Кровавый пакт

I. УТЕШЕНИЕ

Похоже, у мертвых было умение находить путь назад на Балгаут.

Таким было мнение дяди Е.Ф. Монтвелта, вскоре после Знаменитой Победы, и таким же было мнение самого Е.Ф. Монтвелта, примерно пятнадцатью годами позже. Е.Ф. Монтвелт унаследовал мнение от своего покойного дяди, так же, как унаследовал дядин пост в качестве управляющего пристанью Пирса Тридцать Один, большой и красный нос, и картонную коробку с личными вещами, которые включали в себя медаль с дней Хуланских Войн, банку с краской для волос и порнографический альбом со знаменитой театральной исполнительницей Адель Коро.

Мертвые находили путь назад в почти невообразимых количествах. Это было так, словно кровь, которая пропитала землю Балгаута за время достижения Знаменитой Победы, стала, от какой-то алхимической реакции, приманкой для мертвых: соблазн, песнь сирены, которая звала их назад сквозь пространство из очень далеких мест, где они погибли. Е.Ф. Монтвелт однажды прочитал в одной из энциклопедий, лежащих внизу картонной коробки с вещами дяди, о хищной рыбе с такими чувствительными ноздрями, что они могли засечь каплю крови в океане воды, и найти ее. Так же было с Балгаутом и мертвыми. Балгаут был каплей крови, а космос – океаном. Мертвые могли учуять место, и запах вел их назад. В конце концов, они заключили договор на крови.

Балгаут, настолько вымоченный в крови, стал местом паломничества для мертвых, и для множества, множества живых душ тоже: душ, чьи жизни были связаны с мертвыми. Балгаут был местом, куда люди приходили, чтобы быть похороненными, если они были мертвы, или чтобы горевать, если нет. Это было из-за Знаменитой Победы.

Даже после пятнадцати лет, это название нужно было произносить с подчеркнутыми заглавными буквами, как и другие, относящиеся к нему, как Слава Слайдо или Бесстрашная Операция или Поворотная Точка, или какая-нибудь равнозначная фраза. Балгаут все еще считался наиболее значимой победой крестового похода, и, поэтому, был пробирным камнем успеха, символом всего Имперского стремления и, в качестве добавки, местом, где мертвые могут быть преданы земле и оплаканы в свете триумфа.

Гробы с офицерами доставлялись назад на Балгаут, чтобы быть закрыты в мавзолеях и криптах новых полковых часовен. Помеченные кости обычных солдат доставлялись назад, чтобы заполнить разрастающиеся земли на бесконечно расширяющихся кладбищенских полях. Пепел безымянных погибших, безликих и неидентифицированных, привозили в бочонках, как порох, чтобы быть рассеянным на ветру на больших публичных службах, проводимых пять раз в день, каждый день.

Скорбящие тоже прибывали. Некоторые привозили своих мертвых с собой, в чести или страдании, чтобы увидеть, как их упокоят с миром в стонущей земле Балгаута. Другие приходили, чтобы отдать дань уважения могилам и мраморным мемориальным доскам возлюбленных, которые уже нашли свой путь на Балгаут.

Остальные, самым большим числом из всех, прибывали на Балгаут, потому что они не знали судьбы или последнего места упокоения сынов и отцов, братьев и мужей, которых они потеряли, и поэтому выбирали Балгаут, с его символическим значением в качестве мемориала. За декаду и еще половину, основным импортом Балгаута стали трупы и плакальщики, а основным бизнесом, шелководство и монументальные каменные работы.

Бизнесом Е.Ф. Монтвелта были импорт и экспорт, и, как следствие, надзор. Он надзирал за Пирсом Тридцать Один, лучеобразным лонжероном гигантской орбитальной платформы под названием Хайстейшн, с усердием и точностью, которые, он надеялся, заставили бы его дядю гордиться.

Из своего офиса со стеклянным полом он мог смотреть вниз на корабли, пришвартованные на стапелях пирса, и следить за их прибытием и отбытием на широком гололитическом дисплее, проецируемом над ним, как навес из света. Его рубрикаторы, у своих раздельных когитаторов вокруг офиса, заведовали товарами и пошлинами, в то время как клерки вели переговоры насчет контрактов о снабжении, и подсчитывали расходы на топливо и время простоя.

Все данные направлялись к нему через кабели, но, как и его дядя до него, он любил использовать свои собственные глаза.

Он любил смотреть за кораблем на причале, и беспокоиться из-за того, что требовалось слишком времени, чтобы разгрузить его и очистить место, чтобы другой мог занять его место и заплатить свой собственный тариф, прямо так же, как когда он жаловался, когда причал оставался пустым больше, чем на день или два. Он знал тягачи и лихтеры на вид, и носящихся с место на место грузовых сервиторов по их раскраске и цифровым обозначениям, и он мог идентифицировать пилота корабля просто по стилю и исполнению маневров.

Но больше всего, он наслаждался видом: из офиса, сквозь стеклянный пол, сквозь заросли балок и топливных линий, сквозь носящиеся точки, которые были рабочими и буксировочными судами, сквозь открытые структуры и жесткие тени гигантских причалов, и выжженные радиацией корпуса широких кораблей, которые располагались в них, сквозь это все через блеск солнечного света на медленно бегущих облаках, и через прозрачность яркой атмосферы, и через сто сорок километров внизу, он наслаждался видом на голубой и серый и коричневый Балгаут, медленно вращающийся внизу.

Конкретно в этот день, «Геммингер Берофф Вейкшифт» занимал четвертый причал, «Суперлюминал Гранди Улиссес» пятый, а «Гордость Тарнагуа» начинал маневры, чтобы войти в восьмой. «Релятивистик Итерайшенс оф Ханс Фейнголт», стоящий на седьмом причале, обнаружил дефект в зажигании, который, как сказали Е.Ф. Монтвелту, задержит его отбытие минимум на неделю. Он уже посчитал штрафной тариф. «Элександер Грейт Сольер» был готов отбыть менее, чем через час, при условии, что чартерные агенты согласятся на плату за задержку. На втором причале, «Утешение», только что прибывший, начал разгружаться.

Е.Ф. Монтвелт не видел «Утешение» два года. Это был корабль Плаккетта, а Плаккетт был известен своими долгими походами через Хулан и Безан Хало. Тем не менее, грузовая накладная, которую дал ему помощник рубрикатора, сказала Е.Ф. Монтвелту, что «Утешение» вышло с Сан Велабо восемь месяцев назад, и прилетело к ним с западной стороны галактики. Плаккетт изменил свои привычки. Е.Ф. Монтвелт решил, что расспросит капитана корабля об этом, когда тот сойдет. Е.Ф. Монтвелт всегда старался лично приветствовать каждого капитана. Это была старомодная вежливость, которой дядя его научил.

Он уже подозревал, какой ответ даст ему Плаккетт. Война меняет планы и торговлю. Крестовый поход заново открыл большую часть Группы Хана и другие территории на той стороне.

Плаккетт отправлялся туда, где был бизнес.

Если только это был не Плаккетт. Е.Ф. Монтвелт снова просмотрел накладную. «Утешение» сменило владельца. Имя ее нового владельца было записано, как Жонас.

— Жонас, — прочитал он. Несколько клерков оторвались от работы.

— Вы говорили, сэр? — позвал один.

Е.Ф. Монтвелт посмотрел на молодого человека.

— Жонас, — повторил он. — В грузовой накладной имя капитана Утешения указано, как Жонас.

— Это важно, потому что?

— Жонас! — резко бросил Монтвелт. — Понимаешь? Указано, Жонас?

— Я не улавливаю смысл, сэр, — признался клерк.

В эти дни они были все молодыми идиотами, напомнил себе Е.Ф. Монтвелт, слишком молодыми. Никто из них не знал традиций. В дни его дяди, каждый знал имя Жонас. Это было имя-шутка, довесок. Ты пишешь его в накладной в качестве владельца, когда ты не знаешь настоящего имени капитана. Иногда даже свободные торговцы использовали это имя, чтобы скрыть свою личность или отвлечь внимание от мошенничества.

— Жонас! — повторил Е.Ф. Монтвелт. — Так же как, Дьявол Жонас!

— Ох, — кивнул молодой клерк, — как в детской сказке? Что у него там было? Коробка, так ведь?

— Ящик, — вздохнул Е.Ф. Монтвелт.

— Точно, ящик, — засмеялся молодой клерк, — далеко-далеко в глубинах космоса, в котором он держал души бедных странников, потерпевших кораблекрушение.

Молодой клерк тихо рассмеялся над этой мыслью и покачал головой.

Е.Ф. Монтвелт лично спустился ко второму причалу.

Он шел сквозь толпу на причале. Экипаж и пассажиры хлынули из корабля, и все представители человечества пришли приветствовать это. Здесь были причальные команды, сборщики пошлин в двуугольных шляпах, инспекторы из Внутренней Охраны, витталеры, торговцы наркотиками, носильщики, перекупщики, кидалы, предлагающие туры по полям сражений, роскошное жилье или переправку на поверхность планеты, спекулянты, продающие разрешения и поддельные бумаги, коммерсанты и частные лица, которые прибыли на Хайстейшн, чтобы поприветствовать корабль. Е.Ф. Монтвелт проталкивался сквозь суету. Он чувствовал запах подмышек и зловонное дыхание, чесночный запах пирожков с мясом от печных тележек, жженый сахар от продавца сладостей, озон, идущий от полей атмосферного давления пирса и, над всем этим, странный вкрадчивый, прогорклый воздух, который повис над причалом, когда корабль выпустил переработанный воздух, который рециркулировал через его системы очистки кислорода восемь месяцев.

Сервиторы с пыхтением проходили мимо него, буксируя ряды ящиков. Буксирная лодка проплыла над головой, моргая фарами. «Утешение», джаггернаут, покрытый ржавчиной и выжженной пустотной обшивкой, стоял в конце причала. Сервисные команды уже работали, покрыв его обуглившиеся борта, как альпинисты скалу. Е.Ф. Монтвелт слышал тум-тум магнитных шагов, когда сервиторы шли по корпусу перпендикулярно к нему. Он облокотился на перила и посмотрел вниз, в тень причала. Он увидел воздушный шлюз, протянутый и соединенный, и фейерверк от сварочных работ. По ту сторону от мрака тени от корабля медленно проплывали ослепительные белые облака Балгаута.

Е.Ф. Монтвелт открыл свой планшет с данными и снова взглянул на документы корабля. «Утешение», как и не было неожиданно, везло мертвых. Среди товаров в обозначенной грузовой накладной было «Пятьдесят погребальных контейнеров, полностью сертифицированных, перевозимых в целях интернирования на Балгаут».

Далее мелким шрифтом было обозначено, что в каждом контейнере было двадцать человеческих трупов или частей трупов в индивидуальных закрытых гробах. Они были людьми из 250-го Борунского Стрелкового, родного полка Балгаута, и жертвами трагической ошибки Алдо на Хелисе. Они были парнями Балгаута, возвращающимися домой.

Сопровождающие группы плакальщиков с Сан Велабо были перечислены в списке пассажиров.

Высокорожденные, некоторые из них, судя по титулам и почетным званиям, проделали большое путешествие на Балгаут в официальном проявлении долга и уважения. Е.Ф. Монтвелт поправил свой воротник и отряхнул рукава кителя. Этикет, всегда этикет.

Огромные створки грузового отсека Утешения начали раскрываться. Металлические консоли, грузовые рампы и мостики на шарнирах выдвинулись, чтобы соединить освещенные фонарями грузовые отсеки с доком. Массивные сервиторы потащили вниз первый из контейнеров. Е.Ф. Монтвелт увидел пассажиров и членов экипажа, спускающихся по ближайшему мостику.

Он увидел двух вдов, идущих рука об руку, с единственным траурным зонтиком с двумя ручками над их покрытыми вуалями головами. Позади них шли трое слуг в ливреях, несущих ящик из розового дерева, и член экипажа в перепачканном маслом комбинезоне с мотком тяжелого кабеля. За ними по мостику хромал выглядящий уставшим полковник с пустым, свободно висящим рукавом, рядом со своим заботливым адъютантом, за которыми следовал высокий, атлетичный человек в длинном плаще из кожи бейжа. Бритая голова человека была скульптурной и с острыми чертами, как будто была эргономично спроектирована. Пропорции головы казались довольно неправильными: изящное, достаточно четкое лицо, и компактный и обтекаемый череп, который казался слишком маленьким, чтобы соответствовать ему. Человек шел с прямой шеей и поднятой головой, что говорило о военной педантичности.

Затем Е.Ф. Монтвелт увидел другую вдову. На ней было длинное платье из черного шелка, и она несла черный веер и пурпурный платок. Полы ее платья, шелковые и крепированные, шуршали, когда она двигалась. Ее волосы, цвета белого золота, были приколоты заколками, и с них свисала черная газовая вуаль, такая тонкая, что висела, как дым. Он не мог видеть ее лица, но он мог видеть ее бледную тонкую шею. Затылок казался неприличным, как умышленная нагота.

Е.Ф. Монтвелт пошел к пассажирам, спускающимся на палубу.

— Мастер Жонас? — спросил он. — Мастер Жонас?

Казалось, что никто не озаботился признать его.

— Где твой капитан? — спросил он члена команды с кабелем. Человек равнодушно пожал плечами.

Раздраженный его поведением, Е.Ф. Монтвелт постучал по пуговицам и знакам гильдии, указывающим на звание и на службу в Муниторуме, которые он носил на левой стороне кителя.

— Ты на моей земле! — сказал он апатичному парню.

— И рад этому, — ответил человек, перевесив тяжелый моток кабеля на другое плечо.

— Где капитан этого судна? — спросил Е.Ф. Монтвелт.

— Вон та леди, она просила его проверить ее личный груз, — ответил человек, кивая в сторону вдовы с возмутительным затылком.

— Мамзель? — позвал Е.Ф. Монтвелт, когда пошел к ней. — Извините меня, но вы не знаете, где найти капитана?

— Ох, дорогой, он мертв, — ответила леди. Ее голос был тих, но очень четок, и звучал с отдаленным акцентом. В нем была дрожь, как будто она боролась с эмоциями.

— Он мертв?

— Действительно, ужасно жаль, — согласилась она, с еще одной запинкой в голосе.

— Но как? — спросил Е.Ф. Монтвелт.

— Ну, нам пришлось убить его, когда он отказался сотрудничать с нами, — сказала она. Е.Ф. Монтвелт не мог видеть ее лица сквозь тонкую вуаль, но он чувствовал, что ее глаза зафиксировались на нем, регистрируя его выражение беспокойства.

— Что вы сказали, мамзель? — спросил он.

— Я не могу лгать, — произнесла вуаль. — Я извиняюсь за это.

— Мамзель, — сказал Е.Ф. Монтвелт, обеспокоенный растущей напряженностью в ее голосе, — вы в порядке?

— Нет, нет, — сказала она. — Я не могу говорить ложь. Честное слово, это мое великое бремя. Я вынуждена говорить всем без исключения правду, даже жестокую.

— Возможно, вам нужно присесть? — предложил Е.Ф. Монтвелт.

— Моя дорогая сестра, ты опять переутомилась?

Высокий человек в длинном плаще из бейжа появился рядом с вдовой, и заботливо положил руку на ее. Его руки были в перчатках.

— Этот джентльмен спросил меня о капитане, — сказала леди.

Человек посмотрел на Е.Ф. Монтвелта. Как и у вдовы, его голос был приправлен отдаленным акцентом.

— Мои извинения, — сказал он. — Моя сестра очень обеспокоена, и вы должны извинить ее. Горе ужасно повлияло на ее разум.

— Мне жаль это слышать, — настоятельно ответил Е.Ф. Монтвелт. — Я не хотел ее утомлять.

— Я ни секунды в этом не сомневался, сэр, — сказал человек. Он держал руку сестры довольно крепко, как будто она могла выскользнуть и улететь.

— Тем не менее, это правда, — сказала леди. — Я не могу говорить ложь. Больше никогда. Это совершенно не в моих силах. Это цена, которую я должна платить. Если я желаю правды, у меня должны быть все истины, поэтому только правда может вылетать из моего рта и...

— Тссс, сестра, — сказал человек, — ты почувствуешь себя дурно. Позволь мне отвести тебя в тихое место, где ты сможешь собраться с мыслями. — Он бросил взгляд на Е.Ф. Монтвелта. — Сэр?

— В конце зала выгрузки есть комната отдыха, в конце дока, — сказал Е.Ф. Монтвелт, указывая.

— Вы очень любезны, — сказал человек. — Леди Эйл ценит ваше понимание. Она не понимает, что говорит.

— Ну, это очевидно, — сказал Е.Ф. Монтвелт. — Я спросил, где может быть капитан, а она мне прямо сказала, что его убила. — Он засмеялся. Человек – нет.

— Это потому, что я заколдована! — запротестовала вдова.

— Капитан ушел в шестнадцатый кормовой отсек, чтобы присмотреть за нашим багажом, — сказал человек. — Я полагаю, что вы найдете его там.

— Я вам признателен, — сказал Монтвелт.

Человек повел сестру прочь. Монтвелт поднялся по мостику и вошел на корабль. Он вызвал список пассажиров на экран планшета и пролистал его. Леди Эйл. Вот она, Леди Ульрике Серепа фон Эйл, из Сан Велабо, путешествует со своим братом Бальтасаром Эйлом и слугами.

Все еще чувствуя дискомфорт от своей встречи с тронутой Леди Эйл, Е.Ф. Монтвелт спустился в недра древнего грузового корабля. Он задумался, кого она потеряла. Мужа, решил он.

Возможно, другого брата. Она говорила такие вещи. Для такого разума, который измучен и изорван в клочья горем, такие мысли невыносимы. Мертвые возвращались на Балгаут, и приносили свои призраки с собой, но по-настоящему страшным явлением были души, разрушенные потерей.

Нижние палубы Утешения были тихи: темные коридоры, темные боковые проходы, поток тепла на его лице, вырывающийся из вентиляционных отверстий, плохой запах воздуха, выдохнутый слишком много раз, звуки материала корпуса, трещащего и стабилизирующегося, пока обычная орбитальная гравитация сменяла деформирующее безумие Эмпирей.

Фонари в каркасе горели мягким желтым светом, их когда-то белые защитные стекла стали коричневыми от времени. Масляный конденсат капал из труб климатической системы, бегущей вдоль потолка. «Утешение» щелкало, выравнивалось и расслабляло свои кости, как будто она была старой дамой с артритом. Е.Ф. Монтвелт наслаждался запахами и звуками первоклассного грузового корабля. Он был членом одного из них, Ганимеда Элейсона, в юности, прослужив три года в качестве младшего казначея, пока влияние его дяди не обеспечило ему работу в Хайстейшн. Глухие звуки шагов по решетчатой палубе, низкие переборки люков, запахи краски, масла и переработанного воздуха вернули все обратно.

Без необходимости проверять кодовые маркеры у дверных проемов, потому что планировка Утешения совпадала со всеми кораблями ее класса, Е.Ф. Монтвелт нашел шестнадцатый кормовой отсек.

Воздух внутри был полон пара. Створки были открыты, поэтому солнечный свет врывался внутрь, а прекрасный вид вниз на яростные белые и снежные облака открывался сквозь решетчатый пол складского помещения. Он вступил на решетчатый пол, Балгаут поворачивался под ним, и выкрикнул имя капитана.

Никто не ответил.

Контейнеры стояли привязанными на решетчатом полу, готовые к разгрузке сервиторами.

Их сертификаты были приклеены к ним, а печати были нетронутыми. Е.Ф. Монтвелт снова выкрикнул имя капитана.

Он достал свой сканер и навел на ближайший контейнер, чтобы проверить, что код сертификата совпадает с номером в его документах.

Все совпадало, но здесь было что-то странное. Сканер засек температурный след.

Он положил руку на контейнер, а затем резко отдернул ее.

— Что-то не так? — спросил человек в плаще из бейжа. Он сошел сквозь пар на решетчатый пол и приблизился к управляющему пристанью.

— Эти контейнеры, — ответил Е.Ф. Монтвелт. — Они не то, чем кажутся, сэр.

— Как так?

— След тепла, — ответил управляющий. — Здесь механизм. Это не контейнеры. — Он показал Бальтасару шкалу на своем сканере. — Видите?

— Вижу.

— Сами попробуйте.

Человек прижал руку в перчатке к контейнеру.

— Нет, сэр, снимите перчатку и попробуйте, — сказал Е.Ф. Монтвелт.

Бальтасар Эйл стянул правую перчатку. Рука, которая показалась, была так ужасно помечена старыми шрамами, что при виде ее Е.Ф. Монтвелт вздрогнул. Эйл увидел его реакцию.

— Я держу их прикрытыми, главным образом, — объяснил он. — Я понимаю, как они выглядят. Они провозглашают пакт, который я заключил с моим хозяином. — Управляющий пристанью уставился на него с широко раскрытыми глазами. Эйл улыбнулся.

— Я не жду, что вы поймете. Послушайте меня, я болтаю, как моя сестра. Изоляция путешествия сделала меня разговорчивым. Я выдаю секреты.

Е.Ф. Монтвелт сделал пару шагов назад. — Я ничего не видел, — сказал он. — Серьезно, сэр, я ничего не слышал.

— Почему вы мне это говорите? — спросил Эйл.

— Потому что, я боюсь, что в противном случае вы будете вынуждены убить меня, — сказал Е.Ф. Монтвелт.

— Я думаю, что мог бы, — сказал Эйл. — Если честно, я не хочу ничего такого.

— Пожалуйста, сэр, — сказал управляющий пристанью, пятясь назад.

— Самая ужасная вещь! — кричала Леди Эйл, несясь по пристани. — Самый ужасный несчастный случай! Он упал. Он просто упал! Пожалуйста, сюда! Там случился самый ужасный инцидент! — Е.Ф. Монтвелт выпал из открытых створок грузового отсека Утешения. Широко раскинув руки, он упал в воздух и яркое облако. Это был долгий путь вниз.

Он набрал предельную скорость уже мертвый. Атмосфера начала разрушать его, пока огненный хвост не появился позади него, как у падающей звезды, при виде которой кто-нибудь загадывает желание.

Он падал навстречу планете. Он и его почивший дядя были совершенно правы.

Похоже, у мертвых было умение находить путь назад на Балгаут.