Книга чародеяний

XXV.

« – Что произошло?

– Они перестали быть магами.

– Почему?

– В силу человеческой природы».

А. В. Жвалевский, И. Е. Мытько. «9 подвигов Сена Аесли» («Магии – нет! И не будет»).

***

Арман Гёльди не существовал. Его не было нигде, и виной тому вовсе не метаморфоза, благодаря которой он становился другим человеком – не было никакой телесной оболочки, равно как и пространства, где эта оболочка могла бы находиться. Гулкая пустота без конца и края, без света и тени, без самого понятия света; пустота без времени, без звуков, но и без тишины. Это было невыносимо и в то же время прекрасно. Когда Арман снова смог думать, он догадался, что это настоящая свобода. Или смерть.

То ли пытка, то ли эйфория кончилась, и постепенно к нему возвращались обрывки настоящего, обрывки жизни. Он напрочь забыл, что происходит вовне, но чувствовал, что безнадёжно упускает что-то важное; он забыл, что от него зависит, но знал – был уверен – многое. Он ошибался: от него больше ничего не зависело.

Постепенно Арман приходил в себя, и к нему поочерёдно возвращались телесные ощущения и воспоминания. Першит в горле. Он уничтожил книгу. Голова тяжёлая. Он уничтожил книгу чародеяний. Нога не болит, он просто не чувствует обе. Испуганные лица старейшин, испуганные – но не удивлённые, цепкий взгляд Берингара… Плохо, очень плохо. Когда Арман вспомнил всё, включая уговор с Хартманном, ему стало совсем худо, хотя он не мог пошевелиться. Он не рассчитывал на обморок, на сильный взрыв, он просчитался – нужно было сначала предупредить Берингара, предупредить кого угодно, чтобы они действовали сразу же, как только он закончит. Честно говоря, Арман не представлял, о чём бы он попросил, что бы приказал: сейчас он думал только о том, что надо было уберечь сестру. Ведь теперь, когда он нарушил условия сделки, нет никаких… гарантий, снова эти гарантии, что Хартманн пощадит Адель. Только бы она не ложилась пораньше, только бы не спала, выиграть время ещё есть шанс…

Или нет – время оставалось недосягаемым для Армана, или сам Арман оставался недосягаем для времени. Когда омут ненадолго отпускал его, он видел рядом с собой разных людей.

В первый раз он увидел Милоша: тот глядел с неподдельным беспокойством и что-то спрашивал, одно и то же, но Арман не разобрал звучания слов и ничего не понял по губам.

Во второй раз он увидел пана Михаила, который заботливо обтирал влажным полотенцем его лицо.

В третий раз он увидел Чайому – она заставила выпить какой-то горячий напиток, от которого стало так легко, что Арман тут же забылся снова.

Присутствие кого угодно из них не давало ответа на главный вопрос: кто он?

Между пробуждениями проходило не так много времени, но каждый промежуток казался Арману вечностью, упущенными часами и днями. Наконец он снова разлепил глаза, и окна, шпалеры и узоры на потолке обрели давно утраченную чёткость. Рядом сидел Берингар, прямо на краю постели. Он быстро повернул голову и осмотрел Армана.

– Лежи, – велел Берингар прежде всего, не задавая никаких вопросов.

– Я…

– Арман.

Он не звал, давал ответ. Арман испытал невероятное облегчение и закрыл глаза, но тут же распахнул их – чему он радуется, ведь всё должно быть наоборот!

– Я должен идти.

– Нет. Идти уже некуда, успокойся и лежи.

– Ты не понимаешь, – зачем-то упрекнул Арман. Он знал, что Берингар всё отлично понимает, но не до конца контролировал себя. – Мне нужно обратиться. Как можно скорее… это важно…

– Я так не думаю, – ответил Берингар и снова внимательно оглядел его. – Арман, ты больше не сможешь ни в кого превратиться.

Арман поверил, потому что такое с ним уже случалось. Он догадывался, что Бер имеет в виду кое-что совсем другое, но не мог облечь свои предчувствия даже не в слова – в мысли. Оставались и более важные вещи, и Арман сказал:

– Адель, и все другие… Он убьёт. Дотянется, ему ничего не стоит… надо предупредить…

– Не дотянется, – возразил Берингар и дотошно уточнил, до последнего опасаясь ошибки: – Кто убьёт? Роберт Хартманн?

– Ну конечно.

– Не убьёт. Адель в безопасности, и остальные тоже.

Арман уставился на него с безнадёжностью и отчаянием. Как можно не понимать, как можно так недооценивать врага? Если б только были силы, он бы всё объяснил!.. Почему именно сейчас, когда надо действовать быстро и чётко, Берингар это делать перестал?!

– Он убивает во сне. Через сон. Ты знал? Хотя бы сообщи им, чтобы они не спали, – теперь у Армана сестра стала «ими», всеми, кого он пытался защитить. Берингар покачал головой:

– Не знал, но это многое объясняет. Арман, послушай, сейчас отсюда ничего сделать не получится. У нас нет связи с внешним миром. Лежи, – он проворно поднялся, потому что после этих слов Арман едва не выбросил себя из кровати. – Лежи, – повторил Берингар, решительно, но не грубо заталкивая его обратно. Это было несложно: Арман теперь весил не больше сестры. – Я попросил Пауля отправиться ко мне домой, он уже в пути.

– Пауля?

– Мой друг. Можешь не сомневаться, он сделает всё, что сможет.

Арман закрыл глаза. Он отказывался понимать, как какой-то Пауль, который к тому же едет обычным способом, может помочь. Нужно было взять себя в руки и задавать вопросы, но Арман слишком долго держал себя в руках и теперь разваливался, как разбитая ваза, не в силах поймать ни одного осколка: всё, что от него осталось, Берингар сейчас уложил обратно на подушки и накрыл одеялом.

– Я расскажу тебе всё, что смогу, – говорил Берингар. Арман смотрел на него со своего места, стараясь держать глаза открытыми, смотрел и даже видел, хотя до мозга доходило далеко не всё. Следопыт выглядел уставшим до предела, но речь его казалась ещё более ясной и осмысленной, чем всегда; он был расстроен и зол, но сдерживался, потому что Арман нуждался в спокойном и здравомыслящем собеседнике. – О том, что ты здесь, знаем мы с Милошем, пан Росицкий и госпожа Чайома. Им всем можно доверять, они присматривали за тобой, пока я улаживал дела со стражниками и старейшинами.

– И больше никто? – хрипло спросил Арман. У него в голове не укладывалось, как правда до сих пор не всплыла наружу. – Я ведь упал внизу… а потом…

– Какое-то время твоя магия ещё работала, – объяснил Берингар. – Мы принесли тебя сюда, и только потом ты начал понемногу походить на себя. Все остальные, кроме упомянутых мной людей, видели, что мы уводим посла Хартманна.

Арман не знал, что об этом думать. По-хорошему ему следовало обратиться в посла и довести до конца новую игру, ту, в которой он герой-спаситель, но Арман уже нарушил условия сделки. Поэтому он спросил о другом:

– Вы и… пан Росицкий, и Чайома… как давно они знают?

– Я имел в виду, что они были здесь после церемонии и наблюдали за тобой, – Берингар уклонился от прямого ответа. – Разговор о том, кто что знал, будет долгим… ты к нему пока не готов. И не только ты.

– Мне всё равно.

– Мне кажется, нам стоит дождаться Милоша. Если ты не согласен, говорить при нём не будем.

– Я имел в виду не это… – какой разговор, подумал Арман, он и двух слов связать не может. – Извини. Я просто…

– Тебе стоит отдыхать. Ты истощён, – то ли в силу усталости, то ли в силу обстоятельств, Берингар даже не пытался скрыть своё беспокойство. Арман и прежде знал, что следопыт умеет заботиться о важных для него людях, но сейчас ему было невероятно совестно за всё это. За себя, за других… – Чайома приготовила укрепляющее зелье, но я не думаю, что оно… может подействовать.

Арман никак не среагировал: ему снова было плевать на себя, но уже по другому поводу. Он смутно ощущал, что совершил что-то непоправимое и это гораздо важнее Хартманна, хотя совсем отделаться от посла не выходило: длинная речь о сути книги была очередным залогом, неким извинением – если кто-то из них двоих заслуживал извинений – оборотня за то, что договор был нарушен. Книгу он добыл, но уничтожил, но сделал это в чужом облике, не забирая себе лавры. В конце концов, такое Хартманну могло понравиться, а им – дать время разобраться, отыскать Юргена, предупредить Адель…

– Ты говорил, связи в замке нет, что это значит? Не работают ключи и зеркала? Почему? – речь давалась с трудом и выходила невнятной, но теперь Арман не мог остановиться. Он всё ещё не до конца понимал, на каком свете находится, и больше всего боялся, что это сон. А ведь похоже. Если Хартманн так наказывает его… – Бер, пожалуйста… пересядь.

– Куда?

– Не знаю. Не надо там… в ногах. Он тоже там сидел.

Берингару было больше некуда сесть, и он только подвинулся.

– Не работают ключи и зеркала, – медленно повторил он. – Кто-то успел уйти, большинство осталось здесь. Арман, дело в том…

В этот момент появился Милош. Он вихрем пронёсся по комнате, ничего не сказав, что-то забрал, что-то отдал – вроде кружку и полотенце; в коридоре мелькнула высокая фигура Чайомы. Потом Милош наконец обернулся и понял, что Арман на него смотрит.

– Я помешал? – спросил Милош после паузы, переводя взгляд с одного на другого. Арман ничего не сказал, Берингар пожал плечами. – Ну, вы определитесь… Если что-нибудь нужно… в общем, я за дверью побуду.

– Не надо, – собственный голос показался Арману сиплым и каким-то придушенным, раньше этого не было. – Останься. Если хочешь…

Почему-то, Арман не понял этого, Милош захотел. Он ещё сказал пару слов Чайоме и отцу, а потом плотно закрыл дверь. Места было не так уж много, а подступиться к высокой кровати – трудновато, поэтому Милош просто занял другую сторону изножья, правую. Арман не мог не обратить внимания, что друг старается на него не смотреть, но истолковал это по-своему, а на самом деле тяжело было им обоим.

– Что там нового? – спросил Берингар.

– Всё так же. Никаких изменений, – неуверенно сказал Милош, покосившись на Армана. – Гм. Ты уже сказал ему?..

– Только начал. Подожди. Никто не приезжал, не уезжал?

– Нет, мы только вычислили дезертиров. Ты уж не обижайся – все пруссаки… Но Пауля я отбил, – добавил Милош, – Пауля и Небойшу. Я сказал, что они уехали по твоему приказу, потому что больше ничего не придумал.

Берингар не стал возражать, Арман ничего не переспрашивал. Не переносящий такой тишины Милош рассказал ещё немного:

– Мне просто понравилась идея отправить кого-то домой. Пауль, конечно, славный малый, но он же не может разорваться на двух паулей, верно? Так что я попросил Небойшу… Небойша скачет в Прагу. Мы с папой не могли уйти, конечно же. Я дал ему адрес, будет неловко, если парень заблудится.

– Правильно, – согласился Берингар и снова обратился к Арману. Меньше всего на свете ему хотелось сообщать об этом, но больше некому, к тому же озвучивать даже самые неприятные вещи вошло у следопыта если не в привычку, то в неписаную обязанность. – Арман… Вероятно, магии больше нет.

Арман тупо смотрел на него, как если б услышал фразу на незнакомом языке. Очевидно, Берингар имеет в виду, что магия как-то уничтожилась вместе с книгой, но это ведь невозможно. Нелепо. Неправильно… Опять вернулось ощущение лежащего на дне камня, только теперь вода застыла, как в самую холодную зиму. Арман противился этому изо всех сил, но что-то глубоко внутри него не испытывало ни возмущения, ни удивления, а на ум снова пришла неизбежность.

– «Вероятно», – пробормотал Милош, недовольный этой репликой. – Не знаю, как другие, но я в этом уверен абсолютно точно. Как можно не заметить, что из тебя что-то вытащили, простите за вульгарность?

– Не все чувствуют магию так же тонко, как ты, Милош.

– Спасибо, – мрачно отозвался Милош. – Потрясающее умение, а какое полезное.

– Стойте… – снова прохрипел Арман. Они прекратили препираться и дружно посмотрели на него сверху вниз. – Вы говорите, не работают ключи, зеркала. Наверняка территорию замка… просто задело взрывом. Это же был выплеск магии, как Адель… ну и не только Адель… разве нет?

– Такое объяснение вероятно, – осторожно сказал Берингар. Он упрямо придерживался слова «вероятно», потому что не мог знать наверняка, да и Милош ворчал только для вида. – Может быть, это временный эффект. Как и то, что магию потеряли люди, находившиеся в замке…

– Это пройдёт, – с глупой уверенностью сказал Арман. – Их просто оглушило. Нас, вас… Готов поспорить, снаружи всё в порядке.

– Если бы ключи работали извне, к нам бы кто-то уже пришёл, ведь оставившие пост стражники уходили не в пустоту, – возразил Берингар. У Милоша тоже нашёлся довод против:

– А я думаю, что такой всплеск не могли не заметить сильные ведьмы. Знаешь, как чутко они реагируют на подобные вещи? Странно, что никто до сих пор не заявился с воздуха… ну, Бер то же самое и говорит.

– Вы ошибаетесь. Они просто не знают… Снаружи никто ничего не знает.

Это плохо, думал Арман. Снаружи никто ничего не знает, но все могут колдовать, он не сомневался, не мог заставить себя усомниться. Значит, Адель по-прежнему в опасности, и не она одна. Хартманн не получил книгу и никогда не получит, но не помер же он от этого, не утратил свой дар… И наверняка скоро узнает о случившемся, если не уже. Сбежали пруссаки.

– Готфрид среди них был?

– Был, – ответил Берингар, поняв, о чём речь. – Вы знакомы?

– Это его люди. Они успели уйти. Он всё знает…

Арман замолчал, он был пока не готов говорить о Хартманне. Выражение лица Милоша было испуганным, и он даже не полез с расспросами.

– Я обсуждал случившееся с советом старейшин и другими магами. Некоторые полагают, что наш дар вернётся. Некоторые ни на что не надеются, но тоже уверены, что проблема коснулась только замка Эльц. Время покажет, кто прав, – рассудил Берингар, глядя куда-то вниз. До Армана дошло, что один из них больше не слышит заговорённых пуль, а второй – магических следов. Каково это? Похоже ли на тот ужас, что он испытал, когда не мог превратиться? Нет, слишком уж спокойно они сидят… Арман вовсе не желал друзьям дурного самочувствия, он лишь убеждал себя, что всё не так плохо, что способности ко всем вернутся, нужно только подождать. Не мог же он одной своей волей, одним словом, одной каплей крови уничтожить колдовство как таковое.

– Так значит… – неуверенно начал Милош. – Ты был им, верно? С самого начала?

– Да, – сказал Арман. От того, что он отвечал на вопросы, а не исповедался сам, было немного проще, но только немного. Милош издал какой-то странный звук, словно собирался присвистнуть, но передумал под укоризненным взглядом Берингара.

– Не могу поверить… Я не замечал, что всё это время говорил с тобой. С тобой!

– Так было нужно, – тихо отозвался Арман. – Прости.

Давно он мечтал сказать эти слова. Дальше Милош должен был разозлиться, обидеться, расстроиться, на худой конец… выйти и хлопнуть дверью. Вместо этого Милош переспросил с недоверчивым ужасом:

– Это ты извиняешься?!

– Конечно, – нахмурился Арман. Чувства как притупились, так и не приходили в норму, и он был просто недоволен тем, что разговор идёт не по задуманному плану. То, что Милош не разозлился на него, не радовало, а казалось неправильным. Он ведь должен разозлиться. Это то, чего Арман заслуживает. – Конечно, ведь это я тебя обманывал… я обманывал всех, но больше всего – тебя.

Милош только головой покачал. Они абсолютно не поняли друг друга: Арману казалось, что он виноват во всём, в первую очередь – в обмане, в каждой фразе, где он не выдавал себя, и даже в ложной смерти; Милош был уверен, что провинился в разы больше, ведь он за несколько недель не смог разглядеть в собеседнике собственного друга и как-то помочь ему.

– Так было нужно, – повторил Арман. – Не вини себя. Я же специально делал так, чтобы никто не догадался…

– Кое-кто вон догадался, – буркнул Милош, поглядев на Берингара. – Но это ведь не твоя вина.

– Почему ты так уверен?

– Потому что… извини, ты себя в зеркало видел?

Не видел, а если б посмотрел – пришёл бы в ужас. Он страшно исхудал, потому что почти ничего не ел и вдобавок тратил много сил на поддержание облика; и без того бледная кожа казалась прозрачной, глаза запали, чёрные волосы отросли ещё больше и лежали на плечах. Именно поэтому, не говоря о прочих причинах, в головы друзей даже не закралась мысль о настоящем предательстве Армана: он очевидно был жертвой, а не злодеем, что бы ни считал сам. Злодеи так себя не загоняют, они действуют чужими руками.

– Если бы я себя выдал, он бы убил Адель, – просто сказал Арман. Ему даже не было тяжело, и эта странная пустота позволяла объясняться едва ли не с лёгкостью – слова и слова, подумаешь. – Или кого-то ещё. Он может, я знаю наверняка. Подумаешь, сестра… Разве что… может, Адель бы ничего не было, она ведь сильная ведьма. Бер, скажи… с ней ведь ничего не случилось бы? Только не ври. Я должен знать, если всё это было зря…

– Не могу знать, – ответил Берингар, не глядя ни на кого из них. – Я был бы рад утешить тебя, даже таким образом, и не стал бы скрывать правду, но я действительно не знаю. Во сне мы все уязвимы.

– Ладно, – послушно отозвался Арман. – Неважно. Но он мог достать и других… чтобы я не сбежал… Вы знаете, это всё так глупо. Сейчас ясно, что я просто последний дурак.

Другим ясно не было, и они молча ждали. Арман начал рассказывать, изредка делая паузы, чтобы попить воды, и глядя строго перед собой – между слушателями. Он говорил о письме Хартманна, о том, как они встретились в посольском доме, о том, как тот шантажировал Армана. Он говорил о том, как читал, запоминал и заучивал чужую биографию, вживался в чужое тело, выходил за пределы собственного дара, чтобы создать точнейшую копию – что на вид, что на слово. Он говорил обо всём, не задумываясь, повторяя те эпизоды, которым Берингар и Милош сами были свидетелями; иногда он забывался и путал себя с послом, иногда пересказывал один и тот же разговор дважды, как если бы отчитывался перед ним сейчас.

Армана не перебивали, и он не знал, какое впечатление производят его слова, пока не посмотрел в лица слушателей. Милош уже десять минут таращился на него широко раскрытыми глазами, в которых читался только ужас.

– И ты ещё думаешь, что в чём-то виноват? – воскликнул он, не дождавшись конца рассказа. – Нет, Арман… Если б ты мог стоять на ногах, я бы тебе треснул, но не за то, что ты думаешь.

– Конечно, виноват. Я врал…

– Да кто не врал! – перебил Милош, он почти сорвался на крик. – И дурак всё-таки я… И тебе повезло с тем, что я дурак. Очень повезло…

Берингар долго молчал, созерцая что-то невидимое в углу кровати. Когда его окликнули, он процедил сквозь зубы какое-то немецкое ругательство, потом встал и бесцельно пересёк комнату. Милош обернулся через плечо, а Арман приподнялся на локтях как раз вовремя, чтобы увидеть, как следопыт разносит в щепки ветхий стул. Ногой.

– Ого, – сказал Милош. Берингар ещё какое-то время постоял в стороне, больше обычного напоминая статую, потом вернулся и сел на место.

– Прошу прощения, – ровным голосом сказал он. – Что было дальше?

– Дальше… вы всё знаете. Он подстроил мою смерть, чтобы я поторопился, а ты прекратил поиски… Тогда же я наконец понял, что делать. Всё, что касается крови, чистой воды авантюра – я не знал, получится или нет. Проверял прямо на месте… – Арман внимательно посмотрел на Берингара. – Спасибо, что поддержал меня. Давно ты знал?

– Сейчас окажется, что с самого начала, – пробормотал Милош.

– Если говорить именно о знании – только с того момента, как получил письмо, – возразил Берингар. – До этого были одни подозрения, но я не мог не обратить внимания, что раз за разом мысленно возвращаюсь к господину послу. О содержании письма я решил сообщить при всех, потому что мы ничего не теряли, и заодно понять твою реакцию – если это, разумеется, был ты.

– И что ты понял?

– Что это произошло против твоей воли. И ложная смерть, и всё остальное, – теперь пришлось объясняться Берингару. – Я подозревал… ладно, это уже неважно, с вашего позволения я буду говорить «знал». Я знал почти всё, кроме главного, где ты, кто ты и чего добиваешься, поэтому не мешал. Единственное, что оставалось неясным до последнего – что посол управляет тобой, а не ты им.

Арман не сдержал удивлённого возгласа, и Милош тоже, хотя в его исполнении прибавилось несколько чешских ругательств.

– С ума сошёл?! – добавил он в конце тирады. – Ты мне клялся, что ни в чём Армана не обвиняешь!

– Не забывай, сейчас нам всё известно, а тогда – не было, – напомнил Берингар. Видимо, после разломанного стула его уже ничем нельзя было задеть. – Я допускал, что Арман затеял что-то сам, разумеется, без вреда для нас… допускал и то, что они с послом заключили взаимный союз, ведь о самом Хартманне я знал недостаточно. То, что вы в обратных отношениях, мне пришло в голову после Лукки. Я не нашёл ни одной причины, по которой ты решился бы разыграть свою смерть – для тебя, именно для тебя, в этом нет никакой выгоды, и ты бы не заставил всех нас пройти через эту боль.

– Я не хотел…

– Я знаю.

– Мы знаем, – горячо заверил Милош. Ещё утром он думал иначе, но утром он не знал и десятой доли того, что услышал.

– После той новости ты явно разволновался, но потом всё равно кивнул, дав понять, что всё идёт по плану… – Берингар умолк ненадолго и устало спросил: – Моя очередь узнать кое-что, возможно, неприятное. Ты ведь контролировал ситуацию… в тот момент?

– Конечно, – не понял Арман. – Конечно, я был в ужасе от того, что он сделал, но не мог не кивнуть… иначе бы поставил под угрозу остальных. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я считаю, что ошибся, и ошибся жестоко, – взгляд Берингара скользнул по его рукам, бледным и тонким, выхватывая едва заметную глазу дрожь. – Если бы я знал о твоём состоянии, я бы никогда так не поступил. Нужно было остановить это, а я подыграл, причём не тебе, как мне хотелось верить, а самому Хартманну.

– Да, так он и сказал, – усмехнулся Арман, и его лицо преобразилось до неузнаваемости. – Вы не представляете, друзья мои, скольких вещей можно добиться без помощи магии. Звучит абсурдно, не так ли? Задним числом да в моём пересказе, как будто читаешь слабенький авантюрный роман, но нет… Надо уметь рисковать, чтобы добиваться своего, это куда ценнее прочих качеств, которые так принято превозносить. Кто сказал, что бесстрашие – черта исключительно благородных людей? Нет никого более храброго, чем уверенный в себе мерзавец.

Ответом ему было подавленное молчание. Он говорил, как Хартманн, но выглядел, как Арман, повзрослевший лет на десять. Вид этого человека, длинноволосого, бледного, исхудавшего, изрекающего одну изысканную насмешку за другой, был им незнаком.

– Простите… – Арман заметил за собой что-то не то и прекратил улыбаться, хотя голос его оставался непривычно жёстким. – Бер, ты не ошибся, и ты тоже, Милош. Если бы кто-то из вас что-то заподозрил или сделал так, чтобы меня раскрыли, нам всем было бы хуже… так я считал.

– Спорим, пани бабушке ваш посол на один зуб? – буркнул Милош. – Вот когда родичи нужны, их никогда рядом нету.

– Тогда я не знал, насколько опасна книга. Вы действительно друг друга?..

– Да, да. Я пострелял, Бер отбился, всё в порядке. Нет, это бред какой-то, – продолжал Милош, – бред, да кто он вообще такой?

– Вот именно, – негромко заметил Берингар. Он не стал поправлять Милоша и напоминать о вмешательстве Пауля, потому что Арман уже слышал историю целиком. И потому что это уже не имело значения. – На этом строилась часть моих подозрений. Арман, как ты уже знаешь, совет старейшин решил довериться мне на время собрания. Им был нужен послушный глашатай, мне – возможность узнать больше о создателях книги, и это принесло свои плоды.

– А я думал, они хотят держать тебя при себе, как в своё время приняли в команду Адель.

– Не сомневаюсь, это тоже было одной из причин. Не забывайте, что это круг очень разных и очень старых людей… И те, что помоложе, не могут между собой договориться, а среди старейшин уже несколько столетий нет единого мнения. Кто-то поддерживал меня, кто-то верил в вину отца, – в словах Берингара слышался отголосок разочарования: совет старейшин никогда не был непогрешим, но поначалу казался таковым. Любой человек в конце концов оказывается всего лишь человеком, и чем тяжелее взваленная на плечи ноша, тем масштабнее последствия. – В конце концов они приняли решение Армана с лёгкостью, потому что и сами зашли в тупик. Возвращаясь к тому, что мне удалось узнать. Разное, но для нас имеет значение совсем немногое…

– Ты тоже знал о крови? – спросил Милош. – Я поздновато додумался, но Свен-то дело говорит – о печати никто до последнего не вспоминал.

– И не должны были, печать вообще не имеет отношения к предмету нашего собрания. Что касается списка магов, повязанных кровью с книгой, не все из них прошли через печать – только Арман и я, и господин писарь. Имел влияние кое-кто из них самих… не те, кого вы видели и слышали чаще прочих: простите, я поклялся не называть имён. Мастер по зачарованным чернилам, разумеется, а также все ближайшие кровные родственники…

– Адель тоже? – уточнил Милош.

– И Юрген? – Армана больше интересовало другое.

– Насчёт отца не знаю, старейшины не пришли к единому мнению. Они не могли понять, что важнее: то, что он мой родитель и я не могу передать ему часть своей силы, или то, что мы во всех смыслах одной крови. Проверить, как вы понимаете, не удалось.

– Так на тебе проверяли… – Милош запнулся, подумал и до чего-то дошёл. – На твоей крови, верно? Но если ты тоже имел такое влияние на книгу, почему она позволила тебе… в смысле, не только мне, но и тебе сойти с ума?

– Кто знает, – равнодушно отозвался Берингар. – Возможно, сыграло роль то, что в тот момент моей крови, свежей крови, на печати не было; возможно, она стала и могла стать ещё опаснее, чем мы думаем. Позвольте, я продолжу то, что хотел сказать. Мой отец отвечал за защитные чары, и ему помогал герр Хольцер: как оказалось, в нём теплились зачатки боевой магии. Мадам дю Белле как гипнотизёр приложила руку к чарам для отвода глаз, чтобы книга не попала к людям раньше срока, госпожа Моргана защитила её от угрозы огня, но, честно говоря, мне так и не удалось узнать, какова была роль Хартманна. Он составил несколько статей, некоторые – анонимно, он участвовал в подчинении писаря, превратил его глаза в зеркала для наблюдения, но даже там его воля не была решающей.

– Тогда ты его заподозрил? – с надеждой спросил Арман. Всё понятно, заклясть зеркало не сложнее, чем ключ, а несчастный Арманьяк был больше вещью, чем человеком. Теперь оборотень чувствовал себя невероятно глупо ещё из-за того, что не догадался вовремя предупредить Берингара, хотя бы перед тем, как уйти в Берлин… Как бы было хорошо иметь такого союзника, действительно иметь, а не гадать, сколько ему известно и что он думает.

– Боюсь, что нет. Мои подозрения складывались долго и в основном из мелочей, – признался следопыт. – Сейчас я вижу, от каких незначительных и порой ошибочных вещей они зависели, и это удручает. Но раз мы говорим об этом…

– Времени навалом, – меланхолично заметил Милош.

– Пока да. Для начала мне не понравилось, как ты пропал. Разумеется, письмо было очень убедительным и мы все обрадовались, узнав, что ты отправишься отдыхать… Но мне показалось странным, что ты решился на такой шаг сейчас, перед самим собранием, да ещё и не оставил никаких адресов. Для тебя второе слишком легкомысленно, а первое… прозвучит грубо, и я прошу прощения, но тот Арман, которого я знал и вижу перед собой сейчас, скорее отложил бы свои проблемы ради решения чужих, а не уехал на юг.

Милош согласился, а Арман ужаснулся про себя. Ему казалось, что Берингар рассуждает слишком по-посольски, как если бы любая мысль, любая догадка в подобном духе могла принадлежать только Хартманну. Очень хотелось украдкой ущипнуть себя, но если он не спит, это позор, а если спит, ему ничего не поможет.

– А я тут подумал, почему чахотка? – вмешался Милош. – Это же когда кровью кашляют, верно? Таким ты точно не страдал.

Арман отмолчался, вспоминая, как его с детства прозвали чахоточным мальчиком. Так было принято, в каком-то смысле даже модно, но на краю сознания оборотня всё ещё маячил Хартманн: очевидно, он просто угадал, выбрал показавшуюся удачной болезнь, и хватит видеть во всём совпадения и связи. Хватит!

– Это меня не удивило. Милош, ты неправ, симптомы и стадии болезни бывают разные… и они мне хорошо знакомы, – негромко сказал Берингар. Арман и Милош молча переглянулись, не зная, что сказать, а он добавил ещё тише: – В своё время отец подбирал лечебницы, потому что наши знакомые знахари не смогли ничего сделать. Так что в поисках Армана мне даже не пришлось составлять новый список и искать самому.

Неловкое молчание длилось недолго – Берингар сам его нарушил, ему ещё меньше хотелось вспоминать.

– Среди других причин, больше похожих на случайности, я бы назвал самое первое собрание около книги. Сейчас мы понимаем, что Арман стремился выделить посла среди прочих, но в тот момент это было не самое удачное решение… особенно рядом с мадам дю Белле. Дело в том, что у этих двоих были примерно одинаковые полномочия и клятвы, насколько я понял со слов старейшин. Он не мог сразу зайти дальше, чем она. Со временем – может быть, но не сразу, не увидев книгу после долгого перерыва.

– Нам это показалось разумным, – пробормотал Арман.

– Старейшины не придали этому особого значения, а я им не сказал. Тогда я решил убедиться, просто на всякий случай, что посла не подменили…

– Так быстро, – Милош покачал головой.

– Я наблюдал за всеми, в этом нет ничего особенного. Я проверял не только его, отчасти в этом заключалась моя работа в замке, – пояснил Берингар. – Следопытам не позволили искать телесные следы, поводов нарушить приказ у меня не было, пришлось обходиться словами – и я иногда беседовал с гостями замка, ориентируясь на то, что мне о них сказали. Чезаре Моретти едва не попался на лжи, правда, потом оказалось, что он просто забывчив. Так вот, Хартманн не ответил…

– Я не ответил, потому что плохо говорю по-немецки, но как ты мог быть уверен в этом? Вдруг посла подменил другой немец, как бы ты тогда понял?

– Не совсем такая логика, Арман. Я упоминал, что знаю Хартманна недостаточно хорошо, но о том, какой он сторонник германского объединения, известно многим, к тому же я служил с его сыном… Густав часто повторял за отцом, нравилось ему это или нет. И я ждал, что такой горячий патриот ответит на родном языке, ведь в этом нет ничего плохого. Но он выбрал ответить на латыни, к тому же отчитать меня за оплошность, чтобы слышали все вокруг; вот это было странно.

– Не знаю, что меня больше сводит с ума: то, что ты говоришь, или то, что я тебя понимаю, – сокрушался Милош. – Ничего не скажу про эту скотину, но ты-то явно не промахнулся бы с латынью… Ты даже Паулю по-немецки не ответил, потому что я рядом был!

– Этого недостаточно, – какая-то часть Армана оставалась холодной и жестокой, он намеренно выискивал слабые места в рассказе Берингара. Так же делал сам Хартманн, которому было тяжело признать достойного соперника в молодом следопыте: он попросту отказывался признавать, противореча сам себе, что какой-то «солдафон» в состоянии разгадывать его планы и ставить палки в колёса, а ведь к интриге в замке Эльц они подошли одинаково. Охотник и ищейка, а сам Арман – негодное ружьё, высшим счастьем для которого стало выстрелить в воздух.

Берингар пристально посмотрел на него, предпочёл не заметить тона и продолжил:

– Недостаточно для того, чтобы знать наверняка, а мы говорим о подозрениях. Ты сказал, сам Хартманн часто полагается на непроверенные догадки и домыслы. Смею надеяться, я не захожу так далеко, но того, что я замечал, хватало для определённой доли сомнений. Будь я уверен полностью, всё бы могло кончиться по-другому.

– Что ещё? – Арману не хотелось слушать об альтернативном развитии событий. Всё, чего он хотел, это разобраться в уже случившемся, если говорить о сбыточных желаниях.

– Другие мелочи. Похвала на собрании, некоторые неточности в обсуждении истории Пруссии, кое-какие случайные фразы… Но всё это легко списать на забывчивость, старость или на мою излишнюю мнительность. Ещё гибель Ингрид, в которой я также не был уверен наверняка.

– Ты сказал, что не знал о его способностях.

– Я и не знал. Я имел в виду, что много размышлял об убийце – это должен быть человек, знающий отца и бывавший у нас дома. Таких немало, но я раз за разом возвращался к нашим поискам предателя – к замкнутому кругу из старейшин, Хартманна, Хольцера, дю Белле… И в итоге не ошибся, хотя это не может радовать: мы верно определили виновных, только не добились от них ответа.

Милош проворчал что-то про голую правду и ответы, которые лежат под носом. Он тоже был раздосадован, но сказать ему было нечего.

– Ещё мне помог Милош, хотя на самом деле вышло наоборот.

– Что?!

– Самое ненадёжное подозрение из всех, – вздохнул Берингар. – Я никак не мог взять в толк, почему из всех послов в Рыцарском зале ты выбрал именно Хартманна. Ты едва ли знаешь его, ты ненавидишь немцев, ты мог выбрать отца или его друзей, более надёжных друзей… И когда я осмелился сложить в уме отсутствие Армана – оборотня, как нам известно, и не последнего участника в судьбе книги, – с незначительными странностями Хартманна, всё показалось мне очевидным. Я так и решил, что Милош знает правду и помогает тебе, что именно поэтому он так легко поверил в чахотку и вызвался охранять прусского посла… Милош, теперь ты можешь представить моё жестокое разочарование после того разговора.

– О да, – виновато хмыкнул Милош. – Ты ждал, что я подтвержу все твои догадки и выдам лже-Хартманна, а я заявил, что всё это ерунда и чушь… Арман, если тебе интересно, я назвал тебя гением. Ты очень хорошо играл.

– Да, это было легко, – пробормотал Арман, и его выражение лица снова переменилось: точно так же смотрела Адель после знакомства с ведьмой-убийцей в Марльё. Его злило, что лгать не во благо оказалось так просто; количество времени и сил, вложенных в это дело, казалось Арману ничтожным по сравнению с тем, как ловко он уводил от неловких вопросов мадам дю Белле, дразнил Хольцера и даже препирался с датчанином Свеном. Для этого почти не пришлось прибегать к биографии Хартманна, хватило пообщаться с ним самим, а дальше… дальше все люди одинаковы. Он сумел обмануть сестру, скрывая от неё ожог, точно так же он сумел обмануть послов, Милоша, пана Росицкого, старейшин…

– И ты не передумал? – Милош покосился на него и предпочёл обратиться к Берингару.

– Нет, не передумал. Конечно, я был разочарован и в своей теории, и во многом другом, но посол Хартманн продолжал настойчиво добиваться книги… он не мог не привлечь внимание. Я полагал, что рано или поздно он вспомнит о печати, догадается о крови – как ни крути, настоящий посол в прошлом был близок к книге, ближе, чем нам всем хотелось бы. Об этом мы с вами также не знали, но у старейшин была теория, одна из многих, что кровь потребуется для овладения книгой. Ближе к концу осени они сами её опровергли – и испытали невероятное облегчение, ведь теперь получится свалить решение на других…

– Непочтительно, – заметил Милош.

– У меня больше нет иллюзий по этому поводу, – сухо ответил Берингар. – Итак, с тех пор решало собрание и только собрание, но Хартманн мог зацепиться за идею с кровью, я бы на его месте поступил так же. Свойства книги нестабильны, она менялась на наших глазах; наверняка тот, кто повязан с ней кровью, обладает мощным преимуществом несмотря ни на что, ни на какие другие условия выбора. Я бы назвал это логикой чародейства, поскольку многие обеты, в том числе господина писаря, требуют кровной жертвы.

– И писаря поэтому убрали?

– Поэтому тоже: его связь с артефактом, очевидно, была сильнейшей. Что касается дома господина Арманьяка, до пожара там наверняка оставались следы чар, не все из которых одобрял совет старейшин.

– А дальше? – потребовал Арман, утративший интерес к гибели писаря. – Что дальше решил ты?

– Я решил: раз Хартманн, которого я вижу, так уверен в победе, это не Хартманн, – сказал Берингар. – Ему ли не знать, что слабый колдун без особой связи с книгой может добиться своего на словах, но споткнуться на ровном месте, дойдя до дела? То, что Арман успел рассказать нам о его юности, вполне подтверждает, что он не раз оказывался в таких ситуациях. И больше не хотел.

– Гарантия, – Арман снова улыбнулся одними губами, глядя в потолок. – Гарантия успеха. Риск и страховка в одном флаконе… Как обычно… я или не я… оборотень к тому же… Знаете что? Я всё ещё удивлён, что ничего не заподозрили его приятели. Настоящий Хартманн просто не дожил бы в таких условиях. Холод, сырость, лестницы…

– А что с ним?

– Что-то с сердцем, я не уточнял.

– Вот и он не уточнял, – предположил Берингар. – Наши хитрые старики не чужды разговоров о здоровье, но только в том случае, если это не противоречит их интересам.

Они помолчали, обдумывая услышанное и смиряясь с ним, только у Армана в голове было пусто – он отключился от всего, как только разговор прервался. Затем потребовал, так же капризно и жёстко, как в прошлый раз:

– Поколдуйте. Прошло достаточно времени, я уверен, всё уже в порядке.

Берингар с Милошем переглянулись, но не стали ничего говорить: оборотень не до конца избавился от чужих привычек и сам в глубине души это понимал. Какое-то время Милош ругался с пулями в своей ладони и в конце концов воскликнул:

– Глупые вы куски свинца! У меня ничего.

Берингар ограничился тем, что покачал головой. С точки зрения магических следов он ничего не чуял, не видел и не слышал.

– На что это похоже? – спросил Арман, не успев подумать, что вопрос для любого колдуна болезненный. К счастью, друзья предпочли отшутиться.

– На то, как ухаживаешь за девушкой, а она не отвечает, – описал Милош.

– На прогулку с завязанными глазами, заткнутыми ушами… и заложенным носом, – ответил Берингар и слегка улыбнулся.

Если бы Арман был в себе, он бы почувствовал без всякого труда, как им сейчас тяжело и страшно, но возвращение никак не приходило – он по привычке, которой так просто не отнять, держал себя в рамках господина посла и мыслил не совсем так, как хотел бы сам. Отчасти эта броня – доспех, блестящий снаружи и смазанный ядом изнутри, – берегла его от отчаяния, от бессмысленной истерики, которая напугала бы друзей ещё больше.

Через какое-то время в комнату вошла Чайома. Арман привык видеть её, находясь в другом облике, поэтому совершенно не знал, как себя вести; сама Чайома говорила мало, и он не понимал, каково её мнение насчёт поддельного посла.

– Всё по-прежнему, – сообщила она, отвечая на незаданный вопрос Берингара. Чайома остановилась подле кровати, но не казалась ниже молодых людей, сидящих в изножье на возвышении. – Старые мудрецы спорят между собой: живо ли то, что кажется мёртвым, и как далеко простирается смерть.

– Лично у меня ничего не живо, – с досадой буркнул Милош, сообразив, что речь о смерти магии. О той самой, запоздало подумал Арман, из-за которой создали книгу. – И матушки до сих пор нет… Матушка бы прилетела, я знаю. На чём она теперь прилетит? На воздушном шаре?

– А что думаете вы? – спросил Берингар. Чайома медленно качнула головой, и в такт качнулись её деревянные бусы.

– То, что мертво, уже не восстанет. Об этом говорили вещие.

– Пророчество? Не может быть, – вырвалось у Армана. Все посмотрели на него. – Я же не этого хотел…

– А чего ты хотел? – осторожно уточнил Милош. – Ты ведь сам решил уничтожить книгу, верно?

– Это никак не связано!

– Не обманывай себя, – неожиданно резко сказал Берингар, не глядя ни на кого. – Всех касается… Вспомните, что я вам говорил. Магия – это общий дар, знание, как вершить чародеяния. Каждая наша запись оживляла магию, забирала её часть на бумагу. Заговорённые чернила писаря и всё остальное…

– И что? – Арман из последних сил отказывался верить. Нечто подобное в длинной речи говорил и он, но имел в виду один артефакт, одну-единственную вещь, пускай в неё вложились многие, пускай она прошла через десятки сложных чар. – Это ведь не значит, что… не значит, что я…

– Дай мне закончить. Целью книги с самого начала было именно это: уберечь саму возможность магии, сохранить знания о ней, а в знании заключается главное, в нашем знании и нашем опыте. Каждый, чья история была записана, дал своё добровольное согласие, и это сродни маленькой клятве. Ничего бы не вышло, имей мы на руках одну теорию, а вот истории о прикладном чародействе, которые собирали мы с вами… это кое-что другое. Стихийные ведьмы назвали бы их «живыми».

– Игра слов, – жёстко перебил Арман. – Игра слов и только. Если я назову книгу магией, это не сделает её таковой.

– А что сделает? Ты готов дать другое определение магии? Мы слишком много говорили об этом вслух и на письме, – Берингар тоже не собирался останавливаться. – Вспомни о клятве писаря, об особом образе записей. Пишущий пропускает через себя определённое количество магии, он делится ею через других – и сохраняет на страницах книги. Пока история не записана, она не имеет трети свой силы.

– Твои слова, – невпопад вспомнил Милош. – Это ты говорил. В Безансоне…

– Тогда я повторял за старейшинами. Арман, ты прав насчёт слов, нельзя придавать им слишком много значения, но нельзя придавать слишком мало. Я всего лишь хочу сказать, – устало закончил он, – твой приказ умереть – кому он был отдан? Кто его получил?

Арман не смог ничего ответить. Он по-прежнему не верил, но в холод бросило всё равно. Как тогда… в самом начале. Знала ли матушка Эльза, к чему приговаривает его? Хотя ясновидица ни при чём, она могла только предупреждать, не называя вещи своими именами. Спрашивать старейшин бесполезно, судя по тому, что сказал Бер – они либо смирились, либо тоже ещё не поняли.

– Я готова подтвердить слова сии, – вмешалась Чайома, о которой спорщики умудрились забыть. – О хранилище чародеяний и о том, чем оно стало. Неясно лишь то, сколько магов и земель накрыла смерть. Может статься, далеко за морем ничего не произошло. Может статься, те, кто не оставил своё слово, в безопасности.

Чайома добавила, задержав тяжёлый взгляд на Армане:

– Ноша твоя горька, потомок Гёльди, но в ней правда. Во всём, что ты говорил чужими устами… Мне неведомо, что будет дальше, но в моих мыслях осуждения не будет.

Она ушла.

Арман постарался осознать то, что сделал, и не смог. Добил его Милош, тоже вспомнивший Эльзу фон Беккенбауэр:

– Помните, что нам тётушка в Дрездене сказала? Что всё кончится плохо, хотя мы поступаем правильно… Получается, нечего жалеть.

– Не могу поверить, что тебе не жаль, – Берингар обратился к Милошу, и что-то в его голосе было таким же, как тогда в нижнем зале – обречённым, как будто лёд больше не прятал всего и по нему пошла маленькая трещина. – Разумеется, Арман поступил правильно, а то, что названо неизбежным, и вовсе не подлежит ни жалости, ни осуждению. Оно просто есть. Но неужели тебе не жаль?

– Магии? Не знаю, – протянул Милош, он выглядел скорее потерянным, чем грустным. – Честно говоря, сам себе удивляюсь… но до меня пока не дошло. Просто не верится, что так в одночасье всё может взять и исчезнуть. Наверняка у матушки что-то осталось, хотя бы капелька.

– Чайома права, всякое может быть, – рассеянно согласился Арман. Он устал и хотел спать, пусть и боялся заснуть, но теперь друзья вошли во вкус – им тоже не нравились белые дыры.

– Чайома-то ладно, а что там со старушкой Вивиан? Лично я запутался, ты говоришь, она причастна, но в нижнем зале ничего не знала…

Арман глубоко вдохнул и ничего не сказал. Он сам в последний момент разобрался, и то не до конца, в делах мадам дю Белле: по большому счёту, вина пожилой ведьмы заключалась в устранении писаря, чего хотели многие, и в том, что она одалживала своих маститых гипнотизёров Хартманну, чего хотел он один. Ложное обвинение Юргена Клозе её устраивало, как и жертва Арманьяка, и заглохшее расследование, но многочисленные жертвы на пути, убийство Густава и подмена Хартманна прошли мимо мадам дю Белле.

– Между ними точно что-то было, – заявил Милош. – Прямо в театре, да? Ну старики дают, хотя не всегда же они были стариками.

– Не знаю, – признался Арман, борясь с зевотой. – Хартманн в своих дневниках говорил о событиях, а не о чувствах, и мне заявил, чтобы я на них не рассчитывал… Я просто перечислил те места, где у них были «свидания» и они обсуждали всякую политику… Это было лучше, чем позволить ей задать прямой вопрос. Я бы не ответил…

– Хватит на сегодня, – негромко сказал Берингар и кивком велел Милошу подняться. Арман удивился, что следопыт не продолжил бесплодные расспросы об отце, и снова мысленно укусил себя: Бер предпочёл дать ему отдохнуть, а не выдоить досуха бесконечными разговорами. Он был другом, а не врагом, и думал не только о себе. – У нас будет время обсудить всё остальное. Арман, мы уходим. Есть ли что-нибудь, что нам нужно знать прямо сейчас?

– Есть, – снова встрял Милош, но в этот раз по делу. – Что будет делать наша посольская скотина? Арман, конечно, постарался и сделал его героем, но если магия и вправду сдохла вместе с книгой… Щекотливая ситуация, – злорадно заключил он.

Берингар снова воздержался от комментариев, а Арман сказал только:

– Он придёт. Не знаю, что он будет делать… но придёт.

Хотя бы посмотреть на дело рук своих. Что бы ни стряслось с замком, с книгой, с оборотнем, он точно явится, чтобы узнать наверняка – и строить новые планы.

– О нет, – застонал Милош. – Опять эти ваши заумные расчёты, кто чего ожидает, кто что скажет и подумает? Я больше не могу!

– Нет… я просто знаю, – пробормотал Арман и провалился в черноту, которая не была толком ни сном, ни явью, ни обмороком. Вскоре он очнулся и хотел закончить фразу, объяснить свою уверенность, привести посольские аргументы, уточнить, как давно из замка исчезли соглядатаи, но рядом сидел пан Росицкий. – Пан Михаил… давно вы здесь?

– Минут пятнадцать, – вежливо ответил тот и поправил подушки за головой Армана. – Ты отдыхай, не беспокойся… что бы там ни было.

Лицо пана Росицкого было таким ласковым, а глаза лучились столь искренней заботой, что Арман даже не вспомнил о своих кошмарах, связанных с этой кроватью, комнатой и замком. Он кивнул, но говорить не смог, а потом перевернулся на бок, чтобы добрый пан Росицкий не видел его слёз.

***

В замке Эльц стояла тишина. Конечно, кто-то шептал, говорил и даже кричал, многие топали ногами, кряхтели, чихали и кашляли; разумеется, то и дело хлопала дверь, или стучал полый доспех, или шуршали по полу длинные плащи, но тишина всё равно стояла, Милош ощущал её всем сердцем и кожей. Они действительно оглохли, получили по башке, ненадолго спятили… так ему хотелось верить, и он верил, пытаясь отыскать в себе хоть искорку прежнего огня. Странно, когда он был, этот огонь, Милош его не замечал. Нельзя сказать, что он резко почувствовал себя другим человеком, он даже не сильно переживал, но отсутствие чего-то, что трудно описать словами, сказывалось.

Тяжкие думы не давили на него со всей силой отчасти из-за Армана – вот кому точно хуже, – отчасти из-за того, какую кашу заварил господин посол. Каша-то ладно, не из такого варева выбирались, только котёл опрокинулся… Кое-как отдохнув, Милош снова выбрался на свет, убедился, что ни из Берлина, ни из Праги никто не приезжал, и разыскал Берингара.

– Я знаю, что надо делать! – заявил Милош, налетая на него в коридоре замка. Берингар по привычке отступил на полшага во избежание ожогов, объятий и пистолетов, но ничего не случилось. – Ты всех арестуешь – старушку Вивиан, её прислужников, потом приедет Хартманн и ты арестуешь его…

– Прекрасный план, – хмуро отозвался Берингар. Он тоже пытался выспаться и, судя по непривычно саркастическому тону, тоже не преуспел. – Был бы, не лишись мы все дара.

– Как это связано? – не понял Милош. – Военные всё равно военные, а ублюдки всё равно ублюдки.

– Есть одна загвоздка… Давай отойдём с дороги. Для начала, я не могу никого арестовать, по званию я не могу даже распоряжаться остальными стражниками замка.

– Но они слушались тебя!

– Как представителя совета старейшин, – уточнил Берингар. – А их, в свою очередь, все слушались как верховных колдунов, но магии больше нет… не гримасничай, пожалуйста, пока будем рассуждать так. Если магии больше нет, нет и магического сообщества, понимаешь?

Последнее время озарения были одно отвратительнее другого, но, к сожалению, Милош всё понял. Полномочия полномочиями, важные красивые слова, а в самом деле, кто станет слушать просто группку дряхлых стариков? Просто молодого капрала с просто шпагой?

– Сообщество пока об этом не знает, – заметил Милош, и Бер признал его правоту:

– С этим согласен. Мне бы не хотелось их обманывать… в последнее время этого слишком много, но, кажется, выхода нет. Ты прав и насчёт того, что преступления не аннулируются.

– Ага, – Милош не припоминал за собой такой формулировки, но в любом случае кивнул. – Значит, берём всё в свои руки, задерживаем ублюдков… Если Арман прав, когда сюда заявится Хартманн?

– Вообще-то ему не стоит, – Берингар осматривал лестницы с углы с удвоенным вниманием, потому что теперь не мог полагаться на свой дар, но их слушали только латы и портреты: похоже, маги опять сгрудились где-то внизу, ведь Рыцарский зал пустовал. – Даже со сбежавшими соглядатаями у него маловато сведений о замке и о состоянии Армана. Рискованно…

– Ты недостаточно наслушался о риске? – фыркнул Милош. – Скотина зарвалась, и ей всё равно.

– Наслушался достаточно, и всё-таки осмотрительность Хартманну не чужда. Извращённая, но осмотрительность, – Берингар помолчал и добавил, пока они не присоединились к толпе стражников: – Я возьму на себя тех, кто остался, и по возможности задержу мадам дю Белле: она не в приоритете, но хотя бы рядом. Ты подумай, как нам лучше прижать Хартманна, не навредив Арману. Если он выехал сразу, будет здесь через час-другой… Не уверен, что я рассчитал правильно, зимняя дорога непредсказуема.

– Понял, а при чём здесь Арман? Не смотри на меня, как на идиота, мы ведь знаем, что он не виноват… – Милош мрачно замолчал. – Ах да. Только мы это и знаем…

– Боюсь, большинство не поддержит Армана, даже узнав всю правду. Особенно узнав её, – негромко заключил Берингар. Впереди уже маячили прусские мундиры. – Подумай об этом, может, ты найдёшь лучшее решение.

Милош тряхнул головой: пока в неё ничего не приходило. Бер сказал ему подумать, значит, он в него верит… Пока не получалось. Они спустились в единственный просторный зал первого этажа замка, способный уместить всех, и Милош ещё острее ощутил разницу между «было» и «стало». Соратники Берингара теперь смотрели на него совсем иначе: неприязнь сменилась надеждой, раздражение – уважением, и вообще плевать они хотели на звания. Считали ли они его безвольным рупором совета старейшин или нет, не имело значения, распорядиться-то больше некому. Милош почувствовал неуместную гордость и приободрился.

– Что нам делать? – просто спросил сержант Нейман. Неплохой парень, а вот справа от него стоял Хубер… очень несчастный Хубер, который больше не пытался сопеть и только шмыгал носом. Милошу стало его жалко, хотя он изо всех сил противился этому чувству.

– Вы не обязаны исполнять мою волю, – напомнил Берингар, но было ясно, что ни он, ни остальные возражать не намерены; он уже занял место в центре тесного кружка и бегло осматривал стражников замка, оценивая, на что они способны. Милоша никто не прогонял, но всё же он предпочёл отойти в сторонку и наблюдал за происходящим из-за локтя громилы Баума. – Благодарю за доверие. Я не готов злоупотреблять им, но есть вещи, которые мы можем и должны сделать здесь и сейчас, на благо магии, что бы с ней ни случилось.

– Разрешите спросить…

– Я слушаю.

– А что с ней случилось?

– Совет старейшин пока не пришёл к единому мнению, – ровным голосом сказал Берингар, как будто не он только что утверждал, что старейшины больше не колдуны и ничего не решают. Милош задумался, как давно их чудесный немец выучился складно врать. Жизнь научила! Их всех научила… – Есть разные версии событий, и подтвердить их сможет только время. От лица старейшин я выражаю вам благодарность за то, что вы не потеряли головы и не покинули свой пост, как худшие из нас. Дезертиры понесут наказание позже.

Возвращаясь к тому, что можно и нужно сделать. Вскоре мы покинем замок Эльц, но рассчитывать на возобновление работы зачарованных ключей в ближайшее время не приходится. Я прошу треть из вас отправиться в ближайший населённый пункт и озаботиться поиском транспортных средств для всех гостей замка. Господа Небойша Савич и Пауль Лауфер одолжили лошадей в конюшне графа, вы можете поступить так же, в случае возражений мы объяснимся с хозяевами.

– И эти удрали, – буркнул кто-то, но под взглядом Берингара поёжился и заткнулся.

– Господин Росицкий говорил вам, что двое упомянутых стражников ушли по нашей просьбе, а не сбежали после событий в нижнем зале. Они же сообщат о случившемся другим старшим магам, а также выяснят, как обстоят дела за пределами замка, раньше нас с вами.

– Можем мы узнать, кому они сообщат? – спросил сержант Нейман.

– Госпожа Юлиана Краус узнает первой и поставит в известность остальных при первой же возможности. Вслед за ней, если ничто не задержит господина Савича в пути, узнает пани Эльжбета Росицкая и другие пражские маги. Я продолжу. Все, кто остаётся: наша с вами задача – продолжать обеспечивать безопасность гостей замка. Эта часть работы не окончена, может произойти что угодно. Что касается книги…

Движение со стороны лестницы привлекло внимание Милоша: на этих словах подтянулись старшие маги и те из старейшин, кто нашёл в себе силы и совесть выбраться в люди. Растерянные старики как они есть… Хорошо, что папа сидит наверху с Арманом, иначе было бы совсем печальное зрелище. И хорошо, что у остальных достало мозгов не перебивать и слушать Берингара.

– Книга уничтожена, – закончил фразу Берингар, – и этот вопрос закрыт.

– Как там Роберт? – прогудел Свен. Наверное, он пытался изобразить уважение, но был слишком ошарашен случившимся, чтобы выразить это как следует.

Милошу стало нехорошо при одной мысли о том, как им теперь выкручиваться, но Берингар ответил сразу:

– К счастью, мы успели доставить посла Хартманна к нему домой, пока ещё работали ключи. Уверен, сейчас ему лучше, хотя я не могу знать, когда мы увидим его в следующий раз.

А ведь всё проще, чем кажется! Арман в любом случае не превратится, значит, в замке нет никакого из Хартманнов. Милош выдохнул. Он не то чтобы чурался вранья, но после всего, что он наслушался в посольской спальне, уже не был так уверен.

– Подтверждаю, – пробасила Чайома. – Так и было.

– Благодарю вас. Дамы и господа, вы все должны знать, что за последние часы появилась новая информация о былой угрозе книге чародеяний, – Берингар резко сменил тон, и все вздрогнули. – Вы можете сказать, что это больше не имеет значения; я напомню вам, что погибли люди, от загипнотизированных наёмников до самого господина писаря и наших с вами общих друзей, – он не назвал Армана, все подумали про Густава, а мадам дю Белле вдруг задрала подбородок. Она не выглядела ни удивлённой, ни напуганной. – Вынужден довести до вашего сведения, что часть этих событий и смертей лежит на совести посла от Франции, госпожи Вивиан дю Белле, и подчиняющихся ей мастеров гипноза. Доказательства будут предоставлены позже вместе с другими материалами, а пока я воспользуюсь оказанным доверием и попрошу вас задержать мадам дю Белле, установить за ней наблюдение и не позволять общаться с кем-либо извне.

Старшие маги неуверенно отступили от мадам, будто не зная, верить или нет. К счастью, и Милош высоко оценил это, старушка Вивиан не стала ломать комедию.

– Я знала, что рано или поздно вы обо всём догадаетесь, господин Клозе, – заявила она, не уронив достоинства, и сделала шаг вперёд. Лицо её оставалось бесстрастным. – Я готова ответить за свои поступки, когда наше сообщество будет готово слушать.

– Вивиан… – пробормотал сэр Дерби. Английский хитрец в самом деле выглядел удивлённым, как будто не ожидал от неё подобных действий и тем более признания. Милош и сам не ожидал, но поверил легко, не столько из-за рассказов Армана, сколько из-за характера мадам: только слабая колдунья могла закрутить столь сильную интрижку. Ни матушка, ни бабушка на такое не пошли бы, а Вивиан – вполне, но, проклятое пламя, мужества у неё побольше, чем у того же Хартманна! Тот, как пить дать, будет юлить до следующего года, прежде чем сознается хоть в чём-нибудь.

Пытаясь справиться со злостью, Милош пропустил всё представление с мадам, но она ушла со стражей спокойно и без пререканий, как когда-то уходил невиновный Юрген Клозе. Вивиан дю Белле думала о последствиях, прежде чем убивать Арманьяка, а подумала ли она, связываясь с Хартманном? Вряд ли, всё-таки старый друг… Милош поймал себя на том, что постоянно возвращается в мыслях к господину послу, не хуже Бера и Армана. Он терпеть не мог это навязчивое состояние, руки чесались что-то сделать, но скотина до замка ещё не доползла.

– Прошу прощения, – сэр Дерби никак не мог успокоиться, и Милош его понимал. – Вы сказали – часть смертей, что это значит? Среди нас есть другие убийцы?!

– Мадам дю Белле не могла убить сына своего друга, – поддержал француз в форме, Милош так и не выучил его имя, хорошо хоть, не Анри.

– Где доказательства, господин Клозе? – заворчал представитель Польши.

– Доказательства будут позже, и вам придётся их дождаться, – тон Берингара ясно давал понять, что возражения не принимаются. Во многом он держался на былом авторитете старейшин, ведь большинство по привычке слушалось их, а они одобряли распоряжения Берингара молчаливыми кивками. Но по большей части – пристыженно молчали после конфуза с книгой. – Сына своего друга мадам дю Белле не убивала, господин Боннар. Сэр Дерби, другой убийца действительно есть, и при первой же возможности мы призовём его к ответу.

– Кто – мы? – уточнил сержант Нейман.

– Сообщество, – ответил Берингар. Как и мадам дю Белле, он незаметно опустил слово «магическое». – Это всё, что я сейчас могу вам сообщить. Охраняйте мадам дю Белле, оберегайте гостей замка, будьте бдительны – мы переживаем напряжённый момент нашей истории, кто угодно может повести себя непредсказуемо.

– Вы больше ничего не скажете? – пробормотал англичанин и обернулся к старейшинам. – А вы, господа?

Старая ведьма, называвшая себя Морганой, больше не носила капюшона и выглядела самой обычной пожилой дамой. Она произнесла, успешно избегая имён и других скользких моментов:

– Про книгу чародеяний вам всё сказал её первый и последний владелец, про ситуацию в замке – господин Клозе. Остальное в самом деле ждёт, пока у нас недостаточно сведений.

– Но если в замке остались убийцы!

– Не волнуйтесь, сэр, – кто-то из стражников усмехнулся и похлопал себя по перевязи. – Магия-то пока не работает, но мы и без неё сладим, чего нельзя сказать о ваших убийцах.

Берингар отошёл пообщаться отдельно со старшими магами, и в толпе снова поднялась суета. Людей волновали одни и те же вопросы: что знали и чего не знали старейшины, какая судьба теперь светит колдовству, что там с кровью Хартманна, кого убила мадам дю Белле, кто убил всех остальных… Милошу было неинтересно слушать, как чужие лепят те же ошибки, что он сам, и он вырвался наружу. Морозный воздух во дворе славно очистил голову, и всё равно умные мысли в неё не лезли.

Милош решил размять ноги и прогуляться вперёд по тракту. Он надеялся, что встретит кого-то из магов, спешащих на помощь в замок Эльц, и просто хотел побродить один, как дома, в Праге. Гулять здесь было особо негде – к замку подводил каменный мост, с которого виднелись заснеженные холмы, живописные скалы и прочие заиндевевшие каменюки, внизу вился ручей, ловящий кромкой льда редкие солнечные блики. Либо вперёд, либо назад! Милош не без трепета шагнул вперёд, благо ворота никто не сторожил. Не так уж много времени прошло, а казалось, он не покидал пределы замка целую вечность.

Миленько гулять по скользкому и жёсткому не удавалось, но он упрямо отбивал ноги, лишь изредка поглядывая по сторонам. Снег да ветки, деревья голые торчат, на что там смотреть… Милош рассчитывал встретить кого-нибудь по пути, может, Пауль и Небойша наткнулись на других магов и послали их навстречу, но дорога была пуста, как его собственные мысли. Перед глазами так и стояло лицо Армана, почти незнакомое не от превращений – от усталости. Бывают такие лица, которые захочешь – не забудешь…

Долго шляться без толку ему не дали: на единственной дороге, утыкающейся в замок Эльц, появился экипаж. В чёрной-чёрной карете, вдоль чёрного-чёрного леса кто-то к ним очень спешит, подумал Милош и плотоядно улыбнулся. Лошадок жалко, кучера тоже, но есть надежда, что внутри трясёт не меньше. Что делать ему самому, Милош не придумал, просто остановился и помахал рукой. Злое возбуждение охватило его в один миг, и это было хорошо, потому что он хотел действовать, и это было плохо, потому что Берингар просил думать. Думать! Нет, думают пусть другие, Милош будет решать на месте. И сразу.

Карета остановилась подле него, не доехав до замка. Когда из дверцы высунулась знакомая лисья морда, Милош не удивился, а даже возликовал.

– Ну надо же, – вежливо удивился Хартманн. – Встречают! А вы, Альфред, говорили, что здесь никого не останется. Ну-ну… Здравствуйте, друг мой, рад вас видеть, хотя прошло не так много времени. Вы не возвращаетесь в замок? Можем подвезти.

– Здравствуйте, господин посол, – Милош до последнего не собирался любезничать, но глупейшим образом замер под взглядом светлых глаз. Он знал, знал совершенно точно, что месяц общался не с этим человеком, но поразительное – идеальное – сходство вынудило его вести себя по-старому хотя бы в первые пять минут. – Вообще-то я ноги разминал, так что дойду пешком… и вас приглашаю, если вы, конечно, хорошо себя чувствуете.

Подыгрывать было отвратительно, но Милош пока не смог совладать со странным оцепенением. В самом деле, никакой магии, просто ублюдок, только Арман сделал свою работу слишком хорошо… Хартманн помолчал, сказал что-то слуге, придирчиво оглядел дорогу, высунувшись из окошка.

– Ну что ж, – пробормотал он себе под нос, – постараемся не свернуть шею.

И выбрался. Милош бездумно придержал дверь, потом до него против воли начали доходить хоть какие-то мысли. Бесконечная многоножка из «знает»-«не знает» бесила до зубовного скрежета, но пришлось напрячься и понять: Хартманн знает, что Арман приобрёл и уничтожил книгу от его лица, может знать, что в замке нет магии, и не знает, сколько известно Милошу. Сбросить бы старикашку с моста здесь и сейчас, но Альфред смотрит. Вот пускай Альфред их обгонит…

– Вас не удивляет моё появление, – господин посол тонко улыбнулся и посмотрел ему в глаза с таким видом, будто не его репутация висела на волоске. Милош не восхитился, но оторопел. Признаться, он думал, что Арман немножко преувеличивает – не по своей вине, просто из-за пережитого ужаса, но такая наглость сбивала с толку.

– Не удивляет, господин посол, – из вредности повторил Милош. Ему было любопытно, как скотина будет вертеться, но сам он не придумал ни одного каверзного вопроса. Что бы сейчас спросили Арман или Берингар? Наверняка подловили бы Хартманна на том, что он не знает, что его якобы перенесли в спальню… – Однако беспокоит. После своего выступления вы потеряли сознание.

– В самом деле, и очнулся в своём доме, – любезно подтвердил Хартманн, и Милош снова зашёл в тупик. Так мы ничего не помним, нас донесли на ручках, а вы расскажите, как всё было на самом деле. Недурно! Не то чтобы он совсем не мог соображать, но ненависть и шок от чужого нахальства не очень способствовали ясному мышлению. Любопытно, что будет, если сказать ему об Армане? О том, что все всё знают? Берингар просил не навредить Арману, проклятое пламя, эта игра ещё не окончена… И мост скользок для них обоих. Милош-то сильнее, но у Хартманна трость с набалдашником. И если его столкнуть сейчас, ни тебе развенчания убийцы, ни тебе мести.

– Бывает же, – заметил Милош. Кажется, время быть тем же дураком, каким он себя чувствует… и каким его полагает Хартманн. Ввязываться в чужой спектакль не хотелось до одури, но как дойти до замка без потерь и молча, Милош не придумал. – Значит, в Берлине ключи тоже не работают?

– Пока да, – охотно отозвался посол, спокойно глядя перед собой и под ноги. Он точно так же щурился и прихрамывал. Если б Милош не знал, что он здесь впервые, не догадался бы. – Берлин не так уж далеко, полагаю, это временный эффект. За всё приходится платить! Смею надеяться, мои аргументы убедят хотя бы часть нашего любезного сообщества. Любопытно, что думаете вы?

Милош думал исключительно чешским матом, но сделал над собой усилие и проговорил:

– Я с вами согласен, однако меня беспокоят последствия. Кое-кто из старейшин и старших магов высказал мнение, что утраченная вследствие взрыва магия не восстановится. Что мы будем делать, если это правда?

А точнее, имел в виду Милош, что будешь делать ты, человек, уничтоживший колдовство своими руками. Для всего мира это сделал Хартманн и никто иной, но долго ли ему быть героем-победителем опасного артефакта? Если рассказать всю правду, что Берингар и намеревался сделать позже, посол получит по заслугам за все свои преступления, но не меньше прилетит Арману. Как исполнителю пророчества. Если же правду скрыть, за смерть магии ответит Хартманн, но никто и никогда не узнает о том, что он натворил в десять раз больше, гибель Густава останется неразгаданной случайностью, Арман останется неотмщённым… Хорошо, что хоть книги больше нет, но люди и без неё загнали себя в ловушку.

Хартманн поглядел на него всё с тем же вежливым любопытством:

– Как – что делать? Привыкать к новому миру и жить дальше, разумеется. Я понимаю, что в таком случае не обойдётся без скандала, но что ж… мы и ответим.

– «Мы»?

– Старейшины пообещали мне поддержку, – напомнил Хартманн без всякого лукавства. – И я не думаю, что кому-то достанет совести обвинить в случившемся исключительно меня. Идея общая, участие общее, можно сказать – всего сообщества, а виновник один? Нет-нет, не думаю… Это в том случае, если ваши теоретики правы. Лично я склоняюсь к мысли, что полное уничтожение магии – по крайней мере, таким путём – невозможно, но время покажет.

– Осторожно, здесь колдобина, – выдавил Милош, просто чтобы что-то сказать. Он-то наивно полагал, что заставить посла ответить за свои деяния будет проще… Этот человек говорит ему о совести и о том, что он не виноват! Подобная демагогия не убедит Берингара и Юргена, родителей и бабушку, Шарлотту и Адель, но большинство развесит уши, примет и простит, ведь сделать-то они уже ничего не смогут. Проще обвинить оборотня-потомка Гёльди, чем поверить в обман целого прусского посла. А Хартманн придумает что-нибудь новенькое, потому что ему не впервой, да и магия ему лично не первостепенно важна…

Милош честно размышлял о справедливом суде, о мести, о всяких возвышенных вещах. Он даже представил, как общественное осуждение валится на Хартманна, как его, возможно, арестуют… и по старой памяти отпустят… как отыщут доказательства, но ему-то хоть бы хны… Нет, до этого разговора Милош ещё лелеял надежду на то, что они разберутся по совести, скотина получит заслуженного пинка, Армана оправдают, Юргена отпустят, и все счастливы. А вот не складывалось.

Они не спеша подходили к замку, обмениваясь незначительными замечаниями о погоде, как в последние недели… как будто. Берингар не ошибся, теперь посол осторожничал, ведь Милош тоже мог что-то скрывать. А Милош действительно скрывал, только молчал, как пень, не в силах найти решение получше. Магии-то, похоже, в самом деле конец, конец и сообществу, и вскоре никому не будет дела ни до писаря, ни до оборотня, ни до безымянных трупов на дороге! Даже если бывшие маги соберутся, обозлятся и простецким образом порвут Хартманна на кусочки, Арману от этого легче не станет, Густав не воскреснет, а сам Милош не получит совершенно никакого удовольствия.

– Мадам дю Белле арестовали, – сообщил Милош. – Вы представляете? Оказывается, она была виновна в смерти писаря.

– Ну надо же, – Хартманн как будто растерялся и недоверчиво посмотрел на него, да так убедительно, что Милош чуть не взвыл. Оборотень в чужой шкуре строил точно такие же гримасы, пришлось напомнить себе ещё раз, что Арман наверху и может быть только Арманом, а перед ним – скотина. – Обвинение доказано или как в прошлый раз? Я, конечно, перебирал разные кандидатуры…

– Она созналась, – и это правда, а о доказательствах лучше не говорить. Почему – лучше? Хуже! Арман с Бером, конечно, молодцы, но любители затягивать, Милош так делать не хотел и вознамерился предъявить Хартманну прямое обвинение здесь и сейчас, однако что-то его остановило. На крыльце уже маячили знакомые фигуры в мундирах. Берингара среди них не было. Как только они войдут, змея выскользнет из рук, ведь арестовать всеобщего любимца без подробных доказательств от Армана не выйдет, да и кто поверит оборотню…

Как было бы приятно поглядеть на провал, позор, просчёт господина посла, понаблюдать за тем, как он медленно теряет свой авторитет, когда не восстанавливается магия, как все обращаются против него... Кому-то другому, вероятно, было бы приятно, но не Милошу. А вот и решение. Единственное, что могло его удовлетворить, это вид мозгов Хартманна на промёрзших ступенях замка Эльц, и Милош не видел повода себе отказывать. Пусть он больше не колдун, оружие-то при нём.

– Кстати, господин посол, – окликнул он. Роберт Хартманн с готовностью обернулся, и Милош выстрелил ему в голову.