Книга чародеяний

XV.

«Злой король оказался хитрее храброго рыцаря. Он воспользовался тем, что рыцарь честен и верен, и послал его на верную смерть…»

Из кукольного спектакля пани Хелены.

***

По вересковым полям невероятной красоты двигались два всадника. С умеренной скоростью, чтобы не утомить себя и лошадей, они взбирались на холмы, огибали цветущие болота, терялись в тени редких деревьев и снова появлялись посреди фиолетового моря. С высоты птичьего полёта это были две тёмные точки, которые иногда скрывали облака, вблизи – двое молодых мужчин в шляпах, дорожных плащах и высоких сапогах. Всецело занятые разговором, они не обращали внимания на живописный пейзаж… во всяком случае, так казалось со стороны.

В данный момент Арман мог думать лишь о том, как у него всё болит. Всё-таки для успешной верховой езды нужна постоянная практика, и если в редких случаях, когда нужно было срочно куда-то домчаться, её отсутствие не вылезало на первый план, то переход через Люнебургскую пустошь оказался настоящим испытанием. Им предстояло добраться до самого Люнебурга, но у Берингара не было подходящего ключа, поэтому он выбрал кратчайший путь – сначала в знакомый дом в небольшом саксонском городке, затем – через пустошь. Изъезженный тракт слишком сильно забирал на юг, так что решение казалось оправданным, да и кто он такой, чтобы спорить? Утешало лишь то, что обратная дорога займёт не больше минуты. Не останутся же они на ночь там, куда держат путь… Лошадь фыркнула, приметив какой-то цветочек, и с любопытством вытянула шею. Арман только вздохнул. Спина болела, а собственное тело ниже пояса он уже почти не чувствовал. Может, оно и к лучшему?

– И с тех пор курфюршество расширилось благодаря герцогству Брауншвейг-Вольфенбюттель, – говорил тем временем Берингар. – Я не намерен давать оценку решениям графа Меттерниха, однако путаницы теперь не избежать. Впрочем, многие были готовы заплатить любую цену за избавление от французов, забыв о том, что правят ими всё равно британцы…

Арман сделал над собой усилие и сосредоточился. Ему было стыдно – сам попросил рассказать, где они находятся и что тут было раньше, а теперь не слушал. Берингар даже не очень монотонно говорил, но сначала Арман отвлёкся на болото, потом – на неудобное седло, на свои ноги и не только ноги.

– Ты упоминал какого-то наместника, – сказал он, надеясь, что не ошибся. – Наместники назначаются из своих, верно?

– Далеко не всегда. Не могу называть себя знатоком истории, но часто бывает наоборот. Нынешний вице-король родился в Лондоне, к сожалению, это всё, что мне известно о его происхождении. Тебе ещё интересно слушать?

– Интересно, – Арман покачал головой, сетуя на себя самого. – Я же сам спросил, просто никак не могу взять себя в руки.

– Не стоит противиться тому, что тебя отвлекает, – заметил Берингар. Разумеется, он ничуть не обиделся, а может, в глубине души даже удивился, что его слушали до сих пор – историческая справка на тему бытия Нижней Саксонии была отнюдь не краткой.

В этом он неправ, не согласился Арман. То, что отвлекает, вовсе не всегда заслуживает внимания, а если позволить себе думать о том, что гложет, легко сойти с ума. Взять хоть те же ноги…

– Ты хорошо держишься в седле. Не хочу жаловаться, но я точно доберусь до Люнебурга живым?

– Меня учили, – Берингар внимательно посмотрел на него, потом перевёл взгляд на одному ему ведомую дорогу. – Тебе стоило сказать раньше. Мы можем остановиться на отдых, а ещё лучше – пройти какую-то часть пути пешком.

Арман знал, что это правильно, и всё равно едва не взвыл, когда ноги коснулись земли. Берингар напомнил ему – с заботой, сравнимой по силе и непреклонности со снежной лавиной, – о необходимости разминать мышцы, и Арман послушно разминал, потому как ничего другого ему не оставалось. Лошади, не сделавшие ему лично ничего плохого, шли в поводу, направо и налево лиловел вереск, а за холмом отчётливо звучало овечье блеяние. Пасторальная картинка не располагала к разговорам, и спутники молчали, сосредоточившись на собственных мыслях и на природе, такой величественной и спокойной по сравнению с шумными, суетными городами.

Поиски инициатора нападений велись старым надёжным способом – никак. Несмотря на все заверения магического сообщества, весьма разрозненного во мнениях и в географии своего обитания, после гибели группы Густава расследование прекратилось само собой. У них не было ни желания, ведь какой-никакой виновник найден, ни специального органа, который мог бы взять на себя такое дело. Книгой занимались самые разные колдуны, и далеко не все из них шли навстречу, когда им задавали неудобные вопросы. Всё это сбивало с толку, которого и так не было, и Арман сам бы уже давно опустил руки, но он обещал Берингару доказать невиновность Юргена – не говоря уж о личном интересе к книге и всему, что с ней связано. Первое время после возвращения домой все занимались своими делами, но с августа Берингар принялся за поиски и допросы всерьёз. Вдвоём они посетили добрую половину тех, кто был причастен к созданию книги: кожевенного мастера, мастера по зачарованной бумаге, мастера по ворожбе на чернилах, послов (какие были в Европе) и старейшин (какие открыли дверь).

– И что это значит? – недоумевал Арман, когда впервые в жизни увидел неработающий зачарованный ключ. Дверь открылась, но за ней была лишь наглухо замурованная стена.

– Это значит, что господин Ротшельд также не желает нас видеть, – объяснил Берингар, закрывая дверь. – Очень жаль.

Они столкнулись с подозрительностью, недоверием и непониманием, как в самом начале. Вопросы повторялись изо дня в день: кого вы ищете, раз виновник нападений под арестом? Как так – он невиновен, а почему его тогда посадили? Почему обвинение такое ненадёжное? Вы что же, молодые люди, хотите, чтобы мы теперь перегрызлись между собой, раз вы недостаточно доверяете уликам? Многим хватало того, что Юрген не сбежал, и «сеять раздор ещё больше» они не хотели.

– Мне не нравится, что они все повторяют одно и то же, – заметил Арман в другой раз, когда их отказалась принимать почтенная ведьма с добрым десятком имён – тоже старейшина, одна из тех, кто принимал у них завершённую книгу. – И то, что они готовы поверить в вину Юргена, лишь бы больше ничего не делать…

– В какой-то степени это свойственно всем людям, – Берингар спокойно надел перчатки, никак не выразив своей реакции на очередной отказ. – Гораздо проще принять простую ложь, чем раскапывать сложную правду. Нам помогают только те, чья трусость перевешивает лень.

– Что ты имеешь в виду?

– Люди из этой категории понимают, что настоящий преступник ещё на свободе. Даже если их не беспокоит безопасность книги и всей её скрытой мощи, они боятся за себя, боятся, что кто-то из старых друзей окажется врагом – а ведь так оно и есть. Некоторые думают, что угроза по-прежнему висит только над нашей командой, и они ошибаются. Другие считают себя неуязвимыми: нас, мол, это не коснётся…

– Или просто надеются, что не доживут, – добавил Арман. Многие уважаемые – а значит, возрастные – члены сообщества, несмотря на все свои заслуги, были убеждены, что с насущными проблемами разберётся молодое поколение.

И нет, оказывать оному поколению помощь они также не планировали.

– Повторяют они то, что очевидно всем, и то, что ничего не доказывает, – продолжал Берингар, когда они стучались в другой дом – точнее, в забор, за которым прятался чей-то древний особняк. – Ты и сам об этом думал. Против отца указывает то, что он военный, участник создания книги и боевой маг. Этого многим хватает…

– Зачем он признал себя обвиняемым? Что это вообще за формула такая?

– Нет никакой формулы, – пожал плечами Берингар. – Насколько я понимаю, ему просто не хотелось затягивать процесс. Если бы я осознанно скрыл то, что мы услышали от покойной ведьмы, всем пришлось бы хуже, но здесь и правда никого не спасла… Отец слишком честен и ждёт от других того же. Неужели он не подумал о том, что они обрадуются наличию хоть какого-то подозреваемого и сложат руки?

Юрген действительно знал магическое сообщество лучше, чем они оба вместе взятые. Обычно Берингар не задавал риторических вопросов – либо ждал ответа, либо отвечал сам, но в тот раз надолго замолчал, будто рассуждал про себя. Арман добавил с неохотой:

– Не хочу обвинять Юргена в чём-то ещё, но о тебе он тоже не подумал. Может, если бы он сопротивлялся, то смог бы выиграть время и как-то помочь нам.

– Как? – без особого энтузиазма переспросил Берингар. – Если бы он знал, кто виноват, назвал бы без обиняков, если нет – мы бы точно так же стучали в запертые двери.

И он постучал ещё раз, но изнутри так никто и не вышел.

Арман перебирал в памяти все визиты и разговоры, пытаясь отыскать что-нибудь новое. Голова тяжелела от бесплодных размышлений, зато ногам в самом деле становилось легче – возможно, они даже доберутся до города к вечеру, эти ноги. Впереди вырос очередной холм, и Берингар свернул на тропинку, ведущую в обход.

– Не думал, что скажу нечто подобное, но магическому сообществу не хватает централизованной власти, – Арман обошёл дохлого голубя и тут же влетел сапогом в какую-то жижу. – Здесь болото?

– Болота южнее, но всё равно будь внимателен.

– Буду… Это так нелепо. Они не в состоянии решить даже простейшие вопросы, потому что никто не хочет брать на себя ответственность!

– Ты прав, и это проблема, – Берингар дождался, пока они поравняются на более широкой тропе, и продолжил: – Совет старейшин – непостоянный орган и собирается, когда кому-то что-то нужно. Текущими делами занимаются многочисленные послы, но тут у каждого своя точка зрения, в чём ты уже имел несчастье убедиться. Что до централизованной власти, она требует постоянного подчинения, на которое никто не пойдёт. Такие, как мы, привыкли жить вне всякого людского закона и слушать лишь самих себя – ведь сильнее нас никого нет. Впервые за долгие века нас объединило пророчество… И то не всех, как ты помнишь.

– Кому-то, безусловно, подходит такая характеристика, – согласился Арман, вспоминая своенравных колдунов из деревни Кёттевиц, гордых одиночек типа Стефана Мартена, пани Росицкую или собственную сестру. – Но не вам с отцом.

– Маги, поступающие на военную службу, живут в двух мирах и гораздо больше наслышаны о долге и дисциплине. Те, кто хочет развивать только собственную мощь, кто не способен подчиняться и управлять другими, у нас надолго не задерживаются.

– Но кто-то ведь затеял эту историю с книгой. Они вообще подумали, что с ней делать дальше? До того, как сбудется пророчество?

– Не подумали, – безжалостно ответил Берингар. – Должен сказать, я и сам не загадывал так далеко наперёд, а зря. Совет мог позволить себе затягивать с решением, пока книга не была создана, но теперь она готова и в любой момент может угодить не в те руки. Охрана сменяется каждый день – и это остаётся временной мерой.

Задавая столько вопросов, Арман чувствовал себя то занудой, то дураком, но иначе не получалось – он по-прежнему знал о магической части мира прискорбно мало. То, как слабо оказалась структурирована эта часть, ничуть не упрощало задачи. Обещанную охрану, правда, организовали: как-то раз возле жуткого артефакта дежурил пан Росицкий, его сменила рослая молчаливая африканка из приглашённых гостий замка, а перед уважаемым послом книгу опекал колдовской корпус французской армии. Вечно это продолжаться не могло, как проницательно заметил и пан Михаил.

– Надо нам было самим ими заняться, – Арман остановился первым, почувствовав беспокойство своей лошади. Из кустов по правую руку от них высунулась овца, настороженно заблеяла и снова исчезла, шурша листвой. – Я обо всех, кто нас преследовал. Мы ведь оставляли это другим – и сами тела, и другие возможные улики…

– Густав сделал всё, что мог. Сейчас поздно что-то менять, – Берингар остановился, пропуская очередную овцу. Эта оказалась бестолковой и некоторое время маячила перед ними, не догадавшись испугаться. – Магические следы не вечны, особенно если в деле замешан кто-то могущественный. Я полагался на более сильных и опытных колдунов, как выяснилось – зря.

– Ты и так был занят книгой, дорогой и всеми нами, – тут же возразил Арман. Про себя он добавил, что привычка Бера к подчинению и дисциплине сыграла с ним злую шутку за пределами армии. Если бы промахнулся он один! Чем дальше от событий последних месяцев, тем больше становилось ясно, как ненадёжно было всё их предприятие. И то, что «сильные и опытные», на которых полагалась вся команда, не очень-то тщательно продумали операцию.

Застилающее глаза могущество предполагает некоторую рассеянность, о чём мы говорили в самом начале. Когда это могущество сталкивается с типично человеческими чертами, такими как алчность, властолюбие и корысть, то, что прежде казалось милой слабостью сильного волшебника, превращается в реальную угрозу – так получилось и здесь. Ведь люди, одарённые магическим даром самого разного свойства, по сути своей оставались людьми: пока одни из них стремились сохранить магию и память о себе, другие воспользовались суматохой и сбили с толку всех, ища способы умножить свою выгоду.

– Мы задержимся в городе допоздна?

– Вполне вероятно. Ещё предстоит выяснить, где именно жил господин писарь.

– Я бы тогда задал тебе один неудобный вопрос, пока мы в пути, – решился Арман. – Вдруг потом времени не будет… Тебе ведь известно, где находится Юрген?

Берингар посмотрел на него как-то странно, но в тени шляпы Арман не смог в точности разобрать выражение его лица.

– Нет, этого я не знаю, – сухо ответил он. – Временный совет старейшин небезосновательно решил, что я предвзят, поэтому у меня нет ни адреса, ни ключа, ни дозволения посещать его.

– Мне жаль, – искренне сказал Арман. – Пан Михаил вроде узнал у кого-то, что с ним всё хорошо.

– Спасибо, я слышал. Почти домашний арест безо всяких лишений, только не дома. Арман, ты точно хотел спросить именно об этом?

Ловкий рикошет, нечего сказать. Теперь не предложишь устроить побег… Арман потянул время, любуясь разбушевавшимся вереском, отряхнул грязь с рукава плаща, поправил седло – скоро предстояло забираться обратно. Потом он всё-таки отозвался:

– Наверное, да. Всё, что я хотел узнать про сестру, я уже спросил… тогда.

– И всё-таки нам не помешает прояснить ситуацию, – решил Берингар, и теперь его не остановил бы и конец света. Арман почувствовал что-то вроде облегчения, хотя и заблаговременно, и вслед за ним забрался в седло. Отступившая было боль пронзила бёдра, но деваться некуда. – Ты не возражаешь?

– Не возражаю. Проклятое пламя, не оставляй мне таких лазеек, Бер… Я не настолько крепок духом, как ты думаешь.

– Разумеется. Ты гораздо крепче, – что он имел в виду, Арман так и не понял. – Хорошо. Я буду говорить прямо, хотя многим это кажется неудобным… – Как и в прошлый раз, Берингар отступил перед атакой на полшага, незаметно для себя самого угодив в трясину вежливых ничего не значащих фраз. Только это и выдавало его подлинное волнение, хотя обмануться невозмутимым бесцветным взглядом было легче лёгкого. – Пожалуй, я виноват перед тобой больше, чем мне казалось, и за это стоит попросить прощения.

– Ещё чего! Если бы я не вёл себя, как обиженный ребёнок, тебе бы такая глупость в голову не пришла, – разозлился Арман. Обычно вежливый и сдержанный до предела, он утрачивал контроль внешний и внутренний, когда речь заходила о сестре. – Ты не будешь извиняться передо мной за то, что полюбил мою сестру. Это же просто замечательно…

– Пожалуйста, не смешивай всё так сильно, – упрёк показался почти мягким. Берингар тактично воздержался от комментариев насчёт того, что «обиженный ребёнок» был старше его на несколько лет. – Мы совершили ошибку, не рассказав тебе сразу о своих отношениях. Я не знал, как это лучше сделать, и полагался на Адель, но она тоже не могла подобрать слова. Для нас обоих наберётся немало оправданий, веских и не очень, но это не отменяет твоей совершенно заслуженной обиды.

У Армана сложилось престранное чувство, будто его разложили на столе и препарировали, как лягушку. Вообще-то он никому такого не позволял, но наблюдательность и обстоятельность Берингара почти не задевала, потому что Берингар просто видел мир именно так. Обижаться на него за это было так же глупо, как на снег за то, что он холодный.

– Ты прав во всём, – просто согласился Арман. – Что вышло, то вышло. Я уже убедился, что вы оба счастливы, а ничто другое меня волновать и не должно.

– Не обманывай себя. Мы о тебе тоже беспокоимся.

– И вы вовсе не обязаны всё время извиняться за то, что я был слепым ослом, – Арман поймал себя на том, что цитирует бабушку Милоша, и рассмеялся. К счастью, Берингар не придал этому особого значения.

– Всё это понятно на словах, а на деле мы продолжаем вести себя глупо. Не обижайся, если я сделал неверный вывод, но всё-таки скажу: Арман, я не намерен вставать между вами.

Он был готов ко всему, но от этих слов едва не свалился с лошади. Следопыт в одной короткой фразе уместил всю ребяческую ревность, которой он, Арман, щедро себя кормил – даже осознавая, насколько это нелепо.

– Приходи в любое время и не делай вид, будто у тебя нет ключа, – ровным голосом продолжал Берингар. – Ты ведь знаешь, что Адель не покидает мой дом исключительно в целях собственной безопасности. Связь между вами не была односторонней, она скучает не меньше твоего и, поверь, любит тебя по-прежнему. То, что я теперь занимаю какую-то часть её сердца, не вычёркивает оттуда тебя.

Поднявшийся ветер согнал птиц с ближайшего куста, и их чириканье отчего-то походило на злорадный смех. Арман даже не представлял, насколько ему было важно услышать эти слова не от себя и не от Адель. Несмотря на то, что Бер был непосредственным участником сложившейся путаницы, его мнение оставалось для Армана не просто ценным – бесстрастным и безошибочным, как голос свыше. Дело не в том, кто старше или младше, а в том, кто умеет подобрать слова и находит смелость произнести их.

– Спасибо, – сказал он, надеясь, что голос не подвёл. – Я рад услышать это ещё раз.

– Я так и думал.

– Мне ведь всегда хотелось, чтобы Адель была счастлива, но о своей реакции я и не помышлял. Как-то не приходило в голову, что я к ней настолько привязан… особенно после тех случаев, когда она меня калечила. – Признавать это вслух казалось неправильным, было больно, но Берингар знал всё и больше. Ему нет смысла объяснять, что чувствовал каждый из Гёльди. – И вышло то, что вышло… Я извёлся так, как будто она в самом деле видеть меня не желает, а ведь это даже неправда. – Вдохновлённый откровенным разговором, Арман осторожно спросил: – Неужели ты правда был готов перенести отказ и разлуку? Извини, если это слишком личный вопрос.

– Ничего страшного, – отозвался Берингар и ещё какое-то время молчал, то ли подбирая слова, то ли решая, отвечать ли вообще. – Я знаю, что любовь не всегда взаимна.

Больше он ничего не сказал, а Арман не решился настаивать. В конце концов, сердечные тайны он намеревался выведать у сестры – Адель уж точно найдётся, что рассказать!

Часа через полтора Берингар уточнил дорогу у встречного извозчика и сообщил, что они почти приехали. Задержались на подъезде к городу, переходя разветвления ручьёв, и передохнули у озера, а после этого наконец оказались в Люнебурге.

Новый город показался Арману похожим на все предыдущие, а может, он просто утомился и оттого не заметил в нём ничего особенного. Утомился – слабо сказано: если б не упрямство, которое он поровну делил с Берингаром, и полная безынициативность старших магов, Арман бы уже позволил усталости взять верх и совсем перестал думать. Из тех, кого они успели опросить, мало кто вообще согласился с ними разговаривать. Госпожа дю Белле прямо заявила, что подозревает всю группу во лжи; особой перемены в её отношении не произошло, но раньше она хотя бы лучше относилась к семейству Клозе.

– Единственный из вас, кто внушает мне доверие, это молодой пан Росицкий, – ледяным тоном заявила она. – Вам дозволили заняться самой книгой, но оставьте в покое тайны её создания. Что, если вы поделитесь кое-какими заклятиями со своей сестрой? – обратилась она к Арману. – Что, если вы похитите книгу и передадите её своему отцу? – обратилась она к Берингару. – Радуйтесь тому, что остались живы, и не вмешивайтесь в дела более опытных колдунов. Это всё, что я могу вам сказать.

И ни слова о нападениях, о трупах заколдованных людей и профессиональных боевых магов. У Армана на языке вертелись вопросы, которые он не успел сформулировать. То, что они выполнили грязную работу и могут быть свободны, уже ясно, но неужели никто другой не займётся более насущными вопросами?

– Теперь никто никому не доверяет, госпожа посол, – Берингара не смутил её недвусмысленный гнев. – Именно поэтому следует искать доказательства. Доказательства вины или невиновности моего отца или кого-то другого, если быть точным.

– И вы добровольно взяли на себя эту ношу? – в тусклых глазах мадам дю Белле, восседавшей среди фарфоровых статуэток, не было ничего, кроме холода. – Похвально, только не рассчитывайте, что кто-то станет вам помогать. Молодые люди, вам вообще приходило в голову, что ваша команда – первая на очереди вслед за Юргеном Клозе?

– Нет, не приходило, – самым естественным образом вмешался Арман. – Потому что именно нас и пытались убить. Мы между собой можем друг другу доверять, а вы – нет, так почему бы не оказать посильную помощь нам?

Мадам дю Белле, казалось, готова согласиться… но лишь казалось. Никаких дополнительных сведений, касающихся создания книги и особенностей её защиты, она не дала. Берингар с самого начала знал немного больше, но все тонкости хранения, транспортировки и доступа к книге Арман познал ещё в дороге. Ни намёка на то, кто мог бы управлять людьми издалека, кто из них больше всех отвечал за писаря… Каждый почтенный маг только указывал пальцем на другого или просто захлопывал дверь, и Арман видел в этом не достойный сочувствия страх, а самую пошлую трусость.

Пан Росицкий дал им контакты всех вышестоящих, кого мог, и сам рвался помогать, но от него было мало пользы – не тот профиль. Всё же он сказал им одну очень умную вещь:

– Мы с вами лишь царапаем поверхность, вам не кажется? Я бы искал корень зла среди тех уважаемых старейшин в капюшонах, таких древних, что их имена уже мало кто помнит. Они и могущественны, и скрытны… Эрнеста, Роберта, Вивиан, Джеймса и прочих я хорошо знаю сам, до них легко добраться, но вряд ли кто-то из них рискнул бы проворачивать такое на виду у всех. Ужас, мальчики, что я говорю! Они ведь мои старые друзья…

– Это верно, но… – начал было Берингар, однако пан Росицкий уже увлёкся. В этот момент он сильнее всего напоминал свою младшую дочь, только тревога господина посла была полностью оправдана.

– А если их там целое тайное общество внутри тайного общества? Во имя древнего духа, вас убьют, да и только!

– До сих пор не убили, – успокоил его Берингар. – Хотя я был для этого достаточно дотошен, Арман подтвердит.

– Не сидеть же сложа руки, – добавил Арман, хотя слова пана Михаила погрузили его в отчаяние. В самом деле, с чего они решили, что разыскать злоумышленника будет так просто? С чего они взяли, что он один?

Юрген оставался вне доступа, Вивиан дю Белле ответила им резким отказом. Прежде чем стучать в дверь Хольцера, который с самого начала ненавидел всех, за всё и сразу, Арман и Берингар попытали счастья, обратившись к прусскому послу Хартманну. Тот отказался их принять, объяснив это неважным самочувствием и скорбью по сыну. Арман был готов отступить, но Берингар в самом деле не знал жалости, поэтому заявил:

– Вы знаете, что мы с вашим сыном когда-то были дружны, герр Хартманн. Я бы не стал тревожить вашу рану без повода. Вы ведь не хотите, чтобы Густав погиб напрасно?

– Густав погиб НЕ напрасно, – голос посла надломился, показалось, что он сорвётся на шёпот или плач. Однако по ту сторону надлома открылась не боль, а глухая злость, которой Арман совсем не ожидал. – У меня к вашим добрым чувствам другой вопрос, герр Клозе. Прежде чем подойти ко мне, вы вспомнили о том, что мой сын принял вашу смерть?

Густав Хартманн погиб за них и вместо них, то же касалось сестёр Вильхельм. Арман упрекнул себя за то, что не поставил себя на место скорбящего отца, но было уже поздно: Хартманн холодно распрощался с Берингаром и покинул берлинскую площадь, на которой они столкнулись. Против воли Арман задумался о том, не мог ли в самом деле кто-то из них… Лаура докладывала своему деду о состоянии Адель, но она никак не могла быть замешана в преждевременной смерти писаря. За себя и сестру Арман поручиться мог, у Берингара было слишком много дел – он бы попросту не успел сработать на два фронта, а Милош не стал бы подвергать себя опасности ради могущества книги, которое ни ему, ни его семье по большому счёту и не нужно. Та же пани Росицкая наверняка могла забрать готовую книгу голыми руками, если б ей была от этого польза. Думать о своих друзьях в таком ключе было ужасно, и всё же Арман испытал облегчение оттого, что никто из них не мог подстроить нападения и убить господина писаря. Слишком много «мог бы» да «не мог бы», рассеянно подытожил он. А толку по-прежнему никакого.

Больше всего они натерпелись от самого скандального из колдунов, что участвовал в комиссии. Эрнест Хольцер не любил никого, кроме своей внучки; Лаура не смогла бы им помочь, к тому же её не было дома – Арман знал из письма, что подруга уехала к дальним родственницам. Оно и к лучшему: любимый дедушка моментально вышел из себя.

Арман и Берингар узнали о себе много нового в ту встречу, хотя этих слов не повторишь в приличном обществе. Впоследствии Бер сказал, что это было весьма поучительно, но и его выдержка прошла суровое испытание, похуже, чем в деревне Кёттевиц. Хольцер кричал, воздевал к потолку палец и брызгал слюной. Хольцер был абсолютно уверен, что вся затея с книгой – хитрый план Юргена Клозе и его сына: они, мол, хотели прибрать к рукам мощь книги и ради этого пошли на обман с арестом. Легендарный вещий волхв, что подавился вишнёвой косточкой, подавился ею вовсе не случайно, и вообще вишня была отравлена. Кем? Это же очевидно, ведь ягоды привезли из Баварии!

– Простите, – вмешался Арман. Он из последних сил старался следить за бредом, который нёс Хольцер. – Мне не очевидно.

– Неудивительно, вы ведь явились к нам из глуши и ничего не знаете, – с убийственным презрением сказал старик. Адель бы уже убила его, подумал ошалевший оборотень. – Семейство Клозе, как и семейство Краус, происходит именно оттуда!

Зачем убивать пророка, сказавшего всё, что он знал, оставалось неясно. Как и многое другое. Арман потерял из виду последние следы логики в рассказе, но у Хольцера получалось, будто преследователи были не подосланными убийцами, а благородными защитниками магии, которые стремились вырвать книгу из лап коварного Берингара Клозе. Нет, поправился Хольцер, не так: коварным был отец, а Берингар только бездумно исполнял приказы, будучи свежей жертвой муштры и палки. И у этого юноши ещё хватает наглости лгать ему в лицо!

– Последнее, герр Хольцер, – прервал его Берингар. В его голосе не осталось и тени спокойствия, но на фоне разошедшегося старца это было незаметно. – Зачем, по вашему мнению, нам с отцом понадобилась книга?

– Это же очевидно! – с убеждением повторил Хольцер, и Арману на секунду стало его жаль. Он увидел напуганного старика, и без того не самого сильного колдуна на свете, который боится потерять то малое, что у него есть, и хватается за любую удобную ложь. Впрочем, жалость пропала так же быстро, как пришла. – Сам по себе артефакт мощный, но такого прежде не было, мы понятия не имеем, как его можно применить, кроме памяти. Однако! Однако не стоит забывать, какую вам дали свободу поиска, молодые люди! Да-да, готов поклясться древним духом и кострами инквизиции, что вы внесли в книгу далеко не всё, что узнали. Юрген любил свою жену, уж я-то знаю. Он бы не погнушался никакими чёрными ритуалами, чтобы вернуть её в мир живых!

Арман потерял дар речи – ему даже показалось, что язык присох к нёбу. Претензии такого уровня он никак не ожидал. Берингар резко поднялся, и Хольцер вжался в спинку своего кресла: разница в росте между ними бросалась в глаза, а в таком положении – и подавно. Арман не видел лица следопыта, но физиономия Эрнеста Хольцера мигом растеряла всю фанатичную уверенность. Старика мелко трясло, по коже струился пот, сухие губы беззвучно шлёпали одна по другой. Он мог бы совсем стушеваться и утратить последнее достоинство, если б гости не ушли.

Никто не произнёс ни слова. Арман молча шёл по коридору прочь, ведомый сопровождающим их слугой: никто не удосужился предложить им воспользоваться ключом, так что дверь предстояло искать в другом месте. В голове стучала кровь, и он не представлял, насколько сильно должен был разозлиться Берингар, услышав такое. Иногда молчание говорило гораздо больше слов…

– Подыщи нам, пожалуйста, дверь, – вежливо попросил следопыт, когда они оказались на улице. Особняк Хольцера находился на краю города, но всё же не в лесу, поэтому трудностей возникнуть не могло – любой сарай сгодится при наличии зачарованного ключа.

– Без проблем. Бер… – Арман замялся, не зная, что сказать. Он быстро представил, будто говорит с сестрой, и слова всё-таки пришли на помощь. – Мне жаль, что Хольцер не тот, кого мы ищем. Действительно жаль. Даже если он спятил от страха, это не то обвинение, которое сходит с рук.

Берингар отряхнул шляпу от мелкой мошкары, которой их одарил скромный садик Хольцера, надел её, поправил воротник. На спутника он не смотрел.

– Я попросил тебя найти дверь. Сделай это, если тебя не затруднит.

Подчёркнутая любезность была лишней – Арман уже понял, что сейчас лучше уйти. Он вернулся минут через десять, с повышенной внимательностью осмотрев все доступные ходы и остановившись на двери для слуг какого-то богатого дома. Берингар с готовностью пошёл за ним, и ничего в его поведении не изменилось, как не менялось прежде, не считая молчания и взгляда.

– Это невозможно, – сказал он вдруг, когда впереди показался нужный дом. Арман насторожился: при всём стремлении помочь он боялся, как бы не пришлось удерживать Берингара от необдуманных действий. Берингара! От необдуманных! Крепко же Хольцер задел их обоих.

– Я знаю. Уверен, это знают все, просто боятся, – Арман понял, что выбрал неверный тон – он всё-таки говорит с военным и своим бывшим руководителем, а не с плачущей девочкой. – Что бы они сейчас ни думали о твоём отце, в бред Хольцера поверить тяжело.

– Нет, Арман, я не про это. Невозможно вернуть человека из мира мёртвых, – поправил Берингар. – А вот в бред Хольцера, увы, поверить гораздо легче.

Больше они это не обсуждали, хотя никто ничего не забыл.

Теперь осталось проверить место, с которого всё началось. Наверняка перед назначением господина Арманьяка на его странную должность колдовские старейшины заявлялись к нему в дом. На окраине Люнебурга Берингар отыскал знакомого, который охотно дал наводку на человека, который знает все адреса; человек адрес дал, но предупредил, что вряд ли они там что-то узнают.

– Что вы имеете в виду? – быстро уточнил Берингар, пока тот не ушёл.

– Ну, – осведомитель, оказавшийся по сути бродягой, пожал плечами, и от этого жеста цветастые лохмотья на нём будто исполнили какой-то странный танец. – Говорят, случилось там кое-что. Сам не проверял.

Волнение Армана сменилось дурным предчувствием: конечно, он не хотел, чтобы с семьёй господина писаря что-то случилось, пусть и разговор предстоял не из лёгких. Они с Бером возлагали слишком большие надежды на родственников и слуг Арманьяка, бывшего пусть захудалым, но аристократом. Им удалось выяснить, что господин писарь давно покинул родину из-за долгов, скрылся от друзей и врагов, магов и людей, умудрился пережить наполеоновские войны. Он оставался сер и незаметен, но старейшины заметили. И пришли. Если у Арманьяка и были следы во Франции, доступа к этим сведениям молодые люди не получили, так что оставалось искать там, где он жил – в предместьях Люнебурга.

Арман ещё ничего не заметил, сосредоточенный на дорожных указателях и на том, чтобы держаться в седле, когда Берингар привстал в стременах и втянул носом воздух.

– Похоже, мы опоздали, – мрачно произнёс он. Спешить было явно некуда, и всё равно они поторопили лошадей. Вскоре Арман сам почуял запах гари, и сердце у него ухнуло вниз от разочарования.

– Проклятое пламя, нам стоило с этого начать. Наверняка его домашние знали хоть что-нибудь…

– Вовсе не обязательно. Больше всех знали те, кто работал над книгой и клятвой писаря, – напомнил Берингар. – Жаль, что ворожба над чернилами и кожей не даёт подсказок, кто ворожил над людьми.

– Анри Сорель, – хмуро пошутил Арман. Юного гипнотизёра они не видели с самой комиссии, но однажды его не к месту вспомнил Милош, так что Анри сделался чем-то вроде местного анекдота.

– Допрашивать гипнотизёра – гиблое дело. Нужно быть таким же или сильнее… Мы почти прибыли, проверь оружие.

Оружие не пригодилось. На том месте, где некогда стоял дом Луи-Станислава, покойного господина писаря, было одно пепелище, словно кто-то выжег точку на карте, а вместе с тем исчез кусок настоящего мира. Мог ли кто-нибудь спастись? Арман не сомневался в том, что пожар не случаен, и то же самое сказал Берингар, обойдя дом.

– Помнишь, я говорил, что пламя неплохо уничтожает магические следы? Здесь уже ничего не обнаружить.

– И никого. Слушай, ведь он приходил сюда, он или они… Наверняка тот, кто причастен к смерти писаря, навещал его одним из первых.

Собственная догадка Армана не порадовала: всех очевидных зачинщиков они обошли, и те, кто согласился говорить, от своего участия в судьбе Арманьяка открещивались. Им было отчасти совестно за то, что с ним произошло, но никто не сознавался в большем – боялись навести на себя новые подозрения и повторить судьбу Юргена. Время шабаша господин писарь провёл не дома, а с той же компанией старших магов, и это только возвращало в привычный уже тупик. Да, они ворожили. Да, по очереди. «А подробности, молодые люди, вас не касаются!» Что уж говорить о возможных связях с убийцами.

Арман выругался и в одиночку обошёл чёрную кучу, которой в сумерках казался сгоревший дом. Обломки стен, балки, какие-то кирпичи, каркас крыши, тошнотворное сочетание луж грязи с вонью едкого дыма, впитавшегося, казалось, в сам воздух… Не так уж давно это произошло. В голове оборотня сталкивались самые нелепые догадки, всецело занимавшие его голову, пока он мотался по колдовским домам Европы вместе с Берингаром. Нападения на группу и гибель писаря – ошибка и несчастный случай. Ведьма из Дрездена несла бред в предсмертной агонии. У Берингара и в самом деле был повышенный доступ к книге. Они ищут иголку в стоге сена. Всё это – отвлекающий манёвр, чтобы выманить Адель из дома Клозе и убить. Арман был слишком откровенен со своей новой подругой, а ведь её могли подослать враги. Старейшины действуют заодно и дурят им голову, подогревая интерес к какому-то одному загадочному человеку…

– Берингар!

– Ничего не трогай, – голос Бера раздался прежде, чем появился он сам. Следопыт поднёс поближе раскачивающийся фонарь. – Что ты увидел?

– Не увидел, подумал. Мы так уверенно ищем мужчину или группу людей, почему не женщину? Они ведь так сильны… – Арман с досадой цокнул языком и перебил сам себя. – Ну да, поэтому им это и не нужно…

– По-моему, Милош объяснял это тебе и всем желающим, – Берингар не стал ругать его за ложную тревогу, просто опустил фонарь. – Разумеется, нельзя исключать, что в деле замешана ведьма… но любая сильная ведьма справилась бы быстрее и чище, особенно с убийством человека. Ты видел пани Росицкую в деле, Арман. И видел госпожу дю Белле.

– Небо и земля. Поэтому одна дерётся, а другая правит и интригует... Извини, что дёрнул тебя зря.

– Ничего страшного. Пойдём отсюда, – следопыт в последний раз зачерпнул горсть пепла и пустил её по ветру. Если и был кто-то, если он и колдовал в доме Арманьяка, то не оставил после себя никаких следов.

***

Просторную спальню заливал мягкий золотистый свет. Окна комнаты выходили на лес, и вместе с лучами солнца внутрь проникал свежий воздух, пряный от палой листвы и прохладный, как желанный ручей в жару. Слабо колыхались занавески. Всё внутри говорило о спокойствии, тишине и душевном покое, и сердце Адель Гёльди билось ровно.

Она ещё нежилась в постели, когда в комнату вошла Ингрид – на губах женщины играла улыбка, какой Адель прежде не видела. Чаще служанка ворчала на господ, хоть она и любила их и была предана им до гроба, или вздыхала, вспоминая покойную госпожу, или – и это занимало большую часть её времени – занималась работой по дому. По своей магии Ингрид была скорее знахаркой, но в доме Клозе никто не полагался исключительно на врождённый дар, так что и слуги у них были на все руки. Даже Эмма, которая поначалу казалась Адель бестолковой курицей, помогала изо всех сил.

– Доброе утро, моя госпожа, – поприветствовала Ингрид. Она улыбнулась шире, и морщинок на лице прибавилось. – Как вам спалось?

– Доброе утро, Ингрид, – отозвалась Адель. Собственный голос показался ей странным, но, пожалуй, она ещё не до конца проснулась. – Просто отлично. Как он?

– О, очень славно, – служанка обхватила себя руками, будто обнимала кого-то невидимого. Помимо простого платья на ней висел какой-то балахон, больше похожий на простыню или старомодную сорочку, но она бы не заявилась в таком виде к госпоже. – Просыпался раза три, так я покормила. Ну и мы дальше спать легли.

Адель благосклонно улыбнулась и потянулась, так что белоснежная шёлковая сорочка сползла с её плеча, обнажая кожу. Голова отказывалась соображать, мысли ползли медленно, спотыкаясь о каждую кочку на своём пути. Речь наверняка о Берингаре, больше в доме нет мужчин, а раз Ингрид говорит такие слова и Адель проснулась одна – значит, он снова ранен. Верная служанка опять выхаживала молодого господина, пока его супруга если не перед богом, то перед ликом всея магического сообщества дрыхла в постели! Как это называется? И почему она никак не может вспомнить, что случилось с Берингаром? Они с Арманом снова поехали в какую-то глушь кого-то искать… Проклятое пламя, как жаль, что ей нельзя покидать особняк.

– Правда, на ночь глядя поплакали немного, – Ингрид сделала ещё шаг к постели госпожи, и стало видно, что в руках у неё какой-то свёрток. – Так я колыбельную спела, какую пела покойная госпожа, и всё… успокоились…

Адель застыла, прикованная к постели первородным ужасом. На руках у Ингрид был маленький ребёнок, закутанный в пелёнку. Наверное, кому-то другому безмятежное спящее личико показалось бы милым, но Адель ощутила холодный пот у себя на лбу.

– А как поживает маленькая фройляйн? – ласково спросила Ингрид. Адель не поняла, о ком она, в то же время её собственные руки коснулись одеяла и приподняли его. Рядом в постели кто-то лежал, и это была девочка… Сколько ей, год, два? Какого чёрта она тут забыла?

– Просто чудесно, – кто-то открывал рот Адель, вкладывал в него приторные слова и натягивал на лицо сладенькую улыбку. Она никак не могла этому противиться. – Спала так крепко, как только детки спят.

«Детки»! Во имя древнего духа, «детки»! Адель уставилась на Ингрид, точнее, на толстого розовощёкого младенца в её руках. Откуда в доме взялось такое? Почему всё указывает на то, будто она, Адель, кого-то… родила?

Какой бы странной она ни росла, как бы дико ни складывалась её жизнь, не заметить такое было трудно. Адель повернула голову, оглядывая постель, и её сердце зашлось от ужаса – по правую руку спал ещё один ребёнок. Этот, в отличие от беловолосых малышей, был точной копией трёхлетнего Армана.

– Ингрид… – во рту пересохло, зато к ней наконец вернулась своя речь. То, что это сон, Адель поняла, а вот как отсюда выбраться? – Где… где Берингар?

– Так в Берлине, моя госпожа, – просюсюкала Ингрид, легонько качая младенца. – Да вы не волнуйтесь. В вашем положении не стоит волноваться. Давайте-ка я вас осмотрю, вот так…

Адель сопротивлялась всей душой – она уже поняла, что увидит, стоит Ингрид поднять одеяло и обнажить её тело. Такого страха она давно не испытывала, и всё же где-то невдалеке забрезжила явь, за которую Адель хваталась из последних сил. Она закричала. Ингрид будто не слышала, лицо служанки раздвоилось, поплыло перед глазами. Ветерок из окна казался противным и едким, будто привкус во рту после рвоты, в горле саднило от беззвучного крика, свет слепил и резал глаза. Адель билась и вырывалась, стремясь исчезнуть отсюда… и наконец ей это удалось.

Спальня, погружённая в ночь, была тёмной и пустой. Едва проснувшись, перепуганная ведьма зажгла огонь на своей ладони, неуклюже соскочила на пол и несколько раз обошла всю комнату. Она ворошила постельное бельё, едва не устроила пожар, тут же залила одеяло водой из графина; залезла под кровать, полежала на холодном полу, пытаясь собраться с силами. Снова вскочила и вихрем пронеслась по спальне ещё два раза. Никого.

Наконец Адель набралась смелости посмотреть на своё тело, но не обнаружила ничего… ничего лишнего. Того, чего не должно быть. Мысли путались от страха. Если б её сейчас спросил кто-нибудь спокойный или рассудительный, вроде брата или Берингара, она бы ответила, что именно напугало её до дрожи и почему она так не хочет детей, но никого рядом не было. Адель осталась наедине со своим кошмарным сном, села на краю постели и, ссутулившись по привычке, обхватила себя руками.

А ведь другая, нормальная женщина была бы счастлива увидеть такой сон. Он полон света, любви, добра… многочисленных детишек… Чувство безмятежности и безопасности, пронизавшее всё видение насквозь, было лишь следствием такой жизни – мирной, правильной, где ласковая жёнушка рожает мужу бесконечных детей… Адель заломила руки и прикусила губу, мрачно глядя в одну точку перед собой. Это всё не для неё. Пусть она перестала сходить с ума, пусть запертая колдовская сила больше не съедает её изнутри, доводя до бешенства, это не значит, что она готова к такому. И не значит, что она этого хочет. Адель совершенно не видела себя в роли матери – рано оставшись без родителей, она кое-как тянула на себе свою судьбу и судьбу брата, пока Арман не подрос и не перехватил вожжи. Что она может дать ребёнку? Любовь, которой сама была лишена? А если родится девочка и получит такой же проклятый дар? Ей снова придётся страдать за свою фамилию, за бабку и прабабку, пробивать себе путь в мире ведьм?.. Всё это не беспокоило Адель так сильно, как возможная беременность. Она с трудом справлялась со своим телом один на один, и мысль о том, что внутри появится ещё одна жизнь, доводила её до паники.

Перед глазами всплыл образ пани Росицкой. Вот это женщина, женщина и ведьма! У Эльжбеты четверо детей, а она всё равно остаётся собой, её сила пылает, несмотря на возраст, и материнскую ласку она выражает так, как ей захочется. Адель ощутила укол зависти: пани Росицкая была здорова, здорова в плане колдовства, ей никогда не приходилось сдерживать свои силы. Поэтому у неё всё легко и хорошо…

Вихрь мыслей привёл её к воспоминаниям о матери, и Адель резко остановилась, как дверь захлопнула. Не сейчас. Это уже не имеет никакого смысла. И всё же… новая, доселе неведомая грусть затопила её сердце. То, что она больше не бракованная ведьма, освободило Адель от многих оков, но под ними обнаружились другие – не бракованная ли она женщина, не порченая ли, раз не хочет потомства? Не просто не хочет – боится, как обычный человек боялся бы пламени?

Адель загнала пламя с ладони в переносной фонарь, накинула на плечи шаль, нервно отпила большой глоток воды из графина. Она бы в любом случае пошла искать помощи у Берингара – это было так же естественно, как когда-то скулить, уткнувшись в плечо брата, – но сейчас в таком решении раскрывался новый смысл. Он ведь, подумала Адель, её муж. Эта мысль вызвала привычную ухмылку, одновременно саркастичную и нежную. Слово «муж» по-прежнему звучало странно и смешно, а вот «её»...

– Мой, – шепнула она, толкнув дверь, и печаль уступила место сумасшедшей радости и гордости. Иногда от природы переменчивое настроение ведьмы играло на руку и притупляло эмоции, которые только что пытались сожрать изнутри.

Фонарь – в руке, под ногами – твёрдый пол, рамы настенных картин ловят отблески огня. Адель шла по коридору, исполненная самых светлых чувств. Насколько же ярче стала жизнь, с тех пор как в её голове сложились все события, забытые и отпечатавшиеся в памяти, скорбные и счастливые! Как она наконец связала тревогу и любовь, защиту и защитника! Сложись всё иначе, Адель бы по-прежнему ненавидела Берингара, убеждённая, что он желает лишь укротить её и посадить под замок. Но он боролся не с нею, а с демонами внутри неё, охранял от самой себя. И не ждал ничего взамен. Когда это стало ясно, Адель поняла и то, чего ей всю жизнь не хватало, чего она отчаянно искала в брате и на что огрызалась, увидев в других – защита и безопасность. Не тошнотворная опека, не забота в сахарной клетке с карамельным замком, а твёрдая уверенность в человеке, рядом с которым она больше никогда не сойдёт с ума.

Пришлось немного постоять в коридоре, справляясь с нахлынувшими чувствами. По прошествии нескольких недель Адель выучилась не оставлять ожогов при поцелуе – пани Росицкая подсказала ей, как грамотно распределять свою любовь, чтобы огонь не рвался наружу. По молодости, рассказывала пани Эльжбета, она была так возбуждена, что едва не спалила постель во время первой брачной ночи. К счастью, пан Михаил знал, с кем связался, и это не довело его до заикания, а вот их старший сын был немного дёрганым… может быть, как раз поэтому.

В кабинете Юргена горел свет. Адель постучала и коснулась натёртой до блеска дверной ручки. Внутри всё оставалось по-прежнему – книги, портреты, секретеры. Берингар сидел за столом в высоком кресле и отчего-то казался меньше, несмотря на свой рост: Адель решила, что это из-за нагромождения предметов в комнате. Или из-за памяти о Юргене. Она какое-то время стояла на пороге, потом шагнула внутрь, прошла вперёд, ведя ладонью по гладким граням деревянных полок. Берингар редко погружался в себя настолько, чтобы никого рядом не заметить, но сегодня голову поднял не сразу – убрал руку с пистолета, выпрямился, моргнул. В светлых глазах читалось узнавание и облегчение, но прежде всего усталость.

– Ты не спишь, – хором сказали они и улыбнулись. Берингар кивнул, предлагая ей закончить фразу первой.

– Поздний час, – заявила Адель, наслаждаясь моментом: то, что она снова умела проявлять заботу, кружило ей голову и вовсе не делало её внимание фальшивым или неискренним. Напротив, в лучшие дни забота Адель приближалась к уровню пани Росицкой – сногсшибательная любовь, способная спасти или уничтожить мир. – Вы целый день мотались по каким-то полям и ничего не нашли, неужели ты рассчитываешь найти это в бумажках? Что там, кстати?

– Карты, письма, адреса, – коротко ответил Берингар. Он откинулся на спинку кресла, но взгляд оставался прикован к столу. – И искать здесь действительно нечего. Может, мадам дю Белле права и мы свою работу уже сделали.

– Старая калоша пусть говорит, что хочет, – Адель была в курсе самопального расследования, хотя куда больше книги и убитых людей её беспокоило, что Арман и Берингар продолжают рисковать и лезут на рожон. И ради чего? – Я бы на вашем месте тоже всё оставила, они не заслужили.

Её совсем не волновала судьба других магов и возможная угроза, связанная с книгой. Какая разница, кто за кем следовал, кто чего искал, если всё кончилось? Кончились и убийства, а вот если эти двое не угомонятся, дело может пойти плохо. Адель опасалась, что в своём нынешнем положении не сможет их защитить.

– Книга ведь в безопасности? – неохотно спросила она. Когда мощный артефакт пропал из виду, Адель постепенно утратила к нему интерес. – Ты говорил, её охраняют.

– Охраняют, но это временная мера. Нужно решить, как сберечь её на века, а не на одну ночь.

– И как обычно решают такие вопросы?

– Так же, как всегда: собирают старейшин и послов, обсуждают повестку дня. Боюсь, это затянется надолго.

Адель покачала головой, сдерживая раздражение. Как всегда, ни к чему хорошему великое собрание не приведёт. Как же им узнать, в какую сторону пойдёт мысль великих колдунов? Пана Росицкого приглашают на все такие встречи, он сможет что-то рассказать. Был бы Юрген…

– Не забивай этим голову. На самом деле никто из нас не должен искать следы, которые давно смыл дождь, просто другие свой долг не исполнили, – Берингар наконец закрыл папку, лежавшую на столе, и посмотрел на Адель из кресла. Она стояла рядом, задумчиво теребя шаль.

– Единственная причина, по которой я готова терпеть, это твой отец. Его арестовали несправедливо, и даже не из-за старой вражды, а из-за банальной лени!

– Спасибо, – взгляд Берингара потеплел. – Рад слышать, что ты так думаешь. К сожалению, пока кто-нибудь не обнаружит настоящих злоумышленников, отца не отпустят.

– Ты никогда не жалел о том, что сказал им? – вырвалось у Адель. Она знала, что Берингар не мог поступить иначе, а скрывать предсмертные слова той ведьмы – уже настоящее преступление. И всё же…

– Жалел. И до того как сказал, и сразу после, как тебе известно. Наверное, тогда я в последний раз полагался на других, – сухо закончил он. – Давай не будем снова об этом говорить.

– Давай, – легко согласилась Адель. Она скользнула навстречу и, схватив его за руку, потянула из кресла. – Будет ещё лучше, если мы пойдём и ляжем спать.

О собственном сне Адель не забыла, просто увиденное отошло на дальний план. Шаль стекла на стол, потом на пол, и девушка осталась в одной сорочке. Белая ткань на светлой коже подчёркивала уголь её растрёпанных волос и черноту глаз, на дне которых мерцал огонь. После шабаша здоровье Адель стало понемногу улучшаться, и, хоть она оставалась болезненно худой и бледной, исчезли круги под глазами, а черты лица смягчились, самую малость округлившись.

Берингар поднял шаль, повесил на кресло. Адель прильнула к нему, не задирая головы, и привычным жестом прижалась щекой к груди. Всякий раз она боялась – совсем чуть-чуть, – что пришла не вовремя, и всякий раз ошибалась, потому что ответные объятья не заставляли себя ждать.

– О чём ты думаешь? – шёпотом спросила она.

– Я счастлив, что ты согласилась остаться со мной, – ответил Берингар, и сердце Адель подпрыгнуло от радости. Он опустил голову и спрятал лицо в её пушистых волосах; Адель отчётливо представила, как он закрыл глаза, и ощутила расслабившиеся мышцы спины под своими ладонями. – Иначе бы я потерял вас обоих в один день.

Он счастлив! Это серьёзные слова, а Берингар никогда не врал ей. Адель зажмурилась от удовольствия – то, что ледяная скульптура оказалась вовсе не ледяной, то, что они оба нужны друг другу, дарило ей новые силы жить. Она вспомнила встречу с Юргеном в этом самом кабинете. Однажды он вернётся, посмотрит на них и тоже будет счастлив… И тогда они снова призовут призрак Вильгельмины, и будет счастлива она… Адель расстроилась оттого, что не получится призвать маму, но вызвала в памяти родную улыбку и успокоилась. Раз магия не позволяет никого вернуть, можно только отпустить.

– Так что тебя разбудило? – в свою очередь спросил Берингар, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза. Адель напряглась. Вести этот разговор стоило либо сразу, либо завтра, но ей не оставили выбора. – Адель?

– Ты хочешь детей? – выпалила она, не ходя вокруг да около. Случилось совсем не то, на что она надеялась – прежде чем вернуться к привычному невозмутимому состоянию, лицо Берингара озарилось радостью. Он хотел, с ужасом поняла Адель. А она – нет.

– А ты?

Пожалуйста, пусть он не будет увиливать от ответа… Хотелось верить, что не будет. Адель нравилось и то, как её носили на руках, и сумасбродная жертвенность Бера, но её не прельщали крайности. Если бы он начал сходить с ума и подстраиваться под неё во всём, как часто делали мужья ведьм, это было бы хуже всего!

К счастью, так Берингар не делал никогда. Адель дозволялось всё до определённого момента, и он стерёг эти рубежи, как солдат на посту. В конце концов, он начал с того, что не выполнил её просьбы о смерти. Никто в магическом сообществе не осудил бы…

– Нет, – ответила Адель с вызовом и страхом. Ей не приходило в голову, что их мнения разойдутся, и теперь она боялась… нет, не оказаться ненужной, но потерять всё, что обрела сама.

– А я хотел бы, – спокойно ответил Берингар, и, несмотря на смысл его слов, Адель успокоилась. Пусть лучше так! Если б он передумал, только чтобы угодить ей, она бы не глядя сожгла весь дом. – Конечно, не в ближайшее время. Почему ты спрашиваешь об этом?

– Кошмар приснился, – буркнула Адель. – Меня всё это пугает… не хочу превратиться в глупую квохчущую курицу, и отвечать за чьи-то жизни больше не хочу… Я едва справилась со своей жизнью и жизнью брата… и то мы бы погибли, если б нам не помогли. Мне нельзя никого доверять. Какая из меня мать?! Мне страшно, Бер.

– Не бойся, – эти слова в его устах обладали мощью, рядом с которой все секреты книги меркли и таяли во тьме. – Ничего не бойся, – он погладил её по голове и снова притянул к себе. – Я уверен, что со временем ты справишься со всем, что тебя тревожит. Не стану врать, мне бы очень хотелось стать отцом, но это счастье не должно быть омрачено твоим несчастьем.

Адель снова резко подняла голову, едва не ударив его по подбородку.

– Правда?

– Правда. Мать не должна быть несчастной, – отозвался Берингар, глядя куда-то поверх неё. Потом опустил глаза, ловя взгляд Адель. – Если ты не веришь мне насчёт детей, ты знаешь, что сейчас не самое подходящее время. В жизни магов слишком много волнений.

– Да, это даже успокаивает, – хмыкнула она. Хотелось снова сказать что-нибудь нежное, но Берингар оставался собой – обнаружил угрозу и преисполнился намерения её устранить.

– Если тебя что-то пугает, следует поговорить с Ингрид. Я думал пригласить свою тётю в дом: она сильная ведьма, у неё есть дети, полагаю, она сможет что-то посоветовать. Ты знаешь, что я не знаток женского здоровья…

– Уж мне-то известно, как не залететь, – грубо ответила Адель и тут же добавила: – Зато кое в чём другом ты вполне знаток, – и, встав на цыпочки, укусила его за ухо.

– Не во всём же быть невеждой, – согласился Берингар и недвусмысленно коснулся её губ. – И тем не менее.

– Бер! Не будь занудой…

– Буду занудой, – невозмутимо продолжал он. – Если тебя волнует что-то, связанное с твоим телом, обратись к знахаркам. Некоторые сны являются нам неспроста. Я вынужден настаивать.

Это означало, что вне зависимости от желания Адель утром к ней заявится Ингрид и потребует тщательнейшего осмотра. Одна половина Адель была благодарна, что о ней заботятся вот так, не оставляя ни малейшей лазейки для вреда, другая бесилась, получив недвусмысленный приказ. Где-то между этими половинами и угнездилась любовь.

– А сам-то? – воскликнула она, вспомнив историю с проклятием. Адель как раз перешагнула порог кабинета Юргена – и перед глазами тут же встал страшный вечер в деревне Кёттевиц, когда она всерьёз испугалась за Берингара, ещё не восстановив в памяти, как он сам её спасал. – Мы тогда чуть с ума не сошли, а ты молчал до последнего!

– Это была ошибка, – спокойно признал Берингар, закрывая за собой дверь. Фонарь в его руке казался меньше, по коридору заплясали новые тени. Адель решила, что у него наверняка был свой резон и сотня доводов, но он просто устал спорить.

Адель забралась в постель, успевшую остыть, и с наслаждением вытянула ноги. Несмотря на кошмары, арест Юргена и прочие незакрытые дела, ей было так хорошо, как если бы в мире не осталось ни одной проблемы. Прикрыв глаза, она лениво наблюдала за Берингаром, пока он не погасил свет и не лёг рядом с ней.

Адель перевернулась на левый бок и прошептала в темноту:

– А напомни, почему я не могу выходить из дома?

Берингар отозвался не сразу, и она со стыдом поняла, что разбудила его. Для человека, весь день скакавшего по полям, он ещё долго держался, и это не считая разговора с неуравновешенной ведьмой!

– Что ты сделаешь, если встретишь кого-то из старших магов? – вздохнул Бер.

– Убью на месте, – без запинки ответила Адель, удивившись, что он ещё спрашивает.

– Вот поэтому.

– А-а, – протянула Адель. Ответ её совершенно не удовлетворил, пришлось вспомнить, что Арман тоже настаивал на сохранении жизней всяких идиотов, а точнее, тоже думал о последствиях. Пусть сначала идиоты перебесятся… иначе она загорится от одной искры и вмиг уничтожит всё, что с таким трудом приобрела. – А ты сказал Арману, чтобы он пришёл?

– Сказал, – односложно ответил Берингар. Фактически он уже спал, поддерживая беседу по привычке.

– Спасибо. Надеюсь, тебя он послушает… – Адель легла на спину и уставилась в потолок. Сонливость совершенно её оставила: тяжело спать, когда ты слишком несчастен или слишком счастлив. – Мы поболтали пару раз, но, кажется, он всё ещё чем-то недоволен. Я бы очень хотела… – Тут она задумалась. Жизнь показала Адель, что нельзя владеть сразу всем, чего желаешь; постоянно видеться с двумя людьми, которых она любила, было трудно, да и Арману следует отдохнуть от неё и сделать что-нибудь для себя. Вот об этом она ему и скажет, если сам ещё не догадался. С него станется! Как бы ни был хорош Арман Гёльди в оборотничестве или общении с людьми, иногда он дурил, как ребёнок, а для неё всегда оставался младшим братом – особенно теперь, когда Адель снова отвечала за себя.

Монолог в пустоту оборвался, она зевнула и зарылась щекой в подушку. Глаза привыкли в темноте, и Адель различила тонкие черты лежащего рядом Берингара. Он спал и не слышал, что она говорила. Ну и пусть. Адель осторожно подтянула одеяло и едва не замурлыкала от удовольствия: сейчас она могла сделать для него очень немного, но каждая такая мелочь шаг за шагом возвращала её на свет.