мою маму… Это тоже была правда?

— Она сейчас лежит в палате четыреста восемь в знакомой тебе клинике. Ты можешь в любой момент прийти и проведать ее. Твоего отца, к сожалению, уже нельзя было спасти.

— Понятно, — вздохнул я.

— Этого достаточно, чтобы я заслужил быстрой смерти?

— Добро, — ответил я, двигаясь по направлению к двери. — Прощай, Стивен.

— Береги себя, Ашидо Такаги, — послышались слова Стивена, прозвучавшие вдогонку в щель закрывающейся двери, после чего хлопок железной преграды разделил нас.

Подумать только, в голове не укладывается то, что я сегодня узнал из уст своего главного врага. Раз уж Илия заявил, что все сказанное сегодня было чистейшей правдой, то у Гармонии в самом деле большие проблемы, и это вовсе не король, не его продажные гвардейские шавки, не наркобизнес, не бандиты на улице, не мафия и не неблагополучные госслужащие, а лишь одна опаснейшая болезнь — «багровая лихорадка».

Не я один ей болен, другие дорогие мне люди тоже больны. Только лишь сейчас я задумался о том, что даже сотрудники «Спектра» не смогли избежать той участи, что нам уготовала судьба. Хорнет слишком инициативна, ее действия порой куда радикальнее моих — третья стадия. Мисато возомнила себя величайшим инженером, что достоин куда большего, чем все остальные, и при этом делает огромные успехи — третья стадия. Юмико решила, что все беды города лежат исключительно на совести короля, и отказывается принимать контраргументы, готовясь вершить переворот — минимум вторая. Амелия твердо убеждена в своей неполноценности — минимум вторая. Лаффи думает исключительно обо мне и отвергает всех остальных — минимум вторая. Ринна в погоне за местью после смерти мужа стала кровожадной машиной смерти — третья. Нао готова пойти на что угодно, лишь бы отомстить отцу — третья. Итачи любит детей настолько, что не считает, будто в целом мире есть что-то важнее — минимум вторая. Эхо слишком замкнута в себе и испытывает сложности в общении — минимум первая. Хомура готова пролить любую кровь ради блага Трущоб — третья.

Но больше всего меня пугает Илия Кишин — он очень многое скрывает, имеет крайне радикальную позицию волка-одиночки, готов убить любого, кто встанет на пути, даже собственного друга, если взгляды вдруг разойдутся, а ко всему этому добавляются наши с ним и Луной разговоры о воображении человека и о безумии Илии в прошлом — третья запущенная стадия?

Не знаю, можно ли отнести сюда Войд, но если бы она в самом деле была больна, то этого гуманоида можно было бы причислить к истинно безумной — четвертая стадия.

Нельзя и обойти стороной наших врагов: Хандзо всегда думал, что миром правит сила, и, чтобы выжить, нужно расти, пожирая людей — третья, и умер он, скорее всего, уже будучи на четвертой. Калипсо имеет странную привычку прятать брань за красивыми речами — минимум вторая. Сальвадор обладает непробиваемыми принципами, служит только искусству и крайне радикально относится к судьбам обреченных людей — третья запущенная или даже четвертая.

Не знаю, какую именно позицию имеет Котай, но теперь я опасаюсь, что он может быть крайне опасен, если его стадия находится хотя бы на третьем пункте.

Да даже мои собственные родители всегда боялись меня только лишь потому, что были больны, потому вопрос о том, можно ли осуждать их за то, как они со мной поступили, находится под сомнением.

Конечно, пока ничего не доказано, я не могу делать поспешные выводы, но теперь, начиная с этого дня, я по-настоящему напуган. Если все мы так больны, если каждый больной человек рано или поздно умрет не своей смертью в литрах крови — Гармония обречена утонуть в безумии.

Откуда же взялась эта «багровая лихорадка»? Почему все мы ей болеем и почему до сих пор нет никакого лекарства, способного избавить народ Гармонии от неизбежных страданий?

Теперь мне по-настоящему страшно.

Я очень…боюсь…