Кто здесь хозяин? [Новеллы]

Пачулиа

— До всего вроде дошел, одного не возьму в толк, отчего это море из берегов не выходит?

— Какое море-то?

— Да Каспийское, скажем-возьмем. Кура да Волга, допустим, в час сколько воды наносят? Сколько тонн? А? А в день, в месяц, в год? То-то! А сколько тысяч лет Волга в Каспий-то впадает? А ни на сантиметр не поднимается! Ну, вот ты, ученый, мол, хвалишься! Так растолкуй!

— Испаряется, а потом дождем изливается! — вспомнил я что-то из слышанного в школе.

— Чего? — переспросил Пачулиа и прямо-таки затрясся от смеха. — Чего?! Вчера бородатый из третьего корпуса то же самое мне бормотал. Профессор! Так я ему — от ворот поворот. Чего, говорю, там испаряется? Где вы пар-то видели? Ну, летом, скажем, от солнца. А зимой? Зимой-то? Под морозом? Или под дождями затяжными осенними? Сами-то дожди — вода? Вода! А реки вздуются, раз в пять больше воды? И ни на сантиметр!..

Над такими вот сложными, мировыми вопросами ломали мы головы, когда вдруг, прямо как снежный ком, подкатился к нам толстяк лет сорока, в пижаме и, вздыхая и отдуваясь, поставил вопрос:

— Который тут из вас Пачулиа, а?

— Ну я, — спокойно ответил Пачулиа.

— При машинах тут вы или как?

— Мы вроде бы! — скромно ответствовал Пачулиа, сложив на коленях короткие, как обрубленные, пальцы.

Толстяк выудил из кармана пятерку.

— Да брось, не надо, — застеснялся Пачулиа.

— Нет-нет, ну что вы!

— Бросьте, говорю, все равно сдачи нет. Совсем уезжаете?

— Да нет, семью хочу прокатить, жену с детьми. Прокачу, и вернемся вечерком…

— Ну и ладно! Куда торопиться-то? Будет — ладно, нет — и так не пропадем! — отвернулся в сторону и поглядел вдаль Пачулиа.

— Ну так пусть будут у вас. Оно надежнее… — С этими словами толстяк сунул пятерку в задний кармашек штанов Пачулиа и, подходя к машине, оглянулся. — За пять дней, стало быть, а?

— Ну! — откликнулся Пачулиа. — Так вот наука, твердят, наука! И ты думаешь, все она знает, наука-то? Земля, врут, круглая! Да где ж она круглая? Отчего океаны-то не выливаются? Тяготение, скажешь? Какое ж оно такое, тяготение-то, чтоб уйму такую воды удержать? Дурить нас вздумали?! Малый шар, говорят, Земля во вселенной. Крутится, мечется, и ничего из него не выливается. Ишь! Смеешься? То-то же! — оборотился Пачулиа к присевшему рядом отдыхающему с перевязанной ногой — результатом вчерашнего футбольного матча.

— Да я не о том! — настаиваю я. — Я про то, как ты от денег отказывался-то!

— Неплохой вроде парень, — потупился Пачулиа.

— Это пока тебя не раскусили, а потом как?

— Потом, потом… Потом видно будет! — Пачулиа беспечно рассмеялся.

— Чему это ты смеешься?

— Я-то знаю чему, а этот, что хохочет, вот этот, с ногой? Приедут, и подавай им — диету, бадминтон!.. Старик такой, а в футбол полез. Играл бы в свое время. Во всем поселке ни одного солидного человека! Больным да тем, кому вода эта минеральная как воздух нужна, путевок небось не добиться, а этих вот «футболистов» тут пруд пруди. Вот ты, скажем, для чего приехал сюда? — повернулся Пачулиа к травмированному соседу.

— Мне бы вес немножко спустить, — смущенно улыбнулся любитель футбола.

— За семь верст киселя хлебать! Дома поменьше трескал бы! Мне бы здоровья твоего, а тебе б малость моего ума. Да где у бога справедливость-то? Хоть в чем-нибудь, да обделит. Насмешничают надо мной, издеваются вроде, а погляди на его ногу-то? А теперь на меня, как сознательный человек… То-то.

Пачулиа пятидесяти еще вроде нет, но около этого. Он низкорослый, с толстой короткой шеей. Волосенки хоть и реденькие, а так аккуратно причесаны, один к одному — парик, да и только. Рот большой, и зубы щербатые. Лицо хоть и загорелое, а веснушчатое. Один глаз весь красный и слезится, так что поминутно платочком приходится вытирать. Говорит монотонно, без пауз, как неисправный динамик.

— Прежде чем кто-нибудь наплетет, лучше сам расскажу вам про себя. Посплетничать они все здесь мастера! Больной, словом, я человек. Три года язвой желудка маюсь. Как ей не быть, язве-то, при моей нервотрепке? Дома три отпрыска, и ни один, сами понимаете, в книгу и глядеть не желает. Старуха меня во всем обвиняет. В тебя, говорит, уродились. Оно и может быть, без образования я, отец из второго класса взял… Да чтоб об этом день и ночь-то кричать?! Ребята все слышат и сами носы от ученья воротят. Так кто виноват? Не старуха ли? Ладно, дальше. А вкалываю я где? На ткацкой фабрике со станками вожусь. Дня не пройдет, чтоб что-нибудь не отказало. Железо-то оно тоже не железное! Ткачиха — руки за спину. Пачулиа, кричит, Пачулиа! Чтоб тебя разорвало! Туда бежишь, сюда поторапливаешься. Простой станка на ответственности не чьей-нибудь, а Пачулиа. Меня тут же за шиворот! Запчасти ящиками лежат, а толку? Нужных деталей, как всегда, нет. Сам чего-то точу-подгоняю…

Скопил кое-как сотен пять и подался сюда. Язва, говорю, у меня. Удивляюсь, что не рак, при моей нервотрепке-то! Ждал путевки, ждал, местком обхаживал, обхаживал. Да где там? До меня очередь не дошла!.. Еду я, значит, сюда, а кто-то возьми да выкради у меня из пиджака — в купе я его повесил — все денежки на отдых. Поди узнай кто… До Самтредии человек восемь в вагон вошли и вышли. В руки-то я им не смотрел… Так что с тремя рублями явился сюда. А тут и пятисот моих не хватило бы. Все ведь с рукой протянутой. Но возвращаться стыдно… Весь Кутаиси смеяться будет. А соседи? У всех ведь языки что тебе полотенце банное. Ну, прошелся я, стало быть, туда-сюда, порасспросил-поинтересовался, знакомых никого, а незнакомый разве доверится? Ну, сказал я себе, надо как-нибудь продержаться. Как-нибудь, а надо-таки. Пришел сюда, в пансионат. Директору паспорт в руки сую. Директор — во парень! Только что назначили, из исполкома перевели. Порядочный, не испортили еще… «Из Кутаиси, — говорю, — послали меня сюда, горком, — говорю, — в курсе. Отдыхающие, — говорю, — жалуются, на всем курорте ни одной автостоянки. Выделите, — говорю, — территорию, а пока, — говорю, — оборудуем ее, временную откроем». — «Да у меня штата, — говорит директор, — нет на сторожа». — «Об этом, — отвечаю я, — не заботьтесь, комнатенку мне только выделите, даром посторожу, говорю». — «Спасибо, — говорит, — выручаешь от жалоб курортников. Спасаешь». И поселил в финском домике вместе с поваром. Что ни утро, рублей по двадцать притекает, а по выходным и того больше. Рубль за ночь беру. Что здесь караулить, кто сюда заберется машину уводить? И ты бы так мог. Зато на душе у отдыхающего спокойно. Ну, таким образом набрал немного, заплатил за путевку и живу в первом корпусе припеваючи, в полулюксе. И польза от меня отдыхающим. Стоянка нужна? Нужна! Улучшилось обслуживание отдыхающих? То-то! А денег я не прошу. Сами дают!

Возьмем теперь экскурсии! Перевал рядом. Отсюда двадцать шесть километров. По пятницам водитель автобуса санатория «Трапезунд» отдыхает. А желающих посмотреть перевал тьма. Сунулся к водителю: никто, говорю, тебя за это не убьет, соберу тебе народ, и валяй по пятницам на перевал! Согласился. Отбою нет, списки за три недели начинаю составлять. Пятерка со взрослого, трешка с детей. А мест в автобусе сколько? Двадцать четыре. Десятка мне, десятка за бензин, предположим. Остальные водителю. И все довольны…

Дальше. Три фотографа на курорте работают. Так они просто молятся на меня. Прогуливаемся, значит, с отдыхающими, а я и приглашу этак ненавязчиво — сфотографируемся, мол, на память! Один из десяти всегда найдется. Так за это фотографы мне снимки бесплатно дают. А один вчера преподнес сорочку венгерскую в подарок.

Так вот и живем. Полтора месяца уже. Дней пятнадцать осталось. И подлечился, и время провел с пользой. Так мешаю ли я кому, скажи? Есть ко мне претензии? Спасибо мне говорят! Стало быть, ежели есть мозги, нигде не пропадешь!

Правда, некоторые здесь посмеиваются-перешептываются: «Пачулиа да Пачулиа!» А что Пачулиа! Пусть лучше на себя посмотрят!

С тобой вот я почему говорю откровенно? Солидный потому что ты, образованный… не то что эти все… только и думают издеваться-насмешничать…

Перевод М. Бирюковой