Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

НАРОДНАЯ ГУМАНИТАРКА Тимур Шерзад и Максим Булдаков, волонтёры

Тимур Шерзад:

Люди любят теории заговора и верят во всесилие государства, вертикаль власти и сильных людей, без которых ничего не делается. На самом деле жизнь работает куда проще, она интуитивно понятна и не требует сложных искусственно возводимых конструкций из бритв Оккама и окон Овертона в качестве несущего каркаса.

Несколько месяцев назад один неглупый и не падкий до дешёвых сенсаций друг подошёл ко мне и сказал: «Тимур, я задам тебе один чувствительный вопрос, если не станешь отвечать, я всё пойму». Я заинтересовался, и не зря. «А когда началась серьёзная государственная помощь вам? Или когда появились крупные спонсоры?» Увидев мои вытаращенные глаза, человек, немного стесняясь, уточнил: «Ну, сейчас же не четырнадцатый год…»

С этого момента я понял, что про гуманитарку рано или поздно всё-таки придётся обстоятельно поговорить: эта сфера жизни окутана слишком большим количеством суеверий, мифов и наивных представлений.

Сразу оговорюсь — гуманитарка делится на два слабо пересекающиеся между собой потока. Первый и правда насквозь государственный. Ресурсов там навалом, акции масштабнее, но при этом результат, скажем так, не такой адресный. Но когда надо купить в какую-то часть десяток автомобилей и сотню масксетей, это логичный вариант.

Но существует гуманитарна подлинно народная. Она организуется по принципу «собрались три мужика и скинулись». Опционально мужики (и бабы) могут бросить клич по чатикам с друзьями или своим группам в соцсетях. В любом случае, денег будет, конечно, куда меньше, чем у больших организаций. Не будет официальной бумажки хотя это тоже опционально, временами для сокращения продолжительности общения на блокпостах эти три мужика договариваются с какой-нибудь региональной организацией, которая выписывает им перечень груза и ставит печать. Но частью этой организации народные гуманитарщики объективно не являются. Это обычные семейные люди, которые ходят на работу, занимаются своими делами и возят гуманитарку в свободное время, набирая под неё отпуска и отгулы.

Всё это диктует образ действия. Если крупные гуманитарщики работают с комбатами и полковниками, то народные — с лейтенантами, сержантами и даже конкретными бойцами. Это позволяет действовать адресно, закрывать потребности на низовом уровне, точечно решать те вопросы, за которыми более серьёзные ребята недосмотрели как раз ввиду своих размеров и размаха деятельности.

Я начал заниматься гуманитаркой, можно сказать, случайно. В конце 2014 года война на Донбассе уже вовсю шла. Мой хороший друг Егор, широко известный в узких кругах Сети под псевдонимом Асбранд Хагалль, очень переживал за наших и думал, как бы им помочь. В итоге он анонсировал гуманитарную поездку на Донбасс и нашёл под это дело отзывчивого и добродушного, но в целом легкомысленного человека по имени Лёша.

Лёша хорошо разбирался в автомобилях и их ремонте. Любимой его маркой машины в те годы была «некроБМВ» — машина, собранная из хлама и поставленная на колёса. Поэтому с умением отыскивать подходящие детали и ковыряться в автомобиле у него всё было отлично. А помимо БМВ у Леши ещё имелись старые «Жигули», которые было совсем не жалко в случае чего, — истории о том, как в зоне боевых действий легко и непринуждённо отжимали тачки, не были для нас секретом.

Поначалу я, как человек осторожный, испытывал по поводу поездки некоторый скепсис. Но с каждым днём червячок сомнения подтачивал ту линию поведения, которую подсказывал здравый смысл. «Асбранд и Лёша побывают на Донбассе в разгар всей движухи, а ты так и будешь сидеть тут, как лох!» — говорил мне внутренний голос.

И я присоединился к парням. Оставался только вопрос, кому именно везти гуманитарку. Тогда, в 2014 году, я потихоньку админил сообщество «Типичный милитарист» в ВК, там было где-то около 50 тысяч человек. Я решил найти получателей гуманитарки, просто кинув клич на главной странице группы.

Довольно быстро в комментариях нашёлся ополченец, вызывающий доверие. Им оказался совсем молодой, лет двадцати, парень с позывным Кеша. Он находился в отпуске в Москве и планировал сразу после Нового года вернуться обратно в ЛНР. Мы решили, что мы закупим всяких ништяков его подразделению и отвезём их на машине в Луганск, заодно и Кешу к своим докинем. Выезд запланировали на 1 января 2015.

Мы встретились в «Бургер Кинге» на Тульской — я, Асбранд, который был мотором всей за теи, владелец «Жигулей» Лёша и ополченец Кеша Мы начали обсуждать, какое именно снаряжение нужно закупить. Сошлись на том, что нужны десять ремённо-плечевых систем (уже не помню, каких точно), подсумки под пулемётные короба и хорошие консервы на десять тысяч рублей.

Потом начали обдумывать маршрут въезда в ЛНР, путь до заставы, где мы должны были всё оставить, и развлекательную программу — Кеша обещал показать сожжённую бронетехнику. Лёша, друг Асбранда, который ехал за компанию с ним, сначала непонимающе всё это слушал, а потом уточнил у нас с офигевшим видом:

— Мы на войну, что ли, едем?

Мы успокоили Лёшу и объяснили, что мы едем не на «войну-войну», а, можно сказать, в тыловой район зоны боевых действий. Заезжать на передок опасно и глупо, потому что мы так помешаем в первую очередь своим. В теории может, конечно, что-то прилететь, можно наткнуться на ДРГ, но мы с Кешей оценивали эту вероятность как незначительную.

Недоверчиво посмотрев на нас, Лёша всё же согласился с этими доводами. Подумав, он на всякий случай спросил:

— А мы, кстати, за кого вообще?

Упрекать в чём-то Лёшу глупо: в 2014-м конфликт хоть и не сходил с экранов телевизоров, но всё равно казался чем-то невообразимо далёким. Если человек не интересовался по-литотой, он мог толком даже не понимать, кто с кем воюет, не говоря уже о том, почему.

Свыкнувшись с новыми вводными, Лёша решил по крайней мере извлечь из этой ситуации максимум. Когда Кеша сказал нам, что в одном месте мы будем проезжать сгоревший украинский танк с улетевшей от жахнувшего БК башней, Лёша загорелся новой идеей.

— Значит, башня отдельно рядом валяется?

— Ну, не рядом, а метрах в тридцати.

— А давайте сделаем прикол?

Поднимем её на крышу моих «Жигулей» и сфоткаем, типа машина-танк!

Теперь глаза выпучили уже мы с Кешей. А Лёша, когда ему сообщили, что башня от танка весит никак не менее 10–15 тонн, заметно расстроился.

Чтобы закупить гумку, мы скинулись сами и объявили сбор в соцсетях. Всё было готово, и оставалось только пройтись по магазинам, как вдруг за три дня до выезда пришла шокирующая новость: Асбранд погиб под колёсами электрички. Все собранные деньги были у него на карточке, а времени было в обрез. При этом саму идею гуманитарной поездки я не откладывал: во-первых, мы уже договорились с ополченцами, а во-вторых, надо было реализовать последнюю волю погибшего, который очень хотел помочь бойцам.

Ехать решили с нашим общим с Асбрандом другом — Михаилом из Тулы по прозвищу Хава.

Его политические пристрастия сегодня бы описали словом краской — «красный консерватор». Помимо прочего, это было практически полезно, так как Хаве удалось вытащить из тульского отделения кургиняновской «Сути времени» что-то около тридцати тысяч рублей, что покрыло значительную часть цены снаряжения для бойцов. Купив снарягу и консервы, утром 1 января мы — я, Хава и Кеша — сели в мою машину и отправились на юг по трассе М4.

Дорога пролетела без особых приключений, за исключением мелочи: я был настолько счастлив и взволнован, что забыл залить бензин. Через несколько десятков километров пришлось пройтись до заправки с канистрой, но это была ерунда.

Ополченец Кеша оказался классным попутчиком и заботливо не давал мне спать за рулём, пересказывая лучшие фронтовые байки. Самой доброй была та, где ополченцы поймали хохла-диверсанта, ставившего растяжку на детской площадке, а потом спиливали ему зубы при помощи напильника.

Поздно ночью мы добрались до небольшого городка Донецк в Ростовской области.

Сразу за ним находились бывшая украинская граница и Изварино — там летом 2014-го наши взяли в котёл украинских военных. Пересекать границу ЛНР мы решили на следующий день и легли спать в казачьем штабе.

Утро принесло сразу две невесёлых новости. Во-первых, оказалось, что, пока мы ехали по трассе, в ЛНР был убит Бэтмен — командир отряда ополчения имени себя. Поэтому в республике все стоят на ушах и можно ожидать чего угодно.

Во-вторых, утром конкретно так подморозило. Дороги покрылись льдом. И я на машине снёс столб в российском Донецке — слава Богу, что вынесло в итоге на железобетонное сооружение, а не на человека. Столб был повержен, автомобиль поцарапан, но способен к передвижению — я ещё раз убедился в достоинствах рамной конструкции и окончательно забыл про несущие кузова.

Границу со стороны России мы прошли легко. Потом, когда будем ехать обратно, ситуация, конечно, изменится — нам перероют всю машину. Это понятно и логично — опасались просачивания в РФ нелегального оружия и боеприпасов, которыми тогда был наводнён Донбасс.

Об этом нас, кстати, на выезде любезно предупредили пограничники со стороны ЛНР, предложив, если есть, сдать оружие и боеприпасы и мамой поклявшись, что никому об этом не скажут. Это были замечательные ребята — они просто скучали в своей будке и иногда имитировали работу пропускного пункта. Попросили показать веером паспорта, не раскрывая их, и успокоились, просто сравнив количество этих паспортов с количеством сидящих в машине.

Запомнилось отношение оформлявшего документы пограничника со стороны России. Глянув на нас исподлобья с неприязнью, он раздражённо спросил, почему мы лезем сюда, а не возим гуманитарку нуждающимся в России. Хава начал пытаться ему что-то объяснить, но я сразу понял, что это бесполезная трата сил, и сказал, чтобы он забил на это. После февраля 2022-го ситуация, конечно, изменилась. Если сегодня кто-то на контрольно-пропускных пунктах и лелеет подобные мыслишки, то по крайней мере не находит в себе смелости их озвучить.

Везли в ЛНР мы в тот раз только еду, всю военную снарягу отдали приехавшему на УАЗике командиру Кеши — седоватому, лет 45–50 мужику с позывным Абхаз. Как мне позже рассказали, до того, как пойти в ополчение, он был полицейским из Тулы.

На территории республики мы поняли, что в Ростовской области, где произошёл поцелуй со столбом, ситуация с гололедицей была ещё неплохой. Если коммунальщики небольших городков вроде Донецка ещё что-то делали, то в охваченной войной ЛНР всем уже было совсем не до этого. Поэтому слово «каток» для тамошних дорог не было метафорой. Скорее даже настоящий, сделанный по всем правилам каток, был бы более безопасен.

Фото авторов.

Реальная скорость движения по этим дорогам была около 5-10 километров в час, несмотря на включённый полный привод и зимнюю резину. При этом даже такая скорость время от времени не спасала машину от мотыляния туда-сюда на всю ширину дороги.

В ночи мы так чуть не врезались в танк.

Когда мы сгрузили гумку ополченцам, Кеша реализовал своё обещание и показал нам тот самый украинский танк без башни, который мы ранее обсуждали на стадии планирования в Москве. Мы ехали по льду в кромешной тьме, Кеша бубнил: «Да где же он, где же… должен где-то тут быть». Затем наш ополченец закричал: «Так вот же он!» Лучи фар и правда выхватили ржавый танковый корпус, приткнувшийся на краю так называемой дороги. Я нажал на тормоз, но, несмотря на небольшую скорость, машина продолжала скользить в сторону танка с заблокированными колёсами. Полностью остановилась она в каком-то полуметре.

Честно говоря, мне уже было плевать — парой царапин больше после столба, парой меньше, а скорость один хрен смешная. Была бы ачивка — я протаранил на машине танк — только посмеялся бы. Но я её не получил.

Вернувшись на заставу, мы получили комментарий в духе «кто не подорвался — тот молодец» и солдатскую кашу. Также Абхаз гордо продемонстрировал свою СВД, замотанную в лохматую камуфляжную ленту.

Вернувшись домой, я починил машину после удара о столб и на несколько лет забыл о поездках на Донбасс. В 2017 году меня позвали туда друзья — гуманитарку организовывали они сами, я же был нужен как водитель с машиной. Помогали адресно по чуть-чуть много кому — и бойцам на передке в ЛНР, и детской больнице Макеевки, и проехались по разным организациям (в основном медицинским, не помню точных названий), выясняя, что им надо, чтобы засылать позже.

В этот раз я познакомился с Максимом Фоминым, шире известным под псевдонимом Владлен Татарский. Для тех, кто будет читать этот текст десятки лет спустя, поясню. Владлен — ополченец с непростой и крайне необычной судьбой. Его ближайшим аналогом будет русский казак XVII века, который мог лет за десять позащищать границу от набегов варваров, ограбить подвернувшихся под руку купцов, навлечь на себя царский гнев и отправиться покорять Сибирь, по результатам чего заслужить прощение и шубу с царского плеча.

В биографии Владлена удивительным образом переплелись срок за разбой в украинской тюрьме (грабил банки), ополчение, успешное блогерство с каналом в полмиллиона читателей, спецоперация и торжественное мероприятие в Кремле. Когда пишутся эти строки, прошло всего два месяца с того момента, как он был подло убит украинскими террористами во время своего выступления перед единомышленниками в Санкт-Петербурге.

Я первый раз увидел Владлена ещё до того, как он стал широко известен, но уже тогда были видны задатки. Татарский был общительным, острым на язык и очень деятельным человеком.

Он всей душой горел за дело и страстно желал изгнания украинства куда-нибудь в Закарпатье, а может, и вовсе в небытие.

Я уже знал, что в 2017 году в республиках Донбасса плюс-минус наладили работу государственной машины, но после января 2015-го поначалу было немного непривычно видеть такие вещи, как, например, работающие посты автоинспекции. Впрочем, о том, как изменились времена, можно было судить даже по пересечению границы. Эпоха душевных раздолбаев с автоматами в будке прошла.

В 2017-м на пропускном пункте сидел чиновник — полноватый дядечка лет под 50, который смотрел на посетителей не иначе, как поверх очков. Не то чтобы он плохо или медленно работал или отличался чванливостью, вовсе нет.

Но меня заставили переписывать заполняемую от руки декларацию на машину по причине того, что она была заполнена неаккуратно. Подобного я не мог припомнить со времён школы. Что может ещё ярче свидетельствовать о смене вех?

Ещё одна таможня тогда была между республиками. Не буду рассуждать о том, зачем она была нужна, — наверняка там крутились свои гешефты. Но за всё время её существования ничего хорошего о ней я ни разу не слышал. Проверить эти отзывы лично я не смог — Владлен сказал, что лучше из ЛНР в ДНР проехать по военной дороге через Дебальцево и Углегорск. Там был КПП, разворачивавший все гражданские машины, но Татарский показал военный билет, о чём-то минуту попереговаривался с ополченцами на блокпосте и вернулся в машину, сказав, что можно ехать.

Мы сэкономили немало времени и нервов, хотя потом, по выезду из ДНР в Ростовскую область мне немало покомпостировали мозг на КПП, возмущаясь, что я как-то смог проехать мимо их таможни. Но я прикинулся дурачком, и нас пропустили.

Ещё в ту поездку я познакомился с артиллеристом, которого завербовали на войну с хохлами в комментариях сообщества «Типичный милитарист». Это был жизнерадостный парень с немного растерянной и парадоксально в то же время ехидной улыбкой.

Мы начали обсуждать с ним тонкости работы артиллерии, которые в итоге свелись к дискуссии о том, какой орган можно потерять на войне, а какой не стоит. Сошлись на том, что для мирной жизни потеря ноги не так страшна, как потеря руки. Не сошлись, чего хуже лишиться — глаз или члена. Артиллерист настаивал, что без глаз прожить ещё можно. Я же отвечал, что приличному человеку всё же надо понимать, что конкретно болтается на его половом органе на этот раз, а для этих целей лучше глаз ещё ничего не придумали.

Каждый остался при своём. Кстати, артиллериста я видел пару недель назад. Он уже капитан, бодро форсит «Ярыгиным»[94] в открытой кобуре. На лице отражается некоторая усталость от активной боевой работы, но та самая улыбка никуда не делась. Пожелаем ему результативной стрельбы.

В 2022 году обстановка в Донбассе резко изменилась. 24 февраля Россия начала решать украинский вопрос уже всерьёз. Выросла и интенсивность боевых действий, и степень вовлечённости обывателя в конфликт.

Того, что ставки поднимутся всерьёз, не ожидал из мирных граждан, казалось, никто. Где то за неделю тот же Владлен абсолютно уверенно убеждал всех, что «на этот раз точно зайдём». Но, кажется, эти слова мало кто воспринимал всерьёз, хотя обострению конфликта предшествовала активная политическая и военная движуха. Все думали, что это игра мускулами, попытка добиться давлением каких-то результатов.

Поэтому когда всё-таки грянуло, для граж данских людей вроде меня и моего окружения это был шок. Кто-то был на моральном подъёме (например, я), кто-то в ужасе. Многих пугала неизвестность и изменившаяся реальность.

Недовольные из крупных городов России в начале СВО делились, в свою очередь, на несколько групп. Большинство таких людей напоминало курей с отрубленными головами. Их волновало только возможное падение их личного уровня жизни, которого они боялись пуще всех остальных последствий, вместе взятых. Этих испуганных потребителей можно было встретить везде — в редакциях федеральных телеканалов, в городской поликлинике, в некоторых организациях русских «националистов», недавно решивших поиграть в легальную политику.

Показателен пример одной знакомой дамы. Думая, что находится в обществе тех, кто так же, как и она, шокирован и возмущён действиями России, она начала сокрушаться, что, мол, всё, прощай её поездки в Европу. Я спросил: неужели она на самом деле живёт ради поездок в Европу? Так ли уж они важны для неё? Собеседница тут же поправилась, вспомнив, что у неё есть ребёнок, которому нужно редкое лекарство, а его делают только за границей.

— Значит, поездки в Европу ты вспомнила сразу, а больного ребёнка — только когда тебя пристыдили?

Ответом мне был поток проклятий — «тебе не понять людей, которых сейчас бомбят».

Этот ответ можно было легко вернуть. Возмущённым потребителям было плевать на то, как хохлы бомбили жителей Донбасса, пока это не угрожало привычной уютной жизни. Как только начало угрожать — они встрепенулись. Указание на этот факт так кололо им глаза, что они, не в силах хоть что-нибудь ответить на этот аргумент, решили затараторить его, превратив в мем про «восемь лет». Сложно сказать, как это сделало довод менее убедительным. Но такой способ прикрыть себе срам превращает попытки обсудить проблему в банальное перекрикивание, в котором побеждает тот, кто громче и дольше токует.

Таких рассерженных потребителей среди недовольных большинство. Они быстро заткнутся, если успокоить их, показав, что потреблять можно другими путями, и ничуть не хуже. Что-то подобное Россия уже проворачивала после столичных протестов 2012 года, организовав импортозамещение европейской городской среды в Москве. Сегодня Первопрестольная выглядит лучше, чем большинство столиц ЕС. Когда с начала спецоперации прошёл год и стало ясно, что экономика страны не рухнула, количество возмущённых обывателей резко сократилось.

Меньшая часть недовольных — куда более мерзкие типы. Они жалеют не только свою хорошую жизнь. Их просто раздражает сильная Россия, которая имеет свою сферу влияния, которая может менять правила игры на мировой арене. Они искренне считают, что будущее возможно только в рамках сложившейся после Холодной войны глобальной системы, в которую надо встраиваться, а не оппонировать ей. Работающие западные сервисы и потребление для них лишь приятное дополнение к тому, что русских можно будет ткнуть носом в грязь, заставить платить и каяться в случае победы. Потому что Россия рассматривается ими как грешница, которая посмела возглавить публичный бунт против правил игры, попробовала разрушить сложившиеся понятия о хорошем и плохом, выведя человечество в новый суровый и непонятный мир.

Один такой человек гуманитарных профессий, не просто истерящий, как курица с оторванной головой, а профессионально и последовательно работающий на военное поражение России, через пару месяцев после начала спецоперации имел наглость позвонить мне и предложить писать тексты для роликов Максима Каца. Всё это было завёрнуто в не очень хитрую, но всё же упаковку:

«Мы хотим сделать взвешенные ролики про Великую Отечественную. Без политоты, чтобы не как у Солонина, чтобы был качественный контент», — говорил он.

На моё резонное замечание, что эти ролики будут привлекать нейтральную ранее аудиторию, с которой Кац потом сможет работать и потихоньку переманивать на свою сторону, ответить было нечего. В итоге я, тогда ещё вежливо, отказался. Позже, где-то месяц спустя после объявления частичной мобилизации этот человек уедет в Израиль, где продолжит производить контент для Каца уже более активно и открыто.

Ход спецоперации оказался неожиданным для подавляющего большинства современников. Картина мира, так или иначе, изменилась почти у всех.

К осени 2022-го необходимость нарастить усилия гражданского общества стала очевидной для всех, кто желал победы России. Это означало, что настало время вновь взяться за старое.

Пока я думал, как это лучше организовать, ко мне обратился Максим Булдаков — рыжий бодрый парень, приехавший из Удмуртии покорять Москву. Ненавидящий бездействие и паникёрство и обожающий две вещи — пиво и вырубаться после второй его кружки. Макс уже организовывал какие-то закупки для бойцов по мелочи и отвозил это в ПВД в Воронежской области. Настало время играть крупнее и отправить первую для него машину на Донбасс.

У Максима были друзья в ЛНР, служившие во 2-м армейском корпусе. Им был нужен генератор и тёплые спальники, и мы взялись за дело. Кинули клич по контролируемым и дружественным ресурсам — от сообщества стендового модезма «Срачемоделизм» до движения Local Crew и каналов моего друга, журналиста Евгения Норина. В итоге насобирали около 180 тысяч рублей, закупили дизельный генератор, что-то около десятка спальников, зимние берцы и ещё какие-то вещи по мелочи. Всем этим добром мы намертво забили мою машину — место оставалось только для двоих человек впереди, ехали как в гружённом доверху пикапе.

Фото авторов.

Максим в тот раз поехать не смог, потому что ему не давали отгулы. Тогда я оставил его дома и, чтобы не заснуть в долгой дороге, взял с собой другого товарища, Сашу. Он занимался какой-то бухгалтерией и, что для меня было намного важнее, реконил Вторую мировую войну, особенно всяких американцев.

Это значило, что попутчик идеальный — с ним будет о чём поговорить и я не усну предстоящие две тысячи километров дороги.

Первая поездка в зону СВО прошла без происшествий, почти что рутинно. Мы разве что попали в знаменитые донбасские туманы ночью на обратном пути, но я такое уже видел. Саша же удивлялся вообще всему, что видел, — это было даже мило.

— «Щука»! Это же вагнеровская «Щука»! Нет, смотри, настоящая! — кричал Саша, увидев характерные очертания броневика, пытавшегося без особого палева передвигаться по ночному Луганску.

ЛНР времён СВО резко контрастировала со «старой ЛНР». Она была забита строителями и военными — чувствовалось, что её одновременно приводят в порядок и готовят к обороне. Картину дополняли сотни, если не тысячи фур с надолбами, нескончаемым потоком шедшие на юг по трассе М4. Все помнили горькие уроки осени и крепили оборону. Позже, в 2023 году, такой картины уже не будет — видимо, военные закончили возведение основных линий укреплений.

По Луганску Скак, впрочем, и сейчас) постоянно сновали военные грузовики. Небольшая колонна топливозаправщиков из трёх «Уралов» ездила кругами по центру города. Заблудившиеся водители таращили глаза и бормотали что-то непечатное — было видно, что они тут недавно. Мобильный интернет в городе был отключён в целях безопасности. Впрочем, даже если бы он и был, это бы не особо помогло. У местных было стабильно не допроситься адреса.

«Давай на „Авроре"», «давай на ВВАУШ у самолёта», «встретимся у танков» — дом и улицу эти люди не назвали бы и под угрозой расстрела.

Вручив гумку военным, я спокойно вернулся домой. С этого момента наши сборы и поездки стали регулярными — раз в два-три месяца мы едем на Донбасс с какими-нибудь ништяками для военных. Медицина, снаряжение, тепловизоры, беспилотники — мы стараемся точечно закрывать те вопросы, которые в данный момент стоят перед подразделениями наших друзей острее всего.

Чтобы поменьше ездить порожняком, мы с Максом скооперировались с поэтессой Анной Долгаревой, которая тоже занимается гуманитаркой, но в куда больших масштабах и с куда большей системностью, чем мы. Поэтому ей всегда есть чем забить нам машину — рации, беспилотники, броня, тепловизоры, приборы ночного видения. Когда в машине остаётся место, берём заодно и всякое второстепенное вроде кошачьего корма для луганского приюта. Или отвозим модели танков в Донецкий клуб стендового моделизма. Когда есть куда положить и это не в ущерб тому, что помогает уничтожать врага, нам не жалко.

В 2023 году к поездкам присоединился и Булдаков. Ниже я публикую его рассказ.

Максим Булдаков:

Как оказалось, для многих съездить на Донбасс — примерно как слетать на Луну и попутно ещё отстреливаться от ящеров с Нибиру. Однако типичная поездка с гуманитаркой — это в основном унылое сидение в машине: сутки до старой границы, потом день-два развоза по куче адресов и ещё сутки на возвращение обратно.

Я был на Донбассе дважды, и оба раза сложнее всего оказалось как-то скоротать время в пути. Первый раз убеждал девушку-попутчицу в том, что она не коммунистка, а красно-коричневая.

Во второй раз она с нами не поехала, и весь путь мы с водителем вели искусствоведческий анализ треков Мейби Бейби и Инстасамки.

Дорога из Москвы в Луганск на загруженной доверху машине занимает примерно сутки, поэтому времени обдумать вопрос, «как тебя вообще сюда занесло», хватает. Для меня война с хохлами началась в 2022 году, предыдущие восемь лет она где-то конечно была, но настолько осточертела, что любое упоминание Украины вызывало лишь рвотный рефлекс, а я гордился собственной аполитичностью.

Только раз проскочила мысль в духе: «Вот бы мы щас поехали с хохлами воевать», да и то она возникла в армии на фоне однообразия срочки. Замполит время от времени вещал, что ВСУ — наш вероятный противник, но большинство контрактников авторитетно заявляли: «Да на Украину ехать беспонт, платят мало, а если погибнешь, то тебя там как бы и не было, вот в Сирии офигенно зато».

После 24 февраля долго сидеть и отстранённо наблюдать у меня не получилось.

Уже в марте старый друг-контрактник написал, что едет на выручку батальонам, которые завязли под Черниговом, а уже в апреле я ехал в Россошь, куда его часть вышла на перегруппировку. Со мной ехал рюкзак, набитый ПНВ, двумя быдлофенгами, разгрузкой и баллистическими очками, на которые ушла вся небольшая отложенная кубышка. С тех пор откладывать деньги вообще не получалось, и где-то раз в месяц я приносил домой две новости: «дорогая, пришла премия» и «эта премия превращается в банку[95] для автомата и едет на Донбасс».

Посылки были не сильно габаритными: летняя форма взамен изношенной, ботинки, та же банка. Поэтому всё каталось либо СДЭКом до приграничья, либо с едва знакомыми водителями, которые ехали куда-то туда. Водители лишних вопросов не задавали, денег не брали, груз никогда не теряли.

Ближе к осени деньги закончились, а запросы только росли: товарищ сдружился с взводным из ЛНР, которому кровь из носу требовался дизельный генератор и зимние спальники. Зима была уже на носу, а солдаты спали в чём бог пошлёт и заряжали электронику примерно никогда. Задача была куда серьёзнее, чем раньше, поэтому пришлось подрядить не только всех знакомых ватников собирать пацанам деньги, но и отправить целый внедорожник, весь забитый скарбом. А в следующий раз народу, желающего чего-то докинуть до Луганска, вышло гораздо больше, и раз уж я организовывал всю логистическую рутину, то вызвался и стать экспедитором. А через пару месяцев поехал ещё раз.

Первое впечатление от Луганска и Донецка — это что угодно, только не города, в которых несколько лет идёт война. Здесь как будто машина времени в российскую провинцию примерно 2006 года: миллиард рекламных вывесок(ни одной знакомой), тихий ужас с мобильным интернетом (его нет) и дороги без камер, а соответственно, и правил дорожного движения.

Об обстрелах напоминали лишь старательно заделанные фасады домов да дырки в гаражах.

Зато от явных следов настоящей, всамделишной войны я, как заправский обыватель, каждый раз начинал сыпать эмоциями. Первый такой след отыскался прямо на въезде в ЛНР — сарай, разваленный ещё в 2014 снарядом во время боёв в Изваринском котле[96]. «Охереть! Целый сарай разворотило, прикинь!» — меня разрывало от впечатлений; о том, что через пару месяцев я до отказа насмотрюсь развалин в Мариуполе, я и не подозревал. И о том, как внезапно меняется образ мышления в Новороссии.

Первый «тумблер» щёлкает в местах, где совсем недавно шли бои, — выходить в кусты по малой нужде начинаешь с повышенной осторожностью. Голос разума «вот в этих зарослях мины наверняка не лежат» каждый раз звучит очень неубедительно. На боеприпасах Великой Отечественной грибники спокойно подрывались ещё в 1980-х, до каких пор такое будет происходить здесь? Я старался об этом не думать.

Похожий «тумблер» щёлкает в голове там, куда ВСУ достаёт ствольной артиллерией. Полностью расслабиться и не думать об обстрелах не выходит, как ни крути. На самом въезде в Донецк у КамАЗа в полусотне метров от нас с грохотом лопнула покрышка — рядом инстинктивно пригнулись абсолютно все, а первыми — солдаты с блокпоста. Через десять минут мимо нас промчался тридцатилетний «Мерседес», свистя тормозами, будто летящий снаряд. Я инстинктивно вжался в кресло, водитель пару минут похрабрился, а потом признался, что ему тоже было не по себе.

Если заезжать на Донбасс, особенно в крайне цивильные Донецк и Луганск, ненадолго, большая часть неудобств жизни здесь не так бросается в глаза. Убитые дороги можно потерпеть, два дня без LTE — выдержать. Проблемы, с которыми сталкиваются местные, лежат чуть глубже. Продавщица в продуктовом магазине Волновахи, например, не смогла разогреть замороженный бургер в микроволновке — проводка не выдерживает. В каждом магазине Мариуполя стоит огромная бочка с питьевой водой (недорого, 3 рубля литр). И судя по всему, вода здесь была самым популярным товаром.

Что тут происходило этой зимой и что ещё будет следующей, я старательно не думал.

В марте 2023 наша машина сломалась по дороге в Луганск, и всего за пару часов я промёрз до костей, хотя на улице уже стояла плюсовая температура.

Нынешний Донбасс — не то место, в котором хочется жить. Кучи вещей, которые на «большой земле» воспринимаются как данность, здесь нет. К 9 вечера закрывается вообще всё, за интернетом нужно бежать до ближайшей «фришки» (бесплатной точки вайфая), крохотный Каменск-Шахтинский на границе с ЛНР выглядит натуральным оплотом цивилизации. Новороссии нужно как можно быстрее становиться просто Россией.

Тимур Шерзад:

Пожалуй, самым необычным опытом с февраля 2022-го стала поездка в Мариуполь. Оказался я там в мае 2023-го, через год после того, как город взяла штурмом русская армия.

Покойный Владлен устраивал нам экскурсию по передовой в своё время (хотя и время было тишайшее — 2017 год), но ничего похожего на Мариуполь я всё равно не видел. Одно дело — увидеть размолотый в ноль посёлок на линии соприкосновения, другое — город с довоенным населением в сотни тысяч — после штурма.

Хотя степень разрушений в Мариуполе и Волновахе сильно преувеличена. В последней частный сектор сохранился очень и очень неплохо. Мариуполь латают изо всех сил. Но там вполне себе есть что латать! Это не Сталинград, не сплошная зона разрушения. В каждом крупном доме, который ещё не восстановили, есть следы пожаров и прилётов — но эти дома есть смысл восстанавливать.

Счёт большим кранам, виденным в Мариупо ле, идёт на десятки. Может, и за сотню переваливает. Часто один повреждённый дом восстанавливают сразу двумя кранами. По ощущениям, около трети населения города сейчас составляют строители, работа ведётся без остановки.

В Мариуполе через год после штурма работает полноценная рыночная экономика. Магазины потихоньку оживают, стараясь привлечь посетителей вывесками «Мы открылись!». Есть две категории магазинов, которые чувствуют себя явно лучше других, — строительные, включая электроинструмент, и лавки, торгующие камуфляжем и военным снаряжением. Внутри таких торговых точек всё идеально отдраено, вывески новые, товар в изобилии. Остальные магазины выглядят как сельпо из 2005 года, но на данном этапе, думаю, важнее, что они в принципе есть, и в нормальном количестве.

В Мариуполе есть новёхонький район, отстроенный с нуля. Мы его видели издалека, но внутрь не поехали, потому что куда интереснее пялиться на разбитую «Азовсталь», чем на свежие панельки. Также поразила идеальная дорога из Донецка в Мариуполь, качество покрытия которой позволяет разогнаться хоть до 200 километров в час. Впрочем, дорожное строительство в новых регионах сейчас идёт очень активно, и через год, глядишь, такими будут все крупные трассы на Донбассе.

Ситуация, скорее всего, будет развиваться по одному из двух сценариев. В случае дальнейшей эскалации нас ждёт настолько масштабный конфликт, что текущие события покажутся чем-то вроде умеренного прогрева.

Другой вариант — заморозка конфликта.

В этом случае украинский вопрос придётся решать поэтапно. Поражение в Холодной войне привело Россию к границам XVII века, возродив проблемы, методы и скорость продвижения той эпохи.

В таком случае мы, скорее всего, будем ждать удобного политического момента, чтобы вновь напрыгнуть на Украину и оторвать от неё ещё кусочек. Это может продолжаться хоть сто лет.

Помните, как мы потеряли Смоленск в годы Смуты? Возвращать его приходилось едва ли не полвека. Провалились попытки в 1610-е годы. Неудачной вышла и Смоленская война 1634-го. И только в 1654 году город вернулся обратно в Россию. При этом окончательно легализован для внешних акторов этот статус был только в 1686 году. Так же будет и с Украиной.

Из этих соображений вытекает основная за дача народных гуманитарщиков. Это способствование нанесению максимального урона украинским формированиям. Такой урон обязательно скажется на Украине в целом. Это удары и по демографии, и по психологической устойчивости общества, и по обороноспособности. Если будет большая война — всё это повлияет на грядущие события. Если нет — облегчит поэтапную работу в будущем, снижая потенциал украинского государства.

Другая задача — минимизация потерь русских войск. Это уменьшит социальное напряжение. Более полно будет воспринят и передан боевой опыт. Родится больше детей — а это будущие рабочие и солдаты. Это пригодится в будущих войнах и конфликтах, в том числе и связанных с Украиной, если нам не удастся добить её в этот раз.