Книга чародеяний

Эпилог

На стене висел светильник. Пан Росицкий немного походил кругами, прежде чем приблизиться к нему, а потом осторожно прикоснулся двумя пальцами; стекло было холодным, но он всё равно отдёрнул руку. Вытянул шею, прищурился, поморгал и вздохнул так горестно, как только мог. Даже металлическая фигурка кота, прятавшая от глаз перекладину и отверстие для подачи газа, его не утешала.

– Может, всё-таки свечи, Корнелик?

– Не думаю, – вежливо сказал Корнель. – Сейчас все так делают, папа. Совсем не страшно.

– Я слышал, что от этого портятся обои и книги, – поделился пан Росицкий, с подозрением косясь на светильник. Ещё одну лампу поставили на столе, но сейчас он её не видел, оттого и не косился.

– Зато будет светлее.

– Может быть, может быть… – беспомощно пробормотал пан Росицкий. Сказать ему было нечего, и всё же он отчаянно скучал по живому огню, которым в своё время щедро поделилась супруга. В свои лучшие годы пани Эльжбета могла наворожить маленькое тёплое солнце. – А трубы, зачем трубы?

– По ним газ попадает в дом, – терпеливо объяснил Корнель раз в пятнадцатый. – Не бойся. Конечно, проветривать придётся почаще, зато тебе будет удобнее читать по вечерам. Попробуем ещё раз?

Милош, наблюдавший за этой сценой от двери, бесшумно отошёл и направился вверх по лестнице. Он подумал, что на досуге надо будет сказать брату много хороших вещей, которых он никогда не говорил, но сейчас хватало иных забот, и одна уже ожидала в своей комнате.

Обо всём, что случилось после убийства Хартманна, Милош узнал задним числом. Поскольку его угораздило пристрелить прусского посла на виду у обалдевших прусских же военных, поначалу ему пришлось несладко: сам просидел под замком до тех пор, пока Берингар, Пауль и ещё пара хороших человек не отыскали посольские письма, обличающие его действия, и не освободили Юргена. С последним помогла мадам дю Белле: она по-прежнему стояла на том, что писарь не мог дойти до финала живым, но покойный Арманьяк окончательно утратил свою значимость, а про Роберта старушке Вивиан пока не говорили. Вот она и выдала пару его тайных убежищ, полагая, что потерялся сам посол… Юрген Клозе был в порядке, хотя и устал, и исхудал не хуже Армана. Он мало рассказал о том, что происходило в заточении, только подтвердил личность врага.

Скупого и хмурого признания Юргена, слов Армана и пары-тройки писем не хватило, чтобы убедить пруссаков отпустить Милоша. Поэтому ему на выручку пришло аж трое бывших следопытов и Пауль Лауфер.

– Айда с нами, – шепнул незнакомый парень с круглыми совиными глазами, которого Милош не заметил в темноте и испугался. Что-то звякнуло, стукнуло, заскрипело; сверху потянуло свежим воздухом, снизу пролился слабый свет.

– Примёрз ты, что ли? – поддакнул другой, прислушиваясь и толкая отпертую дверь. Он тоже был немногословен. – Пошли…

Милош осторожно выбрался, поморгал, и его взору предстало чудное зрелище – коридор темницы, на полу которого ковром валялись стражники. Живые, надо полагать, но униженные. Пауль радостно заулыбался и до хруста стиснул его в медвежьих объятьях, а Милош всё ждал каких-нибудь объяснений от Берингара, но тот только перешагнул через чью-то тушку и, по старой привычке понюхав воздух, равнодушно доложил:

– Снаружи чисто.

Так что самые горячие споры в бывшем магическом сообществе Милош пропустил, но не жалел об этом ни капли. Собираться вместе стало сложнее, поэтому судьбы вселенной решались почти тем же составом, что в замке Эльц. Идею с временной потерей дара нехотя отвергли, зацепились за то, что колдовство пропало только в одной точке – а точка растянулась, по новым сведениям, как минимум до границы с Российской империей и до африканских берегов. Понадеялись, что с носом остались только те, кто согласился отдать свою историю книге, но эту теорию легко проверили, и она оказалась неправдой. Сэр Дерби спешно отбыл в Англию и даже не попал в шторм, но всё равно не успел: по шажочку, по капельке колдовство пропадало и там, как если бы вспышка заразы, занявшаяся в долине реки Эльцбах, разрасталась и тянула свои лапы дальше и дальше… Кто-то сбежал в Америку, и многие: из знакомых читателю лиц это были братья О'Лири со своими жёнами Идой и Шоной, начавшие собирать вещи ещё после осеннего бала, часовщик Стефан Мартен и ясновидица Эльза фон Беккенбауэр. Последняя оставила записку, в которой напоминала всем желающим, что она так и знала, поэтому покидает свой дом без сожалений и без страха.

Не одна матушка Эльза «так и знала». О преждевременно сбывшемся пророчестве говорили мало, потому что это было по-настоящему больно и страшно, а вот о делах Хартманна судачили на каждом углу – опять же, те, кто знал и был готов слушать, этот круг по-прежнему ограничивался гостями замка и их близкими. Старейшины, доживающие свой последний век по мере сил, разбились на два лагеря: одни «так и знали», имея в виду гибель чародейства и провальную затею с книгой, другие – подозрительного Хартманна. Вопросы о том, почему они тогда ничего не сделали, вторые оставляли без ответа, а первые отбивали аргументом неизбежности и закономерного хода вещей. Им, первым, хотя бы было стыдно.

«Я так и знал», высказался в письме сэр Дерби, когда ему сообщили подробности о прусском после и оборотне. «Оборотням доверять нельзя».

– Я так и знал, – заявил Свен, всю дорогу смотревший в рот своему родичу. Гибель родича его только порадовала, но сознаваться в том, что он не заметил за Робертом ни единого странного словечка, Свен отказывался категорически.

– Я так и знал! – заявлял Эрнест Хольцер вообще по любому поводу. Насчёт книги чародеяний он оказался прав, пусть и под конец, но человека, который всю жизнь из страха и подобострастия подлизывался к Хартманну, слушать не хотел никто.

Одна радость, теперь была счастлива его внучка. Лаура Хольцер наконец-то стала такой же, как все, и это удивительным образом пошло ей на пользу.

Остальное прошло так, как опасались Бер и Милош, и Чайома, и пан Росицкий – большинство предпочло либо замять историю, либо осудить Армана. Магическое сообщество так опасалось правнучки Анны Гёльди, но пало от руки её правнука. То, что Хартманн угробил несколько человек, сестру и сына, никого не волновало на фоне смерти магии, а то, что он собирался делать с книгой чужими руками или сам, никого не волновало в принципе – он же мёртв. Милош ни о чём не жалел, и вскоре с ним согласились другие близкие: чем добиваться справедливого отношения, лучше чувствовать себя в безопасности хотя бы оттого, что прусский посол наконец-то помер и в его голову уже точно не придёт никакая умная мысль. Помимо мадам дю Белле, задержали её бывших гипнотизёров и всех слуг Хартманна, только они уже никому не могли навредить.

Глобальные проблемы чародейства Милоша не волновали: он потратил чудовищно много времени, объясняя сёстрам, что Арман не злодей. Разумеется, именно он уничтожил последнюю надежду колдовства, но объяснить, что по-другому выходило ещё хуже, оказалось сложно. Хана только плакала и махала руками, но она ещё не успела побывать на шабаше, не успела понять, что потеряла – всё было не так, мама в отъезде, папа грустный, коты ушли… Поревёт и перебесится, решил Милош и переключился на старшую. Катаржина беспокоила его гораздо больше. Ещё бы, талантливая ведьмочка, побывавшая на своём первом шабаше прошлой весной… Вот кому жаль всё терять. Он собрался с духом и наконец постучал в дверь.

– Даже не думай! – заявила Катаржина. Милош остановился на пороге, скрестив руки на груди; сестра стояла в такой же позе напротив, гневно сверкая глазами из глубины своей комнаты. Котов в самом деле не хватало, они неплохо оживляли дом. – Не смей говорить мне эту чушь! Я знаю, что он твой друг, но он предатель!

– Послушай меня…

– Не хочу, не буду!

– Катка, ты старше, ты должна понять, – терпеливо, прежде он так не мог, говорил Милош. Пришлось немного поучиться у брата. – Я не говорю тебе, что Арман поступил хорошо. Но если бы он этого не сделал, было бы хуже. Это ясно?

– Почему? Откуда вы всё знаете?

– Потому что книгу хотел получить другой колдун, настоящий предатель, – рассказывать это в такой упрощённой, детской манере было сложно и просто одновременно. Как в той сказке пани Хелены, где злой король обманул доброго рыцаря… – И он прямо говорил, что воспользуется ей для дурных целей. Он хотел подчинить всех магов и людей, чтобы они его боялись и слушались, – не всех, но Катке не нужны детали, и вообще легче приврать, чем забивать ребёнку голову чужими планами. – Он мог устроить войну не только среди нас, но и среди них. Сама книга могла развязать убийства, понимаешь?

– И что? – в глазах сестры вскипали слёзы. – И что в этом плохого? Мы же пережили ту дурацкую войну, и все предыдущие пережили! Если бы мама колдовала, если бы мы все колдовали, нам бы всё было нипочём!

– Бывает магия пострашнее маминой, а мы не единственные люди в этом мире, – устало сказал Милош. – Если бы ты знала, что кому-то будет больно, и могла этому помешать, неужели ты бы не помешала?

Труднее всего было не скатиться в жалкие аргументы вроде «ты просто не понимаешь» и «ты ещё слишком маленькая», хотя и то, и другое было верно: Катка была маленькая, и она не понимала, что такое книга. Вещь, которая едва не заставила Милоша убить своего друга, уже за одно это заслужила смерть, а попади она не в те руки? Не посол с оборотнем – нашёлся бы кто-то другой. Чем дольше Милош размышлял, тем больше понимал, что уничтожение такой мощной штуки было единственным выходом из всего, что они затеяли, и они ещё долго тянули. А пророчество… что ж, рано или поздно сбылось бы само. Не в этом ли его суть?

Удивительное хладнокровие, подумал Милош. Но причины очевидны: он больше не ведьма даже на треть. Интересно, каким человеком он будет теперь? Только бы не занудой по типу Берингара, усмехнулся он про себя. Любопытство, как ни странно, перевешивало неизбежную горечь, а больше всего Милоша успокаивало то, что он прикончил скотину собственными руками – таким не могла похвастать даже Адель.

– Мне всё равно, если бы была магия! – Катка постепенно срывалась на визг. Милош видел, что ей плохо, но объясниться следовало. – Ты ничего не понимаешь! Вы всё у меня отобрали!..

– Катаржина…

На Милоша полное имя действовало как надо, Катке было хоть бы хны.

– Мне плевать, кому там могло быть больно, кто бы там умер! Вы отобрали МОЮ, НАШУ магию!

– Дура! – рявкнул Милош. Надоело. Ещё объяснять этой соплячке, что война никого не щадит, что книга вышла из-под контроля, что люди развивались в своих безжалостных изобретениях, пока магия медленно угасала… Он был рад, что в их большой дружной семье пока никто не умер, но из-за этого некоторые совсем не думали о смерти. Он и сам таким был.

Оставался последний аргумент, жестокий и беспощадный, однако Милош медлил и не хотел рассказывать про Армана и Адель, про то, что он и сам ради семьи чего-нибудь наворотил бы…

– Сам дурак! – пронзительно завизжала сестра и топнула ногами, расставила их в стороны, сжала руки в кулачки… ничего не произошло. Волосы её не встали колесом, не вылетело ни одной искры, не шевельнулся даже потрёпанный блокнот на краю стола. Катаржина беспомощно топнула ещё раз, тихо заскулила, как раненая собака, и зашаталась. Потом скрючилась, словно у неё заболел живот.

Этого сердце Милоша уже не выдерживало, и он подошёл, крепко обняв сестру. Катка не стала вырываться, напротив, прильнула к нему и громко зарыдала, даже не пытаясь сказать что-то внятное. Милош гладил её по спине, слушал постепенно затихающий вой и думал, что дальше будет легче. Славно, что он женился на Эве, и славно вдвойне, что Эва такая умница: на днях она выслушала от него всю историю, не перебивая, потом молча сходила за пивом, так же молча напоила его, уложила к себе на колени и долго гладила по голове. До того момента Милош и сам не подозревал, что ему это нужно. Он, правда, не выл и не рыдал, спросил только:

– Ты не против научить моих сестричек чему-нибудь… обычному? Ведьмы из них вышли бы ого-го, а в быту, боюсь, чистые бестолочи. Не знаю, когда вернётся мама…

– Конечно, я помогу, – ласково сказала Эва. Может, она и не до конца понимала, что произошло, но в помощи никогда не отказывала. Может, для неё магия и стала чем-то вроде коротенькой игры, но она отнеслась к чужому горю с уважением. Милош весь вечер говорил ей, какая она замечательная, пока Эва сама не попросила его заткнуться.

А мама вернулась скоро, не прошло и недели. Никто не знал, куда и как исчезла пани Росицкая – знали только, что она жива и обязательно вернётся домой. Эльжбета-младшая появилась на пороге где-то в полдень и сразу прошла на кухню, деловито распоряжаясь об обеде и принимаясь за готовку. Она не сказала ни слова о магии; её волосы, потускневшие и местами поседевшие, были коротко острижены. Пан Михаил долго и задумчиво смотрел на жену, потом чему-то вздохнул и улыбнулся.

– Что у нас сегодня на десерт? – спросил он своим обычным голосом.

– Фруктовые кнедлики, – весело сказала мама. – Милош, твои любимые.

– Это мои любимые, – проворчал Корнель. Он не злился, просто поддерживал привычный тон разговора, чтобы всем было уютнее.

– Конечно, твои. Если ты успеешь их у меня отобрать, – подключился Милош, и через какое-то время девочки неуверенно заулыбались, а папа даже перестал вздыхать. На подоконнике сидел один-единственный рыжий кот и щурил на них свои глаза.

Произошло ещё одно важное изменение: в общий дом переехала пани бабушка. Милош приготовился к тому, что она не выдержит и просто умрёт вслед за книгой, но нет – жизненных сил могучей старушки ещё хватало, по её собственным словам.

– Дом придётся продать! – громогласно вещала она в гостиной, восседая на груде своих сумок и баулов. Вещей было так много, что седая макушка бабушки почти касалась потолка. – Дом я уже не потяну, а если без дома, то ещё вас, дурней, переживу!

– Что такое? Что случилось? – из коридора послышались торопливые шаги: это Корнель, занятый чем-то у себя наверху, прохлопал приезд бабушки. Милош ехидно улыбнулся и не стал его предупреждать. – Ох, бабушка!.. А как ты…

– КОРНЕЛЬ РОСИЦКИЙ! – рявкнула Эльжбета-старшая. В соседней комнате с грохотом рухнул шкаф. – Ты так давно не навещал бабушку! Так давно, Корнель, что уже магия сдохла, а ты так и не пришёл! Я знала, что мои внуки – полные ослы, но ты превзошёл мои худшие ожидания!..

Бабушка отчитывала Корнеля, Корнель извинялся, краснел и бледнел, а тише не становилось. Поразительно, но мощный голос Эльжбеты-старшей вообще не зависел от её ведьминого начала.

Так что у Росицких всё было хорошо, как и в самом начале. А что нехорошо, так с тем они справятся, потому что никогда друг друга не оставят. Другим семьям повезло меньше, но и у них появилась надежда на спасение и хорошую компанию: Адель и Берингар распустили слуг, оставив пару самых преданных для шедшего на поправку Юргена, переехали по его примеру на квартиру поменьше, а большой дом превратили в приют для бывших колдунов. Здесь собирались не только сироты и вдовцы: дом принимал всех, кто тяжело переносил утрату магического дара. Берингар поставил на уши всех бывших следопытов, оказавшихся теперь не у дел, и они продолжали искать по свету нуждающихся в помощи магов. Бывших магов. Вскоре слухи стали разноситься сами собой, и в доме постоянно кто-то жил: они уходили и приходили, оставались, заглядывали на минутку и проводили вечера. Вспоминали былые времена, вздыхали, скучали по шабашу и балам, отчаянно не принимали внешний мир, но главное – держались вместе.

На эту идею молодых супругов натолкнул пан Росицкий со своим фатальным неумением жить человеческой жизнью. У пана Росицкого была любящая семья, а у других? Тогда Адель поделилась своей мыслью насчёт приюта для сирот магического мира, и Берингар не дослушал её до конца только потому, что согласился с первых слов и уже одной рукой набрасывал на бумаге план. Затея помогла им самим справиться с тем, что случилось: для такой ведьмы, как Адель, потеря магии оказалась сильным ударом, и она бы впала в глубокое уныние, если б не новое дело и заботливый супруг. Берингар никому об этом не говорил, но он больше всего жалел о том, что теперь никогда не увидит мать: без магических зеркал прах не имел никакого смысла. Юрген при всех держался как обычно: с удовольствием гостил у сына и невестки, которую ласково называл дочкой, поддерживал связь со старыми друзьями, участвовал в переформировании бывших колдовских корпусов.

Главным сожалением Юргена стало то, что он не смог остановить Хартманна, и он также никому об этом не сказал. Никому, кроме Армана Гёльди.

***

Арман сидел в кабинете Юргена, как некогда его сестра, и задумчиво вертел в руках пустой бокал. На флаги, портреты и книжные полки он не смотрел, интерьер напоминал о другом кабинете и другом доме, также он не смотрел на хозяина, и это было взаимно: они немало пострадали от одного и того же человека, но оба не хотели ни жаловаться, ни говорить о своей слабости. Для Юргена это было частью дисциплины и воспитания, как и для его сына, для Армана – привычкой никого не беспокоить и неизбывным чувством вины.

Это было ещё до того, как основали приют для бывших магов: часть мебели уже заменили, хозяева ещё не выехали. Он пришёл поговорить с сестрой, но той не оказалось дома, а вот про Юргена Арман забыл напрочь и теперь не знал, что ему сказать. Тогда-то Юрген и сознался в своём сожалении.

– Но что бы вы предприняли? – спросил Арман, искренне надеясь как-то его утешить. Они случайно посмотрели друг на друга, но взгляда не отвели: что-то в осунувшихся, не пришедших в себя до конца лицах было одинаковым. – Наверняка он пообещал сделать что-то с вашим сыном…

– В том числе, – Юрген не обмолвился ни словом о своём разочаровании в старом друге, но спокойствия и тепла в его глазах не было. Не в этот миг. Арман всё понял, как привык понимать без слов. – Но я рад, что уступил место вам. Знал, что эта молодёжь что-то да придумает… и оказался прав.

– Правы? – тупо повторил Арман. – Рады? О чём вы…

– О том, что я вижу, – спокойно ответил Юрген и налил себе ещё немного виски. В комнате появился лёгкий запах дыма и древесины. – Ты ведь с самого начала решил победить его – и победил. Цена была высокой, но битву ты выиграл.

– И проиграл войну, – усмехнулся Арман, не скрывая горечи. – Так, кажется, говорят.

– Войну, исход которой решён заранее и не нами, нельзя проиграть. Я не очень люблю хвалёную неизбежность, как не люблю пророков, но иногда они правы. Чаще, чем хотелось бы, – он немного помолчал, потом устремил честный и открытый взгляд на гостя. – Арман, тебе вряд ли понравится эта фраза, но я понимаю твои чувства. Иногда важнее бросить знамя, но сохранить людей, и ты сделал именно это. Да, они будут недовольны, да, кто-то возненавидит тебя… Только потому что им самим больно, понимаешь?

Арман понял. Он снова почувствовал ком в горле, как при разговоре с паном Михаилом, и уставился в потолок, надеясь сморгнуть слёзы. Юрген то ли намеренно отвлёкся, то ли в самом деле не заметил.

– Надеюсь, что да. Смерть магии, пусть и предначертанная, дастся нам нелегко, и всё равно лучше потерять дар, чем похоронить близких. Кому-то он заменял жизнь, но только свою, – Юрген допил последний глоток залпом и признался: – Я хотел поблагодарить тебя лично.

– За что? – безразлично переспросил Арман. Он думал о ведьмах – о таких, как Лаура, которой будет проще без колдовства; о таких, как пани Хелена, которая и сама справится, и других на ноги поставит; о таких, как Адель, к которой он пришёл.

– За то, что ты дал мне шанс отпустить Вилл, – негромко сказал Юрген. Арман вздрогнул и снова посмотрел ему в глаза. – Нам всем давно пора было это сделать. Спасибо.

Молчание затягивалось, и Берингар появился очень вовремя. Арман обернулся на стук и шаги; Бер выглядел как обычно, не задавал лишних вопросов и только сообщил:

– Мы вернулись. Можете поговорить в любой из комнат, если вам угодно.

Арман неловко распрощался с Юргеном и вышел, ни на кого не глядя. Он чувствовал, что правда на стороне стареющего офицера с усталыми глазами, но не мог отделаться от мысли, что снова кого-то убил. Что-то. Кого-то. Чью-то любовь или чью-то надежду… Позже он привыкнет, пройдёт время, он сам признает, что Юрген был прав. Позже, но не сейчас.

В коридоре было пусто, так что Арман побрёл наугад. Здесь явно готовились к переезду: на стенах виднелись пятна от снятых картин, оставшиеся зеркала и комоды накрыли тканями, да и жизни в опустевших комнатах почти не наблюдалось. Грустное зрелище, но все знали, что скоро всё изменится, нужно только подготовить место, переделать хозяйскую спальню, привезти побольше книг… Арман остановился у той же полки, где весной остановилась Адель, и провёл пальцами по тем же корешкам. На месте «Книги песен» Гейне зияло аккуратное пустое место: она уезжала вместе с молодыми хозяевами.

Быстрые шаги показались Арману знакомыми, он обернулся с тяжёлым сердцем и увидел сестру. Теперь они были похожи, как близнецы: одинаково бледные и худые, с тенями под глазами, с тонкими запястьями и в чёрном, будто в вечном трауре по себе. Арман ждал… Милош обманул его ожидания и вообще не придал значения ни обману, ни сбывшемуся пророчеству – во всяком случае, не стал делать этого при друге. Наверняка от сестры Арман получит по заслугам, ведь ему не могло крупно повезти дважды.

Адель сделала несколько неуверенных шагов навстречу, а потом бросилась ему на шею.

– Как я рада, что ты в порядке, – прошептала она. Арман улыбнулся, уткнувшись лицом в её волосы, и сам не понял, чему рад, как будто до губ дошло сказанное Юргеном, а до мозга – нет. – Плевать, что там произошло для всего мира, главное, что ты жив…

– Я всё уничтожил, – сказал Арман, бесстрашно гладя её по спине. Раньше он боялся, но совершенно зря, ведь Адель больше не причинит никому вреда. Она успела смириться со своим даром, начала подчинять его, но большую часть жизни магическая сила была её проклятием. Не обошлось без удара, без боли, без слёз, но сестра была жива, её поддерживали и любили, и ради этого, понял Арман, стоило всё перенести. – Всё и для всех, и для тебя… Как ты можешь радоваться? Скажи мне, я не понимаю. Все пытаются объяснить, но кому ещё я поверю до конца?

– Мне плевать, – повторила Адель, – что ты там уничтожил. Я всё равно люблю тебя, более того, ты… ты делал это ради меня.

Это так. Арман попросил Берингара рассказать ей основное, потому что время не ждало, а сам он не мог – лечился уже по-настоящему. Он не знал, как вежливо об этом попросить, но оказалось, Бер пришёл к такому же выводу и был готов настаивать. Как бы ни происходили их разговоры, теперь Адель не казалась ни угнетённой, ни разъярённой.

– Ради тебя и ради многих, но теперь всем плохо. Тебе плохо…

– Нет, – созналась Адель и, задрав голову, посмотрела ему в глаза. – Самой странно, но вовсе нет… Помнишь, ты как-то говорил, что сможешь быть счастлив без магии, а я не смогу?

– Помню. Это тогда мы думали, что ты не найдёшь хорошего мужа? – не удержался Арман и окончательно почувствовал себя живым, когда сестра состроила гримасу и ткнула его под рёбра. – Ай.

– Не айкай, притворщик. Милош рассказал, что тебя хоть в театр выпускай.

– Ну надо же, вы виделись. Что ещё рассказал Милош?

– Этот засранец только и делал, что дразнился, – грубо ответила Адель, и её лицо ненадолго окаменело. – Я бы этого старикашку сама придушила, если б вы только дали мне возможность. Но нет, Милошу приспичило стрелять!

– Не злись на него, он предупреждал.

– Не отвлекай меня, – велела Адель. Она снова улыбалась, и Арман невольно отражал её выражение лица, только сейчас бывшего оборотня это не угнетало. Почти. – Арман, почему всё должно быть так, как мы решили? Почему всё должно быть наоборот? Я не могу заставить тебя быть счастливым, но хотя бы попытайся… попробуй сделать что-нибудь для себя. – Арман молчал, и она неуверенно спросила: – Ты уже виделся с Шарлоттой? Она беспокоилась о тебе.

– Это было до… – уклончиво ответил Арман и ничего добавлять не стал. Сердце сжалось от боли, и он не хотел лишний раз расстраивать сестру. Адель прочитала его мысли:

– Давай без этого. Говори прямо, что тебя беспокоит, иначе мы все с ума сойдём.

– Мы виделись, но она пока не готова, – как можно короче рассказал Арман. Сестра кивнула, совершенно не удивившись:

– Это можно понять. Не волнуйся, мы с Бером такое тут сделаем… они будут читать, и разговаривать, и изучать языки, и учиться пользоваться всякими человеческими приборами. И мы наймём людей, которые будут им помогать. Он уже придумал как, нужно будет только подтвердить, что у нас здесь действительно приют для… для странных.

Они ещё немного поболтали о старых знакомых, успешно избегая опасных тем, и наконец разжали объятия. Адель привстала на цыпочки, чтобы поцеловать брата, и заодно шепнула:

– А знаешь, что мне по-настоящему нравится? Наша прабабушка так и останется последней ведьмой Европы. Ну… последней известной ведьмой.

Арман рассмеялся почти искренне:

– Кто о чём, а ты всё о своём!

– Женщина должна думать о семье, – с лицом мученицы выговорила Адель и тоже расхохоталась. Как раньше, абсолютно по-демонически.

Их отвлекли странные звуки из коридора: Арману почудилась какая-то возня и скрежет, а Адель отчётливо разобрала, как Берингар с кем-то ругается. Вкупе это показалось им странным, и брат с сестрой поспешили посмотреть, что же там такое происходит. Не угадал никто: Берингар Клозе сидел на полу, скрестив ноги, и очень строго отчитывал устроившегося напротив лохматого чёрного пса. Возился и скрежетал Мельхиор, и ему было стыдно.

– Тебе придётся это сделать, Мельхиор. Я тебе приказываю, – на Мельхиора это не произвело должного впечатления, и Берингар добавил: – Хорошо, я прошу тебя как друга. Это должно подействовать.

– Бер, что ты делаешь? – Адель явно не могла выбрать, смеяться или плакать.

– Уговариваю Мельхиора вернуться к Арману, – не смутился тот и вздохнул: Мельхиор расчувствовался и в последний раз преданно обслюнявил ему штанину. – Всё, хватит. Иди.

Арман хотел было отказаться, но на ум не пришло ни одного возражения. Мельхиор в самом деле был его псом, и он оставался один, в отличие от Адель… Исчадие Ада любило своего странного хозяина, и они по-прежнему оставались удручающе похожи, хоть и были малость избалованы заботой дома Клозе.

– Только я его вычешу, пока ты не ушёл, – спохватилась Адель и потащила ошалевшего пса в другую комнату. – Иди на свет, дурная ты собака… Опять какую-то дрянь домой принёс?

Дурная собака покорно поплелась за ней. Адель больше не билась током и не жглась огнём, и это было хорошо, только Мельхиор всё равно предпочитал другое общество.

Прошло ещё несколько неловких минут, в течение которых Арман не знал, куда себя девать, а Берингар методично отряхивался от собачьей шерсти. Они уже обсудили всё, что могли, Арман похвалил идею с приютом, отдал ему свои старые книги; в общем-то, он отдал все свои вещи, оставив только самое необходимое.

– Удачи, – сказал Берингар и протянул ему руку, которую Арман от души пожал. – Не знаю, когда мы увидимся снова, но знай, тебе всегда будут рады в доме Клозе.

– Спасибо, – последнее время Армана пробивало на страдания от самомалейших мелочей, но страдать при Берингаре просто не получалось. Арман посмотрел ему в глаза, ради чего пришлось немного задрать голову, и спросил: – Я почему-то вспомнил… Ты ведь не обиделся, когда я полез на тебя с тростью? При первой встрече? Сейчас я понимаю, что это было грубо.

Берингар негромко рассмеялся и покачал головой, и Арман, так и не привыкший к этому зрелищу, перестал понимать, с кем говорит.

– Вряд ли, не в моих привычках обижаться на такие вещи. Что бы там ни было, после этого я увидел Адель, и всё остальное не имело значения.

Из дома Клозе Арман вышел с Мельхиором и почти лёгким сердцем. Проклятое «почти» грозилось преследовать его очень долго, пока не выветрится, стоило расстаться с друзьями – и нутро снова покрывалось льдом. Без них было хуже, с ними – невыносимо: пока все не свыкнутся с новой жизнью, Арман не мог забыть, что лишил их старой, и видел дело рук своих в каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом наклоне головы.

Арман уже выехал из Берлина, когда понял, что Берингар прощался с ним, как будто заранее всё знал.

***

В дом Росицких Арман войти не смог. Милош приглашал его, все приглашали, но именно это место стало для Армана самым волшебным в жизни и он не мог заставить себя прийти туда теперь, как будто своими руками выламывал черепицу, бил зеркала и выгонял котов. Поэтому они встретились на окраине города, где красноголовые дома плавно переходили в дороги, леса и поля.

– Не благодари, – первым делом заявил Милош, с которым они не виделись с приснопамятного утра. – Я знаю, что я молодец.

– Адель считает иначе, – не удержался Арман, и Милош страдальчески поморщился:

– Нашёл кого слушать! Её там не было. Выпьем? Ох, ты притащил с собой исчадие Ада, нас с ним ни в одно приличное место не пустят.

Мельхиор задумчиво посмотрел на него и вильнул хвостом. Новый Милош казался ему безопаснее того, который свалился в Лион с неба и стучался к ним в дом с пистолетом, хотя по большому счёту ничего не изменилось.

– Давай лучше пройдёмся.

– Куда собрался? – с наигранным простодушием спросил Милош. – Знаешь, папа одну умную вещь сказал. Цитирую: Арман, конечно, славный мальчик, но иногда его хочется держать на привязи ради его же безопасности. Чуешь, куда ветер дует?

– Чую, – Арман невольно улыбнулся, представив, как пан Росицкий говорит такое. – Он прав, но я себе уже ничего не сделаю, как кто-либо другой…

– Я тебя умоляю, не говори, как моя сопливая сестра, – Милош закатил глаза. – Как будто для этого особое разрешение нужно… Так куда собрался?

– Милош, я боюсь, ты всё-таки стал занудой. Между прочим, Бер ни о чём не спрашивал.

– Он просто любит твою сестру, – объяснил Милош. Арман не понял логики, но предпочёл не переспрашивать. – Это не значит, что я не люблю твою сестру, но ты никуда не денешься, пока не дашь мне чёртов адрес. Знаем мы, чем это кончается. И не вздумай заводить знакомства с интеллигентными стариками. И…

– Милош, я не…

– И не развешивай уши перед глупыми индюками. И не будь слепым ослом… – Милош махнул рукой и рассмеялся, и Мельхиор подхватил его задорным лаем. Похоже, они оба не врали, а Арману по-прежнему казалось, что весь мир вокруг него пропитан ложью. Он заставил себя отвлечься.

– Извини, я не знаю адреса. Я просто решил отправиться куда глаза глядят, – признался Арман. Говорить правду было приятно, и ему сразу стало легче дышать. – Наверное, я вернусь. Все рано или поздно возвращаются… Хочу посмотреть мир, отдохнуть от прошлой жизни. Мне здесь пока делать нечего. Как раз всё уляжется, бывшие маги привыкнут…

– Лотта тоже будет смотреть мир? – уточнил Милош. Что ж, по этой части он всегда был немного занудой.

Арман задумчиво посмотрел на друга, а затем спокойно рассказал о встрече с Шарлоттой. Он нашёл её там же, где встретил в первый раз, когда его потянуло искать старый родительский дом. Лотта сидела на поваленном бревне, кутаясь в тёплый плащ, и наблюдала за птицами в кустах: они копошились среди веток, скакали и ворошили клювами снег, перекликаясь между собой звонкими голосами.

Арман молча присел рядом, посмотрел на пичуг и собрался заговорить, но Лотта опередила его.

– Я их больше не слышу. – Арман обернулся к ней, чтобы увидеть грустное, потерянное лицо. Щёки Шарлотты слегка порозовели от холода, но привычной живости во взгляде не было. – Не понимаю, что они говорят… и они не дают к себе прикоснуться, не дают помочь. Согреть…

Слова оказались лишними. Арман положил ей руку на плечо, Лотта не отодвинулась, но напряглась, словно ей не понравилось это прикосновение. Он не хотел уходить без слов и ушёл, потому что снова почувствовал себя виноватым, однако Шарлотта вдогонку прислала письмо. Ей требовалось время, и она просила только подождать – если он захочет, разумеется.

Милош выслушал историю и согласился, что выглядит неплохо. В конце концов, Лотта уже ждала его, теперь настала очередь Армана.

– Только не отращивай усы, – внезапно посоветовал он. Мысли Милоша по-прежнему ходили по странной, одному ему ведомой траектории, и отследить их направление удавалось не всем и не всегда. – У меня в голове образ странника с посохом, заросшего по самые брови, вот он возвращается в дом, целует жену, детей, внуков… Так не делай.

– Не буду, – пообещал Арман, не став спрашивать, откуда у него дети и внуки. Просто на всякий случай. – А что?

– Глупости, – с досадой поделился Милош и похлопал себя по щекам. – Видишь?

– Не вижу.

– Правильно, потому что я их сбрил. Новая жизнь и всё такое. Но что-то же должно быть у мужчины на лице, верно? Я решил, что вместо бакенбардов будут усы… А Эва решила, что усов не будет.

– Вот тебе и семейная жизнь, – сказал Арман, сдерживая смех. Милош возмутился:

– Погоди, я не закончил! Поскольку я под каблуком сидеть не намерен, я снова отрастил усы. Ей не понравилось. Потом я повторил. В общем, мы уже круге на пятом, посмотрим, кто кого… Какие твои ставки?

Арман задумался. Он знал их обоих, Милоша – больше, Эву – меньше, и знал их родственников. Прогноз выходил неутешительным.

– Вы никогда не уступите друг другу, даже если Прага рухнет и Влтава выйдет из берегов, – вынес вердикт он. Друг выглядел очень довольным. – Так ты не будешь надевать на меня поводок?

– Не буду, – с досадой буркнул Милош, и Арман рассмеялся, не отразив эмоций друга. – Можешь прогуляться, так и быть. Кажется, сейчас тебе это правда нужно… Только обойдись без драматичных писем, иначе я утоплю тебя в реке.

– Ты так добр.

– Как ты заслуживаешь, – Милош старательно огрел его по спине, чему научился у Пауля Лауфера. – За нас не переживай, в твоё отсутствие моих родителей будет радовать Небойша. Он заехал сюда после замка и как-то позабыл уехать… По-моему, парень втрескался в эвину подружку. Ты же предупредил Адель, что уезжаешь?

Предупредил. Они встретились ещё раз только вдвоём, Арман помогал с вещами на новой квартире и заодно рассказал о своём решении. Адель насторожилась, но сказала то же самое, что и Милош: пожалуй, сейчас это правда нужно… Сама бы она не согласилась ни за что, но Юрген подсказал. Ему хватило короткого разговора, чтобы понять многое, а очередная разлука для брата и сестры обещала стать не трагедией, но неизбежным взрослением. Арман не знал, правы они или нет, он вообще теперь не знал, где правда и неправда, но всё равно отправлялся в путь, надеясь отыскать что-то для себя.

– Ну, раз Адель не против, то и я не против. Иди, – разрешил Милош, как будто его кто-то спрашивал, и полез обниматься. Арман не возражал, пока ему не почудился хруст собственных рёбер.

– Проклятое пламя… Кто тебя научил этой пытке?!

– Немцы, – сказал Милош то ли с досадой, то ли с гордостью. – И да, теперь надо говорить «о господи», так что следи за языком!

– Так никто никогда не узнает, что мы когда-то были, – негромко сказал Арман, отстраняясь. Грусть, залёгшая на дне его тёмных глаз, всплыла снова. – Знаешь, мне же в самом деле понравилась эта идея, жаль, что всё так получилось. Теперь кажется очевидным, что…

– Задним умом все крепки, – перебил Милош, наблюдая за Мельхиором, который задумчиво жевал что-то с земли. – Извини, продолжай.

– Ничего. Может, кто-нибудь другой напишет нашу историю? Не для потомков, так хоть для нас? Возродить магию с нуля и в самом деле не выйдет, мир уже не тот, а люди…

Арман умолк, подумав, что идея ему в голову пришла дурацкая, но Милош продолжил мысль:

– А что, неплохо. Мне неохота опять возиться со всем сообществом, будь оно неладно, но это и необязательно. Если начинать с начала… – он ухмыльнулся. – То я бы выбрал не замшелую древность, а тот день, когда папа вернулся с собрания и велел нам выбирать. Ух, и натерпелись бы вы, если б вызвался Корнелик! Арман, твоя собака что-то жрёт.

– Мельхиор, – Арман попытался придать голосу строгости, но пёс только посмотрел на него с невинным видом и проглотил то, что жевал. Дрессировал Мельхиора Берингар или нет, сейчас его рядом не было. – Ладно, сам будешь разбираться.

– А ты? – полюбопытствовал Милош. – Я не про пищеварительный процесс, если вдруг…

– Да уж надеюсь… Для меня всё очевидно, – Арман улыбнулся и перестал выглядеть старше своих лет. – Я бы начал с того дня, как Бер пришёл к нам в дом.

– Вот поистине событие века, – пробормотал Милош и нагнулся, чтобы вытащить из пасти Мельхиора очередной неопознанный мусор. – Ладно. Ты хоть в какую сторону пойдёшь?

Арман кивнул куда-то на юг.

– На все четыре, но начну оттуда. Откуда-то же я должен начать…

Ему казалось правильным пойти туда, где он должен был быть, как если б это сглаживало ложь, ставило точку в последних событиях. Когда они попрощались, смеркалось, и Милош какое-то время наблюдал, как на дороге темнеют, уменьшаются и растворяются в вечернем тумане две фигуры – человека и пса. Что-то подходит к завершению, что-то начинается, и отрывок между этими двумя точками только кажется пустым, но это становится ясно лишь годы, а то и столетия спустя. Милош дождался, пока Арман и Мельхиор окончательно пропадут из вида, потёр озябшие ладони и отправился домой.

Так кончается книга чародеяний.