Красивые и проклятые

6

ПО ПАПЕ можно было сверять часы. Он возвращался с работы в одно и то же время, парковал машину в гараже, вешал ключи на крючок у двери, убирал пиджак в шкаф и переодевался в свои любимые домашние штаны. Несмотря на то что уже в течение года их стирали по два раза в неделю, они оставались такими же вызывающе ярко-оранжевыми, какими были в магазине.

Мама, наоборот, никогда не переодевалась в домашнюю одежду раньше десяти часов. Эта привычка осталась у нее с тех времен, когда ей то и дело приходилось бежать на работу среди ночи. Теперь ее назначили вице-президентом, и ночью на работу бегали ее подчиненные, но костюмы все равно отправлялись в шкаф, только когда мама собиралась ложиться спать. Даже когда она смотрела телевизор, все равно валялась на диване в юбке и колготках.

Мама, одетая так, как будто сейчас сбежит на деловую встречу. Папа в штанах, ярких, как текстовыделитель. Они вносили диссонанс в наши семейные ужины. Но я уже к этому привыкла.

— Как школа? — спросил папа. Вопрос был адресован нам обеим, но все взгляды устремились к Кейси.

— Нормально, — сказала я и взяла в рот кусочек лазаньи.

— Хорошо, — сказала Кейси. Мама и папа все равно не сводили с нее глаз. Заметив это, она замерла с вилкой в руке. — Что вы хотите от меня услышать?

Я практически видела, как в маминой голове ворочались колесики и шестеренки: она явно пыталась придумать, как вытянуть из Кейси хоть какую-нибудь информацию. Я бы ни за что не рассказала родителям о Мими и даже о Лидии. Но об Адриенне можно было говорить спокойно.

— Кейси подружилась с одной девочкой, — сказала я. — Они вместе шли домой из школы.

Сестра бросила на меня негодующий взгляд, но в маминых глазах загорелся радостный огонек.

— Милая, ну это же здорово! — воскликнула мама. — Как ее зовут?

Кейси искоса посмотрела на меня и шумно вдохнула через нос.

— Адриенна.

— Она же в девятом классе? — спросила я.

— Да, — произнесла сестра, сжав зубы.

— Вы были с ней знакомы в старой школе? — спросила мама.

— Я что, на допросе? — Кейси смахнула еду с вилки и бросила ее на край тарелки. — Она обычная. У нее есть пес по кличке Барни. Еще у нее два старших брата. Они учатся в университете. Ее родители разведены. Они с мамой переехали сюда из Феникса в июне. Что еще вам хочется знать? Ее группу крови?

Папа спокойно прожевал еду, потом проглотил ее и взял стакан с водой.

— По-моему, она отличная.

— Алексис, а как кружок фотографии? — спросила мама. Наверное, в брошюре из психиатрической клиники было написано что-то вроде: следите, чтобы сестры/братья пациента не чувствовали себя брошенными. Старайтесь распределять свое внимание равномерно, если это возможно.

— О, кружок! — воскликнула я. — Великолепно.

— Правда? — Мама радостно наморщила лоб.

— Ага, потому что я из него ухожу.

— Прозанимавшись всего неделю? — спросил папа. — Ты не даешь ему шанса.

— Во-первых, — начала я, — я дала ему шанс. Во-вторых, они не работают с фотопленкой. Девяносто процентов ребят делают цифровые снимки. А у меня нет цифрового фотоаппарата.

— Так попроси у Санты, — предложил папа.

— Я уверена, что у Санты в мешке не останется места для фотоаппарата, — сказала я, откусывая кусочек цветной капусты. — Потому что там будет лежать машина.

— Или, может, восемь крошечных оленей? — усмехнулся папа.

— Или, может, восемь крошечных цилиндров? — Я покрутила вилкой в воздухе.

— Или, может, велосипед?

— Отличная идея, — отозвалась я. — Тогда ты сможешь добираться на нем до работы, пока я буду ехать в школу на твоей машине.

Папа захохотал, нагнув голову вперед. На свету было видно, что у него на макушке уже редеют волосы.

— Будут еще какие-нибудь вечеринки в честь начала учебного года? — спросила мама.

Ох уж эта мама. Дай ей палец, она и руку откусит. Ее впечатлило то, что я подружилась с Меган и начала встречаться с Картером, и она начала ожидать, что я со дня на день взлечу на самый верх социальной лестницы.

— Ага, — кивнула я. — Меган устраивает вечеринку в пятницу.

Мама собрала всю свою материнскую энергию и вложила ее в образцовый материнский неловкий вопрос.

— А Кейси пригласили?

Наступила мертвая тишина.

Кейси не отрывала глаз от тарелки.

— Уверена, что… наверное, да, — проговорила я.

— Спасибо, но у меня уже есть планы, — отрезала Кейси, гневно раздув ноздри. — Я буду с Ад-риенной.

— Как чудесно! — просияла мама. Папа согласно кивнул. Если честно, все это выглядело довольно жалко.

— Останешься у нее с ночевкой или просто посидите?

— Не хочу сейчас об этом говорить, — сказала Кейси. — Вообще не хочу сейчас говорить. Хочу спокойно поесть. Можете представить, что меня здесь нет?

Мама вся осела, как будто ее ударили в грудь.

— Да пожалуйста, — отозвалась я. — Мы прожили без тебя десять месяцев. Уверена, и ужин как-нибудь переживем.

Во вторник я пришла в библиотеку к началу второго урока. Выяснилось, что я была единственной ученицей, у которой в расписании стояло «занятие в читальном зале». Кроме того, оказалось, что на деле это значило «помоги новому библиотекарю навести порядок во всей библиотеке».

Может показаться, что расставлять тысячи книг в алфавитном и нумерационном порядке — не самое веселое занятие. Но стоит сравнить его с прогулками по территории школы с Даффодил/Делайлой, и сразу поймешь, какое это счастье.

К тому же новая библиотекарь — мисс Нэгеш — безумно мне обрадовалась. Она начала рассказывать, как долго умоляла найти ей помощника, и как великодушна миссис Эймс, что отправила к ней меня. Я стала подозревать, что директор просчитала все заранее. Но это было неважно. Я слишком радовалась своему избавлению.

Я пообещала, что начну расставлять книги на следующий день, если мисс Нэгеш разрешит мне в этот раз поработать над заявкой на конкурс. Она ни капельки не возражала.

Как только мама вернулась домой с работы, я взяла у нее машину и поехала в центр.

Часы показывали 5:17. Заявку нужно было подать до шести часов вечера, а ехать было километров тридцать. Мама всегда говорила: «Ограничение скорости — это ОГРАНИЧЕНИЕ, а не отправная точка для разгона». Но даже если бы я забыла про это правило, времени у меня все равно было впритык.

По моему телу разлилась волна тревоги и адреналина. Я взглянула на сумку, где лежали мои заявка и портфолио. Я даже не знала наверняка, можно ли заносить все это лично. В листовке говорилось: «ОТПРАВЬТЕ МАТЕРИАЛЫ ПО АДРЕСУ…»

Дорога была забита машинами. Нетерпеливые, раздраженные водители ехали с работы домой. На часах было уже 5:47, а ехать оставалось еще километра три, и я начала переживать. Я не рассчитывала на победу. Может быть, фотографии я делаю не хуже других, но пригласите меня на интервью, и все мои шансы рассыплются в прах. Но все-таки я впервые в жизни делала со своими снимками что-то серьезное. Я очень хотела подать эту заявку. И не только ради денег.

Я остановилась перед великолепным зданием из стекла и стали в 5:54. Схватив сумку, я помчалась к огромной металлической входной двери. Оказавшись внутри, я попала в гигантский, тускло освещенный холл. В его центре стоял стол в форме полукруга, за которым сидела администратор. Я подошла к ней.

— Здравствуйте. Я приехала завести заявку на конкурс «Юные творцы».

— Вы должны были ее прислать, — она окинула меня быстрым, снисходительным взглядом.

У меня перехватило дыхание.

Но тут она указала на бесконечный белый коридор слева от меня.

— Вам туда. Апартаменты № 6.

Слава богу, я надела черное платье и голубой кардиган, а не джинсы с футболкой. Даже обувь на мне была приличная — серые замшевые полусапожки, которые мне отдала миссис Уайли.

Дверь в апартаменты № 6 была закрыта. Там не оказалось ни звонка, ни таблички с именем. Только металлическая цифра шесть. Я постучалась несколько раз, но никто не ответил.

Тогда я приоткрыла дверь на несколько сантиметров и увидела перед собой уменьшенную версию холла. От основной части апартаментов его отделяла стена.

— Здравствуйте! — крикнула я. Никто не ответил.

У стены стоял стол, на котором высились стопки конвертов. Среди них даже было несколько коробочек. Я подошла поближе и взглянула на адрес доставки. Конкурс «Юные творцы». Здесь лежало заявок семьдесят-восемьдесят. Гораздо больше, чем я ожидала.

Я уже хотела уйти, забрав свое портфолио с собой, но у двери остановилась. Я же все равно уже заполнила заявку. Даже если жюри придет в ужас от моих работ и поставит меня на семьдесят девятое место из восьмидесяти, мне не придется выслушивать их мнение лично.

С этим я способна справиться. Я достала из сумки толстый конверт и посмотрела на него.

В упакованном виде моя заявка смотрелась неплохо. Я думаю, она как минимум вошла бы в первую десятку. Мама работает в компании, производящей канцелярию, так что она приносит домой все бесплатные товары, которые им только выдают. Я распечатала рамочку с адресом размером в четверть листа и приклеила ее на бледно-голубой почтовый конверт. К тому же он был идеально чистым, без почтовых штампов.

Хоть какое-то преимущество.

Боясь передумать, я бросила конверт на стопку заявок и выбежала в коридор. Потом зашла в туалет, набрала туалетной бумаги и вытерла выступившие на лбу капельки пота. И попыталась представить, что подумают судьи, взглянув на мои фотографии.

В прошлом октябре, когда сгорел наш дом, я потеряла практически все. Не только фотоаппарат, но и отснятые за многие годы пленки и фотографии. Так что если говорить о портфолио, в ноябре я начала его с чистого листа.

Меня охватила тревога. Мои новые снимки были не слишком интересными. Так, пара городских пейзажей, несколько семейных фото и…

От этого «и» я чуть не упала. Мне показалась, что пол уходит у меня из-под ног.

Я выключила воду, выбежала из туалета и побежала к апартаментам № 6.

Дверь оказалась заперта. Я застучала по ней.

— Извините! — крикнула я. — Извините, пожалуйста!

Внезапно дверь открылась. Передо мной стояла женщина лет пятидесяти. Очень красивая, примерно моего роста. Густые волнистые черные волосы доходили ей до плеч.

— Чем я могу вам помочь?

Я бросила взгляд ей за спину, на стол, где оставила свой конверт.

— Я оставила здесь заявку на конкурс несколько минут назад, — проговорила я. — Но произошла ошибка. Можно я ее заберу?

Она не сдвинулась с места.

— Ты Алексис Уоррен?

Я кивнула, пытаясь отдышаться. Наконец женщина сделала шаг назад.

— Заходи, — сказала она и сделала пригласительный жест рукой.

Я сразу направилась к столу, но голубого конверта там не было.

— Он там, — женщина указала на рабочий стол. Там, под включенной настольной лампой лежало мое портфолио. — Я открыла его первым.

— О, нет, — пробормотала я.

Женщина выразительно на меня посмотрела.

— Если не хочешь, чтобы твоя работа выделилась среди других, не нужно класть ее в необычный конверт.

Портфолио было открыто на последней странице. Там лежала фотография, которую я сделала неподалеку от бабушкиного дома — снимок радиаторной решетки старого проржавевшего автомобиля. Я начистила эмблему автомобиля и решетку так, что они блестели, как будто их только что изготовили. А все другие части автомобиля оставила нетронутыми: в ржавчине, грязи и паутине.

— Милая фотография, — задумчиво сказала она. Никогда раньше слово «милая» так сильно не резало мне слух. Милая, но ничего выдающегося — вот что она имела в виду.

Но это было не самое страшное. Раз она дошла до этой фотографии, значит, видела и остальные. Те, которые я никому никогда не собиралась показывать. Уж точно не толпе незнакомцев из жюри.

Я схватила портфолио и запихнула его обратно в сумку.

— Простите, пожалуйста, — пробормотала я. — Произошла ошибка. Я отказываюсь от участия.

Женщина не сводила взгляда со стола, как будто там все еще лежали мои фотографии.

— Жалко, — проговорила она. — Ну да ладно. Спокойной ночи.

Если бы она потребовала объяснений, я бы ничего не сказала. Но то безразличие, с которым она отнеслась к моим словам, задело меня.

— Просто здесь оказались фотографии, которые я не хотела выставлять.

— Какие именно? — она бросила на меня взгляд искоса.

— Те, в которых… много личного.

— Во всех твоих фотографиях должно быть много личного, — сказала она.

— А можно мне их забрать и оставить портфолио на конкурс?

— Тогда ты проиграешь.

Тут у меня, наверное, от удивления открылся рот.

— Дай мне портфолио, — попросила она, жестом подзывая меня к себе. Что-то в том, как она это сказала, заставило меня подчиниться. Она перелистала альбом и открыла его на первой из фотографий, которые я хотела бы убрать.

— Ты говоришь об этих снимках?

— Да.

— Это ты?

Да. Это был автопортрет: я сфотографировала себя в зеркале. На снимке новый фотоаппарат стоял рядом со мной. На моем лице читалась настороженность, как будто я выходила замуж по расчету и сидела со своим женихом. Мне понадобилась куча времени, чтобы выстроить кадр. У меня были сломаны ключица и запястье, и меня всю покрывали бинты. На моей щеке виднелся шрам, а волосы были подпалены — я еще не успела сходить в салон подстричься. Я час провозилась с новомодными автоматическими настройками фотоаппарата, и все равно сомневалась, что сделала все так, как надо.

Я выглядела одичалой, потрепанной, изможденной. Но это был хороший снимок.

Женщина перелистнула страницу.

На следующем развороте были фотографии моих родителей. Я выстроила кадры в стиле известной старой картины — «Американская готика». На ней изображены двое фермеров, стоящих перед своим домом. Для первого снимка я поставила родителей напротив нашего нового дома. Они были одеты в свою рабочую одежду. На улице стоял жуткий холод, но я попросила их не надевать куртки. Мама мерзла, но пыталась улыбаться. Папа держался молодцом, только старался давать отдых правой ноге. Он всегда так делает, когда его начинают беспокоить последствия травмы (и это тоже из-за Кейси). На снимке они выглядят несчастными, но полными решительности.

На второй фотографии они стоят в той же позе, но уже перед выжженными руинами нашего старого особняка. На земле валяются колонны, которые когда-то возвышались над крыльцом и поддерживали крышу. Кажется, что они вырвались на волю из-под земли: их покрывают полоски пепла и гари. За ними лежит все, что осталось от великолепного холла — несколько нижних ступенек, коробка подвальной двери, камин у дальней стены.

Я ждала от женщины какой-нибудь реакции, но она, не сказав ни слова, перевернула страницу.

На следующей фотографии были обнаженные запястья, залитые светом с одной стороны. На них ярко выделялись пересекавшие друг друга шрамы. Я боролось с желанием броситься к альбому и закрыть этот снимок рукой, спрятать от посторонних глаз.

Это были запястья Картера. Его раны, оставшиеся с девятого класса, когда он пытался покончить с собой. Я помню, как делала эту фотографию. Как дрожали его руки, пока он держал их под лампой. А я думала, почему он согласился, если никогда не показывал шрамы никому, кроме меня и своих родителей. Сколько его помню, он всегда носил рубашки с длинным рукавом.

На следующей фотографии была Меган. Она сидела на могиле своей матери в первый раз, как ей только разрешили туда прийти. Она, повернувшись лицом к солнцу и закрыв глаза, склонилась над надгробным камнем. Подруга забыла про меня, забыла про все, кроме своего горя.

На последнем снимке была Кейси в больничном халате. Я сделала его на четырнадцатый день рождения сестры. Она сидела в комнате для посетителей перед именинным тортом. Только вот нам нельзя было зажигать свечи и приносить с собой нож, поэтому торт представлял собой груду заранее нарезанных кусков, из которых под неровными углами торчали незажженные свечи. В этой фотографии не было красок, не было радости. А самое страшное проступало в глазах Кейси — они напоминали глаза загнанного животного.

Выставив эти фотографии напоказ, я предала себя и людей, которых любила. Все равно что выложила обнаженные фото в Интернет. Только то, что я сделала, было даже хуже — эти моменты были более личными и болезненными, чем нагота.

— Простите, — проговорила я, забирая альбом, — на этот раз не так резко. — Я не могу так.

— Если заберешь эти фотографии, то проиграешь, — сказала женщина. — Если оставишь, у тебя будет шанс на победу. Снимки замечательные. Ты очень талантлива.

Я повернулась к ней.

— Извините, пожалуйста, но… кто вы? Женщина выключила настольную лампу.

— Я Фаррин МакАллистер. Это моя рабочая студия.

Я невольно сделала шаг назад.

Фаррин МакАллистер?

Та самая Фаррин МакАллистер? Фотограф, работавшая со всеми знаменитостями и каждым вторым выдающимся человеком по всему миру? Та, что сделала снимки для тринадцати обложек Vogue и выиграла бессчетное множество Пулицеровских премий?

И эта женщина только что сказала, что у меня… замечательные снимки.

Меня начало слегка подташнивать.

— Я собираюсь домой, — сказала она. — Принимай решение.

Я прижала портфолио к груди.

— Но… кто увидит эти фотографии, если я подам заявку?

— Многие.

— Но я не уверена, что мои… — я жестом указала на альбом, — захотят, чтобы эти снимки увидели другие люди.

— Ерунда, — отмахнулась она. — Они же понимали, на что идут.

Я тяжело сглотнула.

— Я вообще имею право подать заявку? — Я схватилась за последнюю отговорку, которая у меня осталась. — После того как мы с вами поговорили?

— Это конкурс талантов, — сказала она, взяв сумку с тумбочки. — А не игра в бинго. Тебе нужно принять решение, пока я иду до двери.

Но она шла так быстро!

Не раздумывая, я засунула альбом в голубой конверт и положила его на стол.

Фаррин — Фаррин МакАллистер — придержала мне дверь и, закрывая ее на ключ, помахала мне на прощание.

Мне кажется, всю дорогу до дома я проехала не дыша