Книга чародеяний

X.

«Каждый маг должен знать, что делает, иначе злой заговор ничем не будет отличаться от рыночной перебранки за свежую капусту. К сожалению, довольно часто маг не имеет понятия, что делает, и не знает, что у него получится».

Книга чародеяний, заметки на полях.

***

Арман Гёльди спал и видел сон.

Он не сомневался, что спит, потому что помнил своё состояние перед виденьем — вялое, замедленное, именно что сонливое. Конечно, нехорошо вот так вот засыпать за столом, особенно когда ты в гостях и тем более — в гостях по важному делу, но ничего поделать он уже не мог. Когда Лаура подносила к губам бокал с выдержанным эльзасским, он пытался её предупредить, но не успел, а тут справа от него лицом об стол стукнулся Милош — Милош, который ничего пока не пил. Они даже не начали говорить, да что там, не принялись за закуски… Наместник, пусть это звание ему и не к лицу, оказался хитрой дрянью. Не настолько хитрой, чтобы Арман не заподозрил обманщика ещё с утра, но достаточно умелой, чтобы воспользоваться растерянностью группы и заранее настроить против них всю свою семью.

Арман спал и не боялся за писаря, потому что писарь был напротив него. Во сне, однако же был. Этот человек, чьего имени они так и не узнали, был единственным относительно светлым пятном в тёмной комнате. В самом углу, где обычно предпочитал сидеть, находился он, прямой и равнодушный, с книгой в руках. Писарь сидел и смотрел на Армана, Арман лежал и смотрел на писаря.

Во сне тоже можно думать, тем Арман и занялся. Дела шли не очень хорошо: наместник чем-то отравил их или наслал дурман, значит, не будет ни историй, ни гостеприимства. Плохо, что вышли из строя все трое, но писарь защищён множеством чар, а ещё может вернуться Адель… вряд ли она останется в доме Клозе на всю ночь, это совсем не в её духе. Остаётся только ждать подмоги или утра. Арман попытался пошевелиться и не смог, пришёл к выводу, что это точно дурман, злой сон или какая-нибудь сон-трава. Такое случается, когда во сне лежишь и не можешь сдвинуться с места, а ещё на тебя кто-то смотрит… Кто-то невидимый. В случае Армана это был писарь: его ведь всё равно что нет. Время тянулось мучительно медленно, и ему постепенно становилось страшно.

Это был не тот страх, который атакует с налёта, прошибает холодным потом и валит с ног, заставляет сердце колотиться быстрее. Это была долгая, хорошо продуманная пытка. Сначала он лениво осознавал, что спит и беззащитен, постепенно приходило осознание, что пошевелиться он тоже не может; ещё через какой-то неимоверно долгий срок Арман уверился в том, что у него свело все конечности и скоро они заболят, а он не сможет их даже размять. Не сама боль, но преддверие боли заставило его дышать чаще, не выходило и это: лёгкие застопорились, словно в механизм попала зловредная соринка, и воздух входил-выходил со скрипом, через раз. В грудине тоже тревожно заныло. Это всё ещё не боль, но он бы многое отдал, чтобы испытать её саму вместо неприятных предисловий к настоящему страданию. Было тихо. Арман закрыл и открыл глаза.

Крик рванулся из груди и не достиг губ: в следующее мгновенье над ним нависал господин писарь. Арман чуть не сошёл с ума, увидев над собой в чудовищной близости вытянутое осунувшееся лицо с бездонными глазами. Безразличный и немой, писарь ничего толком не делал — только смотрел, но Арману казалось, будто ему вводят иглы под ногти, настолько это было неприятно, настолько это хотелось прекратить.

— У… йди… — с трудом проговорил он. Писарь моргнул, давая понять, что слышал, и круто, по-совиному повернул голову, изучая спящего. Арман старался убедить себя, что ему только неуютно и немного странно, но было совсем не так. Взгляд писаря стал совсем живым: он бегал по прикрытому одеялом телу, ощупывая каждую вмятину и каждую выпуклость, и Арман чувствовал себя так, словно его препарируют заживо. Потом писарь отошёл от скамьи, заложив руки за спину, и медленно прошёлся туда-сюда.

Он думал. Но он не должен был этого делать.

Размышления на лице этого человека отпечатались довольно резво: Арман догадался, что он сначала наслаждался своей подвижностью, затем привыкал к ней, потом в нём пробуждался и угасал интерес к одному из своих неизменных охранников. Хотелось кричать от ужаса — заклятья спали, и писарь оказался совсем другим. Опасным! Самым опасным человеком для книги… вот о чём говорил Берингар.

— Ну-ка, ну-ка, — пробормотал писарь. Голос его, правда, был тусклым и унылым, но живость в глазах заставила Армана поёжиться, насколько он мог. На его глазах писарь взял запечатанную, замотанную ремнями и увешанную амулетами книгу и повертел её в руках. — Крайне любопытная, гм, вещица…

Ничего жуткого не происходило, но Арман уже не мог контролировать себя: он испытывал такой ужас, что непрошеные слёзы выжигали глаза. Его бы трясло, если б тело могло трястись, однако оно оставалось запечатанным в своей неподвижности, и недоделанные, какие-то неполноценные конвульсии причиняли только боль. Перед глазами то темнело, то светлело, дышать становилось всё трудней. Если бы кто-нибудь спросил Армана, как он себя чувствует, он бы признался, что чувствует себя умирающим.

Писарь ещё пару раз хмыкнул и попытался открыть книгу. Не вышло — нахмурился и стал изучать защищённый переплёт. Арман не мог понять, почему этот человек не может взломать защиту, но в то же время был несказанно рад этому: он был уверен, что либо писарь спятил, либо это больше не писарь. К этому моменту он напрочь забыл, что спит: слишком реалистичным казалось происходящее и слишком страшным оно было.

— Ага, — обрадовался писарь и подошёл к Арману. Взял за руку, не глядя в лицо, резанул по ладони маленьким ножичком и капнул кровью на печать. Вышло! Конечно же, у него вышло, ведь кровь Армана…

— Арман… Арман!

Он распахнул глаза и увидел подсвеченную ранним солнцем соломенную крышу. Тело прошило болью, когда Арман резко сел и отшатнулся назад, ударившись затылком об стену. Напротив, в углу, сидел господин писарь и пустым апатичным взглядом смотрел перед собой, держа на коленях плотно запечатанную книгу.

— Арман, пожалуйста, очнись, — тихонько стонала Лаура. Она трясла его за бок и… держала совсем близко ловец снов. Арман всё вспомнил. — Ты меня слышишь? Помоги, пожалуйста, мы должны спасти Милоша…

Арман слышал её, но слова не доходили ни до мозга, ни до сердца. Тяжело дыша, он забился в угол, подтянув к себе ноги, и неотрывно смотрел на писаря. Когда кошмар отступил, Арман соскочил с импровизированной кровати и, прихрамывая на обе ноги, которые кололо сотнями иголок, проковылял к писарю. Книга была закрыта — печатей никто не срывал. На ладони не было ни пореза, ни капли крови. Глаза писаря оставались безжизненно холодными, и всё, что он делал — дышал и моргал.

— Тебе приснился кошмар, нам всем приснился. Господин писарь в порядке, он же не спит, с ним ничего не могло случиться! Пожалуйста, Арман, — умоляла Лаура, и он наконец-то взял себя в руки.

— Ты права, — хрипло сказал Арман и не без усилия повернулся к писарю спиной. — Он же не спит… к счастью… они как знали, когда выбирали эти чары. Что ты говорила, Милош?..

— Мне нужно задержать ловец над головой, но он слишком вертится, — Лаура, вероятно, уже отсмотрела свой кошмар: её лицо опухло от слёз больше, чем обычно, а волосы растрепались после сна. Света снаружи не хватало, и Арман перетащил свечу, сразу поняв, в чём проблема. Милош действительно метался по скамье, и Лаура ни одной рукой, ни двумя не смогла бы его удержать.

Арман опустился на колени рядом и молча обхватил ладонями лицо Милоша, чтобы тот угомонился. Не то чтобы это помогло — друг отчаянно замахал рукой и, кажется, кого-то треснул, но никто и не обратил внимания: Арман вцепился в него железной хваткой и отстранённо думал о писаре, оставшемся в углу, а Лаура ворожила. В этот раз было недостаточно повесить амулет над ложем спящего. Девушка держала его точно надо лбом, слегка покачивая, и шептала слова, то напевая их, то растягивая, то проговаривая быстро-быстро. Плетёный ловец — колечко из веток, травы, волос и заговорённых лент, украшенное сухими ягодами, цветами и бусинами — качался над головой Милоша вперёд и вверх, вверх и вбок, вверх и назад, вверх и в другую сторону, вверх и вниз. На словах «уходи, уходи, больше злобу не пряди» ловец поднимался сильно вверх и опускался совсем низко, и самая последняя бусинка легонько касалась лба.

— Нет, — застонал Милош. Он никак не желал просыпаться. Арман посмотрел на Лауру: та вспотела и сильно побледнела, держалась одной рукой за стену и другой продолжала упрямо раскачивать амулет.

— Уходи, уходи, свой кошмар не городи… — пришёптывала Лаура. — Не пригреем на груди… скоро утро впереди… уходи…

— Не надо…

Арман почувствовал, что что-то изменилось, и отпустил его. Очень вовремя: в следующую секунду Милош подорвался, едва не стукнувшись головой о локоть Лауры, и завертел головой, пытаясь понять, где находится.

— Это был сон, — сказал Арман, прежде чем прозвучали хоть какие-то вопросы. — Что бы ты ни видел, это был сон.

Милош не ответил, глядя на него огромными глазами. Потом перевёл взгляд на Лауру, на амулет, на писаря, несколько раз помотал головой и сел, низко опустив её. Арман с трудом поднялся на ноги и отошёл, пытаясь одновременно размяться и привести мысли в порядок. Получалось так себе.

Другие молчали, и он заговорил первым:

— Наместник наслал какой-то дурман, мы все под это попали, неважно, пил кто-то или нет. Он сразу не собирался ничего нам рассказывать… Вероятно, хотел задержать здесь или убить. В любом случае, хорошо, что мы пришли в себя. Лау, ты всех спасла.

— Почему он передумал? — Лаура пропустила похвалу мимо ушей, что было не очень на неё похоже. Арман потёр переносицу и убедился, что их всех сильно запугали. Знать бы, чем… У него не было тяги к чужим секретам, но так было бы проще всех успокоить.

— Он-то как раз не передумал. Помнишь, как он колебался с утра? Ничего не изменилось — он хотел потянуть время и надеялся, что нас оттолкнёт холодный приём, ну или что местные жители угробят нас раньше. Отчасти так оно и вышло, но мы все оказались слишком упрямые… — Берингар держался до последнего, да и все они, вопреки ожиданиям хозяина, не сдались после того, как он упал. Потеря двух бойцов не сломила боевой дух, криво усмехнулся Арман. После той перестрелки под Брно им всё-таки пришлось разделиться, но никто хотя бы не жертвовал друг другом. — Мы вернулись к вечеру, почти целые и невредимые, и он пустил в ход другое средство: заманил к себе на ужин и ночлег, мы никак не могли от такого отказаться. Не собирался он ничего рассказывать…

— И что дальше? Он хотел похитить книгу? — шмыгнула носом Лаура. — Но книга на месте.

— Ага, — буркнул Арман, малодушно отводя глаза от писаря. — На месте. И, кажется, чары не сломлены, никто не пытался их сломать… Он ждал утра… нет! — Арман представил себя на месте хозяина дома, и сразу стало легче. — Он ждал не утра, а Берингара и Адель. Они ведь ушли из этой комнаты, он этого не знал — решил, что сбежали, но нас с вами, спящих и запуганных, и писаря с книгой он смог бы предъявить в качестве заложников. Не знаю уж, что бы он делал дальше…

— Ты так уверен…

— Первое, что в голову пришло. Либо мы ему просто не понравились, и он решил не выпускать нас, чтобы мы не растрепали людям о деревне… тогда он точно сейчас ищет Бера. Ищет и не находит, потому что его здесь нет.

Поняв, что остальные всё пропустили, Арман вкратце пересказал ситуацию, опустив лишь дикий момент, когда Адель потащила Берингара через дверной проём. Лаура рассеянно покивала, думая о своём, Милош и вовсе не среагировал. Арман критически осмотрел их, вздохнул и сел на перевёрнутый ящик, подавшись вперёд и сцепив руки в замок. Не надо залезать в чужую шкуру, чтобы понять — сейчас всем очень плохо.

— Мне снился господин писарь, — сказал Арман. Сознаться в своём кошмаре было страшнее всего, поэтому он сделал именно это. Лаура навострила уши. — Не знаю, почему, я вроде не боюсь его и не так сильно боюсь за книгу, но в этом сне он был какой-то неправильный… активный, со своей волей. И он вскрыл книгу с помощью моей крови. Потом я проснулся.

— Тебе было страшно?

— Очень, — признался Арман. Он понял, что не стал бы говорить этого Берингару или сестре, но в такой компании совершенно не стыдился и не боялся быть неправильно понятым. Тем более, страх — то, что их сейчас объединяет. — Я не мог пошевелиться, не мог говорить и дышать. Наверное, мой ужас даже не был связан с писарем, но я его помню…

Он умолк и заставил себя посмотреть в угол. Господин писарь всё так же пребывал безвольной марионеткой, и подобный контраст только заставил сердце Армана пропустить удар. Он сделал глубокий вдох и доверительно улыбнулся Лауре.

— Вот так. Мне кажется, станет немного легче, если мы друг другу всё расскажем. Я не настаиваю, но в этом может крыться ещё какая подсказка.

— Я не могу вам рассказать, — невнятно заговорила Лаура. Казалось, будто она глотает слёзы, но круглое лицо и глаза на нём оставались совершенно сухими. — Извините…

— Тебе нечего опасаться, — мягко сказал Арман, беря её за руку. Лаура всхлипнула, но не отняла руки, только подтянулась ближе. — Я не хочу выведывать какие-то тайны, просто хочу, чтобы ты перестала бояться.

— Я уже не боюсь, — она улыбнулась в ответ, несмотря на подступающие слёзы. Как ни странно, она это хорошо умела. — Просто… не могу. Вы очень хорошие, но мой дедушка…

— Значит, дедушка?

— Он дал мне задание, — Лаура низко опустила голову. — И я знала, что не справлюсь, я уже не справилась. Вот…

— Тебе снилось, будто он отчитал тебя? — предположил Арман, основываясь на страхах и притязаниях подруги. Быстрые, мелкие кивки в ответ убедили его в своей правоте. — Хорошо. Я не буду переспрашивать, но знай, твой дедушка тебя любит и обязательно поймёт, если ты что-то не сможешь сделать для него. Я это не просто так говорю — все же видели, как он на тебя смотрел.

— Ох, Арман, спасибо… — она расчувствовалась и отвернулась, но всё же не заплакала. Арман задумчиво смотрел на складки её платья, оставшиеся после лихорадочного сна, и гадал, стоит ли говорить Берингару о задании Хольцера. Может, он и сам знает? Не похоже… В любом случае, сейчас это меньшее из зол.

Они обменялись ещё парой утешительных фраз и синхронно обернулись к Милошу, который до сих пор не проронил ни слова. Арман надеялся, что друг подождал немного и заснул обратно, с него бы сталось, но, увы, это было не так: Милош сидел на краю скамьи, низко опустив голову и спрятав лицо в ладони, так что только глаза остались. Взгляд у него был не лучше, чем у писаря, и у Армана пробежал холодок по спине — не из-за сравнения, из-за того, что он никогда Милоша таким не видел. В голову закралась мерзкая мысль, что за этот день и эту ночь их всех потрепало и вывернуло наизнанку — никто не выйдет из этой деревни прежним.

— Милош, — осторожно позвал Арман.

— Они все умерли, — его голос звучал глухо из-за плотно сжатых ладоней. — Все, понимаете?

— Кто? — испугалась Лаура.

— Все, — повторил Милош с таким видом, будто впервые видит своих собеседников. — Мама, папа, Корнелик, девочки… все…

Арман в последний момент догадался, что услышит, но всё равно ему стало жутко. В голову пришёл дурацкий момент, когда они были в Меце и шутили по поводу ночных кошмаров. Кто бы мог подумать…

— Это был сон, — повторил он как можно убедительнее. — На нас наслали кошмары, и все видели какую-то жуть, но уже проснулись. Верно? Видишь амулет? Лаура…

— Арман, если ты будешь говорить со мной, как с пятилеткой, ничего не изменится, — проворчал Милош, но на амулет всё-таки посмотрел. С надеждой. — Вы уверены?

— Конечно. Я вот видел неправильного писаря, теперь вижу, что он в порядке.

— А я ничего такого не вижу, — не согласился Милош. — Вдруг что-то действительно случилось? Отсюда, знаете ли, Прага из окошка не видна!

— Они никак не могли все взять и умереть, — решительно сказал Арман. Зная пани Росицкую, он искренне в это верил. — Обещаю, ты в этом убедишься, как только мы сможем выбраться. Но я и так уверен, что всё хорошо.

Милош скептически хмыкнул и мотнул головой, но, кажется, успокоился. Ещё раз рассмотрел амулет, пол, коленки Лауры, шляпу Армана и писаря, а после заявил:

— Так это дрянной наместник нам устроил? Дайте-ка мне сюда эту скотину.

— Милош, не надо, — попросила Лаура и вскочила на ноги, поскольку Милош уже направлялся бодрым шагом к седельной сумке, где у него лежали пистолеты в ольстрах. — Милош!

— Что Милош? Сейчас будет Никлас, или как его там зовут?

— Пусть будет Никлас, — послушно повторил Арман, который на моменте представления хозяина на что-то бессовестно отвлёкся. — Стойте, стойте, нам надо подождать. Пусть он думает, что мы спим до утра. Так будет лучше…

— Хуже! — заявил Милош. Он не на шутку завёлся, и это было не очень хорошо, но у Армана не нашлось больше аргументов, чтобы удержать разгневанного чеха. К счастью, в этот момент произошло то, чего он втайне ждал: скрипнул ключ, распахнулась вторая дверь, и в недостроенный придел вошли Берингар и Адель. Оба выглядели слегка помятыми, но выспавшимися, а ещё — немало удивлёнными.

Немая сцена длилась недолго: Берингар проверил писаря, окинул взглядом всю команду и остановился на Армане в ожидании объяснений, Адель кивнула брату и уставилась на Милоша. Это был показатель. Милош, узрев вошедших, напрочь забыл о том, что собирался бить хозяина. Не сбавляя скорости, с какой он направлялся к выходу, он размашистым шагом подошёл к Берингару и буквально кинулся на него — Арман успел испугаться и рвануться на помощь, но запоздало осознал, что Милош изобразил объятие, а не попытку убийства.

— …так твою растак, балбес проклятый! Тебя вообще нельзя одного на улицу выпустить? Это обязательно — под камни летучие подставляться? Нет, ну нам же надо всех на уши поставить, да?

— Милош, — Берингар попробовал его перебить и не смог. Потом он попытался оттолкнуть Милоша, сообразил, что это чревато, и очень аккуратно положил ему руки на плечи. Армана от этого зрелища пробрало на смех.

— Никогда больше так не делай, — тем временем Милош подошёл к концу своей тирады, продолжая висеть у Бера на шее. — Ты, конечно, немец, но я всё равно переживал. Повадились тут, понимаешь…

— Я тронут, — сообщил Берингар таким тоном, будто его обрекли на смерть. — Только, пожалуйста, опусти пистолет.

— Ой, — сказал Милош. Всё это время он самозабвенно обнимался, не выпуская оружия из рук, так что дуло целило то в спину, то в затылок Берингара. — Это не нарочно, если что.

На последнее замечание Бер предпочёл не отвечать.

— Мы не успели ни с кем поговорить, — Арман решил, что лучше всего перейти к настоящему докладу во избежание дальнейших недопониманий. — Видимо, хозяева наслали дурной сон, и мы промучились с кошмарами, пока не сработали амулеты Лауры. Господин писарь в порядке, книга не тронута.

— Это странно, — заметил Берингар. Следы лихорадки были последним, что напоминало о вчерашнем. — Впрочем, зависит от целей хозяина. Скорее всего, он решил нас не выпускать и разобраться с артефактом позже…

— Я тоже так решил. Что будем делать?

— Вы завтракали?

Арман ответил, что нет, они даже и не ужинали. Ничего удивительного в вопросе Берингара не было — о своих людях он заботился хорошо, в отличие от себя самого.

— Сейчас вернусь. Будьте добры, придержите дверь, это не самый лёгкий портал, — Бер скрылся в провале коридора своего дома. Адель осталась на магическом пороге: она равнодушно подпирала дверь плечом, словно ей это ничего не стоило.

— А у тебя как дела? — спросил Арман у сестры.

— Неплохо, — Адель посмотрела на него и сказала с нажимом: — Думаю о том, как хорошо, что ты согласился донести Берингара до кабинета Юргена. И как жаль, что вы не успели увидеться с последним.

— Понял, — улыбнулся Арман. — Мне тоже жаль. Невежливо как-то получилось…

Берингар вернулся с корзинкой еды и запер дверь, убрав ключ за пазуху. Обильный, ещё горячий завтрак явно был только что взят с хозяйского стола и очень скоро исчез, оставив после себя только крошки. Остальные с радостью накинулись на булочки и сосиски, у Армана же совершенно не было аппетита, и пришлось заставлять себя есть, чтобы не валиться потом с ног в течение дня. День-то обещал быть долгим…

Он медленно жевал и наблюдал, пытаясь окончательно прийти в себя. То, как они провели эту ночь, не давало Арману покоя: все оказались порознь и наедине со своими проблемами. С другой стороны, его утешало, что Бер и Адель вернулись быстро и без приключений, во всяком случае, так выглядело со стороны. Сестра сказала, что уже позавтракала, поэтому рассеянно медитировала над пустой корзинкой, чуть сгорбившись и вертя в пальцах новую арманову шляпу. Берингар ходил туда-сюда по помещению, периодически выглядывая наружу через щели и к чему-то принюхиваясь.

— Вы не успели поесть, значит, это не отрава, — заговорил он. — Больше всего похоже на сглаз. Похоже, в этой деревне все мастера по части зловредной магии: им не требуется вспомогательных инструментов, кроме собственной воли и слов.

— Заперлись от всего мира и проклинают друг друга по очереди? — ворчливо предположил Милош, чьего дурного настроения не уничтожил сытный завтрак. — Ну и дураки.

— Это не всё, на что они способны. Когда мы с Арманом ходили по домам, видели и знахарей, и зельеваров, звездочётов, певуний и оборотней. Другое дело, что они не пожелали ничего рассказать…

— А в чём разница между сглазом и порчей? — равнодушно спросила Адель. — Вы и то, и то упоминаете.

— В намерениях и в средствах, но в основном — в названии, — не преминул ответить Берингар. — Мы с вами уже сталкивались с тем, что в некоторых областях мага назовут только чародеем, а чародея — только магом, и наоборот. То же самое с ведьмами и колдуньями, магичками и ворожеями… На поверку все они представляют из себя одно и то же, только специализируются на разных сферах колдовства. Человек, который способен творить чародеяния, только и всего.

О перечисленных тобой видах зловредного колдовства: этот вопрос мало изучен по понятным причинам, и вряд ли нам дадут на него ответы, но по моему личному опыту сглаз, порча и проклятие чаще всего означают одно и то же. Суть подобных чар — в том, чтобы вблизи или издалека, при помощи подручных средств или только своею волей причинить зло живому существу. Например, насыл колик на младенца подходит под определение дурного сглаза или порчи, но если те же колики появляются после приёма дурного зелья — это отравление.

Мне доводилось встречать мнение, что проклятие — долгосрочная и трудносводимая порча. Оно может быть родовым, передаваться из поколения в поколение, насылаться на человека, который ещё не родился, и, что хуже всего, не иметь обратного хода. Всё-таки, когда говорят о порче или сглазе, имеют в виду что-то с прямым взглядом или куклами с заговорёнными иглами. Всё путает существование мелких проклятий, когда маг напрямую говорит, что проклинает тебя, и вкладывает в это малую силу. И множество других несостыковок…

— А зачем нам книга? — внезапно спросил Милош. — Бер и так всё знает. Может, ты сам её допишешь, без всяких вредных никласов?

— Ценю это признание, но тогда книга будет лишена смысла. Это должны быть голоса многих магов, а не мои субъективные наблюдения, — объяснил Берингар и снова прильнул к щёлке в двери. — Хозяин идёт сюда. Как вы сказали, Никлас?

— Верно, — Арман окинул взглядом импровизированный стол. — Нам прибраться?

— Не стоит. Ведите себя естественно.

В дверь вежливо постучали, Берингар вежливо открыл. Поклонился даже. На лице Никласа застыла любезность, как пролитое вино, замёрзшее на зимней улице. Он определённо не ожидал увидеть своих жертв целыми и невредимыми, бодрыми и жующими, включая тех, кого потерял из виду ещё накануне.

— Приятного аппетита, — криво улыбнулся хозяин и поднял глаза на Берингара. — Отлучались?

— Искали? — в тон ему ответил Берингар.

— Да, хотелось обсудить пару вопросов. Понимаете ли, ваши люди так умаялись, что уснули ещё до ужина, и разговора не вышло.

— Вы были так любезны, что поддержали их крепкий сон самыми гостеприимными чарами, — отметил Берингар. Арман вытянул шею, чтобы видеть лица говорящих, и понял, что не зря: сейчас что-то будет. — Очень жаль, что вы не нашли нас. Насылать дурной сон гораздо проще, когда смотришь жертве в лицо.

— Не понимаю, о чём вы, — криво ухмыльнулся Никлас. Во дворе позади него маячили парни с вилами самого беззаботного вида. Что вилы, что парни…

— Хорошо, что не понимаете, — заверил его следопыт. — Возможно, в этом ваше счастье. Но, кажется, вчера вы меня отлично поняли и даже согласились.

— Вот ведь баран упёртый! — не выдержал старик и снова сплюнул. — Сколько можно повторять, не буду я ничего про нас выбалтывать! Так хорошо жили, послав к лешему этих треклятых старейшин, и тут опять поминать! Вам, что ли, словами непонятно? Не умеете принимать отказы, да? Ну так я делом… сколько б вы домов ни обошли, вам больше ни одна самая замшелая старуха двери не откроет. — Никлас сдержанно бесновался, Берингар терпеливо слушал. Видимо, это и довело хозяина до ручки, и его лицо побелело от гнева. — Терпеть не могу таких, как вы… упрямы, назойливы, что твои мухи, и ради чего? Сразу видно солдатова сынка! Есть приказ — надо выполнять, а зачем, а кому это нужно?! Вбили в одну голову какую-то светлую надежду, и пошло-поехало. Нет, любезный, со мной это не сработает. Я тоже упрям! И рожа твоя каменная меня не запугает!

Берингар пожал плечами, не перебивая, и подождал, пока старик наберёт ещё воздуха. Арман почувствовал, что у него самого кулаки чешутся, и обернулся на остальных: что Милош, что девчонки — все трое побледнели и кто с возмущением, кто с обидой смотрели на Никласа. Им уже доводилось сталкиваться с неприятием книги, самой идеи, с неверием в пророчество, с попытками отравления и просто нерадушным приёмом, не говоря уж о прекратившихся преследованиях вооружённых людей. По-настоящему мерзко стало лишь сейчас.

— Именно так! — Никлас возобновил свою речь, тыча пальцем в грудь Берингара. Тот не отступил, хотя даже у Армана возникло желание отодвинуться, а после тщательно вымыться в реке. — Раз вы такие стойкие солдатики, так уж и быть, проваливайте на все четыре стороны, можете даже в книжку свою что-то записать, но от жителей — ни-ни. Мы ничегошеньки не скажем, ни одного секрета не выдадим, хотите — пишите по памяти, от нас не услышите ни слова. Думал я вас запереть, но ведь с ума сведёте, ненормальные, — прошипел он. — В самом деле, сведёте с ума! Или явятся за вами другие такие же фанатики… передайте своим старейшинам, что клал я на них и класть буду, у нас своя община, своё сообщество! И никаких дурных пророчеств! Может, вы свою магию просрёте, благо с людьми якшаетесь, мы — нет!

— Грубо, — заметил Берингар. — Сдерживайтесь при женщинах. Что касается успеха закрытой общины, в перспективе он весьма сомнителен: вам рано или поздно грозит вырождение, с магией или без.

— Да тебя вообще ничем не пробрать! Глыба ты каменная, придурок, солдафон…

Сбросив маску обманщика, хозяин Никлас опять превратился в обычного склочного старика, который поносил всех подряд. Правда, он нацелился конкретно на Берингара, и группе пришлось не менее пяти минут выслушивать огромное количество разнообразных гадостей, которые были адресованы непосредственно их лидеру. Тот молча слушал, а на лицах остальных, особенно Милоша и Адель, проступал гнев попеременно со стыдом: как ни крути, они довольно часто шутили про доходящую до абсурда холодность Берингара и его способность кого угодно загнать в гроб своими долгими речами. Одно дело — самим и в шутку, и совсем другое…

— Он меня достал, — почти одновременно сказали Адель и Милош и встали. Арман шикнул на них; сели. Лаура на всякий случай придвинулась поближе к писарю — наместник пугал её. Арман понял, что она видела своего дедушку во сне примерно таким.

— Хватит, — очень спокойно велел Берингар. Замолчали почему-то все; хозяин тяжело дышал. — Я вас услышал.

— Это ненормально, — повторил Никлас, сплёвывая. — Совсем… отмороженный… людей такими не делают… Монстров выращивает ваша прусская армия!

— Вы можете бесконечно долго оскорблять меня, моего отца, мать, прадеда, уважаемых старейшин и прусскую армию. Вряд ли это на что-то повлияет, — Берингар пустился в объяснения своим привычным тоном, но Арман был абсолютно уверен. что он зол. Ничто не выдавало эмоций, хотя с его места не было видно лица — только вытянувшаяся физиономия Никласа, которая разом потеряла всю свою рисованную спесь. — Как вы совершенно верно заметили, я солдат, пусть и бывший, и вырос в семье солдата. Что немаловажно — солдата высокопоставленного. Какие мы из этого можем сделать выводы, господин Никлас? — Он подождал, словно ментор на уроке, и продолжил сам: — Самые неутешительные. Вы должны понимать, что я способен выдержать многое, но не потерплю угрозы в адрес своих людей. В ваших землях, господин Никлас, мы постоянно подвергались опасности, исходящей непосредственно от вас и ваших подопечных. Как бы вы ни ненавидели старейшин и всё сообщество, сообщество о вас прекрасно помнит и может вас найти, чтобы провести дальнейшее разбирательство. Наша группа подвластна структуре, которая, как бы вы ни старались, обладает большим влиянием, и в лице меня вы идёте наперекор ей. Если случится что-то ещё, нас будут искать, и нас найдут. Сообществу не составит труда направить сюда несколько инспекций…

Последовало подробное описание расследования, которое грозило господину Никласу за прямое и косвенное причинение вреда книге, группе, подконтрольной старейшинам, собранию послов и кому-то там ещё. Хозяина всего перекосило, и он заорал:

— Убирайтесь, ради духов, просто убирайтесь! Молча! Я извиняюсь, мне, мать вашу, очень жаль, только исчезните и никогда не возвращайтесь!

— Вы должны гарантировать нам беспрепятственный выход из деревни и отсутствие погони, — безмятежно добавил Берингар и посторонился, позволяя хозяину войти. — В письменном виде.

С документом Никлас справился очень быстро, хоть руки у него дрожали. Он вышел, не попрощавшись, и из недостроенного придела было слышно, как он велит своим ребятам обеспечить свободный выезд. Убедившись, что это не спектакль и дорогу уже расчистили, а карету — подготовили, Берингар прикрыл дверь.

— Собирайтесь, — ровно сказал он. — Мы уходим.

— Ты был великолепен, — не выдержал Милош. — Я бы его уже ударил, было бы проще…

— И я, — вздохнул Арман.

— И я, — застенчиво сказала Лаура. Адель предпочла грязно выругаться, но все её отлично поняли.

— Я тоже хотел бы, — признался Берингар. Арман наконец разобрал, что его выдало: пульсирующая венка на лбу. — К сожалению, именно этого он и добивался. Нельзя дарить противнику такое преимущество… Если бы я поддался гневу и ударил его или сделал что-нибудь ещё, у Никласа было бы полное право объявить себя оскорблённой стороной, и он бы не постеснялся обратиться в столь нелюбимый им общечародейский совет. Мы оказались бы виновны, а так он сам нас отпустил, хоть и с пустыми руками.

— Но он же напал первым!

— Мы не успели собрать доказательства и, если честно, вряд ли когда-нибудь сможем это сделать. Никто из вас не успел обратить внимание, кто из хозяйского дома шептал дурное заклятие, глядя на ваши виски.

— Почему на виски? — глуховато спросила Адель.

— Насколько мне известно, именно так насылаются дурные сны. Это могла быть жена, сыновья, внуки, кто угодно… Что до мальчишки с улицы, его можно притянуть со свидетелями за брошенный камень, но не более того. Последствия его чар проявились слишком поздно.

Спешно собравшись и подготовив писаря, они вышли с хозяйского двора. Лошади были накормлены и напоены, карета пусть не отдраена, но хотя бы не украдена, порадовался про себя Арман. Поскольку они отказались от посторонних возниц, то и на козлах сидели по очереди: лучше всего с конями управлялся Милош, но Арману позарез требовалось поговорить с Бером, да и хотелось дать остальным возможность доспать в пути. Милош с радостью уступил.

Из деревни выехали без препятствий, и она тут же скрылась из виду. Вскоре они попали на большой тракт, тянущийся параллельно Эльбе, и то и дело пересекались с другими экипажами. Приходилось тщательней смотреть по сторонам и замечать все подозрительные лица, но пока что их окружали только торговцы и такие же настороженные, пугливые путешественники. Пару раз проезжали телеги с фуражом, попадались и гонцы на лошади, хотя в нынешнее время существовали и более быстрые способы передать письмо.

— Нас здесь вряд ли подслушают, — сказал Берингар, окидывая взглядом дорогу из-под полей шляпы. — Ты хотел что-то сказать или спросить?

— Разное, — Арман надеялся, что за цокотом копыт и чужими воплями их не будет слышно в собственном салоне. — Я чувствую себя предателем или стукачом, но Лаура сегодня призналась, что дед давал ей какое-то задание. Не сказала, какое, но это может быть связано с миссией. Проклятое пламя, как будто я в чём-то обвиняю её или Хольцера…

— Я тебя понял и не буду расценивать это как обвинение, — заверил его Берингар и в очередной раз перехватил поводья. Он явно предпочитал ездить верхом. Для человека, который перенёс вспышку лихорадки, какую-то порчу и попытку не убить злобного старикана, он правил каретой превосходно, но всё же их периодически мотало из стороны в сторону, и лошади возмущённо ржали. — Гм… кажется, нам следовало предоставить это Милошу.

— Он тоже плохо спал, — Арман вспомнил о своём обещании, данном сгоряча. — И ему срочно надо написать домой. У нас будет такая возможность?

— Надо — значит, будет. Арман, ты говоришь обо всех, но не о себе, хотя вряд ли выспался лучше них. В какой-то мере мне это знакомо, но…

— Вот поэтому мы здесь и сидим, — пошутил Арман и получил слабую улыбку в ответ. Удивительно, он не мог припомнить, чтобы Берингар хоть как-то улыбался, даже во время произвольной вечеринки в доме Росицких. — Так вот, Лаура?..

— Я уверен, что для книги и писаря она безопасна. Её способности не позволят причинить особого вреда, даже если она пожелает, с другой стороны… — Берингар чуть нахмурился и не стал заканчивать фразу. — Есть идеи, но не думаю, что тебе будет приятно их услышать. Всё под контролем.

— Как скажешь.

Арман не любил недоговорённости, отчасти потому что частенько делал так сам и знал, чем чревато умолчание. Однако Бер чуть ли не сразу доказал, что знает, что делает, и ему верилось без оговорок.

— Это тяжело, но нам всем придётся доверять друг другу, — вполголоса сказал Берингар.

— Почему ты говоришь об этом только теперь? Насколько я понимаю, миссии скоро конец.

— Конец миссии всегда даётся труднее всего, Арман. Если ничего не произойдёт — хорошо, только я бы не был так уверен.

— Мы ведь можем писать книгу до бесконечности, так?

— В теории — так, с одним лишь нюансом: у нас нет бесконечного количества магов. За это время мы объездили почти все земли, подконтрольные нынешнему сообществу. Разумеется, многое мы упустили, но содержание книги уже достаточно разнообразно, а такова и была её цель. Думаю, можно приступать к записи наших с вами историй.

— Не верится, что конец так близко, — признался Арман и тут же исправился: — Не совсем конец, я понимаю. Что будет дальше? Пророчества это не отменит и не изменит, мы сохранили магию — и что потом?

— Что потом, будем решать уже не мы.

Арман кивнул и оставил его в покое, погрузившись в свои мысли. Он вспоминал, обдумывал и сопоставлял. Больше всего радовала судьба сестры: когда-то они даже не надеялись, что Адель сможет раскрыться как ведьма, попав на гору, и перестать бесконечно винить себя во всём. Даже её взрывной характер стал сглаживаться, на что и вовсе никто не рассчитывал… Арман тоже исполнил свою мечту и обрёл друзей: он уже чувствовал, как будет скучать по Милошу и Лауре, а в Берингаре он нашёл не столько друга, сколько прекрасного наставника. Их способы колдовства сильно отличались, но они вдвоём много работали с людьми и набирались опыта, какой Арману не светил бы в Круа-Руссе или другой подобной промышленной дыре. Как ни крути, согласиться принять участие в создании книги оказалось отличной идеей.

Подобные размышления занимали голову Армана по пути в Дрезден. Иногда он ловил себя на том, что странная пустота в сердце никуда не делась, но списывал это на плохую ночь и прочие проблемы, не позволяя себе углубляться в себя же. Это чревато последствиями, времени на которые сейчас нет. Главное, думал Арман, что он жив и здоров и все они живы, а душевные метания, зачастую беспочвенные, могут подождать до лучших времён.

В окошко изнутри салона постучали. Это был условный стук, предупреждающий об опасности: его придумали после нападения под Брно. Стучала Адель; Арман спешно завернул лошадей, но Бер всё равно опередил его и резво соскочил с козел, устремляя шаг к нужной дверце.

— В чём дело?

Арман присоединился к ним сразу же. Всё казалось в порядке: Милош и Лаура дремали по обе стороны от писаря, писарь смотрел в пол.

— Я заметила, что вон те ребята едут строго за нами, — Адель высунулась из экипажа и указала в сторону всадников, чьи лица были скрыты капюшонами. — Не как все, а останавливаются там же, сворачивают… никакой угрозы я не вижу, но они определённо наступают нам на пятки.

— Разберёмся, — пообещал Берингар и с сомнением поглядел на оружие Милоша. Милош, как водится, спал с оружием в обнимку.

— Они дрыхнут, — раздражённо объяснила Адель. — С самого начала. Может, я тоже не выспалась, и что?

— Мне жаль, — Бер не стал брать пистолет и просто вышел на дорогу, привлекая внимание всадников. Адель буркнула что-то невнятное и отвернулась.

— Вы что-то не поделили? — не удержался Арман, погладив её по руке. — Прости, мне любопытно.

— Нет, — странным голосом отозвалась сестра и привычно сжала его пальцы. — Ничего, всё прекрасно.

Трое подъехали ближе, один из них спешился. Отсюда было не разобрать, люди или маги, но плащи двух оставшихся человек определённо скрывали женские фигуры, и кое-где из-под капюшонов выбивались длинные пряди с вплетёнными в них цветами и лентами.

— Адель…

— Вот куда он лезет? — шикнула сестра, глядя на безоружного Берингара. — Не то чтобы я волновалась, но мне опять таскать?

— Тебя никто и не просил, — напомнил Арман, не скрывая своего недоумения. Адель дёрнула плечом и задрала нос. Сегодня она была страннее обычного — то задумчивая, как раньше в периоды затишья, то такая вот дёрганая.

— Всё в порядке, — крикнул им Берингар. — Я их знаю.

Успокоившись, Арман заинтересовался и продолжил наблюдать издалека, поглаживая по шее недовольную лошадь и следя, чтобы сестра не полезла в драку. Берингар перекинулся парой фраз на родном языке с этими людьми, и те покивали, впрочем, не спеша снимать свои капюшоны. Снял только один — курчавый молодой человек с треугольным лицом, длинным носом и очень тонкой переносицей. Эти черты делали его похожим на лиса и кого-то напоминали.

— У нас есть повод остановиться, — сообщил Берингар, вернувшись к своим. — Проедем до ближайшего трактира и задержимся там, поговорим с ними. Адель, разбуди пока остальных. Можешь сказать Милошу, что его письмо передадут с доверенными людьми.

Арману было очень интересно, кто за ними ехал — очевидно, какие-то знакомые Берингара с родины. Впрочем, пока тот не обмолвился ни словом, смысла переспрашивать не было. Они снова свиделись уже за столом. Беру и тому курчавому парню удалось уговорить хозяина отдать им место в самом углу, чтобы писарь сидел в тени и не попадался на глаза другим постояльцам. Значит, новые знакомцы осведомлены о книге и ничего не имеют против: после Никласа это грело душу.

— Меня зовут Густав Хартманн, — представился курчавый и дружелюбно улыбнулся всем по очереди. — Со мной Мария и Адельхейд.

Все сразу распознали профессиональных боевых ведьм. Несмотря на женственность, сочившуюся из всех — впрочем, весьма скупых — жестов, эти две дамы излучали силу и угрозу. Холодную, не как у Адель. И ещё, отметил про себя Арман, они явно были родными сёстрами с разницей в несколько лет.

— Очень приятно, — суховато произнёс Берингар и коротко, очень коротко представил всех остальных. — Рад тебя видеть, Густав. В чём дело?

— Рад слышать, что ты рад, а то по лицу не разберёшь, — рассмеялся Густав. Вопреки сказанному, он смотрел на собеседника чуть ли не с теплотой. — Мы по делу, конечно. Ты же вроде просил расследования.

— Я просил расследования, а не присоединения к нашей группе. Девять магов в одном людском трактире, Густав. Это непрофессионально.

— Слушаюсь, капрал. — Арман заметил, что глаза Густава всё-таки не смеялись, хотя врагом он не был. — Мы ненадолго. Мы нагнали вас ещё на границе, но потом вы неожиданно пропали. Чары сокрытия? Или это лес такой, людей кушает?

— Мы посетили Кёттевиц.

— Ясно, — протянул Густав. Остальные молчали, впрочем, молчали по обе стороны стола, когда беседовали эти двое. — На что ты рассчитывал?

— Попробовать стоило. Таких поселений почти не осталось, и у меня была надежда, что они не откажутся внести свою лепту. Они отказались… Вы нас не нашли, что дальше?

— Дальше мы закажем выпить, чтобы не выглядеть подозрительно. Что до преследований, можете не опасаться: вас преследовали только мы, и даже за нами не было «хвоста».

— Согласен, — вмешался Арман. Ему не хотелось вылезать вперёд, но он почти не сомневался, что это необходимо. — Я бы и вовсе предложил поговорить в отдельном помещении, но вряд ли здесь найдётся такое, чтобы вместило нас всех.

Принесли пиво и закуски. Здесь косо смотрели на подозрительную молодёжь, и Арману захотелось обратно в чешские земли. Дружеской атмосферы за столом и в помине не было: Милош не раскрывал рта и мрачно таращился на военный конвой, будто новые знакомые олицетворяли для него всю германскую нацию. Мария и Адельхейд и не собирались участвовать в разговоре, хотя Арман догадался — они всего лишь охрана, беспрекословно подчиняющаяся Густаву.

Густав напоминал Арману его самого: видимая любезность не выходила за рамки дела, и он определённо мог подстроиться под любого собеседника. Это вызывало одновременно уважение и недоверие.

— Так вот, — продолжил Густав какое-то время спустя. — Кое-кого из ваших недоброжелателей нам удалось выследить и перехватить. Разумеется, тех, что остались живы… Мы провели несколько магических экспертиз. Ты был прав: это заколдованные люди. Они не помнят, кто их нанимал, они вообще ничего не помнят, даже своей цели. Краткосрочный целевой гипноз, думаю я: сделал дело — гуляй смело.

— В смысле, они должны были помешать нам — и всё? — уточнил Арман.

— Скорее убить, — поправил Густав. — Просто вы всегда успешно отбивались. Первые из них, видимо, примерялись, это ясно из свидетельств господина Мартена и французского трактирщика, потом уже пошло всерьёз… Короче, кто-то из магов постарался. Из тех, кто знал о книге.

— «Примеряться» они начали в самый первый день, — подал голос Милош. — Если, конечно, те же самые люди следили за мной.

— Могли, — согласился Густав. — У тебя известная фамилия. У Лауры и Берингара тоже, но они не бродили по городу, насколько я понимаю. Что до Гёльди, тут всё сложно.

— Мы поняли, — сказала Адель и улыбнулась. Густав вздрогнул.

— Ничего такого не имел в виду… Значит, мы ехали за вами и больше не отмечали ничего подобного.

— И это хорошо, — подытожил Берингар, — постоянный конвой нам не нужен. Думаешь, тот маг или те маги, кто против нас — они отступили?

— Во всяком случае, после шабаша на вас не совершалось подобных покушений. Я так понял, госпожа Росицкая всех отпугнула, и это стало последней каплей: кем бы ни были эти мастера гипноза, они не сильнее неё.

Милош отсалютовал ему кружкой и выпил за здравие своей матери. Остальные подумали и пришли к выводу, что этот тост стоит поддержать.

— Выясни первоисточник, — сказал Берингар, опуская почти нетронутую кружку. Густав покивал, слегка барабаня пальцами по столу. — Вероятно, мы скоро закончим, сюрпризов пока хватит.

— Вы помните Сореля? — неожиданно спросил Милош. — Этого парижского хмы… молодого человека с идеалами? Он как раз гипнотизёр, мог обидеться, что мы его не взяли. Серьёзно так обидеться, как дитя французской революции.

Вкратце объяснили Густаву, кто такой Сорель, заодно помянув его, Густава, высокопоставленного батюшку. Адель выразила сомнение, что гипнотизёру есть до них дело, на что Милош резонно возразил — то, что они напрочь забыли про Сореля, не означает, что Сорель забыл про них. Всех убедил аргумент, что Анри одним из первых узнал о книге и действительно был близок к тому, чтобы стать частью группы, прежде чем его так грубо выпихнули.

— Тогда — в Париж. Сделаю, что смогу, — пообещал посольский сын. — Конечно, лучший из следопытов занят книгой, но мы с девочками уж как-нибудь постараемся. Вы можете не спешить, Бер. Ты чего-то опасаешься или не даёт покоя Кёттевиц? Как вы вырвались, кстати? Я думал, посторонним путь заказан как туда, так и оттуда.

Берингар сжато пересказал их приключения в деревне. Арман успел понять, что людской Кёттевиц располагался несколько севернее, а Никлас или его предки позаимствовали название, чтобы увеличить административную путаницу и в случае обнаружения прикрываться другим населённым пунктом, тем, что стоял у всех на виду. Это было подленько, как и всё, что делал наместник, но в то же время шло на защиту его людей.

— Хочешь сказать, какой-то мелкий пацан тебя так проклял? — удивился Густав. Он выпил много, но не сильно захмелел, нужно быть осторожнее. Впрочем, столько же пил только Милош, всё ещё переживающий за семью. Его никто не трогал, охраны сейчас было предостаточно. — Не может быть.

— Я и сам сомневался до последнего. Вплоть до вечера я был уверен, что дурные чары всё же пролетели мимо, и только тогда они меня настигли.

— Причём с такой силой, — Густав покачал головой и повернулся к одной из своих спутниц, которая до сих пор молчала. — Что скажешь, Мари? Ты прокляла достаточно молодых людей, чтобы разбираться в этом.

Одна из сестёр, что постарше, пожала плечами. Для неё, холодной, уверенной и отстранённой, вопрос прозвучал как приказ. Арман по привычке проследил за сестрой, но Адель не вызывала опасений и даже не казалась оскорблённой, хоть она и наблюдала за незнакомыми ведьмами настороженно и исподлобья.

— Что я скажу? В деревне Кёттевиц нет неумелых детей, — заговорила Мария, глядя на всех сразу и ни на кого. Она небыстро выговаривала слова, значит, редко покидала свою магическую общину, говорящую на одном языке. — Мальчик не мог проклясть до смерти, но это и не нужно. Вам известно, как работают порчи и сглазы, основанные на чувствах? Им можно противостоять, используя такие же чувства в ответ.

— Что ты имеешь в виду?

— Неважно, с какой силой и искренностью насылал проклятье мальчик, при смене цели это уже не имеет значения. Чтобы отвести подобную порчу в тот момент, когда она обретает силу, нужно сильнее всего на свете этого желать. Тогда первая жертва будет спасена, но второй достанется в разы больше. Разумеется, если всё сделано правильно.

— Желать перевести на себя порчу другого человека? — Густав присвистнул. — На это способен только безумец или влюблённый. Или капрал Клозе, когда кто-то покусился на его людей, других вариантов нет!

— Верно, — спокойно ответил Берингар. Адель совершенно некстати подавилась пивом и кашляла ещё минуты три.

— Получается, чтобы свести порчу или что-то подобное, тоже нужно применить чувства? — заинтересовалась Лаура.

— Тут у каждого свои методы, — чуть проворнее ответила Адельхейд. — Но стоит помнить о том, что, когда проклятье достигает тела, одной воли уже будет недостаточно. Нужно лечить, и не только чарами… В ход идут зелья, травы, куклы для исцеления.

— Вот бы отправился кто-то способный, а не я, — грустно сказала Лаура и схватила кружку Милоша. Тот вскинул брови, но промолчал. — Барбара, например. Было бы гораздо лучше.

— И кто бы тогда вытащил нас из кошмара? — возразил Арман. — Барбара с котлами?

Никто уже на это и не надеялся, но спонтанный ужин всё-таки перетёк в праздную беседу. Они пересказали Густаву приключения с кошмаром, заодно поведав новые подробности Берингару и Адель. Сёстры-охранницы выразили скупую похвалу ловцам Лауры, не скрывая, впрочем, своего недовольства её волосами. Адель проявила чудеса общительности и спросила у них, как они стали боевыми колдуньями, и те ответили чудом на чудо — не стали шарахаться от Гёльди, зная её фамилию, а с некоторым уважением посвятили её в детали. После шабаша об Адель стали говорить совсем иначе, хоть и не без былой боязни.

Воспользовавшись гомоном за столом, Арман пересел к непривычно тихому Милошу.

— Ты в порядке? Бер сказал, что ты можешь отправить с ними письмо, быстрее будет.

— Да, — отозвался Милош и стащил с тарелки последнюю сосиску. — Я просто зверски не выспался, и вообще… терпеть не могу немцев. Ну, кроме Берингара.

— Действительно, — Арман хмыкнул с облегчением: как-то он не учёл, что Милош может забыть что угодно, но не какие-нибудь замшелые гуситские войны. — Правда, кто-то говорил, что сейчас колдунам не до национальных распрей. Сдаётся мне, это был ты.

— Я слишком много всего говорю, чтобы за это отвечать, — лениво ответил Милош и душераздирающе зевнул. — Во имя древнего духа, если Бер найдёт в этой дыре приличную спальню, я его расцелую.

— Милош, это лишнее. Ты сегодня уже выражал ему свою любовь, думаю, с него хватит.

— Я был слишком нежен?

— Ты был слишком с пистолетом.

— Правда? Не заметил, — улыбнулся Милош и зевнул ещё раз. — Надо прибрать в следующий раз.

Берингар объявил, что на ночь глядя они никуда не поедут, и отправился искать комнаты. Все куда-то разбежались, и Арман остался сидеть с бездушным писарем, как никогда в своей жизни радуясь компании Лауры. У них и без того сложились хорошие отношения, а после давешнего кошмара Арману совершенно не улыбалось оставаться с писарем наедине.

— Снова грустишь? — спросил он, отхлёбывая пива, которым в здешних землях поили от души. Лаура улыбнулась.

— Мне уже не очень грустно. Не так, как в начале, — она всё время что-то плела, и в этот раз в тонких пальцах красовался новенький амулет. — Нравится? Это будет ловец солнца. Такой, знаешь, с красивыми камнями, которые ловят свет… Их используют поздней осенью и зимой, чтобы было теплей и веселей, но плести надо сейчас, пока солнце живое.

— Это замечательно, — не приукрасил Арман. — И в самом деле, прекрати себя во всём обвинять. Ты и без львиной гривы можешь кого-то выручить из беды.

— Ты не злишься на меня из-за Адель?

— Нет… Это в прошлом, — поняв, что звучит слишком наигранно, он добавил: — В самом деле в прошлом. Не имеет значения, что для неё, что для меня. Даже если бы злился, это бы не отменяло того, что ты сегодня всех спасла.

— Перестань, — пробормотала Лаура, опустив голову. — Знал бы ты… ладно… Я не потому грустила. Бер говорил, что мы скоро закончим, правильно? Я так рада, если честно.

— Почему? — спросил Арман, уже зная, что услышит.

— Потому что я здесь совсем чужая, — на удивление спокойно ответила она. — Так было с самого начала, и неважно, сколько я для вас сделала и как помогла. Не своя — и всё… Всем было ясно, что я не особенно пригожусь команде. Помнишь, Барбара говорила, что мне одной важна книга? Это совсем не так… Важна, конечно, но я всего лишь повторяла за дедушкой. Это его мнение, а не моё, его ценности, а не мои. Вы все оказались гораздо более… увлечёнными, что ли? Пока я только мучилась, хотя иногда мне было весело, чаще — нет… Я как тень, и это не то чтобы плохо, но мне теперь спокойнее всего оттого, что скоро я перестану ползти за вами. Прости, я опять наговорила тебе всего, а ты никогда не говоришь.

— Говорю, — возразил Арман. — И мне не в тягость тебя слушать. Не буду переубеждать тебя, хотя и не согласен. Скажу только, что буду по тебе скучать.

Лаура просияла одними глазами и продолжила плести.

— Спасибо, Арман. Я тоже буду…

Конечно, не по всем, но об этом она говорить не стала. Арман никогда не надеялся, что они подружатся с сестрой, не стал и теперь чушь городить, только налил себе ещё кислого пива. Ему не очень нравилось, но он почему-то пил, думая о том, что так должна чувствовать себя Лаура день за днём. Иногда солидарность оборотня проявлялась самым дурацким образом.

— Ты не расскажешь про своё задание? — вполголоса спросил он.

— Не хочу, — беспомощно прошептала Лаура, ещё тише. — Тогда ты… ты точно не будешь по мне скучать. У меня и так немного друзей…

— Это связано с Адель? — молчание было хорошим ответом. — Понятно… Лау, я ведь уже знаю, что ты её не любишь. Что нового я могу услышать? Вряд ли ты сможешь причинить ей вред, особенно теперь. Да и захочешь ли…

— Я хотела, — она крепко сжала ленты в пальцах. — Я в самом деле хотела, и это не имеет отношения к тому, что я должна была… ой… Зачем ты это сделал? Так хочешь услышать, что я должна была вывести её из строя до начала шабаша? Дедушка и другие, они очень не хотели, чтобы Адель становилась сильной… она была сильной и неуправляемой, но плохо соображала, что творит, а шабаш подарил ей контроль… Они боятся, что теперь она будет мстить.

— Кому?

— Всем.

Арман тяжело вздохнул. К сожалению, это опасение не было беспочвенным, он и сам боялся, что Адель снова примется за старое с ясной головой. Она ведь ничего не забыла: ни гонений, ни упрёков, ни оскорблённой памяти прабабушки. Теперь она была не только сильна, но и спокойна, во всяком случае, постепенно училась тому, как совладать с собой и подчинить необузданную мощь. Кто знает, чем займётся сестра, когда кончится эпопея с книгой?

— Я считал, что за ней просто наблюдают, следят за каждым шагом в ожидании прокола. Думал, после Меца нам конец… И Берингар говорил, что это одна из причин, по которой позвали нас. Получается, приблизить и убить?

— Не убить, нет… но… — Лаура помотала головой и отвернулась. Всё дело было в том, что ей совершенно не жаль содеянного и ни капли не жаль Адель, но она чувствовала стыд и вину перед Арманом и своим дедом, хоть те и оказались по разные стороны баррикад. — Довести, знаешь… чтобы она впала в бешенство и… проклятое пламя, Арман, мне так стыдно. Дедушка-то не знал, но я должна была подумать, что больше всего достанется тебе!

— Это уже неважно, — быстро повторил Арман. Всё шло к тому, что Адель действительно должна была убить себя сама, он даже думать об этом не хотел. — Хочешь сказать, всё это было не со зла? Все ваши ссоры и остальное?

— Я не знаю, — отчаянно воскликнула она. — Я уже не знаю! Я делала то, что мне велели, но в то же время это было и моё желание тоже… знаю, я ужасна, но… не ужаснее неё, какой она была. Я правда не любила её и хотела обидеть, я, не дедушка!

— Но ты смогла остановиться.

— И расстроила дедушку, ведь как бы он ни старался…

Лаура запнулась и умолкла, но Арман и так всё понимал. Неспроста им отказывали все ведьмы, кроме бесстрашной пани Росицкой. Только пани Хелена могла бы поступить так же, будь у неё хоть какой-то резон оставлять людей и идти на гору. Теперь он знал, почему казались наигранными и неуместными вспышки гнева Лауры, мягкой и доброй почти ко всем: он хорошо понимал это двойственное чувство, когда делаешь что-то и по своей, и по чужой воле и уже не отличаешь, где чужая, а где твоя. Они совпадают, эти разнородные желания, и во впадине меж этих двух совпадений теряешь себя, пытаясь понять, принадлежишь ли хоть к какой-нибудь истине.

— Давай так, — решил он. — Это останется между нами и твоим дедушкой, а другим знать не обязательно. Думаю, Берингар догадался, но он тоже понимает, что сейчас всё по-другому… Ты в самом деле сделала, что могла, верно?

— Ты не можешь поддерживать меня в этом, — испугалась Лаура. — Она же твоя сестра!

— Я и не поддерживаю… я понимаю, что с вашей точки зрения Адель заслужила что-то подобное. Поверь, если б ей угрожала опасность, я бы предпринял что-нибудь, но в этом нет нужды. Просто не хочу, чтобы ты ссорилась с дедушкой.

— Мы уже… Он, конечно, меня любит, но тогда сказал, что я ни на что не годна.

— Ты ведьма, а не провокатор, — напомнил Арман. — Ты плетёшь охранные амулеты, а не манипулируешь людьми. Это уж скорее про меня…

— Ты не манипулируешь, — растроганная Лаура снова была готова плакать. — Только помогаешь. Арма-ан, ты такой добрый…

Слушать комплименты от ревущей подруги ему вовсе не хотелось, к счастью, вовремя спустился Берингар. Окинув равнодушным взглядом сцену, он сообщил, что комнаты готовы, и взял под локоть писаря. Лаура взяла себя в руки и, тихонько попрощавшись, шмыгнула в коридор.

— Это было про сестру, — сказал Арман. — Уже неважно. Зря я тебя предупреждал.

— Я так и думал, — отозвался Берингар, ведя их по старой скрипучей лестнице. Здесь даже ступеньки пропахли пивом. — Не сказал бы, что меня это касается, но как бы ты оценил новое состояние Адель?

— Ломаю над этим голову которую неделю, — признался Арман. — Уверен, что ей лучше, хотя привыкнуть к новой жизни не проще, чем объехать полстраны. Поддержал бы, но есть вещи, с которыми человек может справиться только в одиночку… например, с самим собой. В этом я сестре не помощник.

Спохватившись, он добавил:

— Извини, не сразу понял, почему ты спрашиваешь. Никаких инцидентов больше не будет, я уверен.

— Если бы и были, мы бы справились, — заверил его Берингар и жестом велел молчать. Они вошли в спальню почти крадучись, устроили писаря, миновали издающие храп горы одеял на кроватях Густава и Милоша и по возможности бесшумно выскребли койки для себя, заваленные каким-то хламом в углу. В плохо проветренной спальне пахло потом и пылью. Арман хотел проверить сестру, как ни крути, она осталась с Лаурой и двумя малознакомыми ведьмами, но тогда бы он противоречил всему, что только что сказал… Пришлось задавить свою тревогу и молча сковыривать с ног сапоги.

Ещё долго в этой комнате не спали трое. Арман слышал дыхание Берингара и видел глаза писаря, сидящего в углу. Ночной кошмар, забытый за событиями насыщенного дня, теперь засиял новыми красками. Все, кто слышал эту историю, подтвердили, что книга нетронута и писарь безопасен, а с чего Арману вообще привиделось такое — никто не знал. Как и он сам.

Заснул он лишь под утро, так что чувствовал себя совершенно разбитым. Со своего места, не поднимая головы, Арман видел, как вскакивает и быстро, по-военному одевается Густав, затягивает пояс, надевает сапоги, панибратски толкает Милоша в плечо и, ловко увернувшись от пистолетного дула, требует письмо.

— Что-что? — растерянно переспросил Густав. — Парни, мне нужен переводчик с чешского.

— Полагаю, некоторых вещей лучше не знать, — ответил Берингар, отлично изучивший Милоша.

— Это не наше, — раздалось из-под одеяла Милоша. — Это несколько южнее. Означает, чтобы ты проваливал, дословно — при помощи весла, которое тебя сюда привезло. [1]

— Понял, — легко согласился Густав. — Письмо-то давай, я передам человеку в Хайденау. Как птица долетит.

Не утруждаясь тем, чтобы встать, Милош извернулся лёжа, подтянул к себе сумку с походной чернильницей, частично переполз на подоконник, используя его в качестве стола, начеркал несколько строчек и иссяк.

— Вчера нельзя было, — пробормотал Арман. Его никто не услышал, и это хорошо.

Густав со всеми распрощался и вышел, через какое-то время из коридора послышались шаги его спутниц, а ещё полчаса спустя — лошадиное ржание со двора. Никто не заметил, что за ними направились другие, совершенно незнакомые всадники. Письмо Милоша не добралось до Праги, а Густав не добрался до Парижа — он вообще никуда не добрался.

***

[1] Jеblo te veslo koje te prevezlo, сербский.