Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Z Владислав Угольный, медийщик

Судя по всему, никто просто не готовился к долгой войне. Расчёт строился действительно на идее, что русским десантникам откроют ворота Гостомеля и они потом с прибывшей из-под Чернобыля колонной заедут в русский город Киев. Где-то там должен был ехать мой орденоносный друг Антон Горохов.

Я очень сильно переживал за Антона.

Он — из той плеяды ополченцев первой волны, которая не смогла найти себя в мире бюро кратии и государственных корпораций, поэтому он то снимал кино про Донбасс, то спасал детей Арцаха. Или же, как в данном случае, покупался на развод мутных личностей, вербовавших пехоту в непонятные ЧВК в донецких кабаках всю осень и первую часть зимы для участия в скором вооружённом конфликте.

О том, что война неизбежна, могли не знать в Москве или Киеве, но в Донецком баре «Хмельная Марта» об этом подозревали. Именно там, попивая пиво с мясом из хоспе-ра, делая перерывы на то, чтобы затянуться сигаретой, собирались те, кого затем бросят на Киев, Харьков и, может быть, ещё какие-то другие города. Собирались по протекции, как объявлялось очень громко, Аквариума (бывшее ГРУ[85]). Пехотинцам обещали 4000 долларов в месяц и места в будущих ВГА[86].

Переживания за своего друга, отбывшего в Белоруссию в первой половине февраля, смешивались с тревогой за русскую армию и Россию в целом. Дело в том, что нормальное государство и нормальная армия, по моему тогдашнему мнению, не нуждались в подобных инструментах для Zахода. И если государство нуждается в маргинальных группах, то нас ждёт кровавый блудняк. Но в феврале я настойчиво гнал от себя эти мысли.

Пока мой тогдашний круг общения постепенно покупался на обещания то тех, то других структур в связи с участием в Zaxoдe, я пытался найти свидетельства подготовки ДНР к войне.

Уже под самое начало войны у нас будут проведены эвакуация и мобилизация, но в начале февраля размеренную донецкую жизнь ничто не нарушало. Не было свидетельств подготовки пунктов временного размещения к потоку беженцев, не начинались поставки строительных материалов для экстренного ремонта, знакомые медики и спасатели также не получали указаний.

Создавалось очень противоречивое впечатление: одни — военные и разведывательные — каналы уверяли, что скоро всё начнётся, а другие — гражданские — пребывали в неведении. Всё это вместе выглядело как грядущая гуманитарная катастрофа. Забегая наперёд, так оно и оказалось — спасать мариупольцев приходилось пёстрой куче воюющих подразделений, понаехавших гуманитарщиков и журналистов, а также примкнувшему к ним Турчаку[87].

Февраль тёк очень медленно. Горохов уехал, а вместо него в Донецк начали прибывать те, кого затем назовут новым русским гражданским обществом. Первой ласточкой стал Владлен Татарский, также уверенный в скором гаходе и решивший быть поближе к делу. Он провёл восхитительное выступление на встрече со своими фанатами. Владлен был ярок, искренен, и с него можно было писать картину «Донбасс жаждет расплаты».

Затем в город начали приезжать журналисты. Часть из них, по всей видимости, имела какие-то инсайды, другие же поехали в ожидании политического урегулирования, мол, «опять обманули, но вот несколько репортажей из попсовых мест: вот я у аэропорта, вот я на югах, вот к друзьям на позиции приехал, а вот монолог бедной бабушки с улицы Стратонавтов»[88].

С каждым прибывшим членом будущего гражданского общества в воздухе всё больше и больше пахло движухой. Ещё летом 2021 года я с друзьями занимался вандализмом, тегая по бульвару Шевченка надпись «Бульвар Русского Ополчения», изнывая от скуки и минского безвременья. Спустя полгода понаехавшие журналисты фотографировали наш вандализм и писали об особом русском духе на этом самом Русском Фронтире.

Спустя полтора года я жалею лишь об одном: когда Владимир Грубник[89] распечатал шевроны с буквой Z — первые, таких тогда ещё ни у кого не было, — я постеснялся попросить у него несколько десятков на продажу. Тогда, в середине февраля, на этом можно было заработать достаточно много денег.

Z — изначально обычный тактический знак, маркировка техники одной из групп войск, стараниями моих коллег по ОПСБ[90] стала политическим заявлением. Как уже было сказано, о войне знали только силовики, гражданским ведомствам о ней либо забыли сообщить, либо они не поверили. Поэтому их работу ещё до 24 февраля делали обычные люди.

Изначально Z не должна была становиться каким-то каноничным символом долгой войны, а тем более Новой Русской Нации, Сбросившей С Себя Либеральный Морок. Нет, Z — символ сравнительно небольшой группы лиц, заинтересованных в свинореZе. Z — это требование Zаходить и напоминание, что грязь Zамёрзла и техника может спокойно идти вперёд.

Но так как символы и медиаобразы у нас были либо прошловоенные, из Русской Весны, либо их не было вообще, Z идеально зашла людям, в первую очередь информационщикам, у которых никаких актуальных методичек не было.

В мечтах моих символом Z мирные русские жители Новороссии и Малороссии отмечали бы свои бомбоубежища, а ВСУшники рисовали бы её на полотнищах для безопасной сдачи в плен.

Вышло немного не так, но не в наших силах было это изменить. Если российская пропаганда восемь лет назад говорила, что Донбассу никто ничего не обещал, то сейчас российской пропаганде я могу ответить, что нас никто не нанимал, чтобы за результаты спрашивать.

Кушайте то, что вам бесплатно дали.

По итогам первый месяц СВО оказался как первый секс: ожидать его было куда приятнее.

23 февраля я с друзьями мог обсуждать, как мы щас победим хохлов, а потом поедем в Киев, Харьков, Одессу, — в каждый из этих городов я звал людей и обещал экскурсии. Я мог писать своим друзьям из этих городов сообщения по типу «ну чё, ждёте?». 24 февраля мы нервно следили за судьбой Гостомельского десанта, которому из-за погоды не могла помогать авиация, а моя харьковская бывшая написала мне, что ей рядом с домом прилетел снаряд, выбило стёкла, а я абсолютная мразь, русский фашист, и зря она меня СБУ не сдала, когда я её за Русский Мир агитировал.

Памятник-стела воинам, погибшим в Великой Отечественной войне, на выезде из Изюма в сторону Славянска. Фото Дмитрия Плотникова.

Она не знала, что где-то в полдень 24 февраля русская армия осознала, что всё плохо и разведки попросту нет. И что русская армия вновь обратилась к маргинальным группам, а именно к моим коллегам по ОПСБ. Недолго думая, они сделали бота в Телеграме и написали, мол, «кто хочет сдаться или сдать координаты противника, пишите сюда».

Этот бот тут же начали спамить хохлы. Мне поступила задача разобраться. Нужен был программист, а денег тогда не было. Но были маргиналы. В итоге удобный бот разработал радикально консервативный, реакционный даже, русский националист из Твиттера.

Там была спам-защита и руководство, как сливать координаты украинских военных объектов. Вся эта информация из Телеграма шла Куда Надо и там исчезала в столах бюрократов на дни и недели, хотя несколько объектов, поражённых по наводке, всё-таки было.

Одновременно с этим я писал воззвания к харьковчанам, киевлянам, одесситам с просьбами помочь русской армии. Обещал им скорый мир, конец войны — лишь только помогите. В итоге воззвания оказались ложью, и это единственные тексты, за которые мне стыдно. Но, опять же, кое-какие координаты я помог получить.

Покуда я неожиданно для себя сотрудничал с разведкой, друзья-журналисты проходили ад Волновахи и Мариуполя. Гражданские ведомства действительно ничего не заготовили для приёма беженцев. Не были разработаны даже процедуры верификации статуса гражданского лица — или «фильтрации», как неполиткорректно принято в ДНР. Умирающих бабушек и дедушек в итоге вывозили военкоры между съёмками сюжетов. На деньги гражданского общества.

В феврале 2022 года никто и не думал, что всё пойдёт именно так. Я не думал, что буду писать этот рассказ для «Чёрной Сотни». ОПСБ не думало, что соберёт сотни миллионов рублей на гуманитарную помощь. Журналисты не думали, что будут заниматься не только журналистикой. Ресторан «Хеппи Лайф» не думал, что озолотится на бухающих после выездов на передовую военкорах и гуманитарщиках. Плетущая маскировочные сети бабушка не думала, что ещё хоть кому-то в этой жизни будет настолько нужна. Донбасс не думал, что его вновь начнут расстреливать.

Наше гражданское общество — выкидыш неудачно запланированной войны. В других условиях оно бы не смогло зародиться. Шло бы всё по плану, со всем бы прекрасно справились бы официалы. Они бы создали свои гуманитарные центры, придумали бы свои символы, KPI на освещение работы бюрократов был бы выполнен. Но не было бы ничего, что можно вспомнить с улыбкой ностальгии. А сейчас есть.