Красивые и проклятые

15

ФАРРИН остановила нас с мамой, когда мы уже выходили на улицу. Рядом с ней стояла высокая женщина в брючном костюме.

— Алексис, не могу тебя поймать уже целый час — ты все время с кем-то разговариваешь! Я хотела познакомить тебя со своей подругой — Барбарой Дрегер.

Где-то я уже слышала это имя.

— Приятно познакомиться, — сказала я.

У мамы округлились глаза, и она принялась стряхивать с пиджака несуществующие пылинки.

— Сенатор Дрегер!

А, вот оно что. Теперь понятно, что за Барбара Дрегер.

Мама взяла сенатора за руку и затрясла ее так, как будто это была водоразборная колонка. Она реагирует на женщин-сенаторов примерно так же, как девочки-подростки на попсовые мальчиковые группы.

— Это такая честь для нас!

— Алексис, мне очень понравились твои фотографии, — сказала сенатор. — Ты очень талантлива.

— Спасибо вам.

— Ты знала, что лучшую программу по обучению фотографии в Америке предлагает один из университетов Калифорнии?

— Нет, — ответила я. — Не знала.

— Школа фотографии Скаласки в колледже Уилсона, — уточнила Фаррин.

Сенатор с сияющим видом улыбнулась Фаррин.

— Наша альма-матер!

— Алексис самое место в Уилсоне, — сказала Фаррин. — Она им идеально подходит.

Сенатор Дрегер улыбалась мне так лучезарно, что я не могла отвести от нее взгляд.

— Вы не могли бы на минутку оставить нас с вашей дочерью наедине? — попросила Фаррин. Мама кивнула с таким энтузиазмом, что напомнила китайского болванчика.

Когда она отошла, Фаррин тепло улыбнулась мне.

— Мы так рады, что ты участвуешь в конкурсе.

Бодрая и счастливая Алексис, которая умеет общаться с людьми на вечеринках, стремительно исчезала. Тем не менее я смогла выдавить из себя вежливое «спасибо».

— Я говорила серьезно насчет того, что ты можешь пользоваться моей фотолабораторией.

— Я это очень ценю, — ответила я. — Это очень щедрое предложение, хоть я и не уверена, смогу ли им воспользоваться.

— Почему не уверена? — нахмурилась она.

— У меня нет машины, — объяснила я. — А живу я в тридцати километрах отсюда.

— А ты не можешь брать машину у мамы?

— Только тогда, когда она возвращается с работы. То есть… поздно вечером.

Это ее совсем не смутило.

— Если надо, я могу побыть здесь вечером.

— Ого, — проговорила я. — Это очень щедро с вашей стороны, но… нет, я не имею права просить вас о таком.

— Алексис, — начала она, положив руки мне на плечи. — Я сделаю все что угодно для девочки Аральта.

Мне понадобилось собрать всю свою силу воли в кулак, чтобы не отшатнуться от нее.

Только тогда я заметила на безымянном пальце ее правой руки тонкое золотое колечко, покрытое паутинкой царапин.

Она сжала мои руки в своих ладонях.

— Иди к маме. Она ждет тебя.

Я кивнула, повернулась и столкнулась лицом к лицу с сенатором Дрегер, которая тут же стала энергично махать мне на прощание. Я взглянула на ее правую руку.

Еще одно золотое колечко.

Тогда, после интервью, Фаррин смотрела не на структуру моих костей. Она смотрела на кольцо.

Я не помнила, как дошла до машины. Как открыла дверцу. Как села и пристегнулась. Я вернулась к реальности только тогда, когда мама начала бурно радоваться событиям вечера.

— Вот это прием! — воскликнула она, выезжая на дорогу.

— Ага, — произнесла я.

— Мы общались с фотографом, которая выиграла Пулицеровскую премию, — проговорила мама. — Ис сенатором США. Неужели все, что ты можешь сказать, это «ага»?

Я решила пока не говорить ей о Стюарте Темплтоне. А то еще врежется во что-нибудь.

— Эта женщина — Фаррин МакАллистер — назвала тебя талантливой, — она счастливо вздохнула. — А сенатор Дрегер сказала, что в Уилсоне достойным студентам дают очень хорошие стипендии! Ты только подумай: если она напишет тебе рекомендательное письмо…

Достойным? Или тем, у кого есть золотое колечко?

— Уилсон, конечно, небольшой колледж, но очень престижный. Это почти что Лига Плюща. Милая, для тебя это был бы такой шанс! Ты беспокоишься, что не поступишь? На самом деле…

— Нет, не беспокоюсь. — Блестящая оболочка, окутывавшая меня весь вечер, окончательно растаяла, как тает глазурь на арахисе в шоколаде, когда в машине слишком жарко. Я не хотела говорить ни о Фаррин, ни о сенаторе Дрегер, ни о колледже Уилсона. Я хотела съесть сэндвич с ветчиной, переодеться в пижаму и залезть в кровать. Именно в таком порядке. — Я жутко устала. Давай потом об этом поговорим?

Мама кивнула, не отводя глаз от дороги. Я прислонилась лбом к прохладному стеклу и стала следить за пролетавшими мимо огнями. Мое тело было измотано, но в мозгу мысли проносились со скоростью два километра в минуту.

Раз Фаррин и сенатор Дрегер знали Аральта, значит… клятва не убивает. По крайней мере, пару десятков лет. Им обеим было где-то под пятьдесят, и, кажется, ни та, ни другая не боялась внезапно упасть замертво.

Клятва не просто не убивала. Судя по всему, она делала жизнь девочки Аральта совершенно изумительной.

У меня был шанс поработать на одного из богатейших людей в мире. И если ему понравится, как я сфотографирую его машины, кто знает, может, он захочет, чтобы я сделала рекламный снимок для его компании? Выступая по телевизору, он говорил, что стремится к инновациям и дает юным талантам возможности проявить себя. Если идеально подобрать слова и идеально тонко навести его намеками на правильные мысли, может получиться что-то невероятное.

А потом я пойду в колледж Уилсона и получу стипендию, которая полностью покроет мое обучение. Стану заниматься с настоящими экспертами — с теми, кто знает, о чем говорит. Меня будут окружать люди, знающие толк в фотографии. Возможно, такие, как Джаред.

А когда я закончу колледж, кто знает, что будет дальше? Я смогу путешествовать по миру. Побываю на каждом континенте. Буду снимать знаменитых людей и известные места. Познакомлюсь со своими кумирами. Получу награды. Буду проводить выставки в галереях Нью-Йорка.

Я была способна получить все это. Я могла сделать все, чего бы ни захотела.

Я чувствовала, как внутри меня формируется источник силы. Стоило зачерпнуть из него, и можно было достичь чего угодно.

И все благодаря Аральту.

Так… зачем мы хотели его остановить?

Когда мы приехали домой, папа с Кейси смотрели телевизор. Папа поставил фильм на паузу и повернулся ко мне, ожидая новостей.

Мама взяла инициативу на себя.

— Каково это быть родственниками самой потрясающей шестнадцатилетней девушки в Сюррее? — спросила она. Тут она поняла, что надо бы сбавить тон, чтобы не обидеть Кейси. — Алексис справилась очень хорошо, — сказала она уже потише.

— Чудесно, милая! — просиял папа. — Иди сюда и расскажи нам обо всем.

Я направилась к дивану, и Кейси тут же вскочила на ноги.

— Мне надо делать уроки.

Мама проследила за ней взглядом, потом повернулась ко мне и виновато нахмурилась.

— Наверное, это все для нее немного чересчур.

— Ага, — сказала я и бросила Кейси вслед неодобрительный взгляд. Солнечные девочки не должны завидовать и злиться.

Я постаралась взять себя в руки и подробно пересказала родителям события вечера. Потом, подавив широкий зевок, я извинилась и пошла к себе.

Кейси чистила зубы в ванной. Я подождала, пока она сполоснет щетку, а потом легонько подтолкнула ее локтем в бок.

— Хочешь, расскажу тебе про вечеринку?

Она пожала плечами.

Я не ожидала, что этот жест так меня заденет. Когда она направилась в свою комнату, я сказала ей в спину — очень тихо, чтобы не услышали родители:

— Ты не рада за меня?

Она обернулась и бросила на меня оценивающий взгляд.

— Конечно, рада, Лекси. Почему бы мне не радоваться?

Я не могла поверить своим ушам.

Она подошла ко мне поближе.

— Но насколько это твоя заслуга? И насколько заслуга Аральта?

— Какая разница? Я же сама для этого постаралась.

Она недовольно нахмурилась.

— Знаешь что? Ладно. Не радуйся за меня. Но вот что я тебе скажу: тебе стоило бы быть посолнечнее.

Она закатила глаза.

— А тебе не помешало бы быть чуть менее солнечной, Лекси.

Я ощутила такой мощный взрыв эмоций, что отвернулась в сторону. Над моей головой как будто разверзлась грозовая туча, и из нее хлынул дождь, заливая все на своем пути. Только это была не вода, а чистая ярость. Я не сводила взгляда с семейной фотографии на стене напротив комнаты Кейси, и изо всех сил старалась удержаться и не обернуться к сестре.

Потом я бросилась в свою комнату, захлопнула дверь и закрыла ее за замок.

Я всем сердцем чувствовала, что если бы я посмотрела на сестру, я могла свернуть ей шею.