Кто здесь хозяин? [Новеллы]

61-11-25

Телефон звонил уже давно.

Гела знал, что из-за такого пустяка его жена и девятнадцатилетняя дочь не оторвутся от телевизора. Сбросив одеяло, он спустил ноги и зашарил ими по полу в поисках домашних туфель. Одной не оказалось; Гела встал и, рассерженный, зашлепал к аппарату.

— Алло, алло! Простите, что беспокою вас так поздно! — раздался взволнованный женский голос. — Очень прошу вас, запишите мой номер!

— Подождите, сейчас. — Гела взял карандаш. — А кто вы будете?

— Вы меня не знаете. Мне очень плохо. Может быть, я не доживу до утра. Если вас не затруднит, позвоните мне утром — шестьдесят один… вы слушаете?

— Да-да…

— Шестьдесят один — одиннадцать — двадцать пять. Если я не отвечу вам… значит, я мертва, и вызывайте «Скорую» — Вашлованская, пятнадцать, Нелли Квициани. Простите за беспокойство…

— Да… Но откуда вы знаете меня?

— Я попала к вам совершенно случайно.

— Может, вам бы прямо в «Скорую» и позвонить?

— Ничем она мне не поможет. Не хочу.

— А если мне сейчас к вам поехать?

— Нет-нет, не надо! Я не открою вам двери. Если можете, выполните мою просьбу, а если нет, то всего доброго.

Незнакомка повесила трубку.

Гела взглянул на настенные часы. Вот-вот должно было пробить двенадцать.

— Кто это был? — спросила свернувшаяся калачиком в кресле жена.

— Не знаю, не туда попали…

— Как это не туда? Вы десять минут разговаривали! — оторвалась от телевизора дочь.

— Не твое дело. И сядь как следует! Сколько раз можно смотреть «Мост Ватерлоо»! Прямо больны этим телевизором обе!

— Ложись и спи. Разве мы тебе мешаем? — ответила жена.

— А как телефон зазвонит, так мне подбегать? Два шага им сделать лень! Где мой второй шлепанец?

Жена и дочь покосились на стоявшего в футбольных трусах и майке босого на одну ногу Гелу.

— Наверное, под кроватью. Ну иди, папа, не мешай.

— Я-то выйду. А вот ты не видишь, до чего эту девицу сигареты довели? — обратился Гела к жене. — Каков голос стал, а?

— Ничего подобного, я больше не курю! Просто немного простудилась. Иди спать! Мама, скажи ему!

Дочь снова вытянула стройные ноги и водрузила их на голову игрушечного львенка.

Гела пошел в спальню и улегся. Несколько минут он смотрел в потолок, потом снова поднялся, набросил халат, отыскал под шкафом шлепанец, подошел к телефону, спрятал в карман халата адрес Нелли Квициани и вернулся в постель.

Не спалось ему долго.

«Вот встану и поеду. Кто знает, что там с ней. Очень тревожный был голос… Поди объясни сейчас Лили, что я в полночь одеваюсь и выскакиваю из дому потому, что мне позвонила незнакомая женщина: мне, мол, плохо, живу там-то и там-то и, если вы мужчина, помогите! Во-первых, засмеет, во-вторых, не поверит, в-третьих, что-то во всем этом есть от детектива. Неужели она ко мне и впрямь случайно попала? Небось кто-то дурака валяет… Вот только голос у нее такой взволнованный и искренний…»

Люди в большинстве своем предпочитают утешать себя, и диву даешься, как оправдания своим поступкам они находят всюду, в любых ситуациях.

«Если что-то смертельное, этой ночью я ей все равно не смогу помочь, а если нет, потерпит и до утра. Завтра позвоню. Врача приведу или еще что-нибудь придумаю».

И, решив так, Гела успокоился и заснул.

Утром он едва дождался, пока жена и дочь позавтракают и выйдут из дому.

Гела никак не мог выяснить, в котором часу у дочери начинались лекции. Иногда она выходила в полдевятого вместе с матерью, а иногда нежилась в постели до двенадцати, и сколько ни бился отец, сколько ни кричал, ни выходил из себя, так и не смог воспитать дочь, как хотел. Тем более поздно было это делать сейчас — у студентки третьего курса иняза уже была своя жизнь. Гела ощущал, что мало-помалу становится чужим в собственном доме. Уходили в прошлое радости совместного бытия, общности переживаний, чувств, интересов — всего того, что так сплачивает семью. Не только дочь, но и жена не заговаривала с ним, если в этом не было необходимости. Гела оставался наедине со своими мыслями и делами. Работал он инженером-механиком в трамвайно-троллейбусном управлении. Вечерами, когда жена и дочь усаживались перед телевизором, Гела читал в своей комнате и рано ложился спать. Телевизор он ненавидел, именно его считая виновником трещины в своем семействе.

…Оставшись один, Гела перенес телефон к себе и, стоя у окна, набрал номер.

— Алло?

— Слушаю.

Это был голос Нелли, и у него отлегло от сердца.

— Как вы, Нелли?

— Благодарю вас. А с кем это я?

— Это Гела. — Вспомнив, что женщина не знает его имени, он поспешно добавил: — Вы позвонили мне ночью. Голос у вас был встревоженный…

— Ох, простите, ради бога! Муж уехал в командировку, а сын пришел вчера так поздно! Уже большой мальчик, а я извожу себя… Все у них дни рождения или еще что-то, без конца, уж причину найдут… А я больна, вот сердце, видно, и ослабло. Я уж умирать собралась — не дай вам бог испытать такое! Сначала руки и ноги закоченели, потом холодный пот выступил. Еле-еле дотянулась до телефона, набрала первые пришедшие в голову цифры и… вот попала к вам. Думала — упаду в обморок и умру, так пусть хоть кто-нибудь знает…

— Рад слышать ваш голос… А сейчас вам ведь лучше?

— Более или менее… Явился мой недоросль во втором часу, и я немного успокоилась.

— А… что все-таки вас тревожит, если можно узнать?

— Не приведи господь… вас ведь Гелой звать, да?

— Да.

— Не приведи господь, Гела, вам и вашим близким. Вот уже три года я не встаю с постели…

— ?!

— Ноги у меня не двигаются. Отложение солей.

— Так вас соли так запугали? Подождите одну минутку. — Гела открыл окно и прокричал вниз: — Ну-ка марш оттуда! Живо, не заставляйте вниз спускаться! — Он вновь взял трубку: — Извините, ребятишек шугануть пришлось. Тут у нас площадка за домом, так, с ладонь величиной, вот мы, соседи, и разбили в позапрошлом году на ней садик. А детишек потеснить пришлось. Они и озорничают в отместку, негодники, ветки обламывают.

(Автор забыл сообщить тебе, дорогой читатель, что на дворе была весна…)

— Где вы живете, Гела?

— На улице Гурамишвили, последний дом в Ваке, знаете, у начала трассы Ваке — Сабуртало.

— Прекрасное место.

— Место неплохое, только слишком шумное.

— Да, шумно теперь везде…

— Я спросил вас о солях… — Геле показалось, что продолжить тему болезни будет лучше.

— И не говорите. Эти соли хуже чумы, поверьте. Три года я прикована к кровати. Сначала ноги отнялись, и я оставила работу. Я географ, была учительницей в школе. И вот уже год, как не могу двигать руками. Локти и запястья одеревенели, а сейчас и пальцами еле шевелю.

— А боли у вас есть?

— Страшные! Целыми днями только на успокоительных и держусь. Господи, до каких пор терпеть все это?!

— Нелли! Точно не знаю, но, кажется, отложение солей в последнее время очень эффективно лечат! У одного моего товарища… — хотел солгать Гела, но его прервали:

— Не говорите об этом, Гела, не надо, прошу вас! Нет средства, которого мы бы не испробовали. Я и своих уже измучила, и сама обессилена. Со мной уже все ясно. Смерть близка, и у меня остались считанные дни. Расскажите лучше что-нибудь о себе.

— Обо мне… Ничего интересного, Нелли… Инженер. Дочери уже девятнадцать, учится в институте иностранных языков.

— Дай ей бог счастья! А мой окончил в этом году школу и слоняется пока без дела, горюшко мое…

— Никуда не сдавал?

— Сдавал, да баллов не хватило. Вот муж ему сейчас работу по профилю ищет…

— А он кем работает?

— В исследовательском институте охраны труда.

— Вот как… — Гела не знал, что такой институт существует. — Что ж, еще ничего…

— Нет, дни мои сочтены. Все мне опостылело, я и говорить о себе не хочу. Смерть была бы для меня счастьем! Вам кажется, я преувеличиваю, жалуюсь? Нет, я надоела сама себе!

— Ну что вы! Как можно так отчаиваться!

Геле показалось, что Нелли плачет.

— Простите меня, Гела. За последнее время я стала такой подозрительной, ревнивой… Кажется, что мужу и сыну я уже опостылела… Ну что у меня за жизнь?! Когда остаюсь одна, даже трубки телефонной не снимаю — не хочу слышать родственников и друзей! Доконало меня уже все это: «Как ты? Сегодня тебе лучше? Видишь, и голос бодрее! Скоро совсем поправишься, не бойся!» По-своему они правы, но я устала. Только я одна знаю, что лучше мне уже не будет никогда. Потому и не хочу, чтобы утешали! Кажется, смерть приходит тогда, когда теряешь надежду. А я не надежду — я веру в жизнь потеряла! Даже не помню, было ли мне когда-нибудь хорошо. Принес мне муж стул на колесиках, так раньше я, бывало, подкачу на нем к окну и смотрю, смотрю целый день на улицу — все ж развлечение… А теперь и этого не хочу. Слава богу, недолго ждать осталось, засыплют мне лицо землею, и все кончится, отдохну!..

— Прошу вас, не говорите так! Вот увидите, вы выздоровеете! Чего только люди не переносили!.. А вы…

Гела не находил слов, и в горле у него застрял ком.

— Все это я уже слышала… Спасибо вам большое… Прощайте, Гела.

— Подождите. Вы можете выполнить одну мою просьбу?

— Какую, Гела?

— Не кладите трубку — я буду вам звонить еще, хорошо?

— Не утруждайте себя.

— Очень вас прошу!

— Не нужно. Выбросьте бумажку с моим номером и забудьте его.

— Ну, тогда я сейчас же приеду к вам! — твердо пообещал Гела.

— Ни в коем случае! Уж не думаете ли вы, что я еще похожа на человека? Не то что вам — хоть бы мужу моему и сыну не видеть меня сейчас! Не смейте приезжать!

— Ну, тогда… Не вешайте трубку! Я позвоню вам, только один раз позвоню!

— Хорошо… Посмотрим… Всего хорошего вам.

Весь день на работе Гела не находил себе места. В ушах у него все звучал голос Нелли. Он подписывал какие-то бумаги, отдавал распоряжения, чувствуя, что делает все, как робот, и мысль о том, что где-то рядом беспомощная, отчаявшаяся, тихо умирающая женщина, не выходила из головы. Что он мог? Неужели так рано должны были настать в жизни Нелли Квициани дни, когда уже никто и ничего не мог сделать для ее спасения?..

В перерыве он позвонил ей.

— Это я.

— Я узнала вас, Гела.

Некоторое время они молчали. Оба держали у уха трубки, и Геле показалось, что он явственно слышит, как бьется сердце больной женщины.

Он не знал, с чего начать. Стандартный вопрос о самочувствии был уже ни к чему. Да и сказала ведь Нелли, что не любит, когда ее спрашивают об этом…

— Знаете, сегодня у меня в кабинете столько народу толкалось, что не то что позвонить — стакан воды выпить было некогда! — Гела сам удивился тому, что извиняется перед женщиной, которую никогда не видел. — Запчастей не хватает. Выпустишь на маршрут неисправный троллейбус — отвечать заставят. А чтобы он элементарным техническим нормам соответствовал, из кожи вон лезть приходится…

— Жарко на улице, Гела?

— Сейчас не знаю. Утром прохладно было. А потом и носа высунуть не успел. Скоро потеплеет, пора уже. Апрель кончается.

— Какое сегодня число по-старому?

— По-моему, тринадцатое.

— В прежние числа я больше верю… Гела… — Голос Нелли задрожал.

— Я вас слушаю!

— Очень вас прошу, не поймите меня неправильно… Мне знакомо это чувство… Я позвонила вам прошлой ночью случайно. Мне было очень плохо, иначе я бы не потревожила вас. Эти два часа, пока сын не вернулся, я надеялась на вас. Спасибо вам за эту ночь, за ваше внимание и тепло. Когда вы сказали, что сразу приедете, знаете, как это согрело мне сердце? Господи, шептала я себе, в этом холодном городе есть еще кто-то, сохранивший желание и способность помочь другому. Может быть, именно вы и спасли меня от смерти в эту ночь. Но сейчас положение изменилось. Я чувствую, вы — добрый человек, хотите помочь мне, вселить в меня надежду. Но это оказываемое мне внимание — это просто жалость. А мне жалость не нужна. Еще в прошлом году я сходила с ума, когда телефонный звонок запаздывал, заставляла мужа и сына, где бы они ни находились, звонить мне каждый час… Сейчас мне это внимание лишь досаждает. Я уже подвела итоговую черту в жизни. И вас я освобождаю от джентльменской обязанности быть внимательным ко мне.

— Но ведь мы договорились?.. — чужим голосом попросил Гела.

— Мы ни о чем не договаривались. Поймите, я давно перестала договариваться о чем-либо. Всех благ вам!

— Нелли, прошу вас, не кладите трубку! Я все равно позвоню вам!

— Гела, как-никак я замужняя женщина, хотя сейчас это не имеет никакого значения. Простите, пришел мой врач. Мне надо приготовиться.

«В самом деле, может, она не хочет слышать мой голос? Уж не докучаю ли я ей?» — с тоскою думал Гела, однако через несколько часов почувствовал, что не в силах не позвонить Нелли снова. Почему он это сделал, он объяснить бы не смог. Одно было ясно — эти звонки теперь были нужны скорее ему самому. Еще сильнее, чем жалость к больной женщине, было другое чувство, осознать которое он не мог.

На следующий день он позвонил ей. Во время разговора ему подумалось, что Нелли уже не была так категорична, как раньше, и даже, показалось, ждала его звонка. В течение недели он звонил ей по три раза в день. Говорили они недолго и всегда о чем-то новом. Вслед за радостным нетерпеливым: «Это я!» — Гела начинал торопливо пересказывать, что произошло у него за прошедшие часы, что в городе, какая стоит погода. Оба сами не заметили, как перешли в разговоре на «ты». Каждый день приносил теперь для них что-то новое, которым необходимо было поделиться друг с другом. Он звонил ей с работы, из телефонной будки, из дому, когда жена хозяйничала на кухне, а дочь, теребя ногами уши поролонового львенка, вновь устремляла глаза в телевизор. В последние дни знакомое «это я!» уже не требовалось Нелли. «Да», — тихо окликал ее Гела, и так же тихо, печально и певуче отвечала женщина: «Да-а…»

Близость, которой порою мы не достигаем, живя с человеком бок о бок на протяжении целой жизни, незаметно возникла между ними; они заботились друг о друге, и эта забота целиком захватила их существование.

…— Вот сейчас, через десять минут, ты должна выпить лекарство…

— Да, я знаю…

— Не забудь послать Зуру в четыре часа за «Саирме»! Ровно в четыре я принесу полный ящик. Оставлю в подъезде, под лифтом, как тогда.

— Спасибо…

— Слышишь, я поднимусь, загляну на одно мгновение из дверей, умоляю тебя! Ну какое имеет значение, какая ты?!

— Нет-нет, ни за что! Если ты это сделаешь, я убью себя! Когда настанет время, я поднимусь и сама увижу тебя…

— Хорошо…

— Слушай…

— Да…

— Оденься теплее и возьми зонтик, сегодня передавали, похолодает и будет дождь…

— Будет сделано!

— А на дворе весна?

— Вроде так!

— Ну, все, пока…

— Держись!..

…Когда он позвонил в субботу утром, трубку взял муж Нелли. Гела знал, что отвечать не надо. Муж поднимал трубку и в воскресенье в течение всего дня. В понедельник ее уже не снимал никто.

Вечером в понедельник Гела случайно развернул вечернюю газету. И так же случайно в глаза ему бросилась знакомая фамилия — ведь он никогда не читал траурных объявлений.

Когда все разошлись с кладбища, из бледной темноты весеннего вечера, словно из тела кипариса, возникла тень, к свежей могиле с несколькими брошенными сверху красными гвоздиками на ней шагнул мужчина…

Положив на холмик несколько вишневых веток, он постоял молча и, когда совсем рядом тревожно прошуршала крыльями сова, повернулся и медленно пошел по дорожке к выходу.

…Не мне тебя учить, дорогой читатель, — людское общение полно тайн…

Перевод Л. Бегизова