Клинок Гармонии (СИ)

Глава 58: Похоронный вальс

Часы едва пробили полдень, улицы наполнились яркой жизнью середины воскресного дня, в который детвора всегда беззаботно выбегает из домов на прогулку, пока их родители отдыхают после продолжительной рабочей недели. Лишь легкий холодок, пробирающий все тело из-за пасмурной и ветреной погоды, не дает по-настоящему впитать атмосферу выходных, однако детей непогодой не остановишь. Я чувствую себя тем же ребенком, как и много лет назад, словно в том периоде жизни, когда ничто не могло нарушить планы. Разница лишь в тогдашних и нынешних чувствах, и могу с точностью сказать, что сегодня преобладает лишь исключительная ярость.

Пока люди занимаются своими делами и отводят мирскую суету на второй план, пока мои друзья ютятся в компании друг друга в тесном богатеньком домике, я с четким осознанием исхода сегодняшнего дня ступаю навстречу врагу, который играючи отнял жизнь у моей прекрасной подруги. Ноги ступают без задней мысли, ничто не пытается меня остановить, никто не препятствует мести, напротив, все знают, что в мире достаточно людей, без которых всем было бы лучше.

Капли крови стекают по рукам, капая с локтей на чистую землю, слезы то ли дело хотят вырваться наружу, но даже они не бесконечны, ибо иссыхают вместе с внутренним миром человека. Я черствею, теряю эмпатию, забывая, каково это, иметь те же чувства и эмоции, как у других людей. С того самого дня, как умерла Лаффи, я сильно выгорел, из-за чего могу лишь имитировать прежние переживания, ведь то, что раньше было слезами горечи, сегодня стало жаждой крови.

— Знакомое лицо, — неуместно протянул Илия, глядя на меня исподлобья.

— Ты знаешь, почему я так выгляжу, — прошипел я, слегка соскалив зубы.

Противиться помощи было бы глупо с моей стороны, потому ради достижения успеха пришлось взять с собой Кишина. Что бы там не произошло, он мог бы быть полезен, вне зависимости от сложившейся ситуации.

Через некоторое время бесконечной ходьбы по Академическому району мы наконец остановились. Эта прогулка выдалась безопасной лишь благодаря Эдварду, который организовал крупные рейды в других районах, ограничив число и значимость патрулей по дороге к нашей цели — и вот, она достигнута.

— Церковь Святого Иоанна, — протянул я, вглядываясь в табличку на входе. — Если все так, как сказал Айс, боюсь представить, что ждет Камыша после смерти за его проделки в священном месте.

В самом деле, перед нами находилась церковь, расположившаяся внутри одного из жилых зданий, заняв, разумеется, большую его часть. Именно здесь каждое воскресенье гнусный гвардеец утолял жажду оступившихся на жизненном пути бедолаг, которые вместо Преподобного избрали не самого лучшего наставника. Впрочем, Отец тоже не отличался боязнью к Богу, отчего самовольно участвовал в каждой денежной операции, проводимой напарником, отстегивая свою часть доли за предоставленную торговую площадку — самое настоящее богохульство.

— И как таких людей мир носит, — пробормотал под нос я.

— Это доказывает то, что Богам либо чужды наши судьбы, либо мы веруем не в тех Богов, — снова подхватил Илия. — Не имею права сомневаться в чужой вере, однако полагаю, что католики сильно заблуждаются.

— В кого же ты веришь, раз говоришь такие вещи? — нахмурившись, проговорил я.

— Это имя нельзя произносить вслух — простой человек не сможет, — отмахнулся Илия. — Забудь, у нас есть дела поважнее.

— Ты прав, — согласился я, — вперед.

Отворив двери церкви, мы оказались в притворе, однако это место слегка отличалось от того, что я видел у Сальвадора. Пусть у старика все было завалено хламом и на многих вещах лежал плотный слой пыли, та церковь не выглядела столь мрачно, как эта. Кругом царила поистине гнетущая атмосфера, свет еле просачивался через щели и падал откуда-то с потолка. Внутри оказалось неожиданно холодно, словно зашел в какой-то склеп, а не в католическую церковь. Сам же притвор оказался довольно пустым, словно не использовался уже много лет, потому мы, недолго думая, распахнули двери в средний зал.

Едва преграда отворилась, навстречу сию секунду устремился почти что сбивающий с ног поток свежего воздуха. Впереди раскрывался вид на огромный зал, вдоль которого до самого алтаря расположились бесконечные пустые лавочки для посетителей, всюду по краям мелькали высокие колонны, растянувшиеся по всему периметру зала. Вдали комнаты на фоне большого резного креста виднелись две фигуры, активно переговаривающиеся между собой. Первого легко было узнать — это священник, о чем говорит его примечательное черное церковное облачение. По виду он мало чем отличался от других стариков: такой же седой, полулысый и сутулый, потому второй привлек куда больше внимания. Рядом со священником стоял некто молодой и высокий со светлыми, практически пепельными волосами, на теле его виднелся строгий костюм: рубашка, галстук, брюки, жилетка, туфли — словно на важную конференцию собрался. Поверх всего этого находилась темно-синяя накидка, под которой хорошо скрывалась плечная кобура. Аналогичные находились и на обоих бедрах, будучи больше и заметнее невооруженным взглядом. Никаких сомнений — перед нами находится тот самый Камиль Шевцов.

— Посетители! — выкрикнул он, завидев нас и подозвав поближе.

Еле сдерживая себя, я зашагал навстречу, пока мы не оказались на том месте, где заканчиваются ряды лавочек.

— Надо же! — вновь заговорил Камиль. — Это же Тайкон и мистер Кишин! Какая честь встретиться с вами лично.

— Долой треп! — оборвал я, оскалив зубы в порыве внезапно нахлынувшей ненависти. — Говори, это ты убил Лаффи?

— Ну чего же ты, Ашидо, не нужно кричать, — с насмешкой пробормотал Шевцов, после чего неожиданно схватился за рацию и принялся в нее лепетать. — Тайкон, церковь Святого Иоанна, запрашиваю поддержку, Шевцов.

— Не стоит, — с грозным видом прервал я, показав ублюдку то, что полностью подрывает его планы, — тебе не пробиться.

— Как подло, — протянул Камыш, завидев в моей правой руке глушилку, которую я тотчас передал Илии для сохранности.

С первых же секунд диалога этот человек дал понять, что не питает к нам никакого уважения и с радостью разделался бы с обоими. Меня могло бы это задеть, если бы я пришел не за одним единственным ответом на вопрос, мучающий по сей день.

— Спрашиваю еще раз, Камыш, — исполняясь ненависти, исподлобья прорычал я. — Это ты убил Лаффи?

— Может и да, а может и нет, — усмехнулся он, — я не запоминаю тех, в кого стреляю. У мишеней нет чувств, не говоря уже о личности.

— Во что вы опять ввязались? — вдруг заговорил священник, произнося слова глухо, словно с трудом. — У нас неприятности?

Этот ублюдок играется со мной, не испытывает страха или раскаяния, только бормочет о своем и насмехается, подобно Хандзо, но я глубоко сомневаюсь, что за этими насмешками кроется что-то более глубокое и непонятное, напротив, Камыш не похож на того, кто умеет фальшивить, ведь даже сейчас его голубые глаза выдают азарт, которым он питается, выводя меня из себя.

— Раз такие пироги, — вновь заговорил Камыш, после чего неожиданно для всех выхватил из кобуры на правом бедре свое оружие и, выдержав небольшую паузу на то, чтобы вздернуть рычаг затвора, выстрелил в голову священнику, — ты мне больше не нужен.

— Нет! — выкрикнул я, наблюдая за тем, как в сопровождении застывшей в воздухе лужи крови тело некогда живого священника падает на пол.

— Упс! — тотчас воскликнул Шевцов. — Единственный свидетель только что умер — какая жалость!

— Ублюдок! — сию секунду завелся я. — У меня уже достаточно поводов убить тебя!

— Кишка не тонка? — снова презрительно усмехнулся Камыш.

Сомнений быть не могло, именно он убил Лаффи. Это презрительное отношение к людям, безразличие к чужим судьбам и отсутствие понятия ценности человеческой жизни в совокупности образуют собой Камыша. Он из тех людей, кто творит зло намеренно, прекрасно различая грань между дозволенным и недозволенным, и это его забавляет. Наконец-то месть за отнятое будущее Лаффи свершится…

— Илия, — зарычал я, — что бы ни случилось, ни в коем случае не вмешивайся.

— Уверен? — с долей сомнения протянул Илия.

— Это мой бой и моя месть, поклянись честью, что не вмешаешься, пока мое сердце бьется — если оно остановится, считай, ты сдержал обещание.

— Тогда, докажи, что это не пустые слова, — одобрительно кивнул Илия. — Клянусь честью, я не буду вмешиваться.

Илия остался позади в объятиях пыльных лавочек. В моих глазах засиял огонек, нога твердо ступила навстречу противнику, катана сжалась в тесных объятиях грубых мозолистых ладоней. Каждая секунда предвкушения заставляла меня чувствовать себя… странно, словно происходит что-то такое, чего не должно происходить, но мне становилось… легче.

— Посмотри на себя, — рассмеялся Камыш, — думаешь у тебя есть шансы? Ты ничего не мне не сделаешь без рогатого!

— Умри! — сию секунду прокричал я, сделав стремительный выпад с места, преодолев за мгновение несколько метров и замахнувшись на цель.

Едва «Нами» материализовалась и устремилась навстречу шее, лезвие с тяжестью врезалось в металлическую часть дробовика Камыша, который, воспользовавшись моей первой ошибкой, перенаправил удар в другую сторону. Я хотел было восстановиться после удара, но не успело лезвие соскользнуть с длинного дула, как я почувствовал резкую боль в левой ноге — Камыш выстрелил из второго дробовика, вынув его в тот момент, когда успешно парировал атаку. Бой только начался, а я уже был пойман на ошибке и лишился левой ноги почти по колено, в то время как Камыш нашел для себя окно, позволившее отскочить в сторону и занять более выгодную позицию, что он и сделал, предварительно кинув в пол какую-то банку, из которой мигом хлынула тонна непонятного непроглядного вещества, похожего на то, что содержится в дымовых гранатах.

Очевидно, ему нужно было выдерживать дистанцию между нами, не подпуская меня на расстояние прямого удара, однако вблизи у него было значительно больше преимущества за счет разрушительности атак. Эти чертовы дробовики не оставляли ни шанса сблизиться с оппонентом и не подставиться под атаку.

— Что такое, Ашидо? — послышался смех откуда-то с неизвестного направления, звуча со всех сторон одинаково. — Ты, кажется, собирался отрубить мне голову.

— Не думай, что можешь спрятаться от меня в дыму! — вскрикнул я, озираясь по сторонам в поисках источника звука.

— Я уже это сделал, — вновь рассмеялся Камыш. — Погляди на себя, бой только начался, а ты уже уселся на месте, лишившись ноги и единственного преимущества.

В этот момент я подумал о сонаре, потому сразу воспользовался одной из самых полезных способностей на сегодняшний день, однако дальность его оказалось ограниченной из-за того, что часть энергии уходила на залечивание ноги.

— Нет, — вдруг прозвучал в голове голос разума, — он хочет, чтобы я его искал, хочет, чтобы я атаковал, забыл об обороне.

С этой мыслью сонар тотчас оборвался, а я прибегнул к одной из своих давнейших техник, пользоваться которой в полной мере приходилось нечасто — сейчас самое время. Глубоко вдохнув и сконцентрировавшись, я выпустил вокруг себя некоторую часть внутреннего энтропиума в форме купола, закрывающего со всех сторон.

— Сконцентрируйся, Ашидо, — приговаривал я у себя в голове. — Сейчас нельзя действовать спонтанно, нужно обдумывать каждый шаг. Треть энергии на защиту, треть на лечение и еще треть для возможности сменить позицию.

В моем положении все казалось действительно безнадежным: один я посреди непроглядного дыма, сижу в критически уязвимом положении, оперевшись на одну ногу, пока вторая восстанавливается, не зная о том, где мой противник и в какой момент тот атакует. Эта ситуация поистине сильно щекотала нервишки, однако сдаться или принять судьбу, уготованную врагом, могло бы расцениваться как истинная бесчестная слабость.

— Бам! — послышался вскрик в тишине, следом за которым последовал хлопок.

Сразу после я резко почувствовал на себе ощущение вторжения, словно что-то преодолевает выставленный мной барьер, стремительно двигаясь навстречу. Тело зашевелилось само, руки потащили за собой тяжелую катану, пока в один момент, развернувшись практически полностью, я не отбил пулю, что с бешеной силой врезалась в лезвие меча и отлетела в сторону, спася мой мыслительный центр от неминуемой гибели. Да, я только что отразил пулю, летящую в голову, вспомнив тренировки тех времен, когда орден боялся пуль больше, чем кого-либо другого. Выстроить защиту оказалось правильным решением, ведь если бы я попытался найти Камыша в дыму, этот выстрел мог стать смертельным.

— Ого, — вновь послышался голос в дыму, — немногим удавалось провернуть подобное.

— Впечатлен? — фыркнул я.

— Нисколько, — столь же безразлично фыркнул Камыш. — С этого момента форы не будет.

— Фора? — оторопел я. — А разве она была?

В этот миг Камыш полностью затих, затерялся в дыму настолько, что не было слышно ни звука, кроме звона падающих на пол жетонов метро, бросаемых им ради отвлечения. Пусть моя нога практически залечилась, оставаться в том же положении было критически опасно, даже если все силы уходят на защиту. По мере того, как я в состоянии полной концентрации оборонялся, прозвучали еще несколько выстрелов, каждый из которых был успешно парирован, кроме последнего. Если до этого момента пули были монолитными и легко парировались, эта оказалась дробью, многие шарики которой достигли своей цели и ранили меня в грудь, плечи, руки, шею и даже голову. Если бы выстрел был произведен вблизи, все могло закончиться плачевно, однако расстояние нивелировало всю разрушительную мощь дроби, что говорило о том, что Камыш без риска для жизни проверил теорию о том, чем меня можно задеть — хитрый ублюдок.

Раны быстро восстановились, а вместе с тем и нога полностью залечилась — можно было перейти в нападение. В голову сразу пришла мысль о том, что Камыш ожидает любую прямую атаку, потому нужно не только найти его в дыму, но и выбрать абсолютно неожиданный угол атаки, чтобы не подставиться под выстрел.

— Игры кончились, — прошипел я, запустив сонар, не забыв о концентрации на защите.

Пара мгновений и в поле зрения показалась фигура, скрывающаяся за колонной — в этот момент Камыш пополнял боезапас. Быстро закончив дело, он равноускорено пустился на противоположную сторону алтаря, не издавая ни звука, однако теперь я отлично его видел и мог напасть в любой момент, если бы внезапно подувший ветер не вынудил действовать быстрее. Дым рассеивался, мое единственное преимущество утекало, потому я, недолго думая, приготовился атаковать и лишь выжидал удобный момент, который практически сразу представился. Прозвучал выстрел — это снова была дробь, однако на этот раз расстояние между нами оказалось меньшим. Исходя из прошлого опыта, блокировать это не было смысла, потому я тотчас прибегнул к телепортации, устремившись наверх в тот же момент, как поле защиты зафиксировало прошедшую через него дробь.

Думать приходилось быстро, к тому же фигура Камыша вышла из поля зрения внутри сонара, стоило мне подняться повыше, потому видеть ее я мог лишь по очертаниям, появляющимся среди рассеивающегося дыма.

— Вот он — шанс, — подумал я, выждав момент.

Притянувшись к стене крюком, я уткнулся ногами в твердую колонну, а затем что есть мочи оттолкнулся навстречу цели, готовясь атаковать. Эта атака должна была оказаться неожиданной, но при должной реакции ее все еще можно было заблокировать, потому я решил сразу лишить Камыша этой возможности.

— Сечение! — прокричал я где-то у себя в голове, лишь бы не выдать атаку.

Расстояние уменьшалось, последовал замах, и дым за пару мгновений до сближения рассеялся, заставив мое сердце вздрогнуть от той картины, которую пришлось увидеть, ведь едва серый тон сполз с фигуры Шевцова, перед моим лицом показалось дуло дробовика, направленное прямо наперерез атаке. Он улыбался, но словно не от того, что поймал меня, а от того, что заранее знал, как я поступлю…

— Нужно увернуться! — подумал я в этот момент. — Нет, нужно парировать! Если закрыть дуло, дробь не успеет разлететься до неблокируемого состояния!

Последовав спонтанной мысли, я оборвал действие «сечения», вывернув катану так, чтобы заблокировать как можно больше дробинок, но не успел — прогремел выстрел, тяжелые металлические шарики разлетелись в стороны, и лишь пара из них столкнулась с лезвием катаны, в то время как другие с тяжестью врезались в мою грудь… прямое попадание. Те же чувства, что и тогда, на мосту: звуки трескающихся ребер, хлюпанье разрывающихся органов, разлетающаяся всюду кровь…

Едва дробь коснулась моего тела, Камыш отпрыгнул в сторону, и я, вдобавок к первой травме, врезался в твердый пол, оказавшись в таком состоянии, в котором при всем желании не смог бы сопротивляться, а вдобавок ко всему рядом рухнули куски стекла, упав сверху от того, что некоторые дробинки разбили окна на потолке. Некоторые воткнулись в меня, некоторые разбились об пол, усыпав все вокруг маленькой стеклянной крошкой.

— Как предсказуемо, — ухмыльнулся Камыш, подойдя ко мне вплотную, словно насмехаясь над теми крупицами гордости, которые у меня остались.

Я все еще мог нанести удар, все еще мог собраться с силами, но Шевцов пошел на опережение, вонзив нож в мою правую ладонь, держащую катану. Пронзительный вопль разлетелся по церкви, и тем сильнее он становился, чем больше Камыш шевелил лезвием, разрывая ткани ладони как можно сильнее. Тело и без того болело, шарики сдавливали органы изнутри, кровь в огромных количествах выливалась наружу — настолько сильно, что уже через полминуты я лежал в луже.

— Больно, хах? — снова усмехнулся он, словно только глумиться над всем людским горазд. — Это результат твоих ошибок, Ашидо. Ты слишком шумный, да и гибкости на поле боя не хватает. Мой совет мог бы пойти на пользу, но твоя жизнь закончится здесь, возможно, мучительно, а, может, в момент — зависит от моего настроения, а оно у меня сегодня игривое.

Достав что-то похожее на пистолет из плечевой кобуры, Камыш зашевелился, прикурив сигарету и усевшись так, чтобы моя раненая рука оказалась зажатой, а на здоровой тот задрал рукав. В какой-то момент я почувствовал на предплечье легкую колкость, и только когда Шевцов закончил свою нелепую процедуру, я догадался, что это была игла.

Пару мгновений спустя, меня настигло нечто непонятное: боль ушла, мышцы расслабились, в глазах все мигом помутнело, словно я ощутил на себе приближение смерти, но это было чем-то иным, чем-то непохожим на то состояние, которое я испытывал в самом начале своего пути убийцы. Мой мозг переставал думать, восприятие затупилось настолько, что я с трудом понимал, вытекает ли моя кровь наружу, залечивается ли тело, двигаются ли конечности… Следом за всеми этими странными ощущениями нахлынула резкая волна приятных — настолько приятных, что я тотчас позабыл о том, где сейчас нахожусь и какая цель предо мной стоит. Было крайне тяжело думать и осмысливать, быстрое и нестабильное дыхание громом отдавалось в ушах, пульсации сердца стали слышны со всех сторон и так глубоко, словно я вернулся в утробу матери.

— Что происходит? — подумал я в этот момент. — Что он вколол мне? Яд?

Сконцентрироваться не получалось, сколько бы я не уделял внимания ранам, мозг быстро переключался на что-то другое, на любую мимолетную мелочь, будь то мысль или фрагмент из реальности.

— Теперь ты полностью обезврежен, — спокойно и без насмешек проговорил Камыш.

— Ч-ч-что… т-ты…

— Ты такой жалкий, Ашидо, — оборвал Камыш, широко улыбнувшись мне прямо в лицо. — Стоило иметь в виду, что меня не просто так зовут палачом для шепотов, прежде чем идти на схватку. Ты недооценил противника и оказался аутсайдером, а я просто завалил свою очередную жертву. Глупый ребенок, возомнивший себя героем… И это все, на что способен глава «Спектра»? А что из себя тогда представляют остальные, если ты такой слабый?

— Ч-ч-что…

— Что-что? — глумительно воскликнул Камиль. — Хочешь знать, что было в ампуле? Героин.

Мне с трудом удавалось воспринимать то, что говорит Камыш, но я все равно четко различал ключевые слова, услышав среди них и причину моей слабости.

— Жизнь такая сложна штука, да, Ашидо? — ухмыльнулся он. — Она ускользает тем быстрее, чем сильнее ты хватаешься за нее. Это нормально, ведь каждый об этом знает, однако есть люди, подобные тебе, которые сражаются за свои жизни, теряя их раньше, чем могли потерять, если бы не вставали на этот путь. До скольки ты мог бы дожить, как думаешь? До тридцати точно, а если бы был покладистым или хитрым — до самой старости мог дотянуть. Что с тобой не так? Почему ты барахтаешься, даже будучи в пасти у зверя? Как ты умудряешься держаться на плаву, когда все вокруг пытаются тебя утопить?

Сказав это, Камыш поднялся с места и уставился на ожидающего в стороне Илию.

— Ты все еще не собираешься помогать другу?

— Я поклялся честью, что не вмешаюсь, пока Ашидо еще дышит, — однозначно ответил Илия.

— Честь, хах, — усмехнулся Камыш. — Все вы тут такие честные, и никто даже не подозревает, как сильно эти пустые идеалы тянут вниз.

— Бесчестному выродку не понять, каково это, иметь говорящее имя, — фыркнул Кишин.

— Никакой свободы, Кишин, — вздохнул Шевцов. — Ты обременен своей честью, как и Ашидо своей тупостью. Думаешь, ты не будешь однажды вот так бессильно барахтаться на полу в луже собственной крови?

— Кто знает, может и да, а может и нет, одно я знаю точно — если сердце Ашидо остановится, ты лишишься головы меньше, чем за секунду.

— Ашидо уже не смог, пусть даже если сильно хотел, его смерть — дело времени. Не думаешь, что уже пора бы навредить мне?

— Мне и не придется, — ухмыльнулся Илия.

— Я бы не был так уверен.

— Ашидо, — Илия внезапно окликнул меня, малость приведя в чувства, — вспомни, зачем ты сюда пришел и ради чего сражаешься. Этот человек убил Лаффи, твою драгоценную и любимую подругу, самым бесчеловечным образом осквернив ее тело. Ты собираешься вот так просто с этим смириться?

— Ах, точно, — внезапно залепетал Камыш, — твоя подружка…

— Борись, Ашидо, не опускай руки, — продолжал приговаривать Илия. — У тебя в крови всего лишь крупицы вещества, всего лишь вторженец, подобный вирусу, которого можно изгнать.

Слова Илии доносились до меня обрывками, но я понимал, о чем он говорит и что пытается до меня донести, но как же быть? Что я могу против наркотиков? Они полностью парализовали не только тело, но и мозг, оставили меня без шансов на спасение, и в этот момент я ощутил реальное отчаяние от того, что призвал Илию не вмешиваться. Я боюсь умереть… Мне нельзя умирать в такой ответственный период… Нет! Мне нельзя умирать потому, что я хочу жить, хочу дойти до конца и отомстить за Лаффи!

— Как, говоришь, ее там звали? — продолжил глумиться Камыш. — Лаффи? Та беловолосая девчонка с упругой задницей? Ох, не завидую тебе, если ты не успел поиметь ее при жизни… Хотя перед смертью она вела себя как самое настоящее бревно — не удосужилась даже двинуться.

— Ашидо, не позволяй ему выливать эту грязь! Соберись! — громко прокричал Илия.

— Мои дела доставляют мне удовольствие, Ашидо, — вновь широко улыбнулся Камыш, глядя мне в глаза, стеклянный взгляд которых тупился лишь в одну точку. — Для меня не существует морали, у меня нет человеческой души, а лишь та, которая существует ради того, чтобы грешить. Я не боюсь умереть, если умру в удовольствии, а твоя глупая и полуживая рожа, старающаяся смириться с происходящим, заставляет меня трепетать! Может, я и был когда-то таким же, но никто из нас не способен взлететь, не попробовав при жизни пройтись. Это и значит быть свободным — позволять себе то, чего не могут позволить другие. Если я хочу нажать на курок — я нажму на него, в этом и заключается принципиальная разница между той свободой, которую может позволить себе каждый, и тем, за что борешься ты. Ты жалок, Ашидо, простой тупорылый мальчишка с задатками шепота, которого уделал простой человек со стволом. Мне тошно от одной только мысли о том, что ты хотел бросить вызов королю, которого даже я боюсь — дядя Камиль только что избавил тебя от грандиозного позора.

Хватит! Я больше не могу это слушать! Каждое слово Камыша раздается в голове громом, выводит меня из себя и заставляет сгорать от ненависти, однако, именно это меня отрезвляет. Как и сказал Илия, героин — всего лишь вторженец, которого можно изгнать. Пусть мне это и не дастся так легко, я просто обязан попытаться, чтобы заставить Камыша заплатить за все, что он сделал раньше, и за все, что было сказано сегодня. Сконцентрируйся, Ашидо!

— Ты мне кое-кого напоминаешь, — заговорил Илия, чем успешно отвлек на себя Шевцова.

— Папочку? — ловко подколол его Камыш.

— Именно, — спокойно ответил Илия. — Он был таким же отребьем, но в отличие от тебя, у него были твердые убеждения и честь.

Давай, Ашидо! Илия старается выиграть тебе время, сконцентрируйся! Попадая в вену, героин направляется к мозгу, где поглощается, вызывая те ощущения, которые я сейчас испытываю — нужно вывести его! Но как мне это сделать? На ум приходит только вариант через кровь, однако те дыры, которые сделал во мне Камыш, совсем не подходят — придется все делать самому.

Нащупав на полу кусок стекла, я несобранными и дрожащими движениями приблизил стекло к горлу. Собрав все силы и волю в одном месте, я что есть мочи надавил острым концом на часть шеи, где находилась яремная вена — самый эффективный способ вывести героин.

— Гляди-ка! — воскликнул Камыш. — Твой дружок не выдержал и решил покончить с собой! Подумать только, взял яйца в кулак только ради того, чтобы перерезать сонную артерию!

Смейся, ублюдок. Пусть все выглядит так, будто я стараюсь убить себя, но в реальности в пределах этого здания до конца дня умрет только один человек — это будешь ты, Камыш. Вся энергия в теле наконец снова стала мне подчиняться, пусть и с натяжкой. Я не знал состава героина, не знал, на что он распадается и как усваивается, но я знал, что умнее меня в этом теле может быть только энтропиум, потому собрал его в голове и сконцентрировался на мысли, что в мозге находится что-то инородное. Как и предполагалось, ощущение реальности постепенно возвращалось, умиротворение растворялось, покой отходил на второй план, пока в один момент я не почувствовал, что полностью отрезвился.

Недолго думая, я перенаправил выделенную энергию от мозга к заранее надрезанной яремной вене, представив, как эта гадость выходит наружу вместе с остальной кровью, а следом за этим с немного меньшей концентрацией очистил всю систему кровообращения от остатков. Ощущая то, как героин с тяжестью и излишней вязкостью выходит из моей шеи, я стал обдумывать следующие шаги действий.

Камыш сейчас думает, что я умираю, что я беспомощен и не могу ничего предпринять, потому любая атака окажется неожиданной, если правильно выбрать момент, однако, чтобы этот момент представился, нужно продолжать имитировать состояние под дозой, а также ограничить лечение ран — залечить только внутренние, оставив наружные сиять голубыми сгустками ровно так же, как было до этого. Когда я нападу, он может оказаться готовым к атаке и отразит ее, или чего хуже — произведет выстрел и попадет. Насколько я заметил, Камыш еще ни разу не промахнулся, потому рассчитывать на уворот и парирование не стоит. Что же делать? А что если…

— Он уже не дышит, Кишин, — вдруг заговорил Камыш. — Засранец отдал свою жизнь ни за что, а ты продолжаешь стоять на месте, как вкопанный.

— И? — невозмутимо ответил Илия.

— Что и? Если я прямо сейчас засажу тебе пулю в голову, ты даже с места не сдвинешься? — сказав это, Камиль направил на Илию ствол.

— Сейчас! — подумал я, тотчас соскочив с места.

Не скажу, что было легко подняться на ноги: острая боль от недолеченных органов, несобранность от послевкусия героина. Все это давило на меня, но было не в силах остановить, ведь я уже твердо решил убить гнусного гвардейца, и ничто отныне меня не остановит — никаких ошибок, никакой пощады.

Бросившись навстречу Камышу, я сделал замах катаной, наплевав на боль от дыры в кисти. Не успев настигнуть врага, я уже допустил ошибку, но сделал я это нарочно, не помешав себе застать его врасплох. Даже не успев обернуться, Камиль уже попытался блокировать удар, и почти смог, однако лезвие все же настигло его, перерубив мышцы правого плеча до костей и соскользнув вниз.

— Тварь! — все, что успел в тот момент выкрикнуть Камыш, прежде чем отпрыгнуть в сторону.

Он планировал набрать расстояние и снова заработать преимущество, но я не мог ему этого позволить, потому следовал за каждым шагом, продолжая производить атаки. Лезвие «Нами» летало из стороны в сторону, Камыш безуспешно старался уйти или заблокировать удары, но они то ли дело настигали его, нанося небольшие, но множественные увечья, пока в один момент я не решил, что пора с ним кончать.

— Куда? — воскликнул я во время очередного его уворота, поймав танцора за ногу «крюком».

Очевидно, он тотчас упал на живот, а я сразу же бросился с мечом на него сверху, но промахнулся, дав возможность Камышу перевернуться и совершить выстрел левой рукой, который пришелся мне в нижнюю часть живота. Как и предполагалось, ударная сила дробовика отбросила меня назад, а Шевцов в это время воспользовался неразберихой и набрал приличное расстояние между нами, встав в непосредственной близости к алтарю.

Пусть мне и было очень больно, тело само поднялось на ноги, а благодаря усиленной концентрации раны залечивались куда быстрее обычного, потому я без особого труда залечил не только старые, но и новые увечья.

— Я не сомневался в тебе, Ашидо, — улыбнулся Илия.

— А я верил в тебя, Илия, — столь же широко улыбнулся я, вполоборота взглянув на него. — Спасибо, что не бросил меня и не предал своего обещания.

— Будешь должен.

Да, именно благодаря Илии я нашел в себе силы бороться. Дело за малым.

— Сучий ты выродок, Такаги, — залепетал Камыш, крича с расстояния около пятнадцати метров. — Я-то думал, что ты уже скопытился, а вся эта показуха была только ради того, чтобы напасть исподтишка.

— Только не говори мне, что я застал тебя врасплох, — ухмыльнулся я.

— Должен признаться, ты первый, кто смог так быстро оправиться от героина — обычно мои жертвы умирали до наступления такой возможности.

— Я — не они, и не умру до тех пор, пока не достигну своей мечты. Я хочу жить и не могу вот так просто умереть. С этого момента ошибок больше не будет — следующий мой удар станет последним для тебя, Камыш.

— Тоже самое могу сказать и тебе, Такаги — следующее мое попадание будет в голову. Да начнется же похоронный вальс!

— Давай потанцуем!

Прокричав это, я бросился на сближение с врагом, но на этот раз наперед знал все его шаги. Камиль носил в кобурах два дробовика: правый был заряжен слагами, левый дробью. Я сделал вывод об этом, когда заметил, что вдаль он стрелял из правой руки, а вблизи использовал левую, однако то ли дело перебрасывал их из рук в руки в зависимости от ситуации, однако сути это не меняет — он правша. В момент моего нападения с высоты он выстрелил дробью из правой руки, поскольку не собирался промахиваться, а последний выстрел совершил дробью из левой, поскольку я был достаточно близко и не было ни смысла, ни времени менять их местами. Отсюда следует вывод, что Камиль рассчитывает преимущественно на правую руку в критических ситуациях — как сейчас. Он попытается убить меня, выстрелив именно из правой руки.

С этой мыслью я продолжил свое наступление, и в этот момент начали раздаваться выстрелы — Камыш стрелял слагами из левой руки. Первая пуля пролетела мимо, а вторую я успешно отразил — моя защита против одиночных целей совершенна. Третий выстрел также был успешно парирован, как четвертый и пятый, а следом за ними уже не оставалось времени на последующие — мы сблизились на расстояние двух метров.

Адреналин сделал свое, и Камыш, даже будучи серьезно раненым в плечо, собрал все силы в одном месте, смог нацелится правой рукой мне на голову. С самого начала в его планы входило подпустить меня поближе, чтобы сделать один единственный выстрел из ведущей руки, в котором он мог быть полностью уверен, который точно настиг бы меня, а все остальные выстрелы из левой руки были лишь для отвлечения внимания. Сейчас все время вокруг словно замерло, две фигуры застыли в положении, ожидающем смертельного удара.

С одной стороны, дуло дробовика практически утыкалось мне в голову — с такого расстояния дробь могла бы гарантировано разорвать мозг в клочья и оставить тело без возможности залечиться. Простыми словами, через мгновение я могу полностью умереть, что касается и Камыша. Он замер в одной позе, не желая сдвинуться ни на миллиметр, ведь этот человек настолько уверен в своих силах и способностях, что не имеет ни намека на заднюю мысль — он не собирался отступать с самого начала. С другой же стороны находится лезвие моей катаны — «Нами» в положении колющего удара меньше чем через секунду вонзится Камышу куда-то в область лица. Я выбрал именно колющий удар потому, что он намного быстрее настигнет цель, и у него не будет возможности отразить его.

Именно в этот миг решались наши судьбы, и только лишь с осознанием того, что все уже случилось, судьба избрала победителя. Прозвучал выстрел, за которым последовало нелепое предсмертное кряхтение проигравшего. Что же произошло? Кто победил? Я скажу вам — тот, кто заранее знал, как будет действовать противник.

Лезвие «Нами» столкнулось с челюстью гвардейца, выбило несколько зубов, а затем вошло глубоко в полость рта, показавшись снаружи уже на тыльной стороне шеи, вонзившись внутрь по самую гарду. А какой же вред причинил выстрел? Не знаю — он прошел мимо. Это произошло только потому, что я прекрасно знал, что планирует Камыш. С самого начала он отвлекал меня слаговыми выстрелами издали, используя левую руку, чтобы подпустить на фатально близкое расстояние. Он хотел закончить все выстрелом в голову, используя ту руку, в которой был уверен на 100 % — и у него почти получилось.

Камыш попал в мою ловушку — я заставил думать его, что все идет по плану, но в последний момент чутье гвардейца его подвело, выстрел не настиг жертву, а пролетел мимо, будучи парированным таким банальным явлением, как простая «бестелесность»…

— Это конец, Камыш, — соскалив зубы, проговорил я, глядя на то, как жалко он сейчас выглядит с мечом во рту, сидя на коленях в ногах у Христа. — Смотри на Кишина.

Сказав это, я схватил Шевцова за голову и силой принудил его взглянуть на Илию, лишь бы тот успел использовать на нем «шиирацу» до момента, когда Камиль умрет.

— Смотри в глаза, — приговаривал я, стараясь держать под контролем нахлынувшие садистские мысли.

По прошествии нескольких секунд я снова повернул Камыша к себе, желая высказать ему кое-что перед смертью.

— Прими этот жест в знак искупления, Камиль. Мой клинок создан с целью принести в Гармонию мир, с целью пролить кровь моих врагов и заставить их заплатить за все, что они совершили при жизни. Ты убил не только мою любимую подругу, но и множество других невинных людей, включая священника. Ты разрушил множество судеб, лишил многих граждан будущего и все это время оставался безнаказанным. Не испытывал угрызений совести, ни секунды не сомневался в своих убеждениях, продолжая бесчинствовать, но, как и бывает всегда, кара настигла тебя.

Даже сейчас я не видел в его глазах раскаяния — он лишь глухо посмеивался в мою сторону, не в силах показать смешок снаружи из-за лезвия в глотке.

— Я, Ашидо Такаги, приговариваю тебя к смерти, — рука крепко обхватила рукоять, тело приняло стойку, — ТАК СГИНЬ ЖЕ!

Лезвие дернулось, его острые грани мигом рассекли мягкую плоть и хрупкие кости — верхняя часть головы оторвалась от тела и рухнула на пол, а следом за ней и само тело оказалось прижатым к земле. Я же не испытывал сожаления, глядя на дергающийся в конвульсиях торчащий из дыры в шее язык, не дрожал и не колебался, напротив, с самого момента, как нога перешагнула порог, я был нацелен только на одно — убить, каким бы жестоким образом не пришлось это делать. Лишь с холодом в сердце и безграничной ненавистью к врагу я мог сражаться, не озираясь на мелочи, не думая о прошлом, настоящем и будущем — я собирался убить, и ничего не должно было мне помешать.

Взглянув в отражение окровавленного меча, я мельком заметил по ту сторону красноглазого монстра, но эта картина быстро сползла, напомнив мне, что эта часть моей жизни осталась где-то в прошлом, а сейчас на месте Тайкона стоит устоявшийся образ голубоглазого Ашидо.

Такими маленькими шагами мы выкосим весь дворец, в конечном итоге добравшись и до самого короля, а там — будь, что будет.

— Идем домой, Илия, — с натянутой улыбкой на лице, произнес я, взглянув на Кишина, однако картина перед глазами оказалась нелицеприятной.

Он по-прежнему стоял на том же месте, но в отличие от прошлого образа, тот заметно побледнел и замер в одном положении. Его лицо выдавало то ли ужас, то ли ошеломление, однако ни то, ни то не предвещало ничего хорошего.

— Что такое? — опешил я. — Что ты увидел?

Услышав меня, Илия пришел в себя и довольно неожиданно бросился прочь, да так быстро, что я даже понять не успел, что он убегает.

— Стой! Куда же ты? — прокричал я вслед, но эти слова так и не настигли его.

Не знаю, что бы это могло значить, но, чтобы Илия вот так бесчувственно и молчаливо сбежал, не подав и намека на то, что видел и что осознал — не к добру это. Впрочем, у меня все равно нет сил его догонять — сам решит, что ему делать, не маленький ведь уже, а для того, чтобы объясниться, время всегда найдется.

Люди говорят, что месть — это блюдо, которое подается холодным, но также поговаривают, что месть не приносит упокоения. Не знаю, как там у других, а я, свершив ее и взяв на душу очередной грех, впервые за долгое время почувствовал себя так хорошо, как давно не чувствовал. Пусть тебя это и не вернет, Лаффи, я сделал то, что должен был, потому теперь ты можешь быть спокойна — твоя душа свободна.

Я сделал это для тебя, Лаффи, я убил его ради мести, принеся упокоение многим душам, которых он погубил.

Одно лишь беспокоит — неужели и мне придется однажды за все ответить?