Книга чародеяний

XI.

«Магия бьёт магию и побеждает магию, но обычно у неё есть на это время. Дурной сглаз отгоняет защитный амулет, порчу снимает обратный заговор, отравление лечится противоядием, и даже вызванный дождь может пойти снизу вверх. Если дерутся двое с заколдованным холодным оружием, у них в руках большая ответственность, чем у стрелков: мечник провожает свою сталь до самого порога чужого тела, в то время как выпущенная пуля проделывает весь свой путь в одиночестве».

Книга чародеяний, теоретические главы.

Парадокс стрелка. Записано со слов пана Михаила Росицкого.

***

Милошу было стыдно, что он поставил всех на уши из-за дурацкого сна. По здравом размышлении и после нескольких кружек пива он пришёл к выводу, что Арман прав и вряд ли при жизни матушки и тем паче бабушки с семейством может случиться хоть что-то страшнее насморка. Сны — они всего лишь сны, даже мерзкие и страшные, но это ещё полбеды. Спросонья он не придумал, что именно хотел написать, и черканул первое, что пришло в голову.

«Привет!» — написал толком не проснувшийся Милош. — «Надеюсь, никто не умер. Пиво здесь ужасное, не понимаю, чем они гордятся. Вы кормите котов? Боевые ведьмы красивые, но мама лучше. Пиво без меня не пейте. Целую, Милош».

Когда он сообразил, что стоило сказать в письме, Густав уже ускакал.

Путь, оставшийся им до Дрездена, обещал быть скучным: чем ближе к крупным городам, тем меньше оставалось магов. В то же время становились опаснее окружные дороги, и все были согласны с тем, что лучше лишний раз не соваться в леса и чащи. Книга к этому моменту стала настоящим мощным артефактом благодаря всему, что в неё успели напихать — даже у не очень восприимчивых колдунов мог начаться нервный тик, не хватало ещё, чтоб раньше срока заподозрили люди! В общем, конец приключений был уже не за горами, и Милош его почти видел. Почти. Прежде всего он видел, что они снова во что-то вляпались.

— Что там опять? — не без опаски спросил он, подходя к своим. Берингар меланхолично ворошил землю голой рукой, остальные наблюдали сверху. — Последний раз, когда мы имели честь наблюдать чтение магических следов в действии, это кончилось Никласом. Ни на что не намекаю…

— Возможно, уже поздно, но меры принять стоит, — проигнорировал его следопыт. — Адель, нужен поджог. Осторожный: только те комнаты, где мы были, и место писаря в столовой, если оно сейчас не занято. Без жертв.

— Поняла, — Адель охотно отправилась поджигать, даже не спросив, зачем это нужно. За неё это сделал Милош.

— Огонь очищает, — коротко объяснил Бер. — В том числе от магических следов.

— Мило, и почему мы не делали этого раньше?

— Во-первых, нас преследовали не маги, и в этом не было нужды. Во-вторых, мы не излучали столько энергии, как сейчас — дело в почти заполненной книге и в том, что какое-то время нас было девятеро. В-третьих… — он предъявил две абсолютно одинаковые на вид горсти земли. — Раньше не было вот этого. И последнее: поджигать каждый дом, где тебя приютили, неприлично.

— Хорошо, — сказал Милош. — Учту на будущее.

— Тем более, по повторяющимся пожарам нас бы кто угодно вычислил, — присоединился Арман. Из двух окон уже повалил дым, послышались первые крики, кто-то понёс вёдра с водой. — А что не так с землёй?

— Здесь были другие маги. Не Густав и не дамы, — Милош до последнего надеялся, что этого не произойдёт, но Берингар всё-таки попробовал на вкус ком земли, где недавно отпечаталась чья-то подкова. — Точно, — увереннее добавил следопыт. — Правда, он уверял, что преследования нет…

— Он не производил впечатление профессионала, — хмыкнул Милош и неохотно добавил: — В отличие от тебя. Выплюнь это, умоляю…

— Они могли быть сильнее, чем Густав и его ведьмы? — испугалась Лаура.

— Могли. Будем надеяться, что они не только собьют их со следа, но и сами уцелеют.

Милош понял, что произошло: «хвост» то ли был с самого начала, то ли вырос потом, но отвлёкся на других магов. Хорошо, что писарь с книгой оставался с ними, и плохо всё остальное. Тем временем Адель справилась на ура: трактир горел знатно, но бережно, только в указанных местах. Комнаты наверху ещё никто не занял, а вот завтракающим пришлось потесниться и побегать за водой.

— Ничего не понимаю! — свирепствовал хозяин-саксонец, которого Милош, к несчастью, понимал. — Ничего ж не было! Эй, эй, господа! Ваша девушка? Вывели вот, чуть не задохнулась…

— Спасибо, — с преувеличенной тревогой поблагодарил Арман и подошёл забрать сестру. Лицо Адель было покрыто гарью, а на намеренно обнажённых руках вздувались свежие ожоги. — Ты что натворила?!

— Отвела от себя подозрения, — пожала плечами она. — Так же лучше, разве нет?

— Лучше, хотя я просил без жертв, — сдержанно отчитал Берингар. Полюбовавшись тенью беспокойства на его лице, которой больше никто не заметил, Милош довольно хмыкнул и отправился усаживать писаря в салон.

***

В городе пришлось разделиться. Берингар шёл впереди, поскольку знал дорогу, за ним тянулись Лаура и Арман, успешно изображавшие то ли влюблённую парочку, то ли соскучившихся родственников. Милош и Адель ползли последними, ведя под руки своего «ослабевшего после болезни дядюшку». Раньше им редко приходилось прибегать к подобным легендам, раньше они привлекали меньше нежелательного внимания… Да и люди в большом городе оказались слишком любопытны.

С тех улиц, по которым они шли, река не была видна, но ощущалась: периодически свежий ветерок с севера приносил птичьи крики и перебивал стойкую вонь конского пота и навоза. Строгие фахверковые здания вгоняли Милоша в тоску, хуже были только однообразные вывески на них, но он не мог не оценить, как скоро город оправился от Наполеона. Тот был здесь всего два или три дня, но вместе со всеми врагами и союзниками набедокурил знатно.

— А потом они отошли в Теплице, — Милош беззаботно вещал всё, что знал, двум самым удобным слушателям в мире. Откровенно говоря, они и не слушали. — Бедный Теплице, вечно ему достаётся. [1]

— Это где чулки шьют? — рассеянно уточнила Адель, которую не трогала ни новейшая история, ни горькая вонь от снадобья против ожогов на собственных запястьях.

— Ага. Мама только их и носит.

— Прекрасно, рада за неё… Ты не прослушал, долго нам идти?

— Это где-то в центре, — припомнил Милош. — Последняя местная ясновидица, к которой обращаются люди. Никаких тебе уютных лачужек с черепами, сплошная бюрократия!

На подходе к Гроссер Гартен он иссяк, и бесполезные исторические сведения прекратились. Парк казался огромным: он и был таковым, учитывая своё прошлое в виде охотничьих угодий. Широкие аллеи, со всех сторон усаженные деревьями, стремились к сердцу парка — отреставрированному дворцу. Здесь было приятно погулять, но мрачные физиономии Армана и Берингара не способствовали развлечениям. Поделились пополам, оставили их ждать и ушли куда-то, объяснив, что для поиска одного человека надо сначала найти другого.

— Милош, я хотела тебя спросить, — выпалила Адель, едва остальные скрылись из поля зрения. — Если будешь смеяться — отрежу уши. Как… как ведут себя влюблённые мужчины? Нормальные.

— Так влюблённые или нормальные? — хохотнул Милош. — Уши не трогай, я не над тобой. Вообще-то, зависит от мужчины, это не только вы у нас нежные и разнообразные организмы… верно говорю, господин писарь?

— Кончай дурачиться, — велела Адель. Милош возразил:

— Всего лишь готовлюсь. Я же не знаю, что ты хочешь услышать. Ну… влюблённый мужчина чаще всего делает глупости или безумства, иногда это одно и то же. Скажем, что-то неожиданное или противоречащее привычкам, чтобы оценила прекрасная дама. Последнее не обязательно — всё равно сделает.

— Угу, — пробормотала Адель. — Допустим.

— Заботится о своей пассии, — протянул Милош и постарался сделать свои намёки чуть потоньше: — Вот когда мы только гуляли с Эвой, она как-то подвернула ногу, и я пронёс её до дома через полгорода. Потом, правда, оказалось, что мы могли доехать, но мне это в голову не пришло, дурак потому что. Ну и хотелось как-то, гм, прикоснуться к святыне.

— Вам бы только прикоснуться, одно на уме…

— Это у тебя что-то не то на уме, — возмутился Милош. — Поменьше агрессии, милая моя. Если тебе попадались исключительно козлы, не значит, что среди козлов не найдётся хотя бы одного рыцаря.

Он понял, что выражается словами бабушки, и старательно закашлялся, чтобы не смеяться. Поняли бы неправильно.

— А ты у нас, получается, первостатейный рыцарь? — ехидно спросила ведьма. — Так и вижу…

— Иногда, — скромно ответил Милош. — Я ответил на вопрос?

— Наверное… — Адель даже не подозревала, как легко всё читается по её лицу. — Другой вопрос… как ведёт себя влюблённая женщина? Не смейся.

— Это и не смешно, что ты этого не знаешь, — отозвался Милош. — Не расстраивайся, ты заметишь. Некоторые вещи можно только почувствовать. И минутку, почему ты об этом тоже спрашиваешь меня?!

— Кого ещё-то? — искренне удивилась Адель и с облегчением добавила: — О, возвращаются. Если ты хоть кому-нибудь скажешь…

— Душа моя, я в состоянии понять угрозу с первого раза.

Не говоря уж о том, подумал Милош, что он и так размышлял, как бы поудачнее сдвинуть дело с мёртвой точки. Которое, конечно же, ни разу не было его делом.

На плечах Лауры спокойно сидели бабочки, и Арман то и дело сгонял их, терпеливо объясняя, что обычных людей они всё-таки пугаются, а не стремятся облепить. Бабочки поняли неправильно и всем скопом пересели на писаря.

— Нам нужен дом на площади Ноймаркт, — сообщил Берингар, указывая в нужную сторону. — Дойдём за полчаса по Штюбель-аллее или…

— Или как-нибудь ещё, — не удержался Милош. — Можно без названий, их всё равно никто не помнит, кроме тебя.

— Потрудись не высказываться подобным образом в чужой стране. Мне всё равно, но здесь есть и другие люди, и ты не у себя дома, — Берингар отобрал у него писаря, что, конечно, не смахивало на наказание, но ощущалось именно так. — Идёмте, если посыльный успеет раньше, нас будут ждать.

— Рядом с Корнеликом они не были так похожи, — вполголоса страдал Милош. — Вдали от дома — одно лицо. Я же шутя…

Лицо первого встречного горожанина, который явно был весьма недоволен жизнью, убедило Милоша, что голос разума бывает прав и пока выделываться не стоит.

Их задержали в пути несколько портшезов, три сцепившиеся телеги, не дающие дороги пешеходам, два патруля конной полиции и одна ярмарка, через которую пришлось пройти быстро. Местечко располагало к тратам и развлечениям, но всем пришлось признать, что сейчас для этого не время. Милош присмотрел игрушку-свистульку для Ханы и подумал нехотя, что придётся разок вернуться в Саксонию хотя бы ради этого. Неважно, что у них этих свистулек уже полон шкаф…

К ясновидице выстроилась целая очередь, которую Берингар отказался обгонять, объясняя это нежеланием выделяться из толпы. Их фамилии действительно могли бы открыть дорогу, но вместо этого пришлось ждать ещё около часа в тесном плохо освещённом коридоре и слушать чужие разговоры на режущем слух языке. Милошу было скучно, и он в качестве извинения за свою глупость предложил Берингару научить его парочке местных названий. Бер заверил его, что не злится, но разозлится обязательно, если Милош начнёт на спор выговаривать Фрауэнкирхе.

— А что это? — поинтересовался Арман.

— Церковь, — живо откликнулся Милош. Друг тут же помрачнел и согласился, что не надо этого выговаривать.

Следующая проблема заключалась вот в чём: знаменитая матушка Эльза принимала только по одному. Логично, подумал Милош, ведь не будешь же предсказывать будущее сразу шестерым, но они здесь не совсем за этим… Рябая девочка, прислуживавшая пророчице, сначала проводила одного Берингара, потом вернулась за всеми с кислым лицом. Пришлось ей успокаивать недоумевающую очередь: тётку, которая хотела узнать судьбу своей незамужней дочери, полуслепую старушку, которая надеялась услышать дату своей смерти, и какого-то смурного мужчину, которому нужно было предсказание погоды для удачной рыбалки. И многих-многих других.

Матушка Эльза обитала в тёмной комнате за тремя тяжёлыми шторами, что живо напомнили жилище часовщика Стефана. Внутри первым привлекал внимание классический хрустальный шар — для людей, но Милош остро чувствовал, и сердцем и носом, немалое количество засушенной мяты, мелиссы и чабреца. Бытовало мнение, что эти травки помогают сосредоточиться и улучшить память, хотя дома у Милоша их использовали исключительно в качестве успокоительных и гораздо чаще — в качестве приправ. Две стены были украшены занавешенными зеркалами, третья сплошь покрыта увеличительными стёклами разных размеров. В углу валялась небрежно связанная колода карт, которой пользовались нечасто.

— Матушка Эльза, — из полутьмы, прятавшей всё, кроме стёкол, донёсся голос Берингара. — Позвольте представить моих спутников… хотя вы и так всё знаете.

— Правильно, — свечение хрустального шара коснулось груды тряпья, и Милош увидел матушку Эльзу. Точнее, её глаза — единственное, что ясновидица позволила от себя увидеть. Пророки боятся кары за правду и довольно часто скрывают лицо. Голос, доносящийся из-под очередной повязки, был моложе ожидаемого. — Я не читаю мыслей в настоящем, но, когда вы ещё были будущим, я знала, что вы придёте. Садитесь. Анна-Мария, подготовь пять стульев.

— Только не эти штучки со временем, — шепнул Милош Арману. — Я ещё от спятившего часовщика не отошёл.

— Здесь должно быть по-другому, — не согласился тот, не сводя взгляда с ясновидицы.

— Прошу прощения, нас шестеро. Матушка Эльза, с нами господин писарь.

— В самом деле? — медленно повторила та. — Я была уверена, что встречу пятерых человек. Что ж, Анна-Мария, шестой стул.

Расселись. Пока Берингар готовил писаря и искал на себе ещё не порезанную ладонь, матушка Эльза чарующим голосом предложила кому-нибудь бесплатное предсказание. Милош не то чтобы не верил в это — конечно, верил как потомственный колдун, но знать собственное будущее казалось ему неинтересным. Лаура призналась, что боится, Арман промолчал, и тут неожиданно выступила Адель:

— Матушка Эльза, я бы хотела узнать.

— Что-то конкретное? — оживилась сверкнувшая глазами ясновидица, не притрагиваясь к шару. Не дождавшись ответа, она протянула: — О-о… госпожа Гёльди. У тебя невероятно сильная воля. В далёком будущем тебя ждёт великая радость и великая тревога, которую ты, впрочем, сможешь пережить.

— А в ближайшем? — глаза Адель тоже поблёскивали жадностью и интересом. Она не боялась никакого будущего или, подумал Милош, считала себя способной его изменить.

— В ближайшее время… — матушка Эльза помолчала. — Тебе предстоит понять и принять саму себя. Тот вопрос, ответ на который ты ищешь… твоё сердце давно знает его, но сердце, оно глубоко. Обнажи его, и ты узнаешь истину.

Адель не ответила, и они счастливо избежали шуток про съеденное сердце или возмущений по поводу предложения раздеться приличной девушке.

— Матушка Эльза, — Арман на что-то решился, но в последний момент передумал. — Вы не пользуетесь ни одним из артефактов в этой комнате. Прорицание в них не нуждается?

— Я достаточно сильна, чтобы обойтись без них, — ответили ему. — Все эти побрякушки — для людей, иначе они не поверят в то, что услышали. Герр Клозе, мы готовы? Что я должна говорить?

— Расскажите о своём мастерстве, — Берингар был занят тем, что придерживал тяжёлый фолиант на коленях писаря, и не разделял всеобщей тяги к гаданиям. — То, что вы сочтёте нужным. Обычно мы задаём вопросы, но по отношению к потомственной ясновидице это в какой-то мере непочтительно.

Матушка Эльза выразила согласие кивком тяжёлой головы, а потом принялась говорить. Её никто не останавливал — никто бы и не смог. В лучших традициях Берингара Клозе матушка Эльза в мгновение ока обратилась мудрёной энциклопедией, и загадочная комната превратилась в лекционный зал. Они узнали о том, чем отличается ясновидение от гадания (повышенным уровнем точности и отсутствием вспомогательных материалов), от духовидения (только чистый разум, никаких призывов!) и от прорицания (тут все откровенно запутались, но выходило так, что ясновидение берётся за незамутнённое будущее, а прорицание формулирует непосредственно пророчества, причём часто — в нелепой стихотворной форме). Они против воли узнали и о том, какими методами, телесными и духовными, владеет ясновидение в жизненном опыте матушки Эльзы: касание руками, внутреннее зрение и поиск будущего на основе портрета или лица она не одобряла, считая, что этим занимаются только неумёхи. Осязание подводит из-за несовершенства наших тел, считала матушка Эльза и её матушка, и матушка её матушки, и так далее, а зрения и вовсе можно лишиться, к тому же, объект зрительного восприятия — она так и выразилась, «объект зрительного восприятия!» — может изменить внешность.

Ауру изменить невозможно. Поэтому матушка Эльза предсказывает будущее, основываясь на ауре. И поэтому у неё тут так темно.

— Чувства указывают верную дорогу, единственно верную. Я ощущаю вашу энергетику, и это то, что никогда не изменится… оборотни способны менять её, вы это знаете, но только на краткий срок. В такой период их крайне тяжело прочесть, ведь предсказывать придётся либо на две личности, причём зыбкие, либо ни на одну. При этом энергетика останется, но безликая, принадлежащая двоим и в то же время ни одному.

— Это больше похоже на многоликость, — сказал Арман. Он единственный позволил себе перебить пророчицу, потому что понимал, о чём она сейчас говорит. — Не два лица, скорее три. Ты настоящий, тот, кого ты изображаешь, и то, что в итоге вышло. Этот третий тип берёт верх над остальными…

— Верно, но я никогда не пыталась увидеть будущее оборотня в чужом теле. Это один из вернейших способов свести с ума мага, который работает с сознанием: подложное сознание, двойственное сознание… — матушка Эльза подождала, пока писарь прилежно запишет все пункты. — Двойственное сознание. Продолжим…

Милош почти отключился. Сведения были очень интересными, но полутёмная комната с успокаивающими ароматами и размеренный голос пророчицы если не клонили в сон, то заставляли сознание блуждать. Он догадался, что так матушке Эльзе было проще ловить будущее своих клиентов: они расслаблялись и таращились в хрустальный шар, видя там белую дымку или отражение собственного подбородка, а ясновидица спокойно и… ясно, прощенья просим за каламбур, видела. Всё, что ей нужно, и даже больше.

— А можно закрыть сознание от посторонних? — воскликнул Милош. — Простите, я вас перебил.

— Я ждала этого, поэтому замолчала заранее, — ответила матушка Эльза. По мелочам она точно пророчила удачно. — Можно, но это требует больших усилий и многолетней тренировки. Не-магу даже проще это сделать: его сознание тугое, плохо восприимчивое к проникновению извне, особенно к проникновению того, во что он слабо верит. В то же время, некоторые из не-магов чересчур расслаблены и открыты по той же причине. Речь не о них… Если говорить о магических способах, то противостоять открытому чтению личного будущего может лишь такой же ясновидец или оборотень. Знаете, почему, господин Гёльди?

— Потому что непонятно, чьё именно будущее читать, — усмехнулся Арман. — Того, кого вы видите, того, кого вы чувствуете внутри, или того третьего, кто в самом деле перед вами. С последним экземпляром проще: он скоро умрёт.

— Как — умрёт? — переспросили почти все.

— Я говорил про ту промежуточную сущность, которой является оборотень в момент единения со своей жертвой, — и Арман заговорил на том же языке; к счастью, его быстро отпустило. — Гм, в общем, это логично, потому что при перевоплощении обратно в себя третья личность прекращает существовать и больше никогда не возникнет снова. Это больше метафора, чем действительность, но так оно и работает…

— Мы несколько отвлеклись от ясновидения, — вмешался Берингар. — Раз вы не против дать столь подробные объяснения, можете привести пример? Не для конкретного человека, а для какого-нибудь события. Если это, конечно, в вашей компетенции.

— Могу, — матушка Эльза сощурилась и протянула руку к книге. — Столь глобальное событие, как смерть колдовства, я предсказать не в силах, но верю вещим волхвам и знаю, что они не ошибаются. Что до вашей работы… вы пишете последние страницы. Дело, которое вы затеяли, правильное, но добром оно не кончится. Я вижу великое торжество и великую боль, и я вижу неизбежность. Я всегда её вижу… Даже если человек идёт наперекор своей судьбе, та новая судьба, что он куёт себе, также предписана свыше. Человеческая воля очень сильна, но она никогда не сильнее воли мира, таков закон. Стремление переиграть судьбу — такая же судьба, но человек с сильной волей склонен называть её своим решением. Пусть зовёт.

— Постойте… — Лаура первой сложила два и два. — Если мы делаем правильное дело, но оно к добру не приведёт, получается, мы делаем что-то нехорошее… и это правильно?

— Это так, как должно быть, — безмятежно ответила ясновидица. — Если б был иной ход событий, я бы его увидела, но все нити ведут к тому, что вы закончите свою работу и будете с этим жить. Последствия… их я вижу смутно, но хорошего в них мало. Я вижу лица, что были добрыми: в будущем они исказятся от злобы. Я вижу лица, что были счастливыми и никогда не знали горя: в будущем по ним потекут слёзы. Я вижу силу, которая пошатнётся, и слабость, которая укрепится. Я вижу много губительной лжи и неспособность раскрыть правду.

— Что именно вы видите? — подался вперёд Арман. Милош окончательно убедился, что его что-то сильно беспокоит. — Чьи это лица и чья ложь? Можете не говорить, но вы знаете имена, даты?..

— Для этих подробностей мне нужно больше времени, Арман Гёльди. — Матушка Эльза спокойно восприняла его грубость, вернее, то, что для обычно сверхвежливого Армана было грубостью. — Под глаголом «вижу» я, как и говорила ранее, имею в виду чувственное ощущение чуждых аур. Да, я могу назвать несколько имён, но не стану этого делать — это всё равно ничего не изменит. И слёзы я ощущаю как душевную боль и бисер на щеках, ложь — как неравномерный скрежет в области сердца, как фальшивую улыбку на устах. Звучит двусмысленно, но я знаю по опыту, что говорят мне эти знаки, и ошибаюсь вряд ли. Я ответила на вопрос?

— Да… спасибо.

Матушка Эльза помолчала, позволив им переварить информацию.

— Когда будете уходить, Анна-Мария даст вам интересную брошюру. Там вы найдёте своё пророчество и многие другие… Некоторые из них уже сбылись, некоторые сбудутся сотни лет спустя, другие сбудутся не здесь и не с нами. Мы записываем их, чтобы не забыть и вовремя отслеживать знаки.

— Ваши там тоже есть? — полюбопытствовала Адель.

— Ты невнимательна, дитя моё. Я ясновидица и только отвечаю на вопросы, громкие или немые, записывать любят другие мои коллеги. Там есть… ваше. Да, Берингар, я готова ответить на твой вопрос.

— …тогда я не буду его озвучивать.

Матушка Эльза поглядела на них на всех и резко воскликнула:

— Да! Мой ответ — да. И довольно скоро.

— В таком случае мы уходим, — Берингар захлопнул книгу и принялся затягивать ремешки. — Матушка Эльза, ваше слово останется в веках. Спасибо за…

— Брошюра, — уныло сообщила девочка, появившись на пороге. — Пожалуйста.

— Вы всем желающим их даёте? — удивился Милош, беря в руки тонкую книжечку, пахнущую свежей краской. — Это разумно? Ах да… это ничего не изменит.

— Совершенно верно, — матушка Эльза улыбнулась одними глазами, а может, и губами тоже.

Милош задержался, зачитавшись предсказаниями. Было здесь их родное «магия умрёт с последним магом», приведённое со всеми заиканьями, кашлем и речевыми ошибками вишнёвого волхва. Были две интересные вещицы, почти легенды — про рождение кого-то сильного на исходе седьмого месяца и про последнего императора на переломе эпох. Большими красными буквами говорилось о двух крупных войнах, которые ждали их в будущем веке, а ещё через пару страниц заняло место огромное стихотворное безобразие про зверей, героев и очередной безусловный конец света. «Когда небеса станут ниже и тяжелее…» Ну что за тягомотина! Милош разочаровался и закрыл книжечку.

Когда он вернулся из печатного будущего в непечатное настоящее, в комнате оставался один Арман. Он вполголоса о чём-то говорил с матушкой Эльзой.

— Мне выйти? — окликнул Милош.

— Нет, останься… Я попросил матушку Эльзу заглянуть немножко в моё будущее, — фирменная улыбка Армана, от которой все таяли как по команде, ловко скрывала гнетущую его тревогу. Милош подумал, что он бы и при открытом запрете не вышел. — Не думаю, что там что-то личное, ну даже если так… это же ты.

— Почту за честь, — Милош попробовал отшутиться, но предчувствие и у него было хуже некуда. — Матушка Эльза?

Ясновидица кивнула и, выпрямив спину, уставилась на Армана. Естественно, ничего не отразилось ни в шаре, ни в многочисленных лупах и зеркалах, но через какое-то время матушка Эльза глухо вскрикнула и прижала руки к груди.

— Бедный мальчик, — раздалось из-под платка, скрывающего нижнюю половину её лица. — Значит, это будешь ты…

Арман и Милош переглянулись, но ничего не поняли. Ясновидица только помотала головой, отказываясь говорить, и они вышли, скупо попрощавшись, вернулись в коридор, заполненный недовольными ожидающими.

— Ты понял, о чём она? — на всякий случай спросил Милош. Он прокладывал дорогу через толпу, безуспешно пытаясь найти Берингара. — Я — нет…

— Я тоже, — пробормотал Арман. Он не казался бледнее обычного, только глаза, и без того тёмные, как омут, потемнели ещё больше. — Но это даже хорошо… Значит, мне не кажется, что-то и вправду будет. Со мной.

— Нашёл, чему радоваться! — Милошу это категорически не нравилось, однако возразить он не успел. Руки высунулись буквально из стены и затащили их обоих в комнатку, дверь в которую по цвету сливалась со стеной. Похитителем оказалась Адель, а комнатка — чем-то средним между кладовой и общественной уборной, в общем, ужас. — Какого?..

— Тихо, — велел Берингар, и все послушались. — На нас готовится нападение, когда мы покинем этот дом. Нужно уберечь книгу и писаря, но вечно бегать мы не можем, тем более в этом городе, где почти не осталось магов. Милош, заряжай пистолеты. Сможешь без шума?

— Конечно, — он торопливо полез за патронами. — Только нужно немного времени…

— Уж сколько есть.

— Ты об этом хотел спросить у Эльзы?

— Именно… У меня есть план, — коротко сказал Бер, — он опасен для всех, не будем тратить время и вспоминать, что мы добровольно на это пошли. Арман, перевоплощайся в писаря, здесь есть умывальник, у Лауры есть зеркало. Слушайте внимательно. Я выйду первым и определю, где они и сколько их, потом вернусь за вами. Милош и Арман в облике писаря пойдут в сторону реки, огибая площадь с северо-запада. Если враг на это клюнет, нам не понадобится рисковать книгой. В то же время Адель пойдёт к реке с другой стороны, вы должны прийти примерно в одно время. Там много кораблей на привязи.

— Заманить и драться?

— Заманить и драться. Будьте осторожны: скорее всего, это боевые маги. Мы с Лаурой и господином писарем спрячемся в церкви, там никто искать не станет. Как только с этим будет покончено, я приду к вам.

— Почему не раньше? — спросила Адель, разминая пальцы.

— Я должен буду убедиться, что церковь и удвоенное количество амулетов действительно скроют книгу. Обычно это помогает — множество чудес выдаётся за божественные деяния, к тому же, запах ладана отбивает… — Бер оборвал сам себя и шагнул к двери, низко надвинув капюшон. — Ждите через пять минут.

Он вернулся через семь. Лаура уже принялась развешивать дополнительные охранные амулеты на шее, груди и запястьях настоящего писаря. Милош поднёс к губам ладонь, полную свинцовых пуль, и уговаривал их быть меткими и послушными — каждый успешный заговор отзывался дружелюбным гулом в висках. Арман заканчивал перевоплощение, но что-то не ладилось: достоверное лицо господина писаря то и дело покрывалось рябью, и через эти круги на воде проступали фамильные черты Гёльди.

— С ним что-то не так, — признался Арман. Голос тоже принадлежал ему, но это не беда — по роли велено молчать. — Возможно, это чары… Я не могу изобразить его полностью, придётся рассчитывать на одежду. Простите.

— Не за что извиняться, — Берингар лихо сдёрнул плащ с покорного писаря. — Мне стоило учесть, что он сильно заколдован. Насколько трудно удерживать это лицо? От тебя требуется только время.

— Я справлюсь.

Арман в последний раз провёл ладонями по лицу и умолк, вживаясь в образ. Если не знать никого из них близко, можно и перепутать… Милош надеялся, что среди новых оппонентов не будет каких-нибудь друзей детства господина писаря. Были же у него друзья? Было же у него детство?

— Их трое, — сообщил Берингар. — Помните площадь? Один за статуей, один у церкви, один на углу улицы, откуда мы пришли. Из них двое — боевые маги с оружием, одна — ведьма.

— Мы готовы, — Милош убрал пистолеты за пояс и прикрыл плащом. Арман-писарь кивнул молча. — Что будет, если они НЕ клюнут?

— Не клюнут — значит, не нападут. Тогда вы выждете и вернётесь за нами. Идите…

— Уже?

— Иначе они подойдут ближе и не дадут нам разделиться.

На выходе трое разошлись, не попрощавшись: Адель свернула влево, Милош и Арман-писарь — вправо. Птицы в небе и торчащие мачты указывали верное направление. Вопреки собственным ожиданиям и страхам, Милош почти сразу определил, кто за ними гонится. Получилось! Силуэты, синхронно отделившиеся от ведущих на конюшенный двор белых арок, могли быть только ими. Два человека в тёмных плащах… и такие же заговорённые пули. В висках легонько загудело: бойцы нашли друг друга.

— Двое за нами, — шепнул Милош. До воды оставался один дом. — Надеюсь, Адель возьмёт на себя ведьму. Проклятое пламя, вот это встреча… Ты знаешь парадокс о том, что будет, если выстрелить в упор двумя заговорёнными пулями?

— Потом расскажешь, — едва шевельнул губами «писарь». — Не умри. Я буду изображать его до последнего, но, если всё станет совсем плохо…

— Не станет… надеюсь… Что у тебя там, книга?!

— Походный дневник Лауры, — Арман слегка улыбнулся чужими губами. Смотрелось жутко. — Если что, ты о нём не знаешь. Ну а я ей позже объясню…

Милош обрадовался, что хоть кто-то об этом подумал, и замедлил шаг. Значит, они отвлекут внимание от настоящего артефакта и привлекут его к себе… Сколько времени понадобится Беру и Лауре, чтобы укрыться в церкви, полной людей? Не много, но и не мало. Им нужно продержаться, пока никто ничего не заподозрит, и свернуть лавочку, а именно… Проще всего — убить, и Милош был готов, как и Адель, только им не помешает выяснить, кто устроил на них охоту. Возможно, эти люди и не расколются, возможно, это вообще другие люди… В любом случае, решил он, лучше взять их живыми.

О том, как потом тащить взятое через пол-Дрездена, Милош, конечно, не подумал.

***

Впервые Милош услышал о стрелковом парадоксе от своего папы. Что произойдёт, если будут стреляться два мага, использующие заговорённые пули? Естественно, оружие заговаривают на успех, причём на безусловный. На языке огнестрельного оружия это означает смерть противника. Если выстрелить таким образом в лучшего человеческого стрелка, он всё равно умрёт. А если заколдованы оба?

Магия бьёт магию и побеждает магию, но обычно у неё есть на это время. Дурной сглаз отгоняет защитный амулет, порчу снимает обратный заговор, отравление лечится противоядием, и даже вызванный дождь может пойти снизу вверх. Если дерутся двое с заколдованным холодным оружием, у них в руках большая ответственность, чем у стрелков: мечник провожает свою сталь до самого порога чужого тела, в то время как выпущенная пуля проделывает весь свой путь в одиночестве.

Десятилетний Милош ел грушу и слушал, по возможности внимательно. Первое условие для победы — маловероятно: твой враг заговорил пулю на ранение, а не на убийство. Второе условие: наличие амулета удачи, придающего сил. Он очень вовремя починил свои часы, заряженные перед отъездом матушкой. Третье: обе стороны настроены на безусловный успех, и амулеты у них одинаковой силы, тогда в дело вступают личные качества и прочие параметры, которые обычно решают в сражениях не-магов. Возраст, опыт, настроение, болячки… Если стреляющие маги сравнялись в предыдущих пунктах, то для них становился решающим тот, что обычно определяет будущее простого человека. Другими словами — лоскутная удача, собирающаяся из навыков, судьбы и всяких мелочей.

Возвращаясь в настоящее, Милош решал ещё одну проблему: не переделать ли ему основную просьбу к собственному оружию, например, чтобы одного убило, а второго — ранило в ведущее плечо. Конечно, это удобно, если речь идёт о людях, которых надо допросить, но боевые маги! Милош не знал, о чём просили свои пули они. Если о смерти, то желание добыть пленника для Берингара сведёт его в могилу. Могло быть и так, что они сами нужны врагу живыми, но рисковать и проверять на себе не хотелось.

В этом вся надежда оставалась на Адель, которой предстояло одолеть незнакомую ведьму. Жаль, что они не обсудили этого раньше, но лучше бы ей сдержаться сегодня.

…вода шумела, птицы орали. Милош не очень хорошо их слышал, так как был занят собственными мыслями. Корабли, которых он в жизни не так уж много видел, тоже остались за гранью интереса. Притаившись вместе с Арманом за одним из гружёных ящиков, Милош думал о том, что, вообще-то, может умереть. Вот здесь и вот сейчас. Эта мысль не приходила ему в голову, когда он был ранен в руку, когда чуть не задохнулся от кошмара и даже когда отстреливался на крыше кареты, готовясь прикрывать отступающих друзей. Прежде у него всегда был шанс, а сейчас этого шанса могло не быть вовсе, и на исход никак не повлиять. Настоящая дуэль, хотя даже там ты волен выбирать условия…

— Надо было не капризничать и задать пару вопросов матушке Эльзе, — поделился Милош. — Например, умру я сегодня или нет.

Арман-писарь промолчал, но Милош знал, что он всё прекрасно понял. Смышлёному колдуну достаточно сложить в уме самые основы заговаривания пуль и представить, что будет, если пересекутся две линии огня.

Набережная была людной: как раз разгружали товарное судно. Переглянувшись, Арман и Милош подумали об одном и том же и вернулись под арочные своды — последняя улица, упирающаяся носом в Эльбу, частично была туннелем. Темно, тихо и никого нет… никого, кроме четверых магов. Милош отметил, что сюда не заходил ни один человек и внутри не было ни одной повозки. Они ничего не делали — значит, постарался противник. Это сильная магия! Проклятое пламя, подумал Милош, нужно было написать письмо подлиннее. И снабдить его хотя бы черновиком к завещанию…

Звуки со стороны Брюльше Гассе не доходили до воды и разбивались о кирпичную кладку арки, то же самое — с портовым гомоном от реки. Два неровных круга света с юга и с севера, между ними — холодная, мёртвая пустота, где не слышно даже собственного дыхания. Милош почувствовал, как человек сбоку от него бьётся током: это Арман, вероятно, тратил последние силы на то, чтобы притвориться писарем. У него получилось.

— Эй! — за этим последовали какие-то резкие слова. Милош понял главное — его приглашали стреляться. Свет им был не нужен, заговорённые пули сами ищут дорогу…

— Ja, — ответил он. От стены отделилась тень, и он увидел чёрную фигуру своего соперника, стоящего спиной к свету.

В первый раз Милош не думал о смерти — он просто выстрелил. Одновременно с незнакомым магом, когда его приятель дал отмашку. Никто не обманул с расчётом времени: у боевых колдунов были другие способы одолеть врага… Получилось! С какой-то пугающей отстранённостью он наблюдал, как шатается и падает наземь тело. Вторая пуля вошла в стену. Выстрел получился тихим и почти безболезненным для стрелка, но главное — смертельным для соперника.

Уже потом Милош догадался, что действовать надо было сейчас. Пока он перезаряжал пистолет, второй маг склонился над покойным первым; прерывать чужую скорбь неприлично, но они были чёртовы враги. Вот он, момент, когда стоило поступить подло, выстрелив, или хотя бы напасть иначе, связать чем-нибудь, дать по голове… Но он бы не успел; один — точно не успел бы, а Арман не мог перестроиться так скоро. Момент был упущен.

— Удачи, — очень тихо сказали ему в спину. Арман отошёл назад. Из двух силуэтов напротив один оставался на ногах.

Милош не видел его лица, и это должно было помочь, а вышло наоборот. Засмотревшись на чёрный провал в области головы, он чуть не забыл вскинуть руку с пистолетом. Рука дрожала… Милош не боялся кого-то убить, он боялся умереть. Всё то, о чём он успел подумать раньше, поднялось из глубин сознания и ударило в голову с новой силой. Судя по тому, что неизвестные ему чары вокруг туннеля до сих пор не спали, второй колдун был сильнее — он одновременно поддерживал этот барьер, не пуская людей, закрывал глаза убитому другу и готовился стрелять. Только по-настоящему вышколенный боевой маг способен на такое. И хладнокровный, как Берингар: сначала дело, чувства — потом.

Так Милош не умел. И вряд ли когда-нибудь сумеет… Он с трудом поднял ставшую свинцовой руку, прислушиваясь к счёту. Drei, zwei, eins… Кто сильнее? Он или его? Он — или его? Dva, jeden… Нужно перестать трястись, иначе даже амулет матушки не поможет. Корнель был прав, когда говорил, что он легкомысленный болван. Лучше бы здесь был Корнель… нет! Хуже!

Один. Они выстрелили одновременно, и немая вспышка озарила сырые кирпичи. Милош знал, что его пальцы дрожат, но заговаривал-то он в полном спокойствии… Сейчас всё пойдёт прахом, если при противнике более сильный вспомогательный амулет. Конечно, они не проиграют до конца — Арман потянет время, притворяясь писарем, настоящего писаря и книгу спасут, придёт Берингар и уложит всех на лопатки, только Милош этого уже не увидит.

Он не сразу понял, почему до сих пор стоит на ногах, а стрелок напротив рухнул бесформенной кучей.

Звуки резко ворвались в туннель с обеих сторон: в спину затрещали ненасытные птицы, мешая свои вопли с гудками кораблей, а взгляд уже выхватил источник звонкого цокота — приближающуюся повозку.

— Есть! — воскликнул Милош, совершенно себе не веря. — Есть… а их — нет… Ты представляешь… Арман! Арман?..

Он осёкся, обернувшись через плечо: Арман как раз пошатнулся и, не сумев опереться на склизкую стену, неуклюже сполз вниз. Милош застыл, вместо того чтобы кинуться на помощь. Ранен?! Неужели их обманули так грубо и второй соперник целил в Армана-писаря? Наудачу, если получится пробить чары? Нет, это невозможно, иначе бы он почувствовал, он бы заметил… Пуля ведь ударила в стену…

Повозка приближалась. Заорал возница, и до Милоша дошло, что убитые им люди валяются на всеобщем обозрении, теперь, когда все могли спокойно проходить через туннель.

— Уходим, — судя по голосу и силуэту, Арман больше не мог поддерживать облик писаря. — Я всё, прости… но нам больше и не надо…

— Чтоб ты сдох, я думал, что ты умер, — пробормотал Милош и торопливо помог ему встать, вцепившись мёртвой хваткой. — Бежать сможешь?

— Бежать не надо. К воде, — с усилием выговорил оборотень. Свет ударил им по глазам, и Милош, не переспрашивая, послушно пошёл к воде. Ему казалось, что нужно улепётывать со всех ног по направлению к церкви, а не искать Адель и уж точно не соваться в гущу толпы, но потом он понял, что Арман был прав. Они быстро слились с толпой пассажиров, только сошедших с борта на сушу.

Сюда пока не успела добраться паника, поднятая людьми с Брюльше Гассе, и Милош из последних сил нацепил на лицо обычное выражение. Арман выглядел неважно, при этом он постоянно менялся — не очень заметно, но всё же ощутимо. Облик писаря ещё держался на нём, но собственные черты мелькали, подобно бредовому сновидению. При этом он то бледнел, то зеленел и едва стоял на ногах.

— Господа, — к ним подошёл какой-то человек с корабля, и его вежливая улыбка совершенно не соответствовала ледяным глазам. Они здесь все такие, что ли? — Я могу вам чем-нибудь помочь?

Как хорошо, что это судно — пассажирское. Разгадав примерно план Армана, Милош попытался объяснить, что они только прибыли издалека и ищут Фрауэнкирхе, но акцент у него от волнения прорезался чудовищный, хуже прежнего, и собеседник ничего не понял. В Праге удавалось лучше…

— Просим прощения, — Арман поднял голову и слабо улыбнулся. Его бы сейчас не узнала и родная сестра — лицо словно застыло в переходном этапе между им и не им. Незнакомцу было не с чем сравнивать, и он не насторожился. — Мой друг хочет сказать, что мы только приплыли и… прошу прощения…

— Ничего, здесь обычное дело, — пробормотал собеседник и спешно отскочил. Неизвестно, старался Арман с расчётом времени или нет, но его вывернуло наизнанку прямо на то место, где только что были чужие надраенные до блеска туфли. — Что ж, тогда я вас оставлю…

Милош растерянно поглядел ему вслед и всё понял. Прибывшие издалека пассажиры, судя по состоянию некоторых из них, страдали жестокой морской болезнью и не могли в должной мере насладиться моментом высадки на твёрдую землю.

— Ты это нарочно, да? — спросил Милош, выкапывая из кармана платок. — Удачно получилось. Присядем?

— Нет, мы всё-таки пойдём… только медленно. И не говори больше ни с кем, ты привлекаешь внимание…

— Не подумал. — Милош дождался, пока ему полегчает, и первым осторожно пошёл через толпу. Судя по крикам и столпотворению, тела уже обнаружили. Сколько им понадобится времени, чтобы опросить свидетелей и найти убийцу? Во имя древнего духа, искать-то будут его! — Что с тобой случилось? Обычно ведь не так…

— Лучше спроси, что случилось с господином писарем, — мрачно ответил Арман, сглотнул и поморщился. — Никогда такого не было. Очень тяжело быть им… Единственное, что приходит в голову — меня отторгали защитные чары, но…

— Но?

— Не знаю, Милош. Странно это всё…

Они брели молча, убедительно разыгрывая полное неведение; пару раз даже осведомились, что произошло. Милош напрочь забыл, что там дальше следовало по плану, и нацелился в сторону церкви, выбитый из колеи Арман не возражал — он явно пытался удерживаться в сознании, а не думал о каких-то планах. К счастью, церкви всегда старались строить так, чтобы их было видно, и Милош дорогу нашёл. Они врезались в Берингара на последнем повороте.

— Я их убил, трупы лежат, — Милошу хватило одного взгляда Бера, чтобы начать докладывать. — Их уже нашли, мне жаль… Нас не засекли, но, возможно, догадались.

— Что Адель?

— Не видели.

— Какое у меня лицо? — неожиданно спросил Арман.

— Чужое, — ответил Берингар, осмотрев его внимательно. — Лаура узнает, другие — нет.

— Тогда я пошёл, — оборотень по привычке выдавил улыбку и кивнул на стены Фрауэнкирхе. — Всё в порядке. Отыщите её…

— Можешь быть спокоен. — Берингар проводил его взглядом и, убедившись, что Арман не шатается, отвернулся. — Было бы безопаснее для всех тебя отправить с ним, но может понадобиться ещё огневая мощь. Они были сильны?

Милош кивнул, вспоминая, как ловко враги заколдовали туннель. Может статься, эти мастера следили за ними с самого начала, но теперь уж не узнать…

***

В отличие от остальных, Адель боролась совсем недолго. Боевая колдунья, светленькая красавица с обманчиво милым лицом, выбесила её одним своим видом, и Адель на какое-то время забыла, что дерётся не за себя: она контролировала свои действия и наслаждалась этим, но была разочарована скорым концом. Соперница явно была натренирована на рукопашный бой, Адель же хватило одного небрежного взмаха рукой, чтобы та под порывом искусственного ветра поскользнулась на влажной гальке и упала спиной на торчащий из-под воды штырь. Воды было по щиколотку — они встретились на мели, позади какой-то лодки, перевозившей товары или людей с берега на борт пришвартованных вдали тяжёлых кораблей.

Хозяева отсутствовали и не застали трагедию, но, кроме них, мог заметить кто угодно. Стонущую от боли ведьму, полулежащую в воде, не было видно с берега; Адель забралась в лодку, свесив наружу мокрые сапоги, и догадалась несколькими круговыми жестами развести воду так, чтобы кровавые волны не доползли до берега. Алое пятно рассасывалось по всей Эльбе, словно его и не было никогда…

— Скажи что-нибудь, — неохотно буркнула Адель, не имевшая понятия, что ей теперь делать. Ведьма стрельнула глазами, скрючилась от боли и вполголоса выругалась на немецком. Видимо, грязно. Крови уже вышло много, двигаться она не могла, вода холодила тело, а штырь застрял в теле и причинял боль при каждом движении. Жалости Адель не испытывала — это ведь враг, только врагу лучше бы дожить до допроса. Убил ли Милош? Если да, это их последний шанс выяснить правду. Если этот шанс доживёт…

Только бы не вернулись хозяева лодки! Адель ни черта не понимала в портовых правилах, но знала, что в таком людном месте нельзя наделать шума без последствий. Раньше она не задумывалась о таком, и все последствия валились на брата и Берингара. Теперь не хотелось подводить обоих… Она постаралась думать, как Арман. Воды вокруг было полно, он бы уже давно обратился каким-нибудь моряком и сидел бы себе спокойно в ожидании помощи. Помощи! Но Арман и Милош сами заняты, и она не имеет понятия, чем и где. Нужно было к ним идти, но не теперь же… Оставить умирающую пленницу никак нельзя.

Попытка оказать помощь провалилась, не начавшись: ведьма обругала её громче, едва завидев движение в свою сторону, да и Адель в последний момент сообразила, что попытка вытащить штырь приведёт к большей кровопотере. Бледное личико, показавшееся ей таким красивым, заострялось и синело на глазах. Взгляд помутился… Проклятое пламя, скоро она вообще ничего не расскажет.

Именно в этот момент послышались знакомые голоса. Адель затаилась, подтянув ноги и прижавшись спиной к липкой бочке. Раненая, видимо, попыталась закричать и издала какое-то бульканье, а перед взором Адель простиралась большая река и виднелся противоположный берег… Плеск приближался. На всякий случай она приготовилась драться.

— Здесь, говоришь? — неуверенно спросил Милош. — Ох, Адель. А где… — Он остановился по щиколотку в воде, не залезая в лодку, и мрачно поглядел вниз. — Ясно. Она ещё жива?

— Да, но ненадолго. Её нельзя двигать…

Ведьма приподняла голову с большим трудом, увидела Милоша и не изменилась в лице. Когда за его плечом вырос Берингар, она словно оживилась: глаза налились кровью, а губы, уже почти серые, искривились в злой усмешке. Снова посыпались неразборчивые, незнакомые Адель слова.

— Für wen arbeiten Sie? [2] — равнодушно спросил он, наблюдая за тем, как по воде расплывается очередное опасное пятно. За лодкой, ближе к берегу, раздавались какие-то голоса, они были совсем рядом, но не приближались.

Ведьма издала булькающий смех, и её глаза напоследок блеснули гордостью. Она ответила длинной фразой, очевидно издевательской, но Адель отчётливо расслышала «dein Vater» и похолодела. Милош, видимо, тоже понял, потому что отшатнулся и недоверчиво помотал головой.

Берингар выслушал, не перебивая, становившийся бессвязным поток речи, и ни один мускул не дрогнул на его лице. В отличие от лица умирающей девушки, которая иссякла в своей злости, выдала своё начальство и почувствовала близкий конец. Очередная судорога боли прошила её тело, и взгляд из бешеного стал умоляющим.

— У тебя остались заговорённые пули? — спросил Берингар. Милош молча протянул ему пистолет, и один беззвучный выстрел освободил ведьму от страданий. — Благодарю. Она останется здесь, как и два ваших тела, но нам нужно уходить. Обсудим всё потом. В Дрездене нам негде остановиться, тем более, скоро начнут искать убийц.

— Матушка Эльза не даст приют? — осипшим голосом спросила Адель, стараясь не думать о том, что они сейчас видели и слышали.

— Не даст, — коротко ответил Берингар. Он помог ей выбраться из лодки и провёл всех кружным путём, под мостом и за крупным баркасом, что заставило всех вымокнуть по пояс, зато увело подальше от любопытных глаз и от мёртвого тела. Уже на берегу Адель просушила всю одежду и обувь, стараясь никого не обжечь; у неё не вышло, но оба промолчали. Бер казался погруженным в свои мысли, а Милош — рассеянным. Собственные ожоги саднили от соприкосновения с водой.

— Что ещё произошло? — не выдержала она. — Что-то с братом? Куда мы пойдём?

— Арман почти в порядке, — плохо скрытая тревога в голосе Адель привела их в чувство: Берингар ответил, а Милош нацепил ей на плечи свой плащ. Дрожи от холода Адель так и не заметила. — Беспокоиться не о чем. Я оставил их троих в церкви, Лаура справится. Нет, — он передумал и снова повернулся лицом к городу. Милош и Адель послушно развернулись туда же, не имея приличного представления о местной географии. — Как ни парадоксально, идейный враг снова даёт убежище… Вы тоже идите туда и спрячьтесь до темноты, я найду ночлег и приду за вами.

— Я пойду с тобой, — возразил Милош. — Я запомнил дорогу. По этой… как её… по штрассе.

— Ты проводишь Адель и останешься со всеми, — такому тону было невозможно не подчиниться. — Всё, что могло сегодня произойти, уже произошло. Мне будет проще найти место одному. И да, — Берингар незаметно вернул ему пистолет. — Здесь много штрассе, Милош. Больше, чем ты мог бы запомнить.

Это было шуткой, но почему-то никто не улыбнулся и не пошутил в ответ.

В церкви им пришлось непросто, хотя новая легенда, выдуманная по отдельности Милошем и Лаурой, всех спасла. Лаура изображала бедную племянницу умственно отсталого дяди и сестру больного чахоткой брата (это было бы смешным возвращением к истокам, если б не ситуация, в которой они оказались!). Им дали приют, поскольку у брата начался приступ, а дядя один был не в состоянии проводить девицу до дома. Милош же собрал в кулак весь свой немецкий и сказал, что хочет исповедаться, а его молодая супруга — она в печали, по ней видно, не трогайте её! — будет молиться в тишине и одиночестве. Поскольку они все разделились и Адель ни разу не увидела Армана, она поймала себя на странной мысли, что помолиться и впрямь будет к месту.

Как только догорали свечи, служки зажигали новые. Адель стояла на коленях перед совершенно незнакомой ей статуей и даже не вспоминала о том, что устроила в Меце. Все её мысли крутились вокруг брата, Берингара и мёртвой девушки. Не потому, что это убийство что-то стронуло в её душе — из-за того, что убитая сказала… «Твой отец», и ещё какие-то слова, много слов… Подступающая смерть мешала ей говорить. Теперь Адель пыталась хотя бы представить, что тем, кто раз за разом насылал на них загипнотизированных людей и вооружённых магов, был Юрген Клозе. Она бы первой без труда поверила в это, поскольку не доверяла старшим магам и мужчинам вообще, поскольку Юрген был причастен к созданию книги, поскольку он очевидно умел ставить дело превыше чувств… Она поверила бы безоговорочно, если б не видела этого человека в его родном доме. Стал бы Юрген подсылать убийц, когда едва не лишился сына, или всё это было умелой игрой, подстроить которую ему не составило труда?

Мысли об этом казались чем-то запретным, будто она рылась в чужих секретах. Покрепче сложив ладони в молитвенном жесте, Адель ненадолго подняла лицо, скрытое чёрной вуалью. Вместо злости на то, что она стоит здесь, преклоняясь перед несуществующим божеством, в окружении икон, она чувствовала лишь страх и надежду. Случись с Арманом что-то по-настоящему плохое, ей бы сказали… Милош всех убил, и он не стал бы врать… Лаура, при всех своих недостатках, хорошо относится к брату и добьётся того, чтобы монахи его не трогали, словами или слезами. Писаря ничем не проймёшь, книгу не сожжёшь и не утопишь, а люди на большее не способны. Писарь… брат, наверное, просто устал, ведь перевоплощаться в мужчин ему гораздо проще. Если только дело не в том, сколько чар наложили на писаря, но таких тонкостей Адель не знала — не знал их и сам Арман до тех пор, пока не пробовал.

Тишина, полумрак и запахи успокаивали — обычная целительская практика, если не привязывать это к Богу. Адель прикинула, сколько сейчас может быть времени. Стемнело ли уже? Темнеет сейчас позже, скоро лето… Они ничего не ели с самого утра. Почувствовав голод, Адель подумала сначала о еде, потом об удобной постели, но всё это зависело от того, найдёт ли Берингар безопасное укрытие. Сомневаться в этом было глупо, Адель и не сомневалась — она боялась.

Глубокий, потаённый страх поднял голову и укусил, как тогда, в проклятущей деревне Никласа. На месте у Адель не было времени подумать о том, почему она испытывала его, зато в пути оказалось много свободных часов. Она, привыкшая ненавидеть всё живое и презирать близость с мужчиной, приученная к тому, что никто не положит глаз на ведьму, воспитанная собой наедине с братом, — она никак не могла такого ожидать, в первую очередь от себя. Адель отчётливо помнила, как ненавидела Берингара за то, что он нарушил их привычную жизнь, следил за каждым жестом и просто за то, каким он был, и эти воспоминания с треском сталкивались с тем невыносимым ужасом, который она испытала после порчи. Разве можно так бояться за кого-то, кроме Армана? Бояться до трясущихся поджилок и до тошноты, бояться не успеть, бояться не помочь?.. Презрение и ярость прошлого шли вразрез с болезненным страхом настоящего, а между ними лежала пропасть, которой она не помнила.

В голове было пусто, но сердце колотилось в странном ритме именно с тех пор. Этого Адель не могла понять.

Другие прихожане появлялись и исчезали, молились вслух или про себя, громко или тихим шёпотом, ставили свечи и целовали иконы. Адель не шевелилась, но в их понимании она сейчас находилась ближе к Богу больше, чем кто-либо во всей Фрауэнкирхе. Пусть она не понимала многого — чувства, всю жизнь руководившие ею, подвести не могли. Адель не видела причин, заставивших её переменить своё мнение, но видела в отражениях зеркал свой тревожный взгляд и непривычно розовеющие щёки. Адель не касалась своих воспоминаний, которых не было, но, стоило ей притронуться к сильной бледной руке, помогающей выйти из кареты, её бросало в жар. Адель ничего не знала, но она и не хотела знать: сейчас было важно лишь то, чтобы выжил и уцелел не только брат… Ту смесь страха и привязанности, что она испытывала к Арману, Адель не колеблясь называла любовью. Всегда. Ощутив то же самое к другому человеку, она не поверила самой себе, только верь, не верь, а истина перед глазами.

— Уф, — вместо божественного откровения сверху послышался голос Милоша. — Не думаю, что кто-то когда-то лгал в церкви больше меня. Ты как?

Адель подняла голову и посмотрела на него тусклым взглядом. Она как раз думала о том, что забыла самое важное — что-то, чего Берингар не мог восполнить, даже рассказав во всех подробностях. Милош окинул её критическим взглядом и вздохнул.

— Понятно. Пойдём подышим воздухом, на пороге с нами ничего не случится, а здесь спятить можно.

— Я не уйду…

— Они будут в порядке, идём.

Они вышли и уселись бок о бок на ступенях церкви. Площадь погружалась в темноту постепенно, окружённая бисером фонарей. По мощёным улицам цокали копыта, в отдалении шумел фонтан, тут и там ходили важные мужчины в высоких шляпах и женщины, одетые в неудобные платья, без которых не могли выйти в свет. Здесь мешались торговцы и чиновники, брезгливо взирающие на всех из окошка своей кареты, военные и гражданские, бедные и богатые; бродяга просил денег и подсказать дорогу, и вокруг него быстро образовывалась пустота, как и вокруг ищущих кого-то полицейских. Адель задрала голову и увидела небо и краешек купола. Если все эти люди не врали, сверху вниз на площадь смотрел Бог.

— Как у вас прошло? — наконец спросила Адель, потому что Милош устало молчал и только изредка чесал кончик носа.

— Арман привлёк внимание, я убил. Их было двое, и оба с таким же оружием, что у меня, — ответил он. — Хуже не придумаешь, но мне повезло… если б не мамин амулет… Надо будет написать ей ещё раз. Хотя нет, не стоит. Выследят ещё…

— Возможно, — Адель теперь тоже сомневалась, что писать и передавать кому-то письма — безопасно. Ей-то было некому, а Милош рисковал.

— Ерунда, — невпопад буркнул Милош и зевнул, прикрыв рот ладонью. — Скорей бы куда-нибудь прилечь. И поесть. Можно сразу… Почему он меня-то не взял? Тут бы ничего не изменилось.

— Даже не знаю, Милош. Может, потому что ты при каждом удобном случае говоришь, что ненавидишь немцев?

— Но я же перестал, — жалобно возразил он, и Адель неожиданно для самой себя фыркнула. — И это вся причина? Ладно уж…

Помолчали ещё немного. Адель несколько раз порывалась встать, увидев на краю площади кого-то, похожего на Берингара, но это всякий раз оказывался не он. О голоде и холоде она давно забыла. Время тянулось медленно… В полутьме раскачивались ручные фонари в такт редким свисткам. Становилось неуютно, но не возвращаться же в божий дом.

— Ты часто боишься за свою Эву?

— Постоянно, — ответил Милош. Он положил голову на подтянутые к себе колени и тоже следил за площадью из-под растрёпанных кудрей. — Когда бояться нечего, боюсь. Когда есть чего — тем более… Если б не было в городе матушки и бабушки, ни за что не уехал бы.

— Так она ведьма или нет? — наудачу спросила Адель.

— Отстань, — улыбнулся Милош. Его улыбка быстро погасла. — Адель, я не знаю, считаешь ты меня дураком или нет, но я сегодня много думал о смерти… Не самый частый страх для мага, мы привыкли считать себя всемогущими, а зря. Я это к чему: любой из нас может погибнуть. В любой момент. Ничего не успеть, ничего не закончить, никому ничего не сказать…

Тут он иссяк и махнул рукой, сменив неудобную позу и уставившись в небо. Адель ждала продолжения и не дождалась. То, что говорил Милош, усиливало и без того гнетущую привязанность и страх. И если Арман сейчас мирно отдыхал в здании за спиной, Берингара всё ещё не было.

— Я не считаю тебя дураком, — наконец ответила она и нехотя добавила: — Боюсь, что с самого начала.

— Ах, как тяжело признавать чужое превосходство, особенно мужское, — хмыкнул Милош и тут же резко изменился в лице. — Адель, мы идиоты. Я идиот, да и ты могла бы не… — Последовало непонятное ругательство на чешском. — Нам надо вернуться, только тихонечко. Как своим… Клянусь прахом прабабушки, Бер меня убьёт и будет прав.

— Да, сегодня хочется, — знакомый голос из-за спины заставил их подпрыгнуть. Адель оставалась в плаще Милоша, Милошу на голову приземлился плащ Берингара. Свистки и фонари неумолимо приближались к церкви, и досада из-за собственной дурости заставила выругаться и Адель. — Встаньте, спуститесь и сделайте десять шагов влево. Не оглядывайтесь. Не спешите, но и не останавливайтесь. Как окажетесь за углом церкви, идите за мной в семи-восьми шагах.

Полицейские расспрашивали супружескую пару в нескольких шагах от них. Те вертели головами и пожимали плечами, но Милош, услышавший пару фраз, прошипел что-то сквозь зубы и крепко вцепился в запястье Адель, увлекая за собой. Та не вырвалась, несмотря на возопившие от боли волдыри. Они сидели на виду… С другой стороны, так им не пришлось выходить из церкви прямо в объятия охраны…

— Чтоб мне сдохнуть… нет, чтоб мне сдохнуть!

— Что они говорят? Милош?

— Они ищут славянина и тёмненькую курв… гм, извиняюсь… по описанию, короче, вылитая ты. Кто-то всё-таки видел, но хоть не всех запомнил.

— Дерьмо собачье, — пробормотала Адель, проигнорировав оскорбление. — Чтоб мне провалиться. Хорошо на крылечке посидели…

Они шли, как велел Берингар, и вскоре увидели его за углом. Спокойно, не пряча лица, он подобрал с дороги неяркий фонарь и пошёл вперёд, даже не обернувшись на Фрауэнкирхе. Уследить за тем, как менялись улицы и переулки, было невозможно. Милош и Адель всегда отставали на несколько шагов. Когда впереди послышалось цоканье копыт, Берингар завёл руку за спину и жестом велел им затаиться слева; Милош догадался первым, и они вжались в узкий простенок, едва дыша.

За бешеным стуком своего сердца Адель смогла расслышать, о чём они говорят. Полицейские спрашивали «доброго саксонца», не видел ли он подозрительных лиц с восточных земель, ну или хотя бы пугающего вида девку, которая, ей-богу, ну вылитая ведьма из книжек. Берингар охотно сообщил, что видел сразу три сомнительные славянские рожи, и указал в удобную ему сторону. Когда цокот удалялся, он даже сделал пару шагов вслед и крикнул, чтобы всегда обращались за помощью, ведь он, добрый саксонец, страсть как ненавидит славян. Вскоре всё стихло, и путь к спасению продолжился.

Новые закоулки, вопреки ожиданию Адель, привели их в людное ярко освещённое место, похожее на задний двор питейного заведения. Так и вышло: подтверждая её слова, мимо пролетел какой-то жирдяй с полной кружкой пива, заботливо поставил кружку на кривоногий стол и принялся вдохновенно блевать в кусты. Это сбило беглецов с толку, и они потеряли Берингара, но вскоре увидели снова — на пороге чёрного входа, рядом с каким-то тощим усатым пареньком. Мелькнули деньги; потом Бер жестом подозвал их к себе.

— Трое.

— Понял, — протянул усатый, стремясь заглянуть под их капюшоны. — Там в городе ищут кого-то. Не вас ли?

— Боишься полиции? — вопросом на вопрос ответил Берингар. В его голосе не было обычной властности или уверенности, только плохо скрытое презрение. Это подействовало отменно.

— Да ещё чего! Да чтоб я, да этих мордатых! — раздухарился усатый. — Мне только зенки их покажи — сразу как заколд… гм, неважно. И вы тут не колдунствуйте, хорошо? Публика малость того… неподготовленная.

Мимо них протиснулась абсолютно голая женщина, вслед за ней — полуодетый мужчина. Оба горланили какой-то романс и смеялись. Адель запоздало сообразила, что заведение не только и не столько питейное.

Им отвели широкую комнату, обставленную разномастно и безвкусно, словно мебель тащили со всех концов города с одной лишь целью: забить пространство, да поярче чтоб было. По понятным причинам, больше всего места занимала кровать с алым балдахином, расшитым звёздами, и бордовыми подушками от изголовья до изножья. Горели свечи и благоухали цветы; на низком столике ожидали закуски и пара бутылок вина.

— Только всё не сожрите, — неловко попросил усатый, закрывая за ними дверь. — У нас этот, как его… дефицит.

И ушёл.

Есть не хотелось никому: во всяком случае, у Адель не осталось и одной десятой того аппетита, что она испытывала ранее. Болели ноги и руки, ныло в висках, всё ещё было страшно и немного стыдно. Милош притронулся к оливкам, но, похоже, тоже не почувствовал вкуса. Берингар обследовал комнату, подоконник, балдахин и ящики, бесстрастно вытряхнул из них женское бельё, ничего предосудительного не обнаружил, положил обратно.

— Можете выпить, если хотите, — сказал он. К бутылкам никто не притронулся. — До утра будем здесь, потом я постараюсь вывести их из церкви. Хотя Армана в настоящем облике никто не видел, Лауры не было на набережной…

— А с писаря взятки гладки. Но они и не убивали, — хмуро заметил Милош. — Извини за… это всё. Я, если честно, не привык прятаться от обычной полиции.

— Не стоит. Это всё равно произошло бы, рано или поздно. Жаль, что в крупном городе, но так уж вышло, — если Берингар и злился на них, то виду не подал: больше не нужно было врать и убегать, и привычное самообладание вернулось к нему. Он равнодушно смотрел в окно через щёлочку в шторах, потом вернулся и тоже присел рядом со столиком. — Генрих — не хозяин заведения, но помощник хозяина, к тому же гипнотизёр, из наших. Так они до сих пор не закрылись, и так я его нашёл… По магическим следам оказалось проще, тем более, люди выдали бы нас. Здесь больше шансов уцелеть, а миновать посты на границах города, если они будут, нам не составит особого труда.

— Нам не стоило остаться в церкви?

— Не могу быть уверен. Остальные выглядят так, будто нуждаются в утешении, мы — нет. Не выдать убийцу — грех, во всяком случае, мне так говорили.

— А почему не ищут тебя? — спросила Адель. — Нас ведь могли увидеть вместе.

— Возможно, вы так не считаете, но здесь у меня очень неприметное лицо. Вы выделяетесь, а таких, как я, половина улицы. Либо тот, кто нас видел, плохо смотрел, — Берингар посмотрел на них внимательно и велел: — Ешьте.

Пришлось подчиниться. Милош сдался первым и выпил, что подействовало моментально, учитывая его взвинченность и усталость.

— Одни проблемы от меня, — посетовал он, обращаясь то ли к бутылке, то ли к подушке. Что именно он имел в виду, никто не понял.

— Нет. Ложись спать, — подождав ещё немного, Берингар забрал у него пустую тарелку и сдвинул громоздкое покрывало с левой половины кровати. — Исполнители приказа не отвечают за то, что им велено сделать. Только делают…

— Нормальный был план, — зевнул Милош. — И мы даже спра… ох, — вспомнив, что они в итоге выяснили, он резко протрезвел. — Бер, эта курва говорила что-то про твоего отца. Не ты, — добавил он, обращаясь к Адель, и получил вялый тычок в плечо.

— Говорила, — медленно повторил Берингар. — С этим разберёмся потом. Я бы не советовал никому принимать поспешных решений.

Совместными усилиями они затолкали под одеяло Милоша, который наотрез отказывался ложиться и уже через минуту храпел. Перетащили бельевой комод в центр комнаты, чтобы вышел приличный письменный стол, и убрали нетронутую бутылку. Как это и случается, Адель слишком устала, чтобы хотеть спать: сумбурные события дня отгоняли сон. Её не волновало, что спать придётся вповалку, но взять и лечь она тоже не могла.

Не зная, каково сейчас остальным, она убеждала себя, что всё в порядке. Разум подсказывал, что так и было: там просто некому напортачить… В любом случае, они и раньше готовились к столкновениям с магами и с людьми, просто именно сейчас этого никто не ждал. И они даже добились результата, правда, он совсем не радовал.

Настольная лампа издала предсмертный треск и сдохла. Адель зажгла пламя на своей ладони и загнала его под купол, испятнанный невесть чем снаружи и внутри, так что на стенах рисовались причудливые узоры. Берингар коротко поблагодарил и продолжил писать. Стоило дождаться, пока он закончит, и Адель набралась терпения и ждала, только законченное письмо очень скоро отправилось в огонь.

— Это не может быть он, — каждый раз, когда Адель говорила или пыталась говорить что-то хорошее, её голос ломался и превращался в лепет неуверенного подростка. Она замолчала, скрипнув зубами от досады. Арман слишком долго общался за двоих, теперь его здесь нет…

Берингар ответил не сразу, вороша пепел кончиком стального пера. Он сидел, чуть наклонившись вперёд и прижав кулак к губам, и только нетипичность позы выдавала какое-никакое волнение.

— Дело в том, что может, — сказал он своим обычным голосом, отняв руку. — Я отдаю себе отчёт в том, что такое возможно. Мы ведь думали о кандидатуре сильного и влиятельного мага, причастного к созданию книги — всё сходится. Я не собираюсь впадать в панику из-за одного подозрения, тем более, та девушка была не совсем в трезвой памяти… Но и отметать такое предположение из-за родственных уз тоже глупо.

Ничего другого Адель и не ждала. Движимая необъяснимым порывом убедить его в обратном, она выпалила:

— Если бы за этим стоял Юрген, он бы перестал после того, как я… как мы тебя принесли. Там не было времени соврать, он боялся потерять тебя.

— Возможно. Не будем пока об этом говорить.

Адель не могла оторвать взгляд от пепла, не в силах поднять голову и посмотреть в лицо. Огонь внутри неё был новым. Не злым… Но и страх, охвативший горло, тоже оказался нов. Она никогда не боялась произносить вслух самые ужасные слова, безрассудно причиняя боль самым близким, даже если понимала, что говорит плохие вещи. Сказать «я тоже боялась потерять тебя» было свыше её сил. Это всего лишь слова, убеждала себя Адель. Это всего лишь слова, и они даже ни к чему не обязывают. Не страшно… не страшно сказать такое кому-то, верно? Она боялась, потому что уже знала, что страх потери равносилен признанию в любви.

— Лучшее, что мы сейчас можем сделать, это выспаться, — Берингар говорил вполголоса, хотя Милош очевидно не открыл бы глаз даже при звуках артобстрела. — Если тебе неудобно лечь здесь, я сооружу другую постель или спрошу комнату.

— Можно подумать, я никогда не спала на полу, — привычная сердцу полуиздевательская интонация вылетела сама собой. Адель наконец подняла голову и столкнулась с неодобрительным взглядом.

— Полезный навык, но мне бы не хотелось этого допускать. Здесь кто угодно может спать на полу…

— Кроме Милоша?

— Кроме Милоша. Ложись, пожалуйста.

Его голос подчинял, даже когда в нём не было властности. Сейчас — одна усталость, и Адель хотела уйти хотя бы из сочувствия, но не могла. Милош, смотрящий сейчас десятый сон, наверняка не догадывался, что именно его слова о жизни и смерти теперь жгли ей пятки и кололи язык. Хотя он-то всё отлично продумал. Злиться было некогда, да и не за что, откровенно говоря.

— Я т-тоже боялась потерять тебя, — Адель выдохнула это сквозь зубы, потому что иначе не могла. Это всё, на что её хватило. Она посмотрела на Берингара; в его глазах не было ничего, кроме безграничной печали.

— Зачем ты так говоришь? — тихо спросил он. Адель растерялась. Она не могла знать, что со стороны её слова звучали как вынужденная любезность, для которой никак не находилось времени, а тон оставался — как всегда — беспричинно враждебным. — Неважно. Я ценю, если это так, но сейчас бояться нечего. Спи спокойно.

Больше Адель не пыталась ничего говорить. Подавленная тем, что её явно поняли неправильно, она молча забралась под одеяло и уткнулась щекой в подушку. Неужели ей показалось?.. Нет, ей не могло показаться, да и слова матушки Эльзы вселяли в неё уверенность.

За её спиной посапывал Милош. Иногда он пытался забросить на неё ногу; не в состоянии злиться, занятая своими мыслями Адель машинально сбрасывала её и почти не обращала на это внимания. Разговор на ступенях Фрауэнкирхе набатом стучал у неё в ушах, мысль о смерти, озвученная непривычно серьёзным Милошем, терзала сердце. Адель резко отбросила свою половину одеяла и встала, накинув на плечи первое, что попалось — висевшую возле кровати розовую накидку.

Прошло не меньше часа с тех пор, как она пыталась заснуть: в комнате ничего не изменилось. Шум с улицы постепенно становился тише, но никогда не исчезал до конца — в этом доме жили ночной жизнью. Берингар стоял у дальнего окна, прислонившись к широкой раме, и смотрел на улицу. В этот момент следопыт был настолько погружён в свои мысли, что даже не заметил возникшую рядом Адель.

Она нервно сглотнула, не решаясь отвлечь его. В конце концов, день был тяжёлым для всех, и, пусть в целом они свои проблемы разрешили, Берингар только что узнал о возможной причастности своего отца. Стоит ли приставать к нему со своими глупостями сейчас? А если завтра будет поздно? Адель сжала руки в кулаки, разжала, пытаясь успокоиться, и поплотнее запахнула на себе чудовищно розовую ткань. Она не знала, что делает, но чувствовала, что это правильно.

— Я всё равно скажу, — упрямо начала она. Берингар обернулся, заметив её присутствие. — Можешь думать об этом, что хочешь, но я действительно боялась за тебя. Тогда и… и сегодня тоже, — Адель подчеркнула голосом «действительно», словно доказывая свою честность, и беспомощно замолчала. Других слов она не подобрать не могла, хотя вся её сущность разрывалась от нахлынувших разом чувств, порой непривычных, порой противоречащих друг другу.

Берингар посмотрел на неё пристально и слабо улыбнулся, как тогда, у себя дома. Бледный лунный луч падал на его лицо, подсвечивая и оживляя глаза.

— Прости меня. — Адель не знала, за что он извиняется, но сам Бер определённо знал. — Я тоже за тебя боялся. Дольше, чем ты можешь себе представить…

Она не могла быть уверенной, что вкладывает в эти слова он, но знала одно — Берингар никогда не врёт. Движимая какой-то потусторонней силой, Адель сделала рваный шаг вперёд, попутно сбрасывая накидку, и обняла его как могла крепко, судорожно цепляясь пальцами за плечи. Ей казалось, что, если она не сделает этого сейчас, то не сможет сделать уже никогда. Прошло совсем немного мгновений, прежде чем она почувствовала ответное объятие: одна рука Берингара прикоснулась к её спине, вторая — мягко и бережно легла на макушку, слегка взъерошив волосы. Чувство безопасности и неизъяснимого, незнакомого доселе ликования тёплой волной поднялось изнутри… Адель вспомнила, что это уже было. Всё это когда-то уже было.

В глубине комнаты мелодично всхрапнул Милош.

***

[1] Город на северо-западе нынешней Чехии, периодически страдающий ещё с гуситских войн. Милош имеет в виду 1813-ый год, когда в Теплице было подписано антинаполеоновское соглашение между Россией, Пруссией и Австрией.

[2] На кого ты работаешь? (нем.)