— Ты помнишь Вергайла? — спросил Бленнер за ланчем в Клубе Митридат.
— Верджила? — ответил Гаунт. — Аугуста Верджила? Штабиста Удинотцев?
— Нет, старик, — засмеялся Бленнер. — Вергайл. Салман Вергайл. Парень из Урдеши, служил вместе с 42-ым. Мы были в поле вместе с ним в Серпсике.
— Ты, может быть, — сказал Гаунт. — Я никогда не был в Серпсике. Ты думаешь о ком-то другом.
— Разве? — с сомнением спросил Бленнер.
На другом конце стола Зеттсман тихо засмеялся над ними.
— Вы как старая женатая парочка, — сказал он. Он закончил обрезать кончик отличной сигары из листов с Хулана, и поджег ее длинной черной спичкой.
— В самом деле? — ответил Бленнер.
— Я не уверен, кто из нас должен быть более оскорблен, — сказал Гаунт.
— Как и я, — согласился Бленнер.
— Вы так болтаете, — заметил Харгитер, попивая кофеин из маленькой чашки с толстым дном.
— Я никогда в жизни не болтал, — сказал Гаунт.
Харгитер поймал взгляд и пожал плечами.
— Ну, может и нет. Но вот он, — сказал он, делая жест в сторону Бленнера.
— Это возмутительное замечание! — ответил Бленнер.
— Так что ты там говорил об этом парне, Вергайле? — спросил Эдур.
Бленнер похлопал по газете, которую читал. — Оказывается, он был здесь все это время. Прибыл год назад, примерно в то же самое время, как и ты, Брам.
— Погоди, — сказал Гаунт, положив щипцы для сахара. — Этот Вергайл, он был высоким парнем с виноватым выражением лица?
— Точно, — сказал Бленнер.
— Да, я помню его. Он был в Фантине, кажется. В любом случае, если он здесь, я не видел его.
— И не увидел бы, — ответил Бленнер. — Тут говорится, что он совсем мертв. Его тело в полковой часовне Урдеша уже двенадцать месяцев.
— От чего он умер? — спросил Зеттсман.
— Ох, ну знаешь, война, — сказал Бленнер.
— Где? — спросил Гаунт.
— Здесь не сказано, — сказал Бленнер, смотря в газету. — Ой, погоди, сказано. Морлонд.
— Не единственная хорошая душа, потерянная там, — мрачно заметил Эдур.
Бленнер посмотрел на Гаунта. — Я думал, что мы должны пойти и отдать дань уважения. Этим днем, может быть?
— У меня есть дела, Вэй.
Вэйном Бленнер вздохнул. — Тогда, завтра утром? Ну же, старик, мы должны сходить туда и извиниться перед ним, что не заскочили раньше. Это благое дело.
— Надо полагать, — сказал Гаунт.
Мажордом, в темно-красном, черном и золотом, топтался возле стола, где сидели пятеро Имперских комиссаров.
— Хотите чего-нибудь еще, сэры? — спросил он.
Гаунт помотал головой. — Не могли бы вы просто принести мне счет на подпись? — Мажордом кивнул. Бленнер выглядел подавленным.
— Я хотел еще порцию фруктового пирога, — печально заявил он.
— В итоге ты сам будешь выглядеть, как фруктовый пирог, — сказал Эдур.
— Полегче, старик! — ответил Бленнер. Он выглядел уязвленным. Он похлопал по оранжевому кушаку Комиссариата, который был повязан вокруг его обширного живота. — Это – твердая мышца. Твердая.
— Эдур прав, — сказал Гаунт, взяв стилус у мажордома, чтобы подписать счет. — Когда я вернулся с Гереона в первый раз, мои штаны висели на мне, как палатка. Прошлым утром – а это были те же самые штаны, заметьте – я осознал, что начал застегивать их на третью пуговицу. Раньше у меня был живот, как стиральная доска.
— Кое у кого из нас до сих пор, старик, — сказал Бленнер.
— Больше похоже на прачечную, — прошептал Харгитер.
— Ой! — фыркнул Бленнер. Остальные засмеялись.
— Время идет, — сказал Бленнер. — О том и речь. Ты вернулся с Гереона в 76-ом, Ибрам. Это почти пять лет назад. Смотри в лицо фактам. Мы стареем.
— Говори за себя! — хором ответили остальные четверо. Последовало еще больше смеха.
Гаунт сказал мажордому, чтобы он вызвал его машину. Он ждал Бленнера в атриуме, из вежливости. Его самый старый друг исчез в гардеробе, выражая недовольство из-за пропавшей перчатки.
Мраморные колонны атриума были обмотаны траурным шелком, и белые лилии были в ониксовых корзинах. В дальнем конце зала, под круглым окном, которое выходило на улицу и на север к Вратам Олигархии, двое ремесленников в спецодежде работали над последней фазой восстановления мозаичных фресок. Ночной управляющий Митридата сказал Гаунту, что окончание работ ожидается в течение следующих восемнадцати месяцев. Потребовалось пятнадцать лет, чтобы достигнуть этого. В клуб попал танковый снаряд в последние часы войны, и сложные фрески были серьезно повреждены.
Гаунт задумался, не было ли более лучших вещей, на восстановление которых можно было потратить пятнадцать лет.
— Итак, что у тебя на остаток дня? — спросил Зеттсман, застегивая на пуговицы свое пальто, пока подходил.
— Я должен провести несколько часов с Капайцами, — ответил Гаунт.
— Ты оценил их?
— Они достаточно хороши, — ответил Гаунт. — Я бы лучше провел время с моей собственной бандой, но Капайцев надо привести в форму, а Секция весьма увлечена этой менторской ролью.
— Рассказывай мне об этом, — ответил Зеттсман. — Мне дали группу кадетов, и ожидается, что я протащу их через SP31. Они ужасны. Трон, помоги мне, они действую так, что заставляют Бленнера выглядеть так, как будто он действует на приемлемом уровне компетентности.
Гаунт рассмеялся, но было обидно. В последнее время Бленнер получал слишком много насмешек ниже ватерлинии.
— Я не понимаю, почему ты терпишь его, — сказал Зеттсман.
— Кого?
— Бленнера, конечно же.
Гаунт сделал паузу.
— Мы вместе были в Схоле Прогениум, — сказал он. — Вэйном прожил дольше, чем кто-нибудь еще, кого я знал. Я должен отдать ему должное за это.
— Надо думать, — ответил Зеттсман. — И он был прав, конечно, насчет течения времени. Никто из нас не становится моложе. Это должно быть особенно странно для тебя.
— Это почему? — спросил Гаунт.
— Ну, мы все выполняли наши маленькие роли годами, и у нас у всех были свои моменты, но твой послужной список заставляет большинство из нас стыдиться. Если бы я сделал половину из того, что ты, я бы получил маршальский жезл и кресло в высшем командовании годы назад.
— Не мой стиль.
— Ох, разве? Как я сказал, все это должно быть странно для тебя, эта легкая жизнь, эти неспешные обеды, вечера в клубе. Должно быть странно принять, что твоя активная служба окончена, и что это конец, заниматься менторством новобранцев и отращивать пузо, пока сидишь в офисе на пути к полуотставке.
— Что происходит? — спросил Бленнер, подойдя к Гаунту. Он нашел свою неуловимую перчатку.
— Ничего.
— Не надо мне вот этого, Ибрам. Этот взгляд. Зеттсман был здесь, всего лишь мгновение назад. Я видел, как он уходит. Что он тебе сказал?
— Ничего, — снова сказал Гаунт.
— Я опрокину тебя на землю, и не думай, что не смогу.
Гаунт посмотрел на Бленнера. Бленнер все еще не привык к вспышке в новых глазах старого друга.
— Зеттсман просто сказал кое-что, — ответил Гаунт. — Он ничего такого не имел в виду. Это просто то, о чем я раньше совсем не думал.
— Ну, и о чем? — спросил Бленнер. — Что ты обязан всей своей карьерой моему вдохновляющему примеру?
— Эта деталь, очевидно, пришла из-за возмущения, — сказал Гаунт. — Нет, он просто выдумал, что со мной все. Даже не подумал о втором варианте. В этом не было никакого злого умысла. Он просто принял как должное мысль, что я сыграл свою роль, и что моя карьера на передовой окончена.
— Ах, — произнес Бленнер.
— Я всегда предполагал что, в свое время, придет приказ, и я заберу Первый и Единственный назад на передовую. Основной фронт крестового похода, вторичный фронт, без разницы. Мне никогда не приходило на ум, что может быть другой вариант.
— Ты слишком много беспокоишься, — сказал Бленнер.
— Мне снова дадут должность, так ведь?
— Ты слишком много беспокоишься.
— Но...
— Слушай, старик, — сказал Бленнер, похлопывая Гаунта по руке, — ты был на передовой чертовски долго. Ты и Призраки, сколько это было?
— С Основания? Двенадцать лет.
— Двенадцать чертовых лет, старик! Двенадцать чертовых лет без отвода с передовой! Большинство полковых командиров послали бы официальные жалобы на самый верх командования!
— Я думал об этом.
— И спасибо, что они отвели вас до того, как тебе пришлось.
— После Яго прошло два года, Вэй.
— Тебе нужно было это время, чтобы восстановиться, старый ты дьявол. Ублюдки почти убили тебя. — Гаунт пожал плечами.
— Мы уже отдохнули, — сказал он. — Мы проделали весь этот путь назад на Балгаут, на мир, который я не ожидал снова увидеть, и мы сидим тут уже год, толстея, скучая и теряя форму, и ни одна из этих вещей не наполняла меня тревогой, потому что я ожидал приказа об отправлении каждый день.
— Он наступит, — сказал Бленнер.
— Да?
— Да.
— Они пошлют меня назад?
— Ради Трона, Ибрам, ты чертовский парень с плакатов за нелепый Имперский героизм. Они не смогут долго обойтись без тебя на передовой. — Гаунт кивнул.
— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Бленнер, направляясь к двери, — я не понимаю, почему ты так чертовски спешишь.
Снаружи был зимний холод, такой же причиняющий беспокойство, как и настроение Гаунта. Небо было слегка розовым, и свет превратил городской пейзаж в бледный белый. Они стояли на лестнице и надели перчатки, их дыхание парило.
— Простите за задержку, сэры, — сказал швейцар. Служебная машина Гаунта еще не появилась. Харгитер стоял внизу на мостовой, ожидая, когда его лимузин прибудет из гаража. Они присоединились к нему.
Харгитер изучал горизонт. Еще много шпилей и куполов все еще были одеты в леса и брезент. Там все еще отсутствовали части, как при улыбке с промежутками между зубов.
— Вы были здесь, так ведь? — спросил Харгитер.
— Ох, тогда все было совершенно по-другому, — сказал Бленнер. — Я помню Башню Плутократов...
— Тебя здесь не было, Вэй, — сказал Гаунт. — Ты и Грегорианцы были на Хиске.
— Справедливо, — надулся Бленнер. — Если бы ты дал мне закончить, я собирался сказать «Я помню Башню Плутократов по множеству гравюр и эстампов, которые я видел». Да, Ибрам был здесь. На самом деле, я думаю, что он – основная причина, по которой здесь нет больше Башни Плутократов.
— Я сомневаюсь, что ты узнаешь это место, — сказал Харгитер. — Здесь была такая дробилка, что мало что осталось из того, что стояло, когда ты был здесь.
— Нет, — согласился Гаунт. — Время проходит и вещи меняются. Ты склонен видеть вещи другими глазами.
— Конечно, в его случае, — сказал Бленнер, — он имеет это в виду буквально.