Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

Создание русско-еврейской печати теснейшим образом свя­зано с проблемой образования и оформления нового явления в жизни русских евреев: русско-еврейской интеллигенции. Еще в 40-х годах 19-го века о такой интеллигенции не приходилось и думать. Тогдашние «просветители», «маскилим», часто находи­лись в большой зависимости от немецких евреев: воспитыва­лись на немецкой культуре и жили ее заемным светом. Отрыва­ясь от застывших, консервативных форм еврейской религиоз­ной среды, духовно преодолевая атмосферу гетто, — одиночки- «просветители» не могли ставить перед собой вопроса о приоб­щении к русской культуре, тем более, что в эпоху Николая I русский язык им был чужд. В северо-западных и южных губер­ниях России они больше сталкивались с местными языками, — польским, малороссийским, литовским, белорусским, нежели с русским, влияние которого на окраинах было тогда еще слабо. Что касается русской общественности, либеральных и даже ра­дикальных веяний, уже охвативших в 40-х гг. довольно широ­кие круги «дворянских детей», — в столицах, вокруг универси­тетов, — то евреи-интеллигенты, вероятно, очень мало или только понаслышке о них знали и не имели доступа к этим оча­гам нарождавшейся, после крушения декабристов, новой оппо­зиции в стране.

Не без оснований Л. О. Леванда (1835—1888) писал об еврей­ской интеллигенции 40-х гг.: «Воспитанная на традициях мен­дельсоновской школы 18-го столетия, она была какая-то неопре­деленная, международная, не то еврейская, не то немецкая, сильно отзывавшаяся поверхностным дилетантизмом, кабинет­ным рационализмом, возившаяся с уже давно преодоленными и оставленными на Западе штандпунктами; словом, интеллигенция эта, при всей своей почтенности, была сплошным анахро­низмом и для жизни уже вовсе не годилась».

С. Цинберг добавляет к этой характеристике существенное указание — на иллюзии тех «маскилим», которые ориентирова­лись на благие намерения русского правительства и принимали всерьез готовность министра Николая I, Уварова, принять меры к приобщению евреев к просвещению и таким образом содейст­вовать уничтожению «фанатизма» в еврейской среде и развить в них «общие начала гражданственности». Это был тот самый Уваров, который стремился «отодвинуть Россию на 50 лет на­зад», — по-видимому, она казалась ему чересчур передовой стра­ной. Разумеется, эти иллюзии быстро рассеялись, не оставив глубокого следа.

Новая эра началась в 50-х гг. после разгрома России в Крым­скую войну. В России стало нарождаться общественное мнение, и оно все более становилось фактором, с которым и правящие сферы вынуждены были считаться. Периодическая печать, про­рывая жесточайшую цензурную ограду, с отчаянием, но и с му­жеством, поднимала свой голос по разнообразным острым во­просам российской действительности. Требования крестьян­ской, судебной и других реформ становились все более настой­чивыми. Николаевская Русь явно доживала свои последние дни в огне военных поражений, сопровождавшихся хозяйственной разрухой.

Нарождавшееся русское общественное мнение начало осо­знавать наличие еврейской проблемы в России и почувствова­ло потребность в обсуждении судьбы евреев в России. Л. Ле­ванда вспоминал об этом времени: «Мы впервые очнулись, когда услышали вокруг себя человеческие голоса, голос рус­ского общества, говорившего устами русской печати». В этих условиях интеллигентные евреи, владевшие русским языком и отдававшие себе отчет в значении общественного перелома, происходившего в России, почувствовали необходимость в со­здании еврейской печати на русском языке. Для реализации этого плана уже создалась объективная предпосылка: нарожде­ние нового слоя в русском обществе — русско-еврейской ин­теллигенции...

В дальнейшем на основе обзора истории русско-еврейской периодической печати будут восстановлены главные линии раз­вития общественных исканий русско-еврейской интеллиген­ции. На первых порах, — в сущности это продолжалось доволь­но долго, — в приобщившихся к русской культуре слоях еврей­ской интеллигенции были сильны иллюзии русификации, слия­ния с русским народом и весьма далеко идущей ассимиляции. «Просветители» сторонились идей еврейского национального самосознания и свои надежды строили преимущественно на благих намерениях правительства. Опыт тяжких переживаний погромной полосы 80-х гг., победоносцевской реакции и разгул антисемитизма в 90-х гг. не могли не убить иллюзий, и к началу нового века, когда открылась полоса общественной и политиче­ской дифференциации в еврейской среде, стало ясно, что только борьба за равноправие, поставленная, как центральная и боевая задача еврейства в России, — может вести к укреплению еврей­ских позиций во вне и развязать в русском еврействе внутрен­нюю национальную энергию.

Русско-еврейская печать, естественно, отражала эту эволю­цию общественной мысли русско-еврейской интеллигенции. С течением времени совершенно преобразился характер русско-еврейской печати. Сливаясь с передовыми силами русского об­щества, русско-еврейская печать в своем основном русле отста­ивала в интересах русского еврейства необходимость серьезных и глубоких перемен в русской политике. И в то же время, отра­жая растущее национальное самосознание русского еврейства, эта печать становилась одним из эффективных факторов сбли­жения русско-еврейской интеллигенции с еврейской народной массой и ее жизненными потребностями. Таков был путь рус­ско-еврейской печати в 19 и 20 веках.

1

Первый русско-еврейский орган печати «Рассвет» (1860—1861) возник в Одессе в результате инициативы местной еврей­ской интеллигенции и при активной поддержке Н. И. Пирогова, в те годы исполнявшего обязанности попечителя Одесского учебного округа. Одесса была тогда главным, если не единст­венным культурным центром русского еврейства. Современни­ки отмечают, что нигде, даже в Петербурге, не наблюдалось столь тесного общения между еврейской интеллигенцией и рус­ской культурой. До одной трети проживающих в Одессе евреев говорили по-русски и были вовлечены в культурный кругообо­рот. Совершенно естественно, что в еврейских интеллигентских кружках 50-х гг. созрела мысль об издании русско-еврейского органа печати, и 23 декабря 1856 г. беллетристом Осипом Раби­новичем (1817—1869) и статистиком и исследователем положе­ния евреев в России Иоахимом Тарнополем (1810—1900) была подана на имя Н. И. Пирогова докладная записка на предмет из­дания русско-еврейского еженедельника «Рассвет». Применя­ясь к цензурным требованиям и к условиям действовавшего по­литического режима, авторы докладной записки оговаривали, что «никакие политические известия и рассуждения не должны входить в состав журнала», преследующего «истинную религи­озность и нравственность» и любовь к отечеству и стремящего­ся «приохотить (евреев) к изучению отечественного языка» и «споспешествовать видам правительства». Если отвлечься от этой казенной словесности, то надо признать, что цели «Рассве­та» сводились в основном к распространению среди евреев про­свещения на русском языке и к борьбе с «фанатическими» эле­ментами в еврейской среде. Характерен для тогдашних культур­но-ассимиляционных и русификаторских настроений в среде еврейской интеллигенции ряд выпадов против идиш, против «жаргона», который «едва ли заслуживает названия языка», — выпадов, включенных в текст докладной записки, представлен­ной в Петербург Пироговым 4 января 1857 года.

Весьма примечательна была судьба этой докладной записки в петербургских министерствах. Инициатива Рабиновича и Тарнополя вызывала ряд сомнений и сама по себе, а поддержка Пи­рогова только заставляла высокие сферы особенно насторо­житься. Прежде всего обсуждение вопроса затянулось. Минист­ры народного просвещения Норов и внутренних дел Ланской, председатель т. н. Еврейского комитета Блудов, Новороссий­ский генерал-губернатор Строганов тщательно взвешивали пункты программы проектируемого издания. Наконец, 13 мая 1858 года Еврейский комитет рекомендовал выпустить журнал «на еврейском языке (т. е. на иврит) или на употребляемом в России жидовско-немецком языке». Эта рекомендация была до­ведена до сведения Александра II и получила одобрительную резолюцию царя.

Эта рекомендация, однако, вызвала решительные возраже­ния со стороны инициаторов — Рабиновича и Тарнополя, — и в новой докладной записке, представленной ими Пирогову 12 ию­ня 1858 года, они привели ряд доводов против иврит и идиш, ко­торые уместно воспроизвести. «Издавать (на иврит), — читаем мы в новой записке, так же бесполезно и невозможно, как изда­вать современный журнал на латинском языке». Что же каса­ется идиш или «жаргона», как тогда выражались, — то «уби­вать силы для обработки этого языка, не имеющего ни паде­жей, ни родов, ни правильных спряжений», — никак не входит в их задачи. «Ни мертвый еврейский язык, ни полудикий жи­довско-немецкий жаргон не в состоянии породить рассвета на мрачном горизонте невежества». Без русского языка вся их инициатива теряла свое значение: «Мы любим русский язык, как любим русское отечество». По-видимому, эта вторая запи­ска влияния не возымела. Но Тарнополь воспользовался пре­быванием в Одессе нового министра народного просвещения Ковалевского, чтобы возобновить ходатайство. В новой запис­ке цель журнала определялась (вероятно, по цензурным сооб­ражениям) как стремление содействовать «самоисправлению евреев».

Интересно, что эта одиозная фраза из записки Тарнополя, вошедшая впоследствии через 10 лет в его книгу (изданную в Одессе в 1868 г. — ив Париже в 1871 г.) имела свое продолже­ние в следующих словах: «Цель такого журнала должна быть — содействовать самоисправлению евреев и показать, что оно ус­пешно только тогда, когда оно пойдет рука об руку с улучшени­ем их внешнего гражданского положения. Оба эти стремления должны помогать друг другу и слиться в одно; это значит: воз­рождение нашей внутренней жизни должно естественно и ло­гично осуществиться при улучшении нашего гражданского бы­та». Таким образом, совершенно очевидно, что для инициато­ров одесского «Рассвета» основной задачей журнала было воз­действие на общественное мнение России и на русское прави­тельство в смысле устранения еврейского бесправия. На этой точке зрения стояли представители еврейской интеллигенции, и ее полностью разделял и Н. И. Пирогов. И хотя министр Ко­валевский наложил свою резолюцию на последний вариант хо­датайства — «оставить без последствий», — 22 октября 1859 г. издание «Рассвета» на русском языке было высочайше разре­шено, в январе 1860 г. разрешение было доведено до сведения инициаторов, и 27 мая 1860 г. вышел в свет первый номер пер­вого русско-еврейского журнала.

«Рассвет» существовал недолго. На каждом шагу журнал под­стерегала придирчивая цензура. Даже в статьях Пирогова, при­сылаемых им в редакцию, цензура делала купюры, которые при­шлось заменять точками. Представители власти были явно недо­вольны направлением «Рассвета». У О. Рабиновича происходи­ли стычки и столкновения то с генерал-губернатором Строгано­вым, то с полицией (в частности, по поводу похищения еврей­ской девочки Ципки Мендок для обращения в католическую ве­ру). В этих условиях трудно говорить о каком-нибудь выдержан­ном направлении журнала. В 1861 году цензура не пропустила статьи об уравнении евреев в правах. О. Рабиновичу приходи­лось искать обходных путей для отстаивания этой основной мысли. Так, в № 9 «Рассвета» редактор писал: «Необходимо, что­бы мы освободились от некоторых ограничений, которые мы в продолжении веков сами на себя добровольно наложили; но так­же необходимо, чтобы пали и те ограничения, которыми опутали нас извне». Формально-ассимиляторские, русификаторские тен­денции «Рассвета» далеко не полностью определяют направле­ние первого русско-еврейского журнала. Напротив, С. Цинберг, анализируя статьи И. С. Гальберштадта (1842—1892) в «Рассве­те», приходит к выводу, что «в начале 60-х годов далеко не все ин­теллигентное еврейство было увлечено ассимиляционным дви­жением». Тем не менее, журнал успеха не имел, и жизнь его ока­залась недолговечной. От укусов ли цензуры, от неприятностей, чинимых администрацией, от «равнодушия публики», — или от совокупности этих причин, но «Рассвет» скоро прекратился, и на смену ему уже 8 июля вышел новый журнал — «Сион».

2

Редакция «Сиона» находилась в руках Е. Соловейчика и Л. Пинскера, а затем Н. Бернштейна. По своему направлению жур­нал мало отличался от «Рассвета», — хотя в нем было меньше публицистики и больше научно-популярного материала. С. Цинберг[72] считает, что «Сион» «не стоял под флагом ассимиля­ции и не отстаивал идеи полного слияния с окружающим насе­лением», как этого добивались ассимиляторы 40—50-х гг. Он отмечает в «Сионе» статьи Ю. Гольдендаха, давшего отпор тен­денциям, проявившимся в обращаемых к евреям призывах: «В России мы должны стать русскими».

На долю «Сиона», однако, выпало всего 10 месяцев сущест­вования: возникший в июле 1861 г., он прекратился уже в апре­ле 1862 года. Прекращение «Сиона», возможно, было ускорено рядом конфликтов, которые имела редакция «Сиона» с украи­нофильским журналом «Основа» (которым руководили Кулиш, Костомаров, Марко-Вовчок и др.) по вопросам борьбы с антисе­митизмом.

Только спустя 7 лет после закрытия «Сиона» возник в Одес­се новый орган русско-еврейской печати «День», которому уда­лось, не взирая на свой также короткий век (1869—1871), впи­сать свое имя в скромную до того историю русско-еврейской пе­чати. Это объяснялось прежде всего тем, что среди руководящих сил журнала оказался выдающийся юрист и знаток экономичес­кого положения евреев, к тому же обладавший ярким публици­стическим пером, — рано скончавшийся Илья Григорьевич Ор­шанский (1846—1875).

Редакция «Дня» привлекла в число своих сотрудников ряд выдающихся представителей русско-еврейской интеллиген­ции, в том числе А. Е. Ландау, писавшего систематически пись­ма из Петербурга под псевдонимом «Гаммабит». К этому време­ни в общественном мнении еврейских кругов уже постепенно кристаллизовалась в качестве центральной задачи — борьба за эмансипацию, требование уничтожения еврейских ограниче­ний. Эти лозунги оплодотворяли собой многие статьи «Дня». Применяясь к цензуре и отражая известную продолжавшуюся неопределенность своих стремлений, «День» писал: «Еврей­ский вопрос — не религиозный, как наивно полагают одни, и не национальный, как неосновательно полагают другие, а общест­венный, экономический... Необходимо определить те социаль­ные и экономические условия, при которых интересы нашего еврейского населения совершенно сольются с интересами про­чих русских граждан». Под углом этой идеи «слияния», т. е. ас­симиляции, «День» призывает общественное мнение учиты­вать «те цели и стремления, которые преследуются евреями те­перь, то общественное и гражданское положение, которое евреи готовятся занять в самом близком будущем».

Время было тогда бурное. Русское еврейство было потрясе­но постигшим в 1869 году губернии Северо-западного края го­лодом, сопровождавшимся заболеваниями голодным тифом. В Ковно образовался Комитет помощи и еврейские обществен­ные организации в Германии и Франции широко откликну­лись на его призывы. Началась также эмиграция в Америку. В Петербурге стали циркулировать слухи, легко подхватывае­мые провинцией, о предстоящих близких реформах в области еврейского вопроса. «День» в 1869 — 70 гг. стал рупором этих ожиданий и надежд, и организатором кампании по сбору средств на дело помощи голодающим. Но иллюзии ассимиля­ции, даже обрусения, не переставали звучать на столбцах «Дня», захватывая даже таких публицистов, как И. Оршан­ский, явившегося одним из первых борцов за равноправие в России.

В цитированном выше докладе М. И. Кулишера по истории возникновения русско-еврейской печати «День» получил весьма высокую оценку. «Здесь впервые был привлечен весь наличный законодательный материал для характеристики юридического положения евреев, впервые использованы были многочисленные данные, имевшиеся в русской литературе для изображения экономического положения евреев. Это бы­ла главным образом заслуга И. Г. Оршанского. Тут был и но­вый метод разработки еврейского вопроса, и новый ценный материал для освещения его. Этим косвенно разрушалось фантастическое здание еврейского «засилья», воздвигнутое Брафманом». Разоблачением клеветнических измышлений автора пресловутой «Книги кагала» занялся М. Г. Моргулис (1837-1913).

Положение «Дня», и без того страдавшего от «равнодушия публики» (по выражению Кулишера), пошатнулось главным об­разом вследствие обманутых ожиданий еврейского общества.

Как известно, ответом на настроения 1869-70 гг. явился погром в Одессе в 1871 г. Меж тем «День» оказался неспособным реаги­ровать на погром. В редакции возникли внутренние конфликты. «Оршанский настаивал, чтобы евреи добились предания самому строгому суду виновников, вдохновителей и попустителей по­грома», — писал А. Е. Кауфман в своих воспоминаниях. Многие были против такого решительного выступления евреев, опаса­ясь раздразнить административных «гусей». Номер «Дня», вы­шедший после погрома, заключал в себе только искалеченную цензурой заметку М. Кулишера о погроме. Издатель «Дня» Орнштейн счел себя вынужденным прекратить выход «Дня», но 8 июня 1871 года «День» был закрыт постановлением админис­трации.

После «Рассвета» и «Дня» выходили в России и некоторые другие русско-еврейские издания. Из них следует отметить рус­ско-еврейский еженедельник под названием «Вестник русских евреев», который выпускал в течение 1871-73 гг. в Петербурге известный редактор древнееврейского «Гамелица» А. О. Цедербаум (1816—1893). Человек исключительной энергии и редкой трудоспособности, с «чутьем настоящего публициста» (как пи­шет о нем «Еврейская Энциклопедия») и не без литературно-­критического дарования, Цедербаум, как редактор «Гамелица», пользовался большой популярностью, особенно в еврейской провинции. Но попытка его выпускать «Вестник русских евре­ев» кончилась неудачей. С. Цинберг в своей «Истории» пишет, что «Цедербаум был слаб в русской грамоте». М. Кулишер ут­верждает, что «Вестник» Цедербаума «никто не читал и никто им не интересовался» и погиб он, в сущности, также от «равноду­шия» читательской публики.

3

В последующие годы Россия заметно развивалась. Шел пе­риод экономического подъема, усиленного железнодорожного строительства, роста городов. Страна властно вступала на «за­падные» пути капиталистического развития, в которое посте­пенно втягивалось и еврейство черты оседлости, занимая весьма заметные позиции и в железнодорожном хозяйстве, и в банков­ском деле, и в начинавшемся экспорте заграницу. Со времени прекращения «Вестника русских евреев» никаких новых русско-еврейских изданий весьма долго не выходило. Причин это­му было немало. Одна из них заключалась в том, что ряд пред­ставителей еврейской интеллигенции, хорошо владевших рус­ским литературным языком, был привлечен к сотрудничеству в общей русской печати. Тогда еще и «Новое Время» держалось либерального курса, и многие еврейские литераторы, как С. А. Венгеров, Н. М. Минский, Л. О. Леванда, сотрудничали в газете Суворина. Любопытно, что некоторые из них были не только ру­сификаторами, но и прославянски настроены, а Н. Минский да­же собирался ехать в Турцию воевать за братьев-славян.

Но были еще другие причины, уводившие активные элемен­ты еврейской интеллигентской молодежи в сторону от служе­ния интересам еврейства: это были годы растущего революци­онного движения в России, вовлекавшего в свою орбиту и ев­рейскую интеллигенцию. Мы знаем из воспоминаний Аптекма­на, Иохельсона, А. Зунделевича и из литературного наследия Павла Аксельрода о том, как оторванность от еврейской жизни и отчасти разочарование в возможности создания освободитель­ного и социалистического движения среди еврейской народной массы превращали многих представителей еврейской молодежи в убежденных космополитов и активных ассимиляторов-обру­сителей, проделывавших опыт «хождения в народ», — в кресть­янскую среду, которая воспринималась тогда как основной ре­зервуар революции.

Проявления среди евреев-социалистов национального созна­ния были редкими исключениями в ту пору. Следует упомянуть в этом отношении «Обращение к еврейской интеллигентской молодежи», опубликованное А. Либерманом в Лавровском «Вперед» (№ 38, 1 августа 1876 г., Лондон) и «Воззвание группы еврейских социалистов» в Женеве в 1880 г., связанное с именем деятеля «Народной Воли» Л. Цукермана (в этом воззвании ев­рейские социалисты впервые призывались вести свою пропа­ганду на идиш). Но оба эти обращения, адресованные к тому же из-за границы, не доходили до широких слоев русско-еврейской интеллигенции, уже к тому времени, особенно в Петербурге со­ставлявшей весьма значительные кадры и все больше срастав­шейся с миром русской культуры. Раньше или позже объектив­ные условия должны были вызвать к жизни новую инициативу, направленную на дело служения интересам русского еврейства, и к концу 70-х годов в этом отношении обстоятельства созрели для того, чтобы умолкнувший голос русско-еврейской печати вновь начала звучать.

Надо думать, что одним из толчков в этом направлении явил­ся рост официального, правительственного антисемитизма, на­чавшего захватывать и некоторые углы русской общественнос­ти. Примечателен в этом отношении был поворот Суворина («Незнакомца») к антисемитизму в «Новом Времени». В то же время в стенах Петербургского университета стали соперничать в антисемитизме профессора Вреден и знаменитый Менделеев. А министр народного просвещения Делянов стал открыто по­кровительствовать выкресту-юдофобу Брафману, вызвав его из Вильны в Петербург.

Центр еврейской интеллигенции к тому времени перемес­тился окончательно из Одессы в Петербург. После окончания русско-турецкой войны вновь появились слухи о больших ре­формах в области еврейского вопроса, и началась новая полоса общественного оживления. Граф Игнатьев передал евреям через А. Цедербаума свой план о переселении евреев в Ахал-Техинские степи, только что завоеванные Скобелевым.[73] Игнатьев во­обще крепко верил в привязанность русских евреев к России.[74] Другие еврейские круги возлагали надежды на предстоящий со­зыв раввинской комиссии, в которой видели подобие Наполео­новского «Синедриона» 1806 года.

Но кроме этих иллюзий бюрократическо-фантастического характера, в еврейских кругах столицы складывались и иные на­строения, подсказанные растущим национальным самосознани­ем и потребностью сделать что-нибудь существенное в интере­сах народной массы, — настроения, в известной мере проникну­тые умеренными народническими стремлениями, но чуждые идей революции или социализма. Зима 1879 года, по описанию мемуаристов, была полна собраний и вечеринок, на которых раздавались речи и поднимались тосты во имя различных обще­ственных планов. В кружках русско-еврейской интеллигенции стали выдвигаться молодые деятели из литературы и адвокату­ры, на которых стали взирать, как на будущих руководителей общественного мнения. Потребность в отпоре все более наглев­шему антисемитизму и в конструктивной разработке актуаль­ных вопросов еврейской жизни делала все более настоятельной мысль о создании органа русско-еврейской печати, который объединил бы широкие еврейские круги. Стоит отметить, что на упомянутых выше вечеринках проявлялся живой интерес к идиш — языку народной массы. С. М. Гинзбург, восстанавливая в памяти это время, рассказывает об одной из популярных фи­гур петербургских собраний — Савелии Войтинском, который был «мастерским рассказчиком еврейских анекдотов и проис­шествий. Его буквально рвали из рук, приглашая повсюду, что­бы выслушать в его художественной передаче еврейские юмори­стические сцены».

4

Нарождение новых органов русско-еврейской печати, одна­ко, наткнулось на многочисленные трудности. Ходатайство ев­рейских общественных деятелей о разрешении издавать жур­нал было вначале подано от имени адвоката И. Бинштока, но оно было отклонено администрацией. Та же судьба постигла и другие ходатайства, — одно от имени д-ра А. Гаркави, видного ученого, заведующего еврейским отделом Публичной Библио­теки в Петербурге, и другое — от имени А. Кауфмана, служаще­го статистического управления. Только к осени 1879 года уда­лось использовать имевшееся у А. Цедербаума разрешение на издание «Рассвета», который затем выходил до января 1883 г. В редакционную группу «Рассвета» вошли М. И. Кулишер (1847—1919), Як. Розенфельд, Г. И. Богров (1825—1885), Н. М. Виленкин-Минский (1855—1937), Людвиг Слонимский, С. А. Венгеров (1885—1921) и другие. Постоянным секретарем ре­дакции был Маркус Каган (Мордехай бен Гилел Гакоген — 1856—1936).

В то время, когда подготовлялось издание «Рассвета», обна­ружилось, что одновременно педагог Л. Берман и автор книжек по физике на иврит Г. Рабинович в свою очередь получили раз­решение на издание другого органа русско-еврейской печати — «Русский Еврей». В отличие от «Рассвета», возникшего по об­щественной инициативе, — «Русский Еврей» был в редакцион­ном и литературном отношении плохо оснащен. Впоследствии секретарем редакции был приглашен А. Кауфман, единствен­ной крупной писательской силой журнала был Леванда, про­живавший в Вильне и лишь частично руководивший редакци­ей, а к концу 1880-го года редакцию перенял д-р Л. О. Кантор (1849—1915). Но это было уже позже, а на первых порах Бер­ман и Рабинович, за отсутствием редакторов и журналистов, пригласили выпускать журнал... Рачковского,[75] который взял эту должность несомненно с ведома Департамента Полиции, — и в течение года редактировал журнал «Русский Еврей» вместе с приглашенным другим агентом охраны, выкрестом П. Палетелем. В этих условиях говорить сколько-нибудь серьезно о направлении «Русского Еврея» довольно трудно. Правда, он был несколько более национально настроен, чем «Рассвет», но это объяснялось прежде всего тем, что в нем участвовали люди, получившие большее религиозно-традиционное воспитание, чем люди «Рассвета». В дальнейшем, благодаря активному участию сына Л. Бермана, Василия Бермана, одного из первых палестинофилов в кружках петербургской молодежи, нацио­нальная струна в «Русском Еврее» звучала все более отчетли­во. Сам В. Л. Берман (1862—1896), поэт и публицист, скончал­ся в молодом возрасте, не оставив значительного следа в рус­ско-еврейской печати.

«Рассвет», рассматривая себя, как орган печати еврейской интеллигенции, в яркой статье формулировал свои задачи. Эта программная статья «Рассвета», написанная М. И. Кулишером, на первых порах давала весьма отчетливое представление о ха­рактере нового русско-еврейского издания:

Отдельные сотрудники «Рассвета», даже столь влиятельные, как И. Г. Оршанский, вносили свою ноту в журнал, продолжая отстаивать позицию одесского «Дня» о пользе и разумности ас­симиляции. «Только в ассимилировании с народами, среди ко­торых евреи живут, — их спасение, — обобщал свою излюблен­ную идею Оршанский. — В усвоении чужих нравов, чужого об­раза жизни, в усвоении воззрений, выработанных другими куль­турными народами, в приноровлении к условиям жизни других народов заключается их задача». Но, в сущности, руководители «Рассвета» уже не верили в истину ассимиляции. Приобщение к русской культуре, пропаганда гражданственности в русском ев­рействе уже для них не упирались в перспективу растворения еврейской интеллигенции в русской среде, не означали «слия­ния» с русским народом. Порой ощупью, эмпирически, без обоб­щений, без теоретического осмысливания, в «Рассвете» все больше давал себя чувствовать контакт с народной жизнью, с потребностями массы, на своих не определившихся и смутных еще путях тянущейся к новым формам жизни, самодеятельнос­ти, самопомощи. Как совершенно справедливо говорит о «Рас­свете» С. Цинберг, «теоретически отстаивая ассимиляционную точку зрения, «Рассвет», сам того не сознавая, шел по пути, ве­дущему не к ассимиляции, а к пробуждению национального са­мосознания. «Рассвет» обращается не к внешнему миру, — ис­ключительно к еврейству, к еврейской интеллигенции». «Рас­свет» видит свою задачу в том, чтобы быть «будильником само­сознания и самоуважения в единоверцах». Мы «говорим не о ком ином, как о массе еврейской, о ее нуждах и потребностях» ... «Еврей до тех пор, пока он остается евреем, не может разорвать живой связи со своим народом, не греша перед историей, перед жизнью, перед собой, наконец». «Очнитесь! Подумайте только: три миллиона евреев — и так мало, так страшно мало деятель­ных интеллигентных людей!..»

Этот ярко выраженный национальный уклон особенно го­рячо прозвучал в связи с вышедшим из тех же собраний и ве­черинок 1879 года проектом создания Ремесленного Фонда, впоследствии развившегося в ОРТ, связанным с именем же­лезнодорожного короля С. С. Полякова. Ремесленный Фонд, имевший в виду широко и конструктивно поставить помощь еврейским земледельцам и ремесленникам, стал в 1879-80 гг. средоточием и надежд и упований еврейской интеллигенции и приобрел широкую популярность в еврейской провинции. Как известно, в течение нескольких месяцев сборы в пользу Ремес­ленного Фонда охватили до 12 тысяч евреев в 400-х с лишком пунктах черты оседлости и привлекли широкие симпатии представителей всех слоев населения от интеллигенции до ку­печества, от ремесленников до раввинов. «Рассвет», а также второй орган русско-еврейской печати «Русский Еврей», — на этой работе выпрямивший и свою литературную физиономию и нашедший свое национальное лицо, — оба поставили себя на службу задачам экономической самопомощи, которые выдви­нулись в первую очередь в связи с Ремесленным Фондом. Рус­ско-еврейская печать облеклась в плоть и кровь, когда связала себя с практическим делом и стала выполнять общественную функцию.

Цензура, да и вообще полицейская обстановка в стране, ме­шали народившемуся еврейскому общественному мнению по­ставить перед собой — и перед мыслящей Россией, — еврей­скую проблему во всем объеме, во весь рост. Но уже было ясно для всей русско-еврейской интеллигенции, что без политичес­кой эмансипации, без ликвидации ограничительного законода­тельства, без уничтожения черты оседлости немыслимо найти выход из материальной нужды, невозможно и поднять культур­ный уровень еврейской народной массы. Никакие паллиативы тут помочь не могли. И перед лицом этого сознания с каждым днем становилось все очевиднее, что иллюзии русификации, слияния, ассимиляции русского еврейства рассеиваются, как дым от огня. Облетели цветы, догорели огни эпохи 50 — 60-х го­дов. Русско-еврейская печать не ставила себе задач, подобных тем, которые были формулированы одесским «Рассветом»: не­сти в еврейскую среду «любовь к отечеству» и «споспешество­вать видам правительства». Совсем другие аспекты еврейской проблемы доминировали в печати. Н. Минский (Норд-Вест) отвечал в «Рассвете» статьей «Сумбур идет» на статью Сувори­на: «Жид идет». «Рассвет» считал необходимым сражаться не только с антисемитами, но и с социалистическими настроения­ми, продолжавшими охватывать еврейскую молодежь, и тот же Норд-Вест на столбцах «Рассвета» утверждал, что лозунги со­циалистов «представляют для еврейского народа мертвые сло­ва, лишенные всякого жизненного значения», повторяя в сущ­ности А. Цедербаума из «Гамелица», огорчавшегося тем, что ев­реи-социалисты вызывают гнев высших сановников, располо­женных к евреям...

Печальный конец этой краткой эпохи подъема в области рус­ско-еврейской печати, однако, скоро дал о себе знать. «Рассвет» и «Русский Еврей» продолжали выходить еще несколько лет. Но одушевлявшие их надежды на близость реформы, на смягчение ограничений сменились пустыней отчаяния. После цареубийст­ва 1-го марта 1881 года наступила беспросветная полоса управ­ления Россией Победоносцевым. «Народная Воля» подверглась жесточайшему разгрому. Молодежь, в том числе и еврейская, во­влеченная в революционное движение, заселяла Петропавлов­скую крепость и казематы Сибири. 15 апреля 1881 года погром в Елисаветграде прозвучал началом страшного народного бедст­вия, постигшего русское еврейство, — эпохи погромов 1881—1883 гг. и Временных правил (3 мая 1882 г.) о выселении евреев из сельских местностей. Русско-еврейская интеллигенция в эту страшную полосу была потрясена до основания. Крушение на­дежд на эмансипацию, на реформу, на уравнение в правах евре­ев в России, на либерализацию режима породило настроения безнадежности и отчаяния. В кругах «Рассвета» и «Русского Ев­рея» стали укрепляться палестинофильские настроения, ярким выразителем которых явился М. Л. Лилиенблюм (1843—1910). Открылась первая страница массовой эмиграции в Палестину и в Америку.

5

На этом, однако, не заканчивается в эти трагические для рус­ского еврейства годы история русско-еврейской печати. Мы мельком уже упоминали имя А. Е. Ландау, петербургского кор­респондента одесского «Дня», — между тем он занимает одно из значительных мест в истории русско-еврейской печати. А. Е. Ландау (1842—1915) выпустил 10 томов историко-литератур­ной «Еврейской Библиотеки» в Петербурге (с 1871 по 1880 г. и с 1901 по 1903 г.) и в течение 18 лет был редактором «Восхода», который выходил с 1881 по 1906 гг. ежемесячными книжками с приложением «Недельной Хроники Восхода».

Программа «Восхода» была сформулирована в следующих основных положениях: «Прогресс вовне и внутри еврейства... Твердым свободным словом следует бороться против всех внешних и внутренних преград, мешающих правильному раз­витию русского еврейства». Главной задачей «Восхода» была борьба за равноправие евреев в России, борьба против право­вых ограничений и преследований еврейства, и эта борьба вы­звала широкую популярность «Восхода» в читательских кру­гах. «Восход» также боролся против культурной отсталости ев­рейства и поддерживал все начинания, ведущие к просвеще­нию еврейской массы. В вопросах внутренней еврейской жиз­ни «Восход» был противником палестинофильства и поддер­живая начавшуюся после погромов массовую эмиграцию в Америку, он высказывался против эмиграции в Палестину. Ес­тественно, что палестинофильские круги были чувствительно задеты позицией «Восхода» и оказались в рядах его противни­ков, до того состоявших главным образом из представителей традиционализма, недовольных критикой «темных сторон» ев­рейского быта. Следует отметить, что в 1897 г., когда консоли­дировалось сионистское движение и был созван первый кон­гресс, «Восход» занял по отношению к нему отрицательную позицию.

Но центр тяжести работы русско-еврейской печати в 90-х гг. лежал в первую очередь в борьбе с проявлениями правительст­венного антисемитизма. Новое десятилетие ознаменовалось брутальным актом антисемитизма, — выселением в 1891 г. евре­ев из Москвы. Но и после этого акта, и до того травля русского еврейства стала, можно сказать, специальностью официозной русской печати. Статьи о «еврейском нахальстве» и о «еврей­ском засилии» стали заполнять русскую черносотенную печать, получая дополнения в административном разгуле юдофобов на местах (в Одессе, Вильне и в других городах). Создавалась сгу­щенная атмосфера, в которой дышать было трудно. Тогда в про­грессивных русских кругах возникла мысль об организации протеста против систематического издевательства над евреями. Протест должен был быть направлен против антисемитской пе­чати, но на самом деле метил выше — в направлявшую руку ан­тисемитов высшую администрацию.

Владимир Соловьев, христианский философ и гуманист со­ставил текст протеста, который мы приводим в приложении, за­имствуя его из книги Ф. Геца, где он помещен, как «неиздан­ная статья Вл. Соловьева». Ф. Гец в своей книге отмечает, что «по чисто случайному, весьма интересному обстоятельству она (статья) не появилась в печати, для которой была направлена». С. М. Дубнов в X томе своей «Всемирной Истории еврейского народа» 16 рассказывает по этому поводу следующее: «Вл. Со­ловьев хотел опубликовать протест против антисемитского на­правления «русской печати», — на самом деле против русского правительства с его продажными перьями в печати — за подпи­сями выдающихся русских писателей и общественных деяте­лей. С большими усилиями ему удалось собрать (май-июнь 1890 г.) свыше ста подписей в Москве и Петербурге; среди под­писавших были Лев Толстой, Короленко и другие литератур­ные знаменитости... Как ни был умерен этот протест по своей форме, его при тогдашних условиях невозможно было напеча­тать. Московский профессор Иловайский, — сомнительный ис­торик, но патентованный антисемит, — осведомил Петербург, что в Москве собирают подписи под «дружественной евреям петицией», и Главное Управление по делам печати запретило редакциям всех газет публиковать какие бы то ни было коллек­тивные заявления по еврейскому вопросу. Соловьев тогда обра­тился с горячим письмом к Александру III, но тотчас получил через полицию ясное предупреждение, чтобы он не подымал шума по поводу евреев, — иначе ему не избежать администра­тивного преследования. От открытого протеста пришлось отка­заться» ... (См. в Приложении текст этого умеренного протеста русских прогрессивных кругов, представляющий известный исторический интерес и проливающий свет на условия, с кото­рыми были связаны тогда в России попытки выступления в за­щиту элементарных еврейских прав).

В 1899 году в Петербурге образовалась группа еврейских об­щественных деятелей и литераторов, которые приобрели у А. Е. Ландау «Восход» и образовали новую редакцию, состоявшую из молодых, весьма радикально настроенных и одушевленных пре­данностью интересам народной массы людей. С. М. Гинзбург, один из участников этой редакции, вспоминает это время, когда «Л. Брамсон, М. Познер, Ю. Бруцкус, Л. Зайденман стали при­нимать энергичное участие в еврейской общественной жизни Петербурга. Приток новых молодых сил внес большое оживле­ние в петербургские центральные еврейские учреждения. В Об­ществе распространения просвещения под влиянием новых дея­телей начала сильно развиваться школьная работа и сказалось стремление реформировать провинциальные талмуд-торы и со­здать целый ряд новых педагогических учреждений. Петербург­ский Центральный Комитет «Еврейского Колонизационного Общества» стал все больше искать способов к улучшению эко­номического положения русских евреев на местах, отказавшись от своей прежней задачи — организации массовой эмиграции в Аргентину». Эта же группа деятелей осознала необходимость в интересах осуществления своих планов иметь в своих руках ор­ган печати. В новую редакцию «Восхода» вошли Л. М. Брамсон (1869—1941), Ю. Д. Бруцкус (1870—1951), С. М. Гинзбург, Л. Зайденман, М. Д. Рывкин, М. В. Познер (последний — эконо­мист по образованию — недолго работал в редакции). Л. Брам­сон писал на текущие публицистические темы, вел провинци­альный отдел. «Он был больше общественным деятелем, чем пи­сателем», — замечает о нем Гинзбург. Л. Зайденман вел обзор пе­чати, занимавший издавна видное место в журналах. М. Рывкин (Макар), впоследствии автор романа «Кровавый навет» и сбор­ника рассказов «В духоте», — писал фельетоны на обществен­ные темы. С. Гинзбург, уже тогда посвятивший себя истории русского еврейства, печатал в «Восходе» свои первые историче­ские труды. Ю. Бруцкус, по определению Гинзбурга, был «под­линным кладом» для редакции: врач по образованию, он был эн­циклопедистом и писал по самым разнообразным вопросам. Программа, с которой выступила новая редакция, формулиро­вала несколько общих идей в духе эпохи, стоявшей на рубеже двух веков. Задача журнала: «Пробуждать дух народа, развивать в нем чувства национального самосознания и поднять культур­ный уровень массы».

Но этой общей задачи было, однако, явно недостаточно для внутренней консолидации «Восхода». В это время уже наступи­ла полоса глубокой общественной дифференциации в стране, в подполье и надполье строились первые политические партии. Шло шумное студенческое движение, начинались массовые ра­бочие забастовки и вспыхивали сполохи крестьянского движе­ния. Россия с каждым днем все больше политизировалась, и русско-еврейская интеллигенция, и более широкие круги еврей­ского народа не могли оставаться в стороне и занимать нейтра­листские позиции. И в сфере чисто еврейских проблем, даже «Восходу», объединившему представителей разных течений, не удалось удержаться в рамках «золотой середины». Не выдержа­ла и попытка редакции сохранить нейтралитет по отношению к сионизму.

Одно время «Восход» помещал и сионистские статьи, но большинство редакции прочно стояло на позиции, что разреше­ние еврейского вопроса зависит исключительно от националь­но-политической деятельности в тех странах, где евреи сейчас находятся. В результате произошел редакционный раскол: ушли постепенно С. Гинзбург, Ю. Бруцкус, М. Рывкин. Накануне пер­вой русской революции вошли в редакцию «Восхода» М. М. Ви­навер и Л. А. Сев (1867—1922). Близко к редакции стоял и М. Л. Тривус. В новой ситуации «Восход» стал органом еврейского либерализма, весьма близким к руководящим кругам либера­лизма русского. По данным «Еврейской Энциклопедии», «Вос­ход» ко времени первой русской революции имел не меньше 4-5 тысяч подписчиков.

В истории русско-еврейской печати «Восходу», — этому, по общему признанию, боевому органу борьбы за равноправие, принадлежит исключительное место не только потому, что он просуществовал без перерыва в течение четверти века, но и по­тому, что, благодаря, главным образом, «Восходу», к еврейской литературе на русском языке получили доступ целые поколения русско-еврейских беллетристов и поэтов, ряд выдающихся ис­ториков, социологов, экономистов, литературных критиков и множество талантливых публицистов. За годы 1881—1906 сло­жилась и выросла и приобрела своих читателей-друзей новая и своеобразная область еврейской литературы, — ее русско-еврей­ская ветвь. Не было почти ни одного выдающегося писателя-ев­рея (даже из тех, кто потом отошел от еврейства), который бы в тот или иной момент не появился на страницах книжек «Восхо­да» или его еженедельника. Заслуживает также внимания, что «Восход» ставил себе одной из задач приобщение еврея-читате­ля, владевшего только русским языком, ко всему новому и та­лантливому, что появлялось на иврит, а затем и на идиш — в ев­рейской литературе, систематически ознакомляя его с художе­ственными новинками в переводах и литературно-критических обзорах. С «Восходом» также начинается заметное улучшение русского языка в русско-еврейской литературе, которая в этом отношении в течение долгих лет, особенно в изданиях первых десятилетий, оставляла желать много лучшего. И по богатству содержания своего «Восход» выгодно отличался от своих пред­шественников, — в частности, уделив внимание корреспонден­циям из многих стран Европы и Америки, расширяя таким обра­зом кругозор своих читателей и связывая русских евреев с миро­вым еврейством. Это также содействовало укреплению нацио­нального самосознания русско-еврейской интеллигенции.

6

Подводя итоги русско-еврейской печати за время с 1860 г. до первой русской революции 1905-06 гг., т. е. за полвека, мы мо­жем отметить участие в ней целого ряда беллетристов и поэтов, как О. Рабинович, Л. О. Леванда, Г. И. Богров, Бен-Ами (М. Раби­нович), Н. Пружанский, П. И. Вейнберг, Гершон Баданес, С. Ярошевский, С. Ан-ский, С. Фруг, Л. Б. Яффе, Р. М. Хин, С. С. Юш­кевич и многие другие, ряда ученых, историков, литературных критиков, экономистов и публицистов, как А. Л. Гаркави, И. Ю. Маркой, С. М. Дубнов (Критикус), С. А. Бершадский, М. Л. Лилиенблюм, М. И. Кулишер, Л. О. Кантор, С. Л. Цинберг, С. М. Гинзбург, А. Л. Волынский-Флексер, А. Г. Горнфельд, М. Г. Мор­гулис и мн. др. Особенное внимание уделял «Восход» изучению и проблематике еврейской истории. В этом отношении следует подчеркнуть, что именно в «Восходе» в течение 10 лет (1897—1907) печатались «Письма о старом и новом еврействе» С. М. Дубнова, разрабатывавшие проблемы национальности, автономизма, общины, и составившие эру в идеологической борьбе ряда поколений последующих лет.

«Великий раскол» в среде еврейской интеллигенции, кото­рого мы коснулись в связи с внутренними конфликтами в ре­дакции «Восхода», вызвал к жизни существование особого на­правления в русско-еврейской печати, — а именно ряда сионистских органов печати на русском языке. Первым по време­ни был еженедельник «Будущность», выходивший в Петербур­ге под редакцией С. О. Грузенберга с декабря 1899 г. по апрель 1904 г. Затем М. Д. Рывкин выпускал с 1904 по 1906 г. в Петер­бурге еженедельник «Еврейская Жизнь» с приложениями, а в Одессе (1906-07) выходила «Еврейская Мысль». Наконец, с 1907 г. стал выходить еженедельник «Рассвет», под редакцией А. И. Идельсона (1865—1921) и при ближайшем участии В. Е. Жаботинского, братьев Ю. Д. и Б. Д. Бруцкусов, Д. Пасманика, Б. Гольдберга, С. Яновского и др., — в качестве партийного сио­нистского органа до момента закрытия всей печати в России большевиками в июне 1918 г., а затем издававшийся под редак­цией В. Жаботинского в Берлине и Париже с перерывами с 1922 по 1935 год.

Поскольку речь идет о печати партийной, надо отметить, что наибольшую активность в издании своих органов на русском языке проявил Бунд, — отчасти в дополнение к изданиям на идиш, отчасти с целью привлечения студенческой молодежи, не владевшей идиш. Бунд выпускал в Женеве и транспортировал нелегально в Россию «Последние Известия» (1901 — 05 гг. вы­шло 256 номеров), «Вестник Бунда» (1904), «Отклики Бунда» (1909—1911) и некоторые другие издания, а легально в Вильне «Наше Слово», затем «Наша Трибуна» (1906 — 08). Среди идео­логов и писателей Бунда, писавших по-русски, нужно отметить Вл. Косовского, В. Д. Медема, Д. О. Заславского, И. Л. Айзенштадта-Юдина и др. Другие еврейские социалистические груп­пировки также выпускали свои партийные издания на русском языке. Так сеймовцы (или серповцы) выпустили за границей журнал «Возрождение», два двойных номера, Лондон-Париж (1904 г.), с участием М. Б. Ратнера, X. Житловского, Бен-Адира (А. Розина), М. И. Зильберфарба и др., а поалей цион выпуска­ли «Еврейскую Рабочую Хронику» в Полтаве в 1906 г., под ре­дакцией Б. Борохова. Еврейская Народная Группа, в связи с из­бирательной кампанией в Государственную Думу, выпускала од­но время свой журнал «Свобода и Равенство» (1907), при бли­жайшем участии М. Л. Тривуса и С. В. Познера.

Это был период бурного роста национальных движений в русском еврействе и идейного оформления национальных про­грамм в различных группах русско-еврейской интеллигенции. Большой толчок в этом отношении дала не только русская рево­люция, втянувшая в свою сферу широкие народные массы, — но также и погромы первого десятилетия нового века (Кишинев­ский и Гомельский в 1903 г. и полоса погромов, устроенных по­сле Манифеста 17 октября 1905 г. и как бы в ответ на этот мани­фест, обещавший гражданам России политические свободы и Думу с законодательными правами). На этих задачах и сосредо­точилось внимание русско-еврейской печати, как в годы рево­люционного подъема и первых двух Государственных Дум, так и в последующую эпоху, вошедшую в историю под именем «Сто­лыпинской реакции», но в действительности, в условиях роста новых потребностей и властно идущей вперед жизни, не вполне укладывавшейся в это определение.

Удельный вес русско-еврейской печати в эпоху, наступив­шую в России между первой революцией и первой мировой войной (1905—1914), значительно упал: в эти годы кристалли­зовались новые элементы в еврейской народной жизни: народи­лись новые кадры народной («фолькстимлихе») интеллиген­ции, разрослась выдвинувшая много новых дарований литера­тура на идиш, возникла и приобрела читателей ежедневная пе­чать на идиш (ранее в Петербурге, потом в Вильне и Варшаве). Но и на страницах русско-еврейской печати отражались новые явления в еврейской жизни: процесс демократизации общест­венности, втягивание в нее радикальных и социалистических элементов, культурный и литературный Ренессанс, сопровож­давшийся возросшим интересом к еврейскому фольклору, к ев­рейской истории, этнографии и музыке, возникновение ряда литературных обществ и отделений Общества распространения просвещения, оживление деятельности Общества Ремесленно­го Труда (ОРТа), возникновение Общества охранения здоро­вья (ОЗЕ), борьба за народную школу на родном языке, борьба за права идиш в еврейской общественной жизни. Наконец, в пе­чати отразились и социальные конфликты, выразившиеся в стремлении демократических и рабочих элементов ограничить власть консервативных и цензовых кругов в жизни общин, ре­формирование которых становилось все более актуальной зада­чей. Русско-еврейская печать также служила делу осведомле­ния русской прогрессивной общественности разных направле­ний о положении, проблемах и требованиях русского еврейст­ва. Даже под этим одним углом зрения органы русско-еврей­ской печати имели в эпоху между двух революций весьма серь­езное значение.

На смену «Восходу», прекратившемуся в 1906 г., пришел «Новый Восход», затем с 1910 по 1918 гг. выходивший под на­званием «Еврейская Неделя». По направлению своему это изда­ние, одно время отражавшее мнение возникшего в годы револю­ции Союза борьбы за достижение полноправия евреев в России, стало официальным органом возглавлявшейся М. М. Винавером (1863—1926) Еврейской Народной Группы. В «Еврейской Неделе» участвовал ряд представителей еврейского либерализ­ма, близкого к кадетской партии. Редактором ее был Л. А. Сев.

В эти годы политическая дифференциация еврейских групп и партий, шедшая не только по общеполитической, но и по на­циональной линии, шла усиленным темпом. Ведь после рево­люции вопрос шел не только о полноправии, о гражданских правах для евреев, но и о правах национальных. Это отрази­лось на судьбе журнала «Еврейский Мир», созданного в Петер­бурге на началах коалиции в 1909 году. В тот период существо­вала редакция, в состав которой входили С. М. Дубнов и С. А. Ан-ский — от «Фолькспартей», Л. А. Сев и М. Л. Тривус — от Еврейской Народной Группы, В. Португалов — от сионистов, А. И. Браудо (1864—1924) — от Еврейской Демократической Группы. Секретарем редакции был А. Ф. Перельман — от Фолькспартей. Но коалиция долго не выдержала испытания. Уже в 1910 г. в результате разногласий вспыхнул редакцион­ный кризис. Из редакции вышли представители «винаверовцев», и журнал оказался в руках членов Еврейской Демократи­ческой Группы — А. И. Браудо, Я. Л. Сакера и Г. А. Ландау. Не­видимому, разрыв коалиции в «Еврейском Мире» (не ладили также между собой «Фолькспартей» и Демократическая Груп­па) был ускорен расхождениями по вопросу, следует ли при за­щите еврейских интересов в общей политике ориентироваться на «умеренных» (кадетов) или «левых» (трудовиков и с. д.). Новая редакция журнала приняла ориентацию налево, и это облегчило возможность сотрудничества в «Еврейском Мире» и затем в заменившем его «Еврейском Обозрении» (1910) представителям еврейских социалистических партий (В. Медему, Бен-Адиру и др.).

В последующие годы в центр внимания русско-еврейской пе­чати стал вопрос о взаимоотношениях поляков и евреев в связи с так наз. экономическим бойкотом, а затем дело Бейлиса (1911—1913), отравившее атмосферу попыткой правительства и особенно министра юстиции Щегловитова пустить в ход леген­ду о ритуальном употреблении евреями христианской крови. Следует отметить, что эту отвратительную вспышку антисеми­тизма вслед за двором и Союзом русского народа разделял рели­гиозно-философский писатель из «Нового Времени» В. В. Роза­нов (сотрудничавший под псевдонимом в либеральном москов­ском «Русском Слове»), который делу Бейлиса посвятил отвра­тительную черносотенную книгу «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови». Приходится отметить, что в отли­чие от канунов первой революции, когда преследования евреев вызывали всеобщее возмущение среди широких кругов русской интеллигенции, в годы, предшествовавшие мировой войне, на­блюдался рост национализма и имперских настроений в некото­рых кругах, где казалось, еще недавно еврейский вопрос воспри­нимался, как русский, и разрешение его было делом совести и чести для русского общества.

В годы первой мировой войны продолжавшие выходить ор­ганы русско-еврейской печати, — к ним присоединились левый демократический журнал в Москве «Новый Путь» (1916—1917) и издававшийся в Петербурге бундистами орган «Еврейские Ве­сти» (1916—1917), — не взирая на придирчивое вмешательство цензуры, играли заметную роль. Это было особенно важно в тех трагических условиях, в которых в эти годы оказались еврей­ские народные массы на всем западе России. Как известно, вой­на обрушилась на евреев многочисленными бедствиями: сотня­ми тысяч беженцев, выселением из прифронтовой полосы по распоряжению военных властей, огульными, и заведомо лживы­ми, обвинениями евреев в шпионстве в пользу немцев и т. д. В этой обстановке, осложненной экономической разрухой, разоре­нием, спекуляцией и пр., на долю русско-еврейской обществен­ности и русско-еврейской печати выпало множество трудных и ответственных задач. Возникли организации помощи жертвам войны, беженцам и выселенцам, создались организации специ­ально трудовой помощи и бюро по приисканию занятий для лю­дей, вырванных с корнем из привычных условий существова­ния. Для обслуживания этих специальных задач возникли жур­налы «Помощь», «Дело помощи» (ЕКОПО) и «Вестник Трудо­вой помощи» (ОРТ) и «Еврейский Экономический Вестник» (1917 г.). Журналы, посвященные специальным вопросам, выхо­дили и раньше, как например, «Вестник Общества распростра­нения просвещения» (1910-12) и «Вестник еврейского просве­щения» (1913—1917) при ОПЕ, а в Петербурге выходил также «Вестник Еврейской Общины» (1913-14). Но эти издания ни­когда не стояли перед такими трудностями, какие война с ее ис­пытаниями выдвинула перед русским еврейством.

Особое место в истории русско-еврейской печати занимает журнал, созданный С. М. Дубновым и посвященный истории ев­реев. Мы имеем в виду «Еврейскую Старину», выходившую в 1909—1930 гг. Из 13 томов этого журнала 10 издал С. М. Дуб­нов. Отметим также исторические сборники «Пережитое» (4 то­ма), выпущенные С. М. Гинзбургом и другими в 1909—1913 гг.

Октябрьская революция, закрыв всю независимую печать на территории России, ликвидировала и русско-еврейскую печать.

Подводя итоги этому последнему периоду, можно в известном смысле сказать, что исчезновение независимой печати сопро­вождалось насильственной ликвидацией и того слоя русского еврейства — русско-еврейской интеллигенции, — которая на протяжении 60 лет вынесла на своих плечах борьбу за свободное слово, — ставившее себе задачу на всех этапах защищать граж­данские и национальные права евреев.

За эпоху между двумя революциями в рядах писателей и публицистов выдвинулось много новых имен, с честью выпол­нявших свой долг и до конца отстаивавших каждую пядь земли в борьбе за эмансипацию русского еврейства. Кроме тех, кого мы уже называли, следует добавить В. Е. Жаботинского (1880—1940), Б. Д. Бруцкуса, Г. А. Ландау, Ю. И. Гессена, X. Д. Гурвича, Я. Д. Лещинского, И. М. Чериковера, С. В. Познера, М. А. Клейнмана и мн. др. А для того, чтобы со скорбью подчеркнуть печальные итоги, которые подвел большевистский Октябрь 1917 г. многострадальным усилиям еврейской интеллигенции, мы приведем из синодика мучеников хотя бы только имя С. Л. Цинберга (1873—1938), — историка литературы, литературного критика, многолетнего участника русско-еврейских органов пе­чати от «Восхода» до ряда других. С. Л. Цинберг, инженер-хи­мик по профессии, работавший на Путиловском заводе в Петро­граде день за днем, а по ночам писавший свой труд по истории всемирной еврейской печати (только чудом можно объяснить, что манускрипты 10 обширных томов его исследований удалось вывезти за границу и издать), в 30-х годах «исчез» из своей квар­тиры, а в годы второй мировой войны прибыло известие о его смерти. Трагическая судьба С. Л. Цинберга символизирует не­разрывную связь судьбы лучших представителей русско-еврей­ской интеллигенции с судьбой русско-еврейской печати в ду­ховных сумерках нависшей над Россией террористической дик­татуры.