Книга чародеяний

IX.

«Магия — такое же ремесло, несомненно требующее изначальной предрасположенности, но нуждающееся в дальнейшей шлифовке и огранке. Магия не может всего, но может многое, и это многое требует равной отдачи сил. К примеру, жизнь и смерть магии неподвластна: родиться можно лишь одним способом, умереть — многими, а вернуться из мира мёртвых нельзя никак».

Книга чародеяний, теоретические главы.

«P.S. Создать видимость возвращения позволяет призыв духов, но это сродни видению или сну».

***

— Нет.

— Да.

— Нет.

— А я полагаю, что да.

— Нет!

— Да, уверяю вас.

— Ну уж дудки! — плотный, крепко сбитый старик в дырявой шляпе сплюнул сквозь щербатые зубы. Плевок приземлился в дюйме от сапог Берингара. — Проваливайте отседова!

Переспорить Берингара было не проще, чем остановить грудью поезд или заставить водопад идти вверх. Следопыт подождал, пока его собеседник отплюётся и наругается всласть, после чего продолжил с прежней невозмутимостью:

— Как я уже говорил, участие безопасно для вас. Никаких мест, если пожелаете — никаких имён.

— Не может такая хрень быть безопасной! — возмутился старик и ткнул грязным пальцем в сторону писаря. — Вы посмотрите на него! До чего человека довели, а? Ироды!

— Вы правы, но слушайте внимательно: риск существует для нас, а не для вас. Разумеется, мы не отвечаем за ваших старых недоброжелателей или врагов, если таковые имеются, но всё, что связано с книгой, ляжет на наши плечи.

Милош демонстративно потёр плечо, будто показывая, куда именно что ляжет. В остальном же он откровенно скучал. Лаура с Арманом переживали, порываясь вставить слово, что до писаря — он действительно внушал большие опасения. Когда Адель увидела его впервые после шабаша, то поняла, что изменилась не она одна: господин писарь вернулся ещё более неживым, чем прежде. Теперь Берингару, чтобы сделать что-то не по инструкции, приходилось взрезать себе ладонь и проливать немного крови на печать, но это не самое страшное — писарь перестал спать. Совсем. Раньше Адель не обращала внимания на детали, но раньше и писарь спал, во всяком случае — ложился и закрывал глаза, следуя своему внутреннему расписанию. Теперь же он сидел, как сова-истукан, с широко распахнутыми глазами и смотрел в никуда, и так было каждую ночь.

— Ему вы так же говорили? — старик снова обратил взгляд на писаря. Тот, разумеется, не подал никаких признаков жизни, только поглядел на него равнодушно и моргнул. Тёмные круги под глазами пугали, но в целом писарь был вполне работоспособен, как назвал это Берингар: у него не дрожали руки, его не клонило в сон, он просто выполнял то, что положено. И всё. — Говорили же, а?

— Человек, на которого вы показываете, был осведомлён о всех возможных последствиях своей работы, — Берингар не позволял сбить себя с курса. Более того, они всё ещё стояли на пороге чужого дома. — Как и мы все. Думаете, столько магов стали бы рисковать ради какой-то ерунды? Что важнее, стали бы рисковать нами наши родители? Вы прекрасно знаете, что как минимум у троих из присутствующих…

— Ладно, ладно, хватит, — впавший в оцепенение от его речей, старик тряхнул головой и отошёл. — Идите в дом, а то у коров молоко прокиснет от вашей болтовни.

— Благодарю, — вежливо ответил Берингар и первым исчез в тёмном провале дома. Хозяин с ужасом посмотрел ему в спину, потом шёпотом осведомился у остальных:

— Он всегда такой? Это нормально?

— Да, — заверил Милош, шедший вторым. — Вы привыкнете.

На лице старика появился священный ужас. Он явно не хотел привыкать к Берингару Клозе ни при каких жизненных обстоятельствах.

После шабаша прошло недели две, и за это время команда оказалась далеко от места воссоединения. Весёлые проводы в доме Росицких длились недолго, но послевкусие преследовало ребят всю дорогу до границы с Саксонией: в здешних землях пани Эльжбету не знал только ленивый, и им были открыты все двери. Дружелюбные колдуны всех мастей охотно рассказывали о своих делах, иногда даже не дослушав, для чего это нужно. Кукольных дел мастер страшно обрадовался и передал им письмо от пани Хелены, которая сообщала, что всё в порядке и из местного кладбища больше никто не вылезал — кроме тех, кому положено, разумеется. Молодая знахарка не желала делиться рецептами своей матери, но, узнав о пророчестве и особенно о старших чародеях, расплакалась и выдала им слишком много всего — Берингару пришлось превышать полномочия и останавливать разошедшегося писаря, который не чувствовал стёртых в кровь пальцев. Больше всего им повезло в доме на окраине леса: травница-одиночка, своей угрюмостью напоминавшая Жизель из Марльё, едва не отравила любопытную молодёжь, но испугалась имени пани Эльжбеты и сразу же впихнула им в глотки противоядие, заодно объяснив, по какой дороге безопаснее ехать через лес.

Так они добрались до границы, спокойно и вольготно, отдохнувшие и сытые, и новым утром въехали в новую деревню. Здесь оказалось полностью колдовское поселение, каких в более заселённых местах уже почти не осталось. Кто-то высказал наивное предположение, будто здесь будет так же легко, как в чешских, простите, австрийских землях. Этот кто-то жестоко ошибался.

— Садитесь, — буркнул старик, бредя к окну. По его тону можно было предположить, что на скамьях ровным слоем разложены гвозди.

Теперь они размещались так: Адель и Милош всегда охраняли писаря справа и слева, Арман в качестве первого помощника оставался рядом с Берингаром, а Лаура строила глазки. Что удивляло, девица даже не расстраивалась из-за своей очевидной бесполезности: по возвращении из дома она как будто притихла ещё больше, одно не менялось — она по-прежнему много плакала, только очень тихо. Милош чуть не спятил, пытаясь выяснить, не из-за него ли это, но получил в ответ только грустное «ты ни в чём не виноват» и череду тяжёлых вздохов. Вот и теперь Лаура присела в стороне и потупила взгляд в пол.

— Допустим, — старик грохнул напротив них свой стул и сел, он явно решил взять быка за рога, чтобы поскорее отделаться от незваных гостей. — Допустим, я вам рассказываю, как у нас всё устроено, показываю, как мы колдуем. Вы записываете. И что дальше?

— Когда магии не станет, книга будет единственным достоверным воспоминанием о ней. Я подчёркиваю — достоверным и полным, потому что более ранние колдовские трактаты либо не уцелели, либо сконцентрированы вокруг одной конкретной области, — пояснил Берингар. — Иначе до потомков, наших и людских, дойдёт лишь ложь и клевета, поощряемая церковью.

— Благородная мысль, но для кого нужны эти воспоминания? Если магов-то не будет, кто станет это читать?

— Кто-то да станет. Вы ведь не знаете, будут ли у ваших внуков правнуки, но всё равно поддерживаете дом в чистоте, чините крышу, откладываете им деньги на будущее, подшиваете одежду и даёте наставления. Вы уже этого не застанете, может статься, и заставать будет нечего, и всё равно стараетесь здесь и сейчас.

— Это будущее моих потомков, — уже не так уверенно возразил старик. Новые аргументы Берингара впечатлили его. — Так уж устроена жизнь.

— Да, — согласился тот, — и магия — часть вашей жизни. Такое же наследие, как вот эти монеты в вашем поясном кошельке, которые, может, выйдут из обращения, но будут о чём-то говорить вашим правнукам. Кто-то рассчитывает на почитание и уважение людей будущего, кто-то — нет, но это и неважно. В мире есть вещи, которые мы не имеем права не сохранить. Магия — это мы, уважаемый хозяин. Неужели вы хотите, чтобы от нас совсем ничего не осталось?

Старик крепко задумался, и им пришлось подождать. Адель позволила себе ослабить внимание и скользнула взглядом по дому. Свет сюда проникал плохо, но ей не нужно было много света, чтобы понять — магией пропитан каждый угол. К счастью, она стала более устойчива, чем прежде, к влиянию извне, и могла с меньшим усилием держать себя в руках.

После шабаша она проспала двое суток, не вставая, а на третий день вернулся писарь — времени обдумать случившееся не было. Всё, что она успела, это поговорить с братом, точнее — вывалить на него по возвращении все свои эмоции. С тех пор Адель как будто не пришла в себя, хотя вопрос стоял иначе: в себя — это куда? Огонь очищения сделал её новым человеком, но всё старое шлейфом тянулось позади. Она помнила, как сходила с ума и в бешенстве убивала людей, как причиняла боль близким и как презирала их на ровном месте, как презирала всех людей; она помнила и свою боль, но теперь видела, что всё это время была не одинока. Все незаслуженные упрёки, сорвавшиеся с её уст, Адель помнила не хуже тех, что произносили в её адрес, и это угнетало её, ведь теперь она чувствовала подобие вины. Нельзя сказать, что она изменилась полностью и теперь могла похвастать кротостью ангела, однако что-то внутри стало другим, будто сменила цвет привычная форма, и это что-то подталкивало её к неожиданным поступкам.

В первый день Адель обняла пани Росицкую и её дочек. Поскольку в этом доме такое считалось нормальным, никто ничего не заметил, кроме брата.

На второй день Адель придержала дверь входящему в лавку старику. Тот испуганно шарахнулся и перекрестился, но она только сдержанно улыбнулась в ответ.

На третий день Адель вежливо беседовала со знахаркой и ни разу не спросила, каким зельем лучше всего убить человека. В отражении до блеска натёртого котла виднелось удивлённое лицо Армана и всех остальных.

На четвёртый день Адель сказала Милошу, что он сильный маг и приятный собеседник. Милош поздравил её с тем, что она наконец-то признала очевидное, и предложил позже за это выпить. Похоже, он не шутил.

На пятый день Адель спросила у брата, не случилось ли что-нибудь.

— Нет, просто… — Арман выглядел немного сбитым с толку. — Ничего, но ты только что пожелала хорошего дня хозяину таверны и он выжил. С тобой точно всё в порядке?

— Да, — раздражённо ответила Адель, начиная догадываться, в чём дело. — Разве вы не хотели, чтобы я была именно такой?

Арман неопределённо пожал плечами и промолчал. На шестой день Адель взяла себя в руки и наконец-то извинилась перед Берингаром за то, что обожгла его: пришлось делать это прилюдно и терпеть в очередной раз недоверчивые взгляды. К счастью, положение спас сам Берингар и его извечная невозмутимость.

— Ты не причинила мне боли, и я не вправе принять эти извинения, — сообщил он тем же деловым тоном, что и всегда. — Но, если ты действительно больше так не будешь, это хорошо.

На седьмой день Адель долго и задумчиво смотрела на Лауру. Внучка Хольцера вся извелась под этим взглядом, потом не выдержала и спросила:

— Ну, что тебе от меня надо?

Адель с готовностью ответила:

— Ничего, только думаю, какая же ты всё-таки мнительная стерва, чуть что — так сразу, да я тебя…

И тогда все выдохнули с облегчением. Откровенно говоря, даже Лаура выдохнула с облегчением, перед тем как разреветься — лучше уж привычная Адель, чем такая… правильная.

Адель успела ещё трижды переосмыслить свою жизнь, прежде чем старик заговорил снова.

— Ладно, — решился он. — Ладно, кое-что я вам покажу. И расскажу. Приходите вечером, сейчас полно работы в поле. Вы где-нибудь остановитесь или будете опять… пороги обивать?

— Второе, — выбрал Берингар. — Но место для ночлега нам не помешает.

— Хорошо, — буркнул хозяин. — Один вопрос только. Мы же заколдованы по самые корешки, как вы нас нашли?

Адель почти улыбнулась, но в последний момент сдержала себя. Если не брать в расчёт Лауру и писаря, тут все достаточно сильные молодые маги, чтобы обнаружить кое-как скрытую деревню! Она сама почувствовала вибрацию в воздухе только на подъезде к главным воротам, когда чары уже рассеивались перед пытливыми взорами молодых людей, но у них был Берингар. Как только они перешли границу и лишились поддержки местных жителей, следопыт явил себя во всей красе: такого они ещё не видели. Он отыскивал следы магии чаще всего по запаху, выслеживая малейшее дуновение непривычного ветерка своим охотничьим носом, а здесь превзошёл сам себя и привёл в полнейший восторг Милоша, который всё время шутил про «лизнуть речку». Не обращая внимания на комментарии своих спутников, не всегда соответствующие серьёзности ситуации, Берингар действительно отпил из ручья, перебрал в ладонях несколько горстей земли, рассыпал в труху какой-то листик и снова пустил по ветру. Труха не осыпалась наземь, а послушно полетела в сторону спрятанной деревни. Всё это сопровождалось кое-какими заклинаниями, но их было плохо слышно за возгласами осчастливленного чеха, которому «наконец-то показали настоящее чудо, не считая, конечно, моей матери».

— Око за око, — уклончиво ответил Берингар. — Расскажу, когда и вы нам что-нибудь расскажете.

— Это ты зря, — заметил Арман, когда они покинули дом. Все шестеро небыстро шли по главной дороге, сопровождаемые со всех сторон настороженными, недружелюбными взглядами. — Я уверен, что он почти согласился, но после такой отповеди мог и передумать…

— Я понимаю, но у нас тоже есть свои правила, — спокойно ответил Берингар. Он шагал первым, снимая шляпу перед незнакомыми людьми, и задавал тон остальным: без такого провожатого Адель бы давно бросила любезничать, и не она одна. — Я имею в виду военную разведку. Меня учили, что не стоит выдавать свои методы даже союзнику, особенно если ваш союз пока ничем не скреплён.

Все немного помолчали, затаив дыхание, но больше Берингар ничего не сказал. За всё время знакомства он обронил буквально два-три намёка на своё прошлое, и спутники каждый раз надеялись выловить что-то ещё, но судьба не была к ним благосклонна и в этот раз.

— Ладно, — нарушил молчание Арман, — но стоило хотя бы соврать. Это мог сделать я… Чует сердце, не будет здесь никакого союза.

— Этот человек тонко чувствует ложь, в этом он не хуже тебя. Можно поподробнее про твоё сердце?

— Извини, фигура речи…

— Я знаю, — терпеливо перебил Берингар. — Объясни, есть ли у тебя основания для подобных предчувствий.

Арман пожал плечами и начал объяснять, что видит в глазах местных жителей и какие жесты старика-наместника показались ему смущающими. В этом не было никакой магии, только наблюдательность и жизненный опыт, но оборотень привык обращать больше внимания на людей, а следопыт — на местность. Они неплохо спелись, подумала Адель и снова поймала на себе недружелюбный взгляд. К счастью, она уже научилась неплохо сдерживать гнев, но такое всё равно раздражало. И пугало, но в этом себе признаваться рано.

— Эй, вы! — какой-то мальчишка выбежал им навстречу, широко улыбаясь, но за спиной у него был камень. Улыбка тут же превратилась в оскал. — Убирайтесь отсюда! Деда говорит, нам чужие ведьмы не нужны!

Мальчишка выругался на местном наречии, присовокупив парочку проклятий, и замахнулся. Милош что-то крикнул ей, Адель поняла слишком поздно — к сожалению, она не могла отойти, не оставив беззащитным писаря. Она даже не могла закрыться руками — огонь по-прежнему был первой реакцией на опасность, а сжигать ребёнка… Раньше она бы не остановилась, но теперь… Адель замерла, подняв руки только к груди. Камешек летел ей в лицо.

Что-то длинное и светлое вспышкой метнулось впереди неё, и дрогнувший от испуга взгляд Адель не сразу это уловил. Камень, к счастью, не острый, ударил Берингара по плечу. Адель не видела, какое у того было лицо, но мальчишка побелел и, спотыкаясь, рванулся прочь.

— Осторожнее, — будничным тоном сказал Берингар и обернулся. — Все целы?

Все выдохнули с облегчением. Адель знала, что надо поблагодарить, но только уставилась в светлые глаза и ничего не произнесла, всё ещё держа перед собой скрещенные руки. Бер как ни в чём не бывало продолжил разговор с Арманом, и больше происшествий не было.

Они проходили по враждебно настроенной деревне до заката, стучась во все двери. Уже было ясно, что люди не готовы привечать толпу, и внутрь ходили только Берингар, Арман и иногда Лаура. Сейчас первые двое из последних сил доказывали местной зельеварке, что ничего дурного не сделается, если она оставит слово для потомков, а остальные сидели снаружи и ждали чуда. Писарь недвижной статуей сидел на ступенях, держа на коленях книгу. Лаура сосредоточенно плела ловец снов, рассеянно дёргая нитки из своего платья и травинки — из мешочка, который всегда носила на груди. Милош жевал соломинку, привалившись к стогу сена, и смотрел на писаря, а Адель смотрела на них обоих и задумчиво теребила рукав своего плаща. Если б не напряжение, довлевшее над ними с самого утра, сценка вышла бы идиллической.

— Не нравится мне тут, — вынес вердикт Милош. Адель знала, что его молчания надолго не хватит. — Злые они все.

— Они напуганы, — подала голос Лаура. — Они нас боятся, нас и того, что мы их выдадим.

— Кому? — удивился Милош. — Мы же свои.

— Сразу видно, человек не родился в семье изгоев, — Адель не смогла смолчать. — Ты вообще в курсе, какой несладкой может быть жизнь, когда твоя фамилия вызывает не восторг, а ужас?

— Милая моя, если ты не заметила, я дружу с твоим братом. Уж наверное, он мне что-нибудь рассказывал, — по части сарказма он от неё не отставал, только говорил беззлобно. — Так что да, в курсе. Только… всё равно колдунам стоит бояться людей с вилами и кострами, а не таких же, как они. Согласись, что равнодушие и отторжение немного лучше жестокой смерти.

— Если в жизни ничего хорошего нет, лучше любая смерть, — возразила Адель скорее по привычке, чем всерьёз. Милош это понял.

— Это тебе раньше так думалось… в любом случае, неправда. И нелогично. Как там сказал Бер, наследие для потомков? Вот хотя бы ради него можно и почесаться, а не сидеть в своей спрятанной деревне и дуться на весь свет! Хоть бы раз в люди вышли…

— Потомки — ерунда, — фыркнула Адель. — Я вот не собираюсь рожать.

— Если честно, я тоже, — серьёзно ответил Милош. Они посмотрели друг на друга и расхохотались, очевидно, причинив тем самым Лауре головную боль. — Ну, не на нас мир держится — и слава, как говорится, богу… Кстати о детях, мы с…

Он явно собирался перевести разговор на свою невесту, но вовремя прикусил язык, вспомнив о сидящей рядом Лауре. Та словно бы ничего не заметила и продолжила плести, так что Милош ограничился парой ничего не значащих лестных комментариев в адрес женского пола. Адель поддела его, что он даже тут умудрился похвалить себя — она имела в виду прозвище «на треть ведьма»; Милош охотно ответил, что ей об этом лучше знать, как страшной ведьме с мужским характером… Шуточная перепалка могла длиться до бесконечности, поскольку оба были остры на язык и не воспринимали подобные выражения как что-то обидное. Адель с облегчением осознала, что её больше не трясёт от мужских шуточек. То ли дело в шабаше, то ли в Милоше, который оказался действительно лёгким собеседником и просто смешнее шутил.

В таком настроении их и застали брат и Берингар, вышедшие из дома ни с чем. Арман выглядел слегка расстроенным, но скоро взял себя в руки и ободряюще улыбнулся, как он это делал всегда. На контрасте с неожиданной мрачностью Берингара это было странно.

— Идёмте, — коротко приказал следопыт, убедившись, что все встали. — Проверим ещё пару домов, потом вернёмся к наместнику и заночуем, где он скажет.

— Опять ничего? — сочувственно спросила Лаура.

— Она прикидывалась глухой, — бросил Арман. В обычно ровном голосе сквозила досада. — Очень умело, не чуял бы ложь — не заметил бы. Насколько же нас не хотят здесь видеть?

— Здесь вам не тут, — туманно высказался Милош, имея в виду свою родину. — И не там. И вообще, повторюсь, не нравится мне это.

— Может, мне стоит притвориться кем-то другим, — Арман всерьёз рассматривал эту возможность и озирался по сторонам, вглядываясь в здешние лица. — Дальше будет проще…

— Не нужно. Мне кажется, это не то место, где нам следует прибегать к подобным мерам, — Берингар говорил чуть тише и медленнее обычного, будто каждое слово давалось ему с трудом. Адель подумала, что в этой деревне и впрямь собрались самые упрямые маги мира, раз устал даже он. — Книга выходит немаленькой и без них, а нам нужно помнить о собственной безопасности. Если нападения прекратились, это не значит, что они не возобновятся, надо быть начеку. Арман, — неожиданно добавил он, — ты же помнишь, что заменишь меня, если со мной что-нибудь случится?

— Помню, — настороженно ответил брат. Адель заметила, как дрогнули его плечи.

— Хорошо. Я хочу, чтобы все об этом помнили… на всякий случай.

Все кивнули, и никто не решился спросить, на какой такой случай и почему именно сейчас. Вообще-то, стоило, и Милош даже открыл рот, но они как раз подошли к новому дому. Дверь распахнулась сама собой. Арман сделал шаг вперёд, готовясь снять шляпу, но вовремя отшатнулся: в лицо незваным гостям выплеснулась вода, очевидно не очень чистая.

— Заговор! — крикнул Милош и оттащил писаря от лужи, хотя на того не упало ни капли.

— Не заговор, а обычные помои! — рявкнули изнутри, перед тем как хлопнуть дверью. — Чары ещё на вас тратить! Кончайте здесь всё разнюхивать и убирайтесь!

— Ну и чтоб вы сдохли! — не выдержала Адель. Её даже никто не отчитал.

— Слушайте, может, мы зря это затеяли? — усомнился Милош, отряхивая чистые брюки писаря. — Ну, они ведь неспроста прячутся. Наверняка и от своих тоже. Да, я этого не понимаю, но…

— Я понял твою мысль, но тогда бы нас выгнали взашей и не позволили остаться здесь надолго, — покачал головой Берингар. — Существование этой деревни никогда не было тайной для других магов, я слышал о ней ещё от отца, и не только от него. Дело не в этом, они просто не желают говорить.

— Одна надежда на хозяина. Может, он за всех расскажет, — утешил всех Арман и почти спокойно уточнил: — Бер, ты в порядке?

— Не сказал бы, — ответил тот после небольшой заминки. — Не стоит беспокоиться. Мы возвращаемся в дом.

В этот раз Берингар сильно переоценил свою команду. Стоило ему признать собственное недомогание, как остальных будто окатило ледяной водой — даже Милош молчал и, вместо того чтобы разряжать обстановку пересказом своего семейного древа, хмуро косился на следопыта. Адель пока не имела привычки заражаться чужой тревогой, но головой понимала — когда человек, всегда остающийся сильным и невозмутимым, чего-то не выдерживает, это первый сигнал для беспокойства. У неё необъяснимо засосало под ложечкой, и она не сводила глаз с Берингара. Не считая медленного шага, тот ничем не выдавал себя, но это-то он умел…

— Если никто не возражает, я поговорю с хозяином, — голос Армана, мягкий и уверенный, подействовал на всех успокаивающе. — Сначала попросим разместить нас и накормить, а потом кто-нибудь отправится со мной и господином писарем. Остальные отдохнут.

— Я пойду, — вызвался Милош. — Надо ещё напомнить, чтобы покормили наших лошадок. А тебе можно, гм, командовать писарем?

— Можно. — Берингар при всех передал Арману полмоночную печать. Эта штука, как поняла Адель, открывала доступ к книге и заодно к воле писаря: на неё нужно было капнуть своей крови, и тогда всё работало. Существовала масса иных ограничений, например, клятва Берингара, благодаря которой он мог передавать печать доверенным лицам; эта же клятва позволяла крови Армана открывать и закрывать фолиант. — Не забудь, что нужно стереть кровь и положить печать за пазуху, когда закончишь.

— Я помню, — Адель увидела, что брат взял вместе с печатью что-то ещё и как будто подавил вздох. — Хорошо… Можешь на меня рассчитывать.

Они вернулись к главному дому; хозяин встретил их на сей раз вполне радушно, прокричал жене накрывать на стол и с улыбкой — не притворно счастливой, но искренне вежливой — пошёл навстречу гостям. Арман моментально перехватил его под руку и, превратившись в самого обаятельного на свете собеседника, перевёл всё внимание на себя.

— Возможно, ему стоит заниматься этим, — пробормотал Берингар, глядя им вслед. Адель подошла поближе и нехотя убедилась, что он выглядит бледнее обычного и дышит совершенно неровно.

— Не думаю, — не согласился Милош. — Ты знаешь, что говорить, Арман знает, как. Постарайтесь уж вместе в следующий раз… Здравствуй, милочка.

— Здравствуйте, — старательно выговорила внучка хозяина, ей было лет семнадцать. — У нас нет большой хорошей комнаты для вас, но есть придел с двумя комнатами. Он недостроен, но на ночь хватит…

— И на том спасибо. Ты не могла бы показать дорогу?

Адель ненадолго растерялась: Арман ушёл с хозяином и в последний момент поманил с собой Лауру и писаря, которого та трепетно вела под руку, Милош поддерживал беседу с хозяйской внучкой… Ей было страшно оставаться наедине с Берингаром, потому что она понятия не имела, что с ним делать. Он немного постоял, глядя перед собой, потом глубоко вздохнул и пошёл в сторону придела.

— Не бойся.

Адель вздрогнула. Эти слова что-то всколыхнули в ней, что-то смутно знакомое, но чудовищным образом забытое.

— Я не боюсь, — с вызовом ответила она, хотя сердце колотилось, как бешеное. Отчего?

— Хорошо, — сказал Берингар и затих.

В небольшом сарае, пустом и чистом, не считая скамей, ящиков и опилок, горело несколько тусклых ламп. Хозяйская внучка бегала туда-сюда, пытаясь соорудить им подобие постелей, Милош с ней заигрывал, хотя мысли его были далеки от симпатичной девчонки: едва она вышла, он бросил туго набитую подушку и присел на скамью рядом с Берингаром.

— Эй, — Адель с нарастающей тревогой смотрела, как Милош тормошит его за плечо и не добивается ответа. Бер сидел, привалившись к стене, его глаза были плотно закрыты, а челюсти сомкнуты, словно он боролся с болью. — Он меня не слышит, — констатировал Милош, обращаясь к Адель. Она была одновременно рада и напугана, увидев в его обычно весёлых глазах отражение собственного беспокойства. — Лихорадит, как минимум, причём так быстро началось… я не знаю…

— А я, по-твоему, знаю? — огрызнулась Адель и нервно заломила пальцы. «Не бойся», прозвучало у неё в голове. — Я не знахарка… всё, что я умею — убивать людей…

— Ну, нет. Ещё ты умеешь НЕ убивать людей, — сухо отшутился Милош и снова походил кругами вокруг Берингара, попробовал уложить его, но отпрянул, услышав глухой болезненный стон. — Проклятое пламя… сбегай за зельями, что ли.

— Всё здесь, — Адель порадовалась, что перетащила сюда сумки с конюшни, и перебрала все возможные склянки. Они нашли что-то от жара и настой из шалфея и шиповника, который остался у Армана от французского лекаря. Следующей проблемой стало влить это всё в больного — Берингар не разжимал зубов и бессознательно сопротивлялся всякий раз, когда они пытались сделать это за него.

— Ладно… — Милош отпихнул Адель. — Держи его за голову, я сделаю всё остальное. Не говори ему потом про это сравнение, но однажды у нас соседская собака…

Ценой некоторых усилий ему удалось влить лекарства. Они выдохнули с облегчением и переглянулись, думая, что делать дальше.

— Присмотри за ним, — велел Милош и направился к двери. — Я скажу Арману. Надеюсь, они ещё не сели ужинать.

Адель не успела возразить, что лучше бы сделать наоборот, как дверь за ним закрылась. Растерянная, она опустилась на колени рядом со скамьёй, чувствуя себя ужасно неловко. Адель никогда не умела «присматривать» ни за кем, начиная с себя, а брат последний раз болел и нуждался в её помощи лет семь назад, не меньше. И что делать? Она протянула руку и осторожно коснулась лба Берингара, который оказался слишком горячим. Тот снова глухо застонал и сделал попытку отвернуться к стене.

Когда пришёл Арман, Адель убедилась, что зелья на этот раз не помогли: колдовские настойки тем и отличались от обычных, что действовали быстрее. Если, разумеется, вообще могли подействовать.

— Кажется, ему только хуже, — Адель всё ещё казалось, что это происходит не с ней и говорит не она. — Иначе бы уже сработало хоть что-то.

— Времени мало. Я оставил с ними Милоша, но кто-то должен говорить по делу… — Арман закрыл дверь и быстрым шагом прошёл к ним. Его лицо было холодным и отстранённым, как обычно у Берингара. — Я не могу быть уверен, но это не обычная хворь. С нами ничего не случалось, он был здоров, если только…

— Если только что?

— Тот мальчик. Помнишь?

Адель вспомнила сразу. Брошенный в них камень был самым обычным, но мелкий поганец зарядил свой бросок проклятиями. Не смертельными, силёнок бы не хватило, но вполне настоящими… И эти проклятия предназначались ей.

— Порча?

— Скорее всего. Похоже, — Арман, как всегда, казался спокойным, но Адель поняла, почему: он просто надел чужую маску, перенял манеру поведения Берингара, превратился на одну десятую. Собственные чувства брат отодвинул на дальний план, и сейчас это оказалось более чем к месту. — Никто из наших не умеет снимать порчу, в деревне помогут вряд ли, а искать мальчишку и требовать обратного заклятия — слишком долго.

— Милош не умеет? Мне казалось…

На этот раз их защита оказалась с брешью, причём серьёзной. Амулеты Лауры защищали от порчи только книгу — не людей, что до способностей Адель, в начале пути она сводила подобный сглаз с соломенной куклы, владея чёткими инструкциями от наславшей его ведьмы и работая с настоящими материалами — ногтями и волосами. Что бы ни произошло в этот раз, виноватый во всём мальчишка не трогал Берингара и пальцем.

— Это он про мать рассказывал, нет. — Арман порылся в карманах и вытащил свёрток в форме ключа. — Есть ещё выходы, но я боюсь не успеть. Бер дал мне этот ключ… он ведёт в его дом, там точно окажут помощь или хотя бы скажут, что делать. Найдут нужного человека. Ты справишься? Надо только попросить помощи, — Арман осёкся и улыбнулся. — Прости, забыл, что тебе стало лучше. Конечно, ты всё сможешь.

Адель слушала его, не сводя глаз с ключа и по-прежнему держа ладонь на лбу Берингара, словно это могло как-то сдержать болезнь. Решение было под носом, Арман говорил правильные вещи, а она замерла во времени, зажатая в тиски собственным страхом. Когда-то она говорила себе, что способна лишь на три чувства — любовь, ненависть и страх, и все они относились к брату. Сейчас брат был в полном порядке.

— Мне никогда не доверяли чужую жизнь!

— Я доверял тебе свою, — быстро ответил Арман. — Пожалуйста, сходи туда. Тебя послушают, помнишь Юргена? Он должен быть там, он тебя услышит.

«Не бойся», повторила себе Адель. Она кивнула и увидела, как брат проворачивает ключ в замочной скважине. Арман выбрал дальнюю комнату, чтобы остальные не оказались отрезаны от помещения, и вскоре в проёме начал проявляться незнакомый тёмный коридор.

— Как смогу, пришлю кого-нибудь ещё, — Адель заметила, что брат чего-то недоговаривает, и вопросительно шевельнула губами, не издав ни звука. — Да, у нас здесь тоже проблемы. Но я разберусь… иди, пожалуйста, — Арман последний раз глянул на Берингара и поспешил к выходу, но удивлённо замер, когда увидел, что делает сестра.

Она тоже удивилась, но после. Раньше гнев придавал ей сил, и Адель могла не только колдовать сверх меры, но и ломать мебель и бить чайники без помощи каких-либо стихий. Разумеется, она не становилась чрезмерно сильной, подобно легендарным великанам, и длилось это недолго, однако стоило использовать даже краткосрочное преимущество. Обо всём этом Адель подумала уже задним числом, а сейчас она делала последний шаг к дверному проёму, держа Берингара на руках. За счёт роста он был тяжелее неё, но Адель даже не заметила, хотя руки у неё дрожали. Страх тоже может придать сил, отстранённо поняла она.

— Ты ведь сказал, что у нас мало времени.

Арман кивнул, проводил её странным взглядом и исчез из поля зрения, когда Адель повернулась лицом к двери и, осторожно ступая, прошла внутрь.

***

В доме, похожем на замок, никто не вышел ей навстречу. Будто в страшном сне, Адель шла почти вслепую по длинному незнакомому коридору. В темноте тускло отсвечивали портретные рамы и до блеска натёртые ручки дверей, монотонно повторяющиеся по левую руку. Одна из дверей выдавала кого-то внутри — тонкий ломтик света выглядывал через неровную щель, и Адель направилась к нему.

Чуть раньше, проходя через зачарованную дверь, Адель была почти рада тому, что Берингар не реагирует: она не имела ни малейшего понятия, как ему всё это объяснить, да и гораздо проще нести человека, который не сопротивляется. Сейчас ей не нравился ни озноб, бьющий следопыта, ни исходящий от него жар, ни тихое, едва различимое шипение сквозь сжатые зубы: этот человек даже без сознания не позволял себе крика. Сейчас ей хотелось, чтобы он очнулся хоть на мгновение и что-нибудь сказал: не слова утешения и не очередную нотацию, а любую подсказку, она бы подчинилась и без сомнений открыла дверь. Но подсказок не было, и пришлось стучать. Ногой.

Дверь распахнулась внутрь, чего Адель не ожидала, но так было даже лучше. Краем глаза она успела разглядеть четыре квадратных портрета на стене, забитые книгами полки и резные дверцы секретеров, несколько кресел, обитых тёмным бархатом. Человек, сидевший за столом, резко встал и молча, без лишних движений навёл на них заряженный пистолет.

Это был Юрген Клозе. Сразу он не выстрелил, скользнул взглядом по незваным гостям и на мгновение сделался белее мела. Он решил, что его сын мёртв.

— Простите, — голос Адель был на удивление ровным, вся дрожь передалась рукам и ногам. — Мы не можем… мы думаем, это порча.

Юрген тихо выдохнул и справился с собой быстрее, чем Адель успела моргнуть. Он сунул оружие за пояс, прихрамывая, подошёл к ним, забрал Берингара и сказал:

— Ждите здесь, фройляйн. Можете выпить, только не трогайте моих писем.

После чего он вежливо улыбнулся, как ни в чём не бывало, и вышел. Из коридора послышались распоряжения на немецком, отдаваемые спокойным, чётким голосом.

Всё это заняло меньше минуты, и Адель оказалась не готова к тому, сколько разных эмоций может вместить в себя минута. Когда закрылась дверь, она рухнула в ближайшее кресло, глядя на свои руки: те дрожали, постепенно успокаиваясь, и ныли до самых плеч. Ей всё-таки было тяжело, но прежде она этого не замечала. Выпить хотелось, однако Адель напомнила себе, что у них сплошные проблемы и дела, и надо ещё возвращаться к брату и остальным.

Но это будет потом. В минуту затишья мысли Адель умчались далеко от места, где она оказалась, и от тех, кто был с ней рядом: сделав всё, что в её силах, она словно отключилась от происходящего и тупо смотрела перед собой, размышляя обо всём подряд и ни о чём сразу. Раньше бы она согласилась выпить, разорила секретер и ещё б разбила бокал в придачу. С другой стороны, раньше она бы не поступила так, заартачилась, велела позвать Милоша, чтобы он со всем разобрался, или просто поставила всех перед фактом, что её не касаются чужие проблемы… Адель не одобряла своих прежних решений, но и не испытывала сильных угрызений совести: она хладнокровно препарировала себя, как лягушку скальпелем, и пыталась понять, кем была и кем стала. Это было сложно, и это занимало почти все мысли Адель, когда ей было нечего делать.

Как открылась и закрылась дверь, она не заметила, но разобрала шаги — один чуть короче другого. Адель подняла глаза и увидела Юргена, который смотрел на неё сверху вниз с безмятежной теплотой и держал бокал, заполненный на треть чем-то солнечно-янтарным.

— Выпейте, фройляйн, обратно в ночь я всё равно вас не отпущу.

Адель выпила, не поморщившись, и поставила бокал на край стола. Хозяин комнаты и дома то ли кого-то ждал, то ли только что вернулся: на нём был тёмно-синий мундир с симметричными белыми пуговицами, на столе лежал головной убор с плюмажем. Значение всех деталей формы и перевязи Адель определить не могла, но точно отметила, что Юрген был при оружии. Он всегда был при оружии.

— Спасибо, — просто сказал Юрген. Несмотря на наличие новых приборов для освещения, придуманных в основном людьми, он жёг свечи, и отсветы живого пламени делали стареющее лицо удивительно подвижным, только глаза оставались озёрной гладью. — Вы пришли вовремя. Ещё чуть-чуть, и проклятье достигло бы сердца, но Бер всегда был выносливым…

— Как вы справились? — Адель не знала, что говорить, поэтому задала наиболее интересующий её вопрос.

— Не подумал, что стоит вам показать, прошу прощения. Одна моя служанка не умеет ни черта, но мастерски сводит порчу любых мастей. Вот уж не думал, что пригодится, — Юрген улыбнулся. — Гладит она просто отвратительно, однако ж… Но это не дело. Я обязательно попрошу её научить вас, но сначала вы отдохнёте.

— Спасибо за предложение, — осторожно подбирая слова, заговорила она, — но мне лучше уйти поскорее. Остальные, возможно, нуждаются в моей помощи.

— Вы устали сильнее, чем вам кажется, это во-первых, — Юрген внимательно смотрел на ведьму. Он видел то, чего не видела Адель: усталость осанки, тени под глазами и припухшие веки, тремор рук. — Во-вторых, из моего дома не так просто выйти через ключ, получится только один раз, потом придётся ждать. Следовательно, вы уйдёте только с моим сыном — прошу простить, если это прозвучало как угроза. Где вы были?

— В Саксонии, в колдовской деревне.

— В какой именно?

— На границе с лесом… — беспомощно сказала Адель. Она в душе не чаяла, где они находились, раньше за этим следили другие.

Юрген ободряюще кивнул и не отчитал её. Он задавал ещё какие-то вопросы, Адель отвечала, стараясь не выглядеть глупо. Она так привыкла к грубому или равнодушному обращению, или к злому, которое надумывала себе сама, что совершенно растерялась и оробела, когда с ней заговорили подобным тоном. Только брату можно было это делать… правда?

— Не буду утомлять вас долее. Насколько я понял, ситуация в самом деле серьёзная и вам лучше поспешить, — Юрген взял простой настольный канделябр на четыре свечи и проводил её по коридору. Из ниоткуда возникла служанка. — Это Ингрид, она вам поможет. Ингрид, это фройляйн Адель, наша гостья. Вы переночуете в этой комнате, я надеюсь, утром сможете уйти.

— Как он? — неловко спросила Адель, прежде чем Юрген распрощался. Ей казалось неправильным делать акцент на родстве, а назвать Берингара по имени она просто не смогла.

— Почти в порядке, Ингрид постаралась. Но до утра нужно лежать, иначе ничего не выйдет, — он снова улыбнулся, словно и не было той страшной минуты в кабинете. Не верить таким улыбкам Адель научил брат, хоть он об этом и не догадывался. — Доброй ночи, фройляйн. Ещё раз спасибо.

Дверь закрылась, они остались в широкой спальне. Казалось, все вещи здесь дорогие, но их было очень мало, и на каждом квадратном дюйме царил образцовый порядок — ничего лишнего и всё чистое. Ингрид, худощавая дама средних лет, тут же принялась квохтать:

— Ох уж эти мужчины, никогда не покажут, что у них на сердце. Сына чуть не потерял, а так глянешь — будто и не было ничего! Проклятьице-то слабенькое было, фройляйн, но старое, несколько часов — это предел, возблагодарите древнего духа и упрямство молодого господина… да, герр Клозе талдычит, что он вынослив, это так, но упрям больше — вы же знаете, фройляйн, что это важнее, когда имеешь дело с вредным колдовством.

Адель кивнула, радуясь, что ей не нужно отвечать, и внимательно слушая. Ингрид разобрала постель, предложила чистую одежду и принялась лихорадочно стирать пыль с подоконников, пока переодевалась гостья.

— Ни словечка, ни бровью не дёрнут, а на самом деле извелись все, только не покажут, видите ли, чтоб лишний раз не волновать. Гордые, они молчат иначе, а эти рыцари девятнадцатого века… вот они такие, сила нечистая, — ворчала Ингрид. Она была очень привязана к хозяевам, хоть и выражала это подобным образом. — И всегда были, даже при жизни госпожи… Жаль, вы её не застали, фройляйн, как бы было хорошо… Готовы? Хорошо, хорошо сидит. Это из моих запасов, к счастью, нашлось вам по фигуре. Сорочка-то она всего лишь на ночь, но тоже должно быть удобно, а то не сон, а чистое мучение. Вам, госпожа, надо что-нибудь?

— Нет, благодарю, — разлепила губы Адель. Ей в самом деле ничего не хотелось, а избавить её от собственных терзаний Ингрид не могла. Служанка, кипучая и энергичная женщина, коротко поклонилась и вышла, пожелав спокойной ночи.

Адель не подошла к окну, не осмотрела комнату и даже не глянула в зеркало — ей ужасно хотелось лечь. Отдёрнув высокий полог, она рухнула в постель и около часа лежала ничком без одеяла, одеревеневшая, замёрзшая и совершенно не сонная. Когда это странное состояние прошло, время было за полночь, но Адель так и не хотелось спать, что бы ни говорил Юрген. Он, конечно, был прав насчёт отдыха, но юная ведьма терпеть не могла считать овец, поэтому всегда старалась занять себя чем-то иным. И лучше — не мыслями… раньше ей приходилось успокаивать себя, теперь успокаиваться было незачем, но смутная тревога осталась. Адель ещё никогда не была спокойна наедине с собой.

Обычно в таких случаях она искала общества брата, но брата здесь не было, как и Мельхиора. Тревожить Юргена — глупо и неловко, Берингару нужно отдыхать, да и нечего ей сказать ему. Адель решила попробовать поболтать с Ингрид, но, выйдя из комнаты, столкнулась с очевидной проблемой: она не имела понятия, где эту самую Ингрид найти. Минутная боязнь одиночества победила приличия, и Адель зажгла слабенькое пламя на ладони и медленно пошла по коридорам чужого дома. Если спросят, скажет, что заблудилась или ходила во сне… Опасно, конечно, вести себя подобным образом в доме военных, но, как заметил Милош, магам лучше опасаться тех, кто на них не похож.

Дом был меньше, чем ей казалось поначалу. Точно не замок, скорее особняк, которых Адель не так уж много повидала в своей жизни. Больше всего жилище Клозе напоминало дом, в котором жила мадам дю Белле, но здесь не было ни светло-голубых тонов, ни обилия богатых безделушек, ни ковров: геометрическая строгость и ничего лишнего. Адель нашла приют в квадратной гостиной: здесь был холодный камин, несколько диванов, поставленных прямоугольником, резные панели на стенах и снова обилие книг. В этом доме любили читать… Заинтересовавшись, Адель подошла ближе. Лейбниц, Кант, переводы Декарта, трактаты по военной истории, неподписанные записки в кожаных переплётах — пронося ладонь с огоньком мимо этих томов, она зацепилась взглядом за соседнюю полку. Здесь стояли самые известные работы Гёте, увидевшие свет в конце прошлого века: «Страдания юного Вертера» и «Гёц фон Берлихинген». Адель пролистала обе книги. Пьеса о рыцаре её не удивила, в отличие от сентиментальных писем о любви. Конечно, в них говорилось не только о любви, но всё же странно — совершенно не вяжется с хозяевами дома.

Название «Книга песен» приглянулось ей более всего. Немецкий Адель понимала благодаря отцу, пусть и плохо, но кое-что могла прочесть. Стихи завлекли её скорее своими формами и окончаниями, чем смыслом, который оставался почти неуловим. Адель прислонилась плечом к деревянной полке и читала, как могла, водя над страницами ладонью с пламенем, стараясь не задеть ветхий переплёт. Ей показалось, что она не одна, но чуткий слух ведьмы не поймал ни стука шагов, ни скрипа половиц.

— Мне в хлеб и вино подсыпали

Отраву за каждой едой, — медленно прочла Адель, склонившись над выцветшими, много раз читанными строками. Её шёпот был тише шелеста этих страниц.

Одни своею любовью,

Другие своей враждой.

Но та, кто всех больше терзала

Меня до последнего дня,

Враждою ко мне не пылала,

Любить — не любила меня. [1]

Образы понравились ей, и Адель приняла позу поудобнее, перенеся вес на другую ногу. Можно было забрать книгу в постель, а потом вернуть, но ей не хотелось возвращаться в пустую спальню с голыми стенами и объясняться поутру, зачем, мол, она бродила по дому. Вряд ли кто-то сказал бы что-то против, и всё же Адель после каждого стихотворения обещала себе уйти и оставалась. Поэзия царапала её возродившееся сердце, и то, что она не понимала половины слов, только усиливало возбуждение чувств.

На этот раз шорох не послышался ей: краем глаза Адель увидела движение в центре комнаты.

— Кто влюбился без надежды,

Расточителен, как бог.

Кто влюбиться может снова

Без надежды — тот дурак, — негромкий ровный голос прочёл по памяти те строки, на которых остановился взгляд Адель. Она отлистала ровно три страницы с того момента, когда читала вслух.

Берингар полулежал на диване, укрытый одеялом, и задумчиво смотрел на неё. Адель ничего не сказала, и он продолжил так же тихо:

— Это я влюбился снова

Без надежды, без ответа.

Насмешил я солнце, звёзды,

Сам смеюсь — и умираю. [2]

Это Хайнэ, Адель. Кристиан Йохан Хайнрих Хайнэ, — сказал Берингар. — Когда первые стихи из этого сборника выходили в печать, мы все сходили с ума и стремились заучить их наизусть.

— И ты тоже? — не поверила она.

— Как видишь. Есть вещи, которых никому не избежать.

Адель вернула книгу на место, ещё раз проведя пальцами по истёршейся продольной ложбинке в центре корешка. Несмотря на отсутствие упрёков, она всё равно чувствовала себя, как застигнутая врасплох воровка.

— Я знаю, как это выглядит…

— Так, словно тебе не спится в чужом доме и ты ищешь компании, и находишь её среди книг. Не вижу в этом ничего предосудительного.

— А ты вообще-то спать должен! — Адель не могла больше терпеть такого отношения к себе: доброта пугала её, а прямолинейная вежливость была ещё хуже. — И никогда больше так не делать. Ты вообще понимаешь, что без тебя всё летит в тартарары? Тоже мне, ответственный!

— Не кричи, разбудишь Ингрид. Если тебе так хочется отчитать меня, можешь подойти поближе.

Лежащий мужчина в тёмной комнате, предлагающий подойти поближе — очевидная ловушка для юных дур, но Адель не считала себя таковой, и она знала Берингара: он не станет обманывать, к тому же раненый. С вызовом во взгляде она подошла и села, принципиально на краешек дивана, на котором он лежал. Вблизи следопыт выглядел хуже, чем раньше, но тёмной боли не излучал: выведенная порча оставляет следы на истерзанном ею теле, но изнутри больше не вредит.

— А вот и подойду. Ты меня слушал?

— Слушаю.

— А должен спать.

— Лежать, — поправил Берингар. — Если б мне нужно было спать, я бы попросил тебя уйти. Хотя, раз на то пошло, тогда меня бы потрудились перенести в спальню. Некоторые виды мелких проклятий требуют неподвижности, раз мне оказывали помощь в этой комнате — здесь мне и быть до утра. Ты запомнила, как это делается?

— Я не видела, — призналась Адель. — Юрген… твой отец оставил меня наверху.

— Возможно, это было ошибкой. Мне не нравится, что никто из наших не способен справиться с такого рода бедой, я и сам не знал бы, как поступить. Тебе известна разница между проклятием и порчей?

Адель сосчитала до десяти и выдохнула. Не злиться было трудно, но теперь Берингар, раненый и неподвижный, собирался прочесть ей лекцию. Посреди ночи. В своём доме.

— Насылаются они одинаково, и это всё, что надо знать…

— Лучше бы знать, как они сводятся. Если сводятся.

— Ты всегда такой зануда?

— Нет, — серьёзно ответил он. — В полнолуние — нет.

Адель скептически выгнула бровь и столкнулась со слабой улыбкой. То, что он пошутил, дошло не сразу. Адель всё больше убеждалась, что по пути случайно стукнула раненого по голове — препятствий было достаточно, и всё же она не могла не заметить, что улыбка, даже мимолётная и тонкая, как полумесяц, сделала красивее это лицо, обычно застывшее в своей холодности.

— Ты хотела что-то спросить?

— Не-ет, — протянула Адель. Ей пришло в голову, что это намёк на поздний час, но она одёрнула себя: это же Берингар, какие намёки. — Нет, ничего, кроме стихов. Мы… мы уходим утром, да?

— Полагаю, да, — Берингар протянул руку и взял что-то со столика, это были карманные часы. Положил на место, потянулся, снова уложил голову на подушки. — Возможно, тебе это не нужно, но я всё равно скажу: если ты хочешь что-то узнать, я отвечу в любое время.

Всё-таки он на что-то намекал, и весьма прозрачно. Адель задумалась. Обо всём, что связано с миссией и Гёльди, уже узнавал брат, говорить о шабаше было поздно — он уже прошёл и даже удачно, но ведь что-то было… Адель вздрогнула и незаметно для самой себя сгорбилась сильнее (она часто сидела так, опустив голову и подняв плечи, за что получала легонько от брата по спине). Кое-какой эпизод выпал из её памяти, и только Берингар мог его восстановить. Хотелось ли ей знать правду или нет? Все, кого она знала, выбрали бы правду, даже Арман.

— Принеси мне ту книгу, пожалуйста.

За то время, что Адель шла до шкафа и обратно, она немного успокоилась и взяла себя в руки. Нужна ли Берингару эта книга или нет, отсрочка пошла всем на пользу.

— Спасибо, — он взял фолиант, отлистал несколько страниц длинными пальцами. — Света не нужно, я знаю её наизусть. Давно не держал в руках. Надеюсь, ты тоже ответишь на один вопрос? Что я пропустил, начиная с момента, когда нас пустили в дом?

— Ты потерял сознание почти сразу, — послушно заговорила Адель. Приказной тон Берингара действовал на всю команду одинаково и безотказно — пришло время докладывать. — Мы суетились и не знали, что делать. Арман и Лаура с писарем были с хозяевами, мы с Милошем остались с тобой, но никак не помогли. Зелья не пригодились… потом Милош ушёл, пришёл Арман, дал ключ, всё мне объяснил.

— Почему не наоборот?

— Так получилось, — Адель поняла, что ей совершенно не хочется объяснять своё поведение, и соврала: — Мы перенесли тебя сюда, а потом Арман сразу ушёл, ему было пора. Они не виделись с твоим отцом.

— Понятно, — по лицу Берингара никак нельзя было понять, поверил он или нет, но, кажется, поверил. Адель стало немного совестно, но не признаваться же, что она притащила его на руках! Это что вообще такое? Ему точно не понравится. Как рыцарю. — Я очень благодарен вам обоим.

— Не за что… — стараясь отвлечь его от собственной лжи, Адель собралась с силами и произнесла: — Когда я разнесла собор, это ведь ты меня потом искал… и нашёл… Как это было?

Она мечтала услышать, что не сделала ничего дурного, но даже не надеялась на это. Перед тем как ответить, Берингар кивнул: это был тот самый вопрос, которого он ждал.

— Оказалось непросто. Ты летела по воздуху, что затрудняло поиски, но через полсуток я всё же смог напасть на след: оставалось лишь догнать. Больше всего я опасался, что ты разобьёшься насмерть, рухнув на землю, но этого не вышло — наверное, твоя магия тебя уберегла. Селяне на границе привели меня на нужное поле, — Берингар рассказывал историю, как сказку, и Адель до этого момента забыла, что речь шла о ней самой. При упоминании падения заныли кости. — Поначалу ты была без сознания, но никаких повреждений я не обнаружил. Чтобы вернуться…

— Постой, — она неохотно, заставив себя, перебила. — Поначалу, а потом? Кажется, я спала всю дорогу до Меца, но что было между этим?

— Действительно хочешь знать? — уточнил Берингар. — Я расскажу.

— Конечно, твою мать! — не выдержала Адель. — Я всю жизнь с этим живу и уж не сломаюсь от подобных новостей! Слушай, за несколько часов до того я едва не угробила брата, единственного близкого мне человека, а ещё раньше — осознала, сколько раз он был на грани гибели из-за меня… Я смирилась с тем, что причиняю боль близким и всем, кому угодно, и это уже не изменится, но теперь я хотя бы могу… держать себя в руках. Придётся помнить всё, что я когда-либо сделала, иначе это повторится и… Просто скажи мне, как было, ладно? Без этой вот дурацкой вежливости и не так, словно я ваза хрустальная! Если ты скажешь, что я расцарапала тебе лицо или пыталась утопить, или ещё что, я не упаду в обморок и не умру…

— Это неправда, — глаза Берингара сузились. — Ты не причинила мне вреда.

— Я в это не верю, — созналась Адель, не пряча своей горечи. В темноте были плохо видны их лица, и ей казалось, будто она говорит с братом. Она помнила, что это не брат. — Я не могла…

— Ты не причинила мне вреда, — повторил он, как показалось, холодно. — Этого не было.

— А что было?!

— Ты пришла в себя у меня на руках, — отрешённо продолжил Берингар. Адель вцепилась взглядом в его лицо, уверенная, что распознает ложь, но сейчас самый несведущий в людях человек показал бы, что Берингар правдив как никогда. — На тебе были синяки и много гари, но ты даже ничего не сломала, и крови я не обнаружил. Сначала ты попросила пить, потом — чтобы я убил тебя. Мне продолжить? — она кивнула. Молча. — Как скажешь. Ты просила много раз, и, когда я спрашивал, почему должен сделать это, говорила об Армане. Ничего конкретного, только повторяла его имя и плакала, — Берингар подождал, но Адель не перебила его. Слушать о своих слезах было странно и в самом деле неприятно, но она была гораздо сильнее удивлена, чем зла. — Ты говорила, что тебе страшно жить, пока ты несёшь только разрушения и смерть… Я обещал придумать что-нибудь, сделать всё, что в моих силах, но ты не очень внимательно слушала. Потом мы уехали, и я готов поклясться, что в дороге ничего не произошло.

Адель молчала. Она ждала чего угодно, но не пересказа собственных рыданий. Судя по всему, она действительно не дралась и не порывалась никого убить… только умереть. А ведь не подоспей Берингар вовремя, она набралась бы сил, доползла до реки и утопилась бы, лишь бы света белого не видеть.

— И ты придумал, — усмешка далась ей с трудом. — Воистину, человек слова.

— Ничего я не придумал, — с каким-то странным выражением возразил Берингар. Его взгляд оставался бесцветно-тусклым, как и всегда. — Затея с просьбой к мадам дю Белле провалилась, я зря на неё рассчитывал. Если бы не Милош, ничего бы не вышло, так что благодарить стоит его.

— Но это ты подвёл меня к пани Росицкой…

— Кто угодно мог сделать это, просто рядом оказался я. Когда мы добрались до Праги, решение стало очевидным.

Адель не согласилась с ним: если вдуматься, Берингар делал куда больше того, о чём говорил. С самого начала он старался сделать так, чтобы было как можно меньше нападок на Гёльди, выгораживал их с братом перед старейшинами и прочими вредными колдунами. Адель вспомнила, как он отослал часовщика Стефана под ложным предлогом, хотя всегда был далёк от лжи, и как крикнул на того же Стефана, когда тот собрался поиздеваться над Гёльди. Оставшееся безнаказанным убийство и открытая конфронтация с мадам дю Белле — и вовсе опаснейшие авантюры, за которые Бер мог получить сам и подвести своего отца. Другие мелочи вихрем завертелись у неё в голове — мелочи, на которые она только раздражалась или не обращала внимания вовсе, но это не делало их несущественными, вовсе нет. Теперь они существовали для неё в первый раз, и Адель поймала себя на том, что задыхается.

— Всё в порядке? — тихо спросил Берингар. Адель быстро покивала и, резко вскинув руку, принялась поправлять чёлку: она не хотела, чтобы он смотрел на неё, и сама не могла на него смотреть. — Хорошо. Как видишь, ничего ужасного не произошло, а теперь об этом и вовсе можно забыть.

Забыть? Нет, она никогда ничего не забудет, не сможет. Адель скосила глаза и посмотрела на книгу в руках Берингара. Она просто лежала там, эта книга, и не говорила ни о чём.

— Пойду я, — невнятно пробормотала Адель. — Нужно отдыхать. Всем.

— Нужно, — согласился Берингар. — Доброй ночи. Если что-то понадобится, звони в колокольчик — придёт Ингрид либо Эмма. Утром тебя разбудят.

Адель сделала ещё несколько энергичных кивков, встала, одёрнула платье, зачем-то отряхнула край дивана, где сидела. Сделав несколько шагов в сторону коридора, она всё-таки остановилась и обернулась в нерешительности.

— Берингар, — тихонько позвала она.

— Да? — послышалось из темноты. Несмотря на усталость, он всё ещё отвечал ей.

— Ты говорил мне что-то ещё? Там, в поле, когда я… хотела себя убить и плакала. Ты говорил что-нибудь ещё?

После минутного молчания он ответил еле слышно:

— Ты хорошо помнишь, что я тебе сказал.

Адель кивнула, поняла, что её никто не видит, и покинула гостиную. За окном смеялись звёзды и луна.

***

Утром Адель не встретила хозяев: завтрак и горячую воду ей принесли в постель, не приглашая к столу. Она не гадала, был ли в этом какой-то смысл, только жевала хлеб и считала минуты. В этом доме ничего дурного не произошло, но ощущение неуютности не покидало её, и хотелось как можно скорее вернуться к брату. К брату, и к Милошу с его дурашливой беспечностью и сарказмом, и к молчаливому писарю, разве что к Лауре не хотелось, но она никуда не денется. Как они провели ночь? Холодок тревоги пробежал по рукам Адель, но она успокоила себя тем, что ребята умные и со всем справятся. Наверняка они тоже встали, позавтракали и ждут возвращения…

— Всё готово, — сообщила Ингрид, появляясь на пороге. — Пойдёмте, фройляйн, я провожу вас до двери.

— Мне говорили, что мы поговорим про порчу…

— Такие дела за полчаса не делаются, — буркнула Ингрид. — А ночью спать всем надо, а тем, кто ночью не спал — с утра. Узнайте у кого-нибудь другого, фройляйн. Штука это долгая и кропотливая, знахари и те путаются через раз. Здесь, — она остановилась и показала на обыкновенный деревянный стул, окружённый двумя-тремя закрытыми дверьми. — Подождите, фройляйн, скоро выйдут господа. Жаль, что ничему вас обучить не смогла, но тут уж правда некогда.

— Ничего страшного, — заверила её Адель. Перед глазами всплыло осуждающее лицо брата. — Спасибо, вы нам очень помогли, — добавила она с трудом, и укоризненный Арман исчез. Ингрид улыбнулась, покивала, присела в реверансе и скрылась на лестнице, напевая какую-то песенку на родном языке.

Голоса из-за ближней двери интриговали, но не настолько, чтобы подслушивать или мешать. Хватит с неё неожиданных открытий. Адель сонно потёрла глаза и уставилась на свои руки: они больше не дрожали, только ныли каждой мышцей, как поясница и ноги. Вчера в голове толкалось слишком много мыслей, сегодня не осталось ни одной, поэтому она тупо ждала чего-то, рассматривая узоры на резных панелях. Здесь изображались сцены охоты, сухопутные и морские баталии, на одной стене маршировали солдаты, ещё где-то горело здание, на крыше которого развевался флаг. Трофейное оружие, настоящее, висело на стенах зала, через который её недавно вела Ингрид, и напоминало о войне.

— …до свиданья, Вилл. — Из-за ближайшей двери вышел Юрген, увидел Адель и приветливо улыбнулся. Он снова был в форме, если вообще её когда-нибудь снимал. — Доброе утро, фройляйн. Совсем скоро вы вернётесь обратно. Надеюсь, с вашими соратниками всё в порядке.

— Благодарю за беспокойство, — снова старательно выговорила Адель. Брат гордился бы ей! — Я тоже на это рассчитываю.

Юрген ушёл, но дверь осталась открытой. Голос Берингара перемежался с незнакомым женским голосом, но беседовал он явно не со служанкой и не со знахаркой. Адель сдалась и как бы невзначай прошлась мимо двери, потом передумала и спросила в открытую:

— Ты скоро? Нас, вообще-то, ждут.

— Да, я скоро, — Берингар сказал вполголоса пару слов своей невидимой собеседнице, потом обратился к Адель: — Если хочешь, можешь войти, я вас познакомлю.

Адель вошла в тесную комнату, почти каморку, напоминавшую о том, что хозяева этого дома — в первую очередь маги: тёмные пропахшие травами сундуки, склянки и сосуды с жидкостями и парами всех возможных цветов, котёл в углу и множество зеркал, смотрящих будто в одну точку. Здесь ей сразу стало уютнее. Напротив Берингара сидела женщина; увидев её, Адель на мгновение потеряла дар речи. Она видела множество привлекательных женщин на горе Броккен, но эта незнакомка лучилась такой истинной красотой, что, казалось, её кожа источает нежнейший свет. Длинные светлые волосы были распущены и сливались с бежевым домашним платьем, а глаза — такие же, как у Берингара — смотрели с непривычной теплотой.

— Это Адель, — сказал Берингар. — Позволь представить тебе мою матушку.

— М-мне очень приятно, — запнувшись, откликнулась Адель. Невероятное облегчение охватило её: вся группа молча пришла к единогласному выводу, что мамы Бера давно нет, но вот же она!

— Мне тоже, рада увидеть воочию знаменитую Гёльди, — приветливо сказала женщина. Вильгельмина, всплыло в памяти Адель. Вилл.

Мать и сын продолжили болтать о всяких мелочах, Адель ждала у двери, пытаясь понять, гложет ли её зависть. Не поняла. Она часто терялась или злилась при виде таких писаных красавиц, вспоминая собственное угловатое тело, маленькие груди, всклокоченные волосы и острое лицо, но сейчас не могла найти в себе ни зависти, ни злости.

— Тогда лучше поспешить, — согласилась Вильгельмина. В её голосе было столько ласки, что и представить сложно. — Надеюсь, мы не заставили тебя ждать?

— Нет, — соврала Адель, поняв, что смотрят на неё. — То есть, да, но это…

— Это важно, а ты мне и не сказал, — она вздохнула с укором и поглядела на сына, тот только плечом повёл. — Ладно, идите… засмущали девушку. Прости, дорогая, что не успею познакомиться с тобой поближе. Ты чего такая огорошенная?

— Ничего, — Адель показалось, что она слишком много врёт, а при таком поборнике правды, как Берингар, это было чревато. — Всего лишь удивлена. Понимаете, мы все думали, будто вы умерли, и я очень рада, что это не так, но…

Что-то в улыбке Вильгельмины заставило её замолчать и догадаться. Свечение, казавшееся Адель метафорическим, никуда не пропало.

— Ох, Адель. Ты никогда не призывала призрак своей мамы? Или бабушки?

— Нет, — теперь ей было очень стыдно, не как раньше, а по-настоящему. Берингар молчал, пришлось самой отвечать за свои ошибки. — У нас нет праха и нет стольких подходящих зеркал, к тому же… мы с братом решили, что это будет слишком больно, и даже не думали о таком.

— Каждый решает сам, — согласилась женщина-призрак. — Ну всё, теперь вам точно пора.

— Пора, — эхом повторил Берингар и, поднявшись, подошёл к стулу напротив. — Увидимся снова.

Он произнёс заклинание, которого Адель прежде не слышала, и призрак рассеялся в мгновение ока. Зеркала для призыва мёртвых померкли и стали отражать комнату и друг друга, а с опустевшего стула Бер поднял коробочку с прахом и осторожно поставил её на полку.

— Извини, — на выдохе сказала Адель, когда они вышли. Она нервно мяла ткань верхней юбки, что снова отзывалось болью в запястьях.

— Тебе не за что извиняться, — ответил Берингар и полез в карман за ключом. Он выглядел почти здоровым и совершенно спокойным. — И не думай, что это какая-то страшная тайна. Я всего лишь не видел смысла рассказывать кому-то из вас.

— Угу, — промямлила Адель. Брат нашёл бы слова, она же вечно терялась. К счастью, Берингар не стал продолжать этот разговор и молча провернул ключ в замке: дверь открылась с тихим скрипом и без слов пригласила их обратно.

***

[1, 2]. Г. Гейне, перевод С. Маршака.