Ладонь, расписанная хной

ГЛАВА 5 НЕУДАЧНЫЙ ПРОСМОТР/ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ИНДИЙСКИЙ ФИЛЬМ

— Как дела, Толстуха?

О, снова эта идиотская кличка! Но когда вы стоите перед целым вражеским батальоном, то нечто знакомое, как бы оно ни бесило, вызовет у вас ощущение тепла и безопасности. Хотя бы ненадолго.

Каран, мой кузен, парень, который ведет кулинарный блог и по совместительству незлобный брат злобной Тани, медленно просачивается в двери моей комнаты. Сначала голова с длинными нечесаными волосами, потом длинная тощая шея, которой гордился бы и жираф. За минуту до его появления мама с тетушкой Бу бросились в гостиную, чтобы решить экстренные вопросы, связанные с самосами, на ходу бормоча что-то о жадности. Судя по всему, жадные Шармы уже приговорили первое большое блюдо с двадцатью самосами с паниром.

Справка по родне из Пенджаба-101: кузины/кузены (хорошие) = родня/друзья, с которыми вас связывают кровные узы и глубокое понимание мук, причиняемых вам некоторыми членами вашего общего семейства. Кузины/кузены могут возникнуть на вашей кухне в любое время, особенно если у вас на столе появляется еда, качественно превосходящая диетическую обезжиренную гадость, которую принято есть в их домах.

Близкое соседство дома, в котором Каран живет с родителями и сестрой, открывает парню легкий доступ к жирным блюдам моей матери. У него даже есть ключ от нашей квартиры, который ему дала мама, потому что он — второй ребенок в семье. Собственного второго ребенка мама сама когда-то решила не заводить.

Я должна с ним поделиться. Просто должна, иначе у меня пойдет носом кровь прямо перед Шармами. Кстати, а это идея! Повод достойно уйти с передовой.

Все, я больше не могу.

— Каран, слушай, слушай! — наклоняюсь я к нему.

Он влетает в мою комнату, начинает по ней носиться, открывать и закрывать ящики, включать и выключать вентилятор. Причем делает это все одновременно.

— Каран! — С тем же успехом я могла бы попытаться привлечь внимание годовалого малыша. — Каран, посмотри на меня! Я сейчас кое-что тебе расскажу, иначе взорвусь!

Я быстро выглядываю в коридор, чтобы убедиться, что поблизости нет Шейлы Бу. Тетушка с мамой как раз бредут от кухни к гостиной, каждая с тарелкой самос в руках. Когда они закрывают за собой двери, я свистящим шепотом выпаливаю:

— Мой босс хочет отправить меня в Америку!

Кузен резко останавливается и потрясенно таращится на меня с открытым ртом, в котором угадывается непрожеванный панир. Разумеется, войдя в наш дом, Каран отправился прямиком на кухню. Но как он посмел есть в одиночку и не принести мне ни кусочка!

— Да ладно! — Он приплясывает, словно длинный воздушный шарик на ножках. — Наконец-то твой босс признал в тебе ценного сотрудника! Ой!.. — И кузен снова останавливается, вытаращив глаза. — А ты уже говорила?.. — Он кивает в сторону гостиной, где на полную мощь ревет кондиционер. — Им?

— Нет, не успела. Я сама узнала только этим утром.

Кажется, это было в другой жизни. Мистер Арнав, его мятая рубашка и кабинетный ледник.

— Семья, конечно, тебя не отпустит. Ты же это знаешь, да? Давай, пока думаем, перекусим, ладно? Я знаю место, где готовят лучшую пасту масала в этой части города. Ты — единственная, с кем я могу ее есть!

По-моему, я растолстела именно из-за Карана.

— Слушай, а ты чего так разоделась?

— Из-за Шарм. Они в гостиной. Ты разве не видел, как носятся мама и тетушка Бу? Как думаешь, зачем им столько еды?

— Ничего я не видел, дверь в гостиную была закрыта. Я думал, твои родители просто включили кондиционер и стали смотреть сериал про жизнь змей. Поэтому я не стал их беспокоить, взял еды и пошел к тебе.

Для того чтобы сложить два и два, ему потребовалась всего пара секунд. Кузен так заходится в кашле, что белые кусочки панира из пирожка разлетаются по всей комнате, которую всего час назад вымыла наша горничная Суджата.

— Погоди, погоди! Так эти Шармы пришли сюда, чтобы встретиться с тобой? Сегодня? Ёк-макарёк, а Т-Бу времени не теряет!

Мы ее так называем, Т-Бу, — как советский тяжелый танк, который крушит все на своем пути.

— Да, сегодня. Сейчас! — Меня вот-вот накроет паника.

Мне кажется, я ее даже вижу: крохотные клетки моего тела, одетые в военную форму, внезапно дрожат и валятся с ног в коллективной истерике.

— Каран, помоги мне, пожалуйста! Я не могу к ним пойти. Скажешь им, что я заболела? Нет, что меня похитили! Нет, что меня хватил удар! Да что угодно!

— Так, спокойно, дыши глубже, Зоя, дыши глубже! Ровно и медленно. Воздух входит и выходит. — Он хихикает. — Похоже на озвучку порно, да?

Вот паршивец! У меня вопрос жизни и смерти, а ему все шуточки! Да я убить его готова голыми руками, причем это будет не трудно. Всего лишь сдавить хорошенько его тощую цыплячью шею.

— Ладно, ладно, успокойся! И нет, тебе нельзя меня душить, убери свои руки! Дыши. Скажи мне лучше, что ты собираешься делать? Сбежишь из дома прямо сейчас? Чтобы твое семейство гонялось за тобой по всему городу каждый раз, когда захочет тебя с кем-нибудь познакомить?

Да!

— Нет… — Я тихо вздыхаю и раскидываюсь на кровати, насколько можно раскинуться в этом удушающе тесном наряде.

Он прав: что мне теперь делать? Похоже, у меня нет никакого выбора.

Я понимаю, что произнесла это вслух, когда он отвечает:

— Да мне думается, тут ни у кого из нас нет выбора.

— Точно. Вы с Таней следующие на очереди. Ты это понимаешь?

На мгновение я ощущаю садистское удовлетворение, потому что он действительно следующий. Ему позволили порезвиться, но двадцать восемь лет для парней — это предел. К тому же никто из семейства не знает, что он год назад ушел из крутой адвокатской конторы, чтобы стать блогером и рассказывать о вредной еде, в которой много масла. Если правда выйдет наружу, его мать, Рита Чача, действительно получит удар. Причем больше ее сразит интересующая его тема, а не завершение его юридической карьеры. Она уже пару раз изображала инсульты, чтобы избежать застолий, на которых подавали жирную еду, или мероприятий, обязывавших к ношению сари.

— Как тебе удается после стольких инсультов сохранять такую хорошую фигуру? — хихикали мама и Шейла Бу.

А еще они не знают, что Каран путается со своей давней замужней подружкой.

— Да плевать, кто следующий! Сейчас дело в тебе. Слушай, у меня есть идея. Когда будешь знакомиться с Шармами, представь, что участвуешь в очень плохом индийском фильме. Ну, помнишь, такие, совсем идиотские, из восьмидесятых? Все главные герои — мачо с волосатой грудью, а все злодеи — отъявленные мерзавцы, и нет никакого смысла. Ну вот, пусть этот парень будет там главным героем. Вернешься и выдашь рецензию. А для полного эффекта представляй, что ты ешь попкорн с маслом и карамелью. — Кузен радостно причмокивает.

Да, у меня вся семья с головой не дружит.

С громким стуком распахивается дверь, и в комнату влетает тетушка Бу в облаке едкого цветочного аромата и запаха имбиря. Вместе с ней из ярко освещенного коридора проникает липкий жаркий воздух.

— Каран! — в ужасе восклицает она. — Ты что тут делаешь? И почему ты в панталонах? Кыш! Кыш!

И она гонит его прочь взмахами рук, словно надоедливое насекомое.

Панталоны? Мы что, внезапно перенеслись в Англию? В пятидесятые?

Каран давится второй раз за вечер.

— Тетя Бу, я что, похож на шмеля, что вы меня так выгоняете? И потом, это шорты! Бермуды, а не панталоны.

— Шорты, шморты, какая разница! Нечего тебе тут делать. Иди, займись чем-нибудь полезным!

— Все в порядке, Шейла-диди, пусть остается. — Моя любящая мать входит и треплет Карана за щеки, как будто ему все еще четыре года.

Она принесла инвентарь, необходимый для демонстрации невесты: большой, только что начищенный серебряный поднос, на котором стоит наш лучший английский фарфор. Когда-то дедушка с бабушкой получили его в подарок на свадьбу, со временем подарили его моим родителям, и теперь он ждал возможности перейти ко мне. На фарфоровых тарелках лежали самосы, бисквиты с кремом и малай педа (маленькие комочки блаженства из сахара, крема и муки). А также исходили ароматным паром шесть чашек дивного чая.

А не стащить ли мне один педа? Наверное, не стоит, иначе я рискую вырваться из этого платья, как обрюзгший супермен, и остаться в одном белье. Как же я хочу есть!

Понятно, отчего выбран именно серебряный поднос. Нужно непременно продемонстрировать гостям, что мы в состоянии оплатить свадебные хлопоты. Разумеется, это должно быть сделано тонко, чтобы не намекнуть родным возможного жениха, что они беднее нас. Ну а какой намек может быть тоньше серебряных предметов в повседневном обиходе?

— Кажется, пора и тебе подыскать жену, — угрожающе бросила тетушка Карану. — Только сначала обрежь свои длинные грязные космы! И научись носить штаны! Только посмотрите на эти тощие волосатые ноги! Будто паучьи лапки! Хвала небесам, что у тебя их только две, а не восемь! А то и на две такие ноги желающих еще надо поискать!

— Доверься мне, плохого не посоветую, — подмигивает мне Каран. — Пока, куколки! — Одной рукой он обнимает маму, а пальцами второй стискивает щеки тетушки Бу так, что у нее выпячиваются глаза и нос.

— Что тебе насоветовал этот глупый мальчишка? И, кажется, он назвал нас куклами?! — Тетушка с большим подозрением смотрит в удаляющуюся спину племянника.

Ну да, пронзительно яркой куклой в тунике с узором из концентрических кругов.

— Да будет тебе, Шейла-диди. Может, и хорошо, что он здесь. Поможет Зое немного успокоиться.

Как же, успокоиться! Мама пытается вручить мне тяжелый поднос. Не понимаю, зачем Карану блог? Из него мог получиться отличный мозгоправ, ну, во всяком случае, из тех, кто прекрасно запутывает за деньги. А бывают ли они другими?

— Мам! Не могу я нести этот тяжеленный поднос! Я вообще двигаться не могу в этом тесном платье! Пусть угощение подаст Мала!

— А вдруг именно она и понравится молодому человеку? Что ты скажешь, если жених предпочтет тебе служанку? — шепчет тетушка Бу, пока мама открывает мне дверь.

Для справки: Мала, наша кухарка, дожила до сорока пяти лет, родила троих детей и похожа на кастрюлю.

— Зоя, это древняя традиция. Так принято делать. Мы же не можем просто привести тебя в комнату и сказать: «Вот она! Ну, как она вам?» Пожалуйста, не надо со мной все время спорить, — говорит мама наполовину просящим, наполовину приказным тоном.

— Ерунда какая! Почему бы не вспомнить еще одну древнюю традицию и не завесить мне лицо этой дупаттой?[12]

Красный шифоновый шарф, который должен изящно обвиваться вокруг моей шеи или свисать с одного плеча, решил сместиться ниже и теперь изображает длинный хвост.

— Ну давай сделаем так только сейчас, один раз. Больше ты этого делать не будешь, — уговаривает она.

Я не вполне понимаю, чего мне больше не придется делать. Знакомиться с выбранными мамой молодыми людьми или таскать тяжелые подносы?

— Ну все, пошли. Чего мы ждем? — Шейла Бу выгоняет нас из прохладной комнаты с кондиционером в душный коридор, в котором видны только плотно закрытые двери и редкие пейзажи на стенах.

Ладно, хорошо, я справлюсь. Я справлюсь. Представляю себе плохой индийский фильм, комнату, в которой полно волосатых главных героев и бездарных героинь. Меня охватывает непреодолимая неловкость.

Шейла Бу и мама нервно болтают, сдавив меня с двух сторон, пока я иду по длинному коридору. Неловкость переходит в панику. Как же чешется мокрая спина!

Дверь гостиной драматично распахивается, и холодный синтетический воздух смешивается с теплым и влажным. В комнате с кремовыми стенами темная мебель мерцает бликами от ламп. Приглушенные голоса внезапно замолкают на полуслове.

Время плохого кино. Мотор!

К нам поворачиваются шесть голов, включая папину, и я завидую своей кошке: мне немедленно хочется вылететь отсюда и забиться под кровать в своей комнате. Шесть пар глаз открыто оценивают меня с головы до ног.

Расслабиться. Надо расслабиться.

А вот и он, юноша, главный герой. Если его можно так назвать. Определенно антимачо: напрочь лишен цвета, на лице ни эмоций, ни жизни. Безвольно прямые волосы тщательно расчесаны, намаслены и уложены с педантичной точностью. По моей спине струится ручеек пота. Видимо, от разочарования.

Нет, ну а кого я ожидала увидеть? Брэда Пита?

Круглое лицо папы поблескивает очками и излучает тепло и гордость. Показывая меня гостям, он как бы говорит: «Вот, посмотрите на мою умную, успешную, образованную девочку!»

Может, мне надо распустить хвост и рассказать им про Нью-Йорк. Прямо здесь и сейчас. Вот это будет поворот! Интересно, как быстро от нас сбегут Шармы после такого объявления?

Старшие мужчины семейства Шарма, дополнительный комплект волосатых героев в картине, развалились на коричневом двухместном диванчике. Дядюшка, кажется, известный врач, онколог, Шейла Бу говорила об этом перед выходом из моей комнаты. Держу пари, она уже успела прикинуть его доход. Мужчины семейства Шарма кивают мне и отстраненно улыбаются. Дядюшка бросает взгляд мне за спину и покачивается, будто оглушенный. А, это он увидел тетушку Бу в ее платье.

Две гостьи, злодейка и ее сообщница, оккупировали большой кожаный диван напротив того, на котором сидят мужчины. Вот они без стеснения рассматривают, от кудрей на макушке, пытающихся освободиться от заколки, до ненакрашенных ногтей на пальцах, торчащих из открытых серебристых босоножек. Когда их взгляды останавливаются на моей талии, они обмениваются взглядами, полными неприкрытого ужаса.

Я чувствую себя голой, как в десять лет, когда мои кузены, Юви и Таня, распахнули дверь душевой, увидели мой выпирающий живот и стали показывать на него и смеяться. Мне кажется, что с меня содрали кожу и теперь показывают мои окровавленные внутренности на потеху публики. Всего несколько минут назад я думала, что мне так плохо, что хуже быть не может. Надо же, я думала, что издевательства — исключительно семейный вид развлечений и что жестокость незнакомцев оставит меня равнодушной. Как же я ошибалась!

Стоп, стоп, думай о кино. Думай о плохом кино.

Даже не знаю, чего мне сейчас хочется больше: разрыдаться, спрятать свое тело под огромным покрывалом или затолкать все шесть малай педа себе в рот. Сейчас я способна на все сразу. А еще могу посоветовать этой матери героя засунуть свой апломб в известное место. Она сидит на нашем кожаном диване с таким видом, будто привела сюда не своего безликого сына, а Ритика Рошана, который согласился посмотреть на толстую фанатку.

Я ставлю поднос на кофейный столик красного дерева со всей грацией, которую позволяет узкий наряд. Мама жестом приглашает меня на бежевое кресло, стоящее прямо перед носом у женщин Шарма, и мне удается усадить свою туго затянутую тушку на его край, чтобы не съехать к его спинке бесформенной кучей.

Как же чешется низ спины!

— Бита, а это Пунит, — говорит приспешница злодейки и улыбается мне после зычной отрыжки, видимо от чая.

Не забыть бы сказать киношникам, что звук необходимо обработать.

Герой одет в белую футболку без рукавов, украшенную огромными зигзагообразными полосками, и она настолько ему велика, что не скрывает тощей волосатой груди. Просто руки чешутся взяться за бритву.

Оценка противности героя: десять из десяти.

— Ну, это… привет, — подает он реплику, но так тонко, что получается похоже на всхлип.

У героя просто не может быть писклявого голоса! Вы представляете себе терминатора, который выдает «Я верну-у-усь» на манер петуха?

— Что, простите? — переспрашиваю я.

Да ладно вам, у нас кондиционер работает громче!

— Мальчик говорит «привет», — поясняет сообщница злодейки.

— Ах, наш Пунит такой мягкий, голоса никогда не повысит, — говорит его отец, лицо которого тоже сияет отцовской гордостью.

Наверное, всем родителям их дети кажутся суперзвездами. Да кому нужны эти Ритики Рошаны и Брэды Питы, с ними каши не сваришь! В этой комнате сегодня звезды другого порядка.

— О да, привет. — Я не поднимаю на них глаз, но не из скромности или уважения, а просто потому, что очень нервничаю.

— Какое счастье, что сегодня пошел дождь, — решает поддержать беседу Шейла Бу. — Это хороший знак, особенно для наших семей, вы не находите?

— Да, люди становятся приятнее, когда жара спадает, — отвечает тетушка Пунита, сообщница злодейки.

Пока они обмениваются шутливыми репликами, главный герой отваживается бросить на меня взгляд и тут же принимается изучать свои кроссовки. Его вываренные джинсы, бывшие в моде пару веков назад, заканчиваются огромными ослепительно-белыми «найками», носками которых он сейчас нервно постукивает. Полосатая футболка и вареные джинсы? Что, наряд ему мама выбирала? Ну хоть что-то нас с ним объединяет.

— На улице так много машин, такие пробки! Мы так долго добирались до… этого места, — слащавый голос заканчивает фразу неодобрительной нотой. Главная злодейка, мать, наконец-то открыла рот!

Барабанная дробь! До этого времени она смотрела на меня не моргая, не улыбаясь и вообще даже отдаленно не напоминая человека. Интересно, все будущие свекрови ведут себя таким образом? По моей спине снова бегут ручейки пота.

Мать героя поправляет свое жесткое накрахмаленное сари, блекло-желтое, такое же безликое, как ее сын. Палу,[13] приколотый к левому плечу злодейки, уложен четырьмя ровными складками, как у строгих женщин-политиков на телевидении.

Так, хватит, хватит! Думай о фильме, о плохом сценарии. Может, добавить в кино пару песен и полуобнаженных танцующих девушек, чтобы разрядить атмосферу? Или разрядить конкретно ее?

Эта мысль рождает во мне неудержимое желание рассмеяться. Стоп, стоп, так дело не пойдет! Низ спины по-прежнему ужасно чешется. Интересно, если я немного поерзаю в кресле, мне станет легче?

Словно услышав мои провокационные мысли, Шейла Бу, каким-то немыслимым образом сумевшая втиснуться в кремовое кресло, начинает метать на меня многозначительные взгляды. У нее расширяются глаза, она чуть покачивает головой и рычит. Нет, серьезно, рычит! Это смешит меня еще сильнее. И я больше не могу игнорировать зуд. Мне хочется смеяться и чесаться, смеяться и чесаться. Именно в таком порочном круге.

В это время взгляд матери-злодейки наконец отрывается от меня, чтобы оценивающе обшарить гостиную. Корпусная мебель из цельного дерева, большой телевизор «Самсунг» с плоским экраном, огромные французские окна во всю стену, элегантный кондиционер «Панасоник».

Тонкие губы сжались с явным усилием. Что ей не нравится больше: гостиная или я сама? Или она вообще так смотрит на все, что попадается на ее пути? Или ее губы случайно склеились и теперь она не может их разомкнуть?

— Тебя зовут Зоя, да? — нежно спрашивает тетушка-сообщница.

— Это же мусульманское имя, да? — холодно подхватывает мать-злодейка. — Зачем же вы назвали мусульманским именем свою единственную дочь?

Какой у нее противный голос. Нет, конечно, у нее не может быть такого мелодичного голоса, как у мамы. Такого голоса не может быть ни у кого.

А ведь Шармы знали, как меня зовут, еще до того, как прибыли к нам. Это же основа рыночных исследований: узнать название товара, то есть имя девушки, с которой вы собираетесь знакомиться, и собрать всю возможную информацию о ее семье и достатке.

— Ну, не совсем так… — Мама явно озадачена таким поворотом.

На самом деле имя вполне себе мусульманское и взято из какого-то пакистанского сериала, который она смотрела перед моим рождением. Папу, как и всю остальную нашу семью, совершенно не волновало, мусульманское имя у меня или нет.

— В нашей семье подобное неприемлемо. Мы — убежденные индуисты и каждое утро возносим молитвы, зажигаем благовония и свечи дия по вечерам, — объявляет мать-злодейка.

Удивительно, как она ухитряется разговаривать, не раскрывая рта!

Вот интересно, как они забегают, если я выпрямлюсь во все свои сто шестьдесят три сантиметра и со всей возможной вежливостью произнесу:

«Если тебе настолько не нравится мое неиндусское имя, то зачем же ты сегодня сюда пришла, старая ворона?»

Это погубит и мою собственную репутацию, и репутацию всей семьи, потому что только грубые и невоспитанные люди могут вырастить такую грубую и невоспитанную девицу. Яблоко от яблони, как говорится. Сколько понадобится времени, чтобы разлетелись слухи? Час? День? Да нет, день — это слишком много.

— Но мы же все знаем, что, вступая в брак, имя можно сменить, это заурядная процедура, — успокаивает нас тетушка-сообщница. — Для невесты Пунита можно выбрать славное новое имя.

Мои руки холодеют, рот наполняется едкой слюной. Начинается. Сменить имя, изменить жизнь, и не успеешь оглянуться, как превратишься в абсолютно незнакомого тебе человека.

Подождите. Что это за гадкий громкий звук, будто у кого-то отошли газы? Господи, неужели кто-то из этих Шармов подпустил петуха? Странно, ничем не пахнет, только самосами, чаем и духами.

И почему моему левому боку так холодно?

Нет. Нет. Нееееееет!

У меня порвалось платье!

Мама в ужасе распахивает глаза с расширившимися зрачками. Шейлу Бу скручивает от шока, когда в прореху платья начинают выглядывать мои телеса, складка за складкой. Кому в голову пришла гениальная идея ушить это чертово платье?

— Что это там затрещало? — Один из второстепенных персонажей почему-то обращается с этим вопросом не к кому-нибудь, а к тетушке Бу.

Она птицей вспархивает из своего кресла и приземляется у меня на подлокотнике, пытаясь спрятать мою вырвавшуюся на свободу плоть.

— О, что вы, ничего особенного. Должно быть, кондиционер. Эти новые дорогие системы такие ненадежные!

— Ах, вы совсем не кушаете! — Мамины интонации опасно приближаются к истерическим. — Как, всего по четыре самосы каждый? Как же так?

— Нет, нет! Не желаем ничего слышать! Вы должны еще откушать! — Мама и тетушка Бу изо всех сил отвлекают от меня внимание.

— Сядь ровнее! — шипит мне тетушка, широко распахнув глаза и растянув губы в имитации улыбки. — Втяни живот! Втягивай! Втягивай!

Я стараюсь, я честно стараюсь: сижу как можно прямей и прикрываю прореху от Шармов.

Тетушка опасно свисает с подлокотника моего кресла, грозя и вовсе свалиться на территорию врага — второстепенных героев, сидящих рядом. Ее пышная филейная часть почти касается руки дядюшки Пунита, который, осознав это, тут же заливается пурпурным румянцем. Не берусь судить, то ли он пришел в восторг, то ли в ужас. Надо же, а ему идет этот цвет! Меня непреодолимо тянет рассмеяться, хоть я и понимаю, что это подпортит их представление о моей адекватности. Попробуйте втягивать живот и сдерживать смех одновременно — и при этом выглядеть адекватно!

— Бита, чем ты увлекаешься? — вдруг спрашивает мистер Шарма.

Что?!

— Хобби, хобби, — с трудом произносит тетушка Бу, ей трудно дышать. — Мистер Шарма тебя об этом спрашивает. Расскажи ему.

— А, хорошо. Мне нравится читать, путешествовать. Еще я люблю музыку и немного готовлю, дядюшка джи, — сдавленно произношу я.

Да сколько можно втягивать в себя этот живот, я же задохнусь!

Женщины Шарма оживляются при упоминании кухни. Ну конечно. В этом же весь смысл жизни: готовить и продолжать род. Ладно, сейчас другое время: сначала получать образование, какое-то время строить карьеру, но потом продолжать род и готовить.

— А что ты любишь готовить, дитя?

Серьезно? Вам неинтересно, что именно я читаю? И как я справляюсь с работой? Или куда хочу поехать, в следующий раз оказавшись в Бутане? Что, если я спрошу этого юношу, антипод Брэда Пита, умеет ли он готовить? Да они все попадают!

Шейла Бу снова рычит на меня, выпучивая глаза. Второстепенный дядя моргает, ерзает и становится ярко-фиолетовым, как большой баклажан. О, в этом фильме возможна параллельная любовная история? Фиолетовый дядюшка и Шейла Бу вот-вот запоют и побегут, словно в фильме семидесятых, обниматься с деревьями, а не друг с другом.

Старшие родственницы, особенно мама и тетушка Бу, учили нас, девушек, отвечать на вопросы о стряпне с тех пор, как нам исполнилось по двадцать. Этот важный вопрос может всплыть в самое неожиданное время и в самой пустячной беседе, а потом ответ станет известен родне потенциального жениха. «Лучше мы вам все объясним до того, как вы наломаете дров», — говорили матери и тетки.

— Я научилась готовить баранину. Бирьяни, — отвечаю я.

Правда, мне было велено говорить совершенно другое: о любви к чечевице, роти,[14] овощам и иной простой вегетарианской еде. Но им не заставить меня говорить только то, что они хотят слышать. Это мой мозг и мой рот. А бирьяни — мое любимое блюдо. О, это острое нежное мясо, приготовленное с луком и помидорами и выложенное на блюдо с рисом басмати! Такая еда способна довести до оргазма! Мое тело содрогнулось от одной мысли о ней.

Женщины Шарма взвиваются так, будто я предложила им потанцевать голышом вокруг языческого костра. Мужчины стали похожи на испуганных зайчат.

— Мы — вегетарианцы и не едим даже яиц! — произносит злодейка-мать со странной смесью отвращения и гордости. — Жене Пунита придется отказаться от поглощения плоти еще до свадьбы. И мы обязательно проведем пуджу[15] для ее очищения.

Что? Все мое существо взметнулось в протесте. Все, за исключением языка.

— О, ну это не составит никаких проблем, правда, Зоя? — Тетушка подталкивает меня, и ее острые ногти впиваются в освобожденный от платья бок.

Она требует от меня кивка, я же способна выдать только натянутую улыбку.

Так, старейшины — это путеводные звезды.

— Мы всегда приводим тебя в пример, Шейла-джи, — говорит второстепенная тетушка. — Ты пользуешься таким уважением во всех кастах! Я хочу сказать, что ты воспитывала троих братьев и сестер после того, как у твоей матери случился инсульт. Это нешуточное дело! Такой альтруистичный поступок и в таком молодом возрасте! Мы надеемся, что твоя племянница будет такой же, как ты…

Лицо Шейлы Бу вытягивается в отстраненную улыбку. Она кладет в рот четвертый малай педа и пугается, внезапно ощутив его на языке: моя тетушка не замечала, что делают ее руки. Надо же, я думала, что она порадуется упоминанию о ее достойном и жертвенном поведении. Она же всегда им гордится! Может, у нее сегодня тоже не самый удачный день? Ну что же, я явно пошла в свою тетку. Хотя надо отдать Шейле должное: в жертвах, которые ей пришлось принести, она никогда не упрекала свою семью. Во всяком случае, открыто.

— Что касается работы Зои, мы всегда хотели образованную, талантливую невестку. Но, знаете… — Тетушка Пунита замолкает и оглядывается на злодейку-мать.

— Да. У нее будет много обязанностей. Перед мужем, перед его семьей, потом перед детьми… Нам нужна уверенность в том, что семья для тебя будет важнее работы. — И мать жениха впервые смотрит мне прямо в глаза, изображая подобие улыбки. Или ее лицо свело судорогой? Может, у нее колики? Кто ее знает!

— Конечно. Мы понимаем, — отвечает моя мать, профессор колледжа.

— Она оставит работу, если так захочет ваша семья, — добавляет тетушка Бу, однако в голосе ее слышится сомнение.

Выходит, образование и карьера ценятся, только когда не идут вразрез с традициями?

Папа открывает рот, словно для того, чтобы возмутиться таким обесцениванием моего усердного труда, их усердного труда тоже. Сколько вечеров мы корпели над освоением алгебры и геометрии! А эти бесконечные проекты МБА, пробуждения в четыре утра, чтобы проверить, хорошо ли я подготовилась, поездки на экзамены и собеседования! Но Шейла Бу рыком заставляет его замолчать.

Все правильно. Мы должны быть едины во мнениях: семья девушки не может позволить себе открытой конфронтации на глазах у семьи жениха. Перед моим мысленным взором вдруг снова возникают виды Нью-Йорка с его высокими зданиями и мерцающими огнями. Грудь сжимает стальным обручем.

Идея с плохим фильмом больше не помогает. В замешательстве я больше не поднимаю взгляда, стараясь не смотреть на огромные «найки», и изо всех сил гоню злость. Мне хочется освободиться от давящего обруча, но он не поддается и мешает мне дышать.

Вдруг из-под подола сари матери жениха показываются ее ноги с тонкими шишковатыми пальцами, зажатыми в грубых коричневых сандалиях. Ногти на пальцах оказываются подрезанными так коротко, что вокруг видна красная кожа. Не знаю почему, но это зрелище пугает меня сильнее всех их слов.

— Может, Пунит и Зоя хотят отойти и поговорить, в стороне от нас, стариков? — произносит тетушка Шейла, выдавливая смешок.

— Нет, это сейчас ни к чему, — объявляет его мать с такой решимостью, что становится понятно: ей хватило того, что она увидела.

Ее мальчик приподнимается на диване, потом опускается на него снова. Все это время он помалкивал, не отрывая взгляда от своих кроссовок.

Мама с тетушкой Бу обмениваются удивленными взглядами. Разве могут они уйти без обязательного разговора юноши с девушкой? Я вспоминаю школьные дни и уроки физкультуры, когда все ученики были разобраны на команды. Все, кроме меня. Волейбол, хоккей, бадминтон — везде нужны атлеты, а не толстухи, едва умеющие бегать. От волейбола меня тошнило, от хоккея болели колени, но я все равно не хотела оставаться той, которая никому не нужна.

— Дома мы обсудим все со старейшинами семьи, попросим семейного астролога составить гороскоп на совместимость и, если все будет в порядке, встретимся с вами снова, — объясняет злодейская тетушка.

Мамино выражение лица говорит громче слов. Как бы нас ни возмущало их внезапное отбытие, нам не остается ничего другого, как принять его. Мы — семья девушки, и этим все сказано. Нам придется уважать требования семьи жениха, даже дурацкие.

После прощальных слов мама и тетушка Бу падают на диван со смешанным чувством смущения и облегчения. Папа выключает кондиционер, и пульт издает громкий писк.

— Ну что, все прошло неплохо, — кивает самой себе Шейла Бу.

— Но, Шейла-диди, они же даже не… — тихо говорит мама.

— Не волнуйся, Гита. У всех свои традиции.

— Но сколько раз мы должны показывать свою девочку? Не могут же они приходить снова и снова и просить ее показать!

— Наверное, у них в семье так принято. Твой Балли трижды встречался со мной, перед тем как согласиться. Да и Зоя сможет получше его рассмотреть, прежде чем принимать решение. Это же хорошо, да? — Шейла вдруг хватается за грудь, словно задохнувшись.

— Что такое, Шейла-диди? — с беспокойством спрашивает папа.

— Ничего страшного, просто устала. Не волнуйся. Ну что, скоро будем планировать Зоину свадьбу! — Тетушка уже убедила себя в успехе мероприятия.

Я больше не могу находиться в этой комнате, слушать эти разговоры. Не успев понять, что делаю, я оказываюсь в своей комнате, держа в руке тарелку с самосами, которые совершенно не вызывают у меня аппетита. Такое со мной впервые! Мой организм не выдержал усталости, подавленности и сдерживаемого гнева.

Ливень за окном превратился в парящую морось, а небо приобрело зловеще-чернильный оттенок серого. На узенькой улочке сражаются за пространство блестящие зонтики и машины. Сезонный роман Бомбея и муссона только начался, истосковавшиеся по дождю сердца еще не хотят признавать неизбежную реальность впереди: их ждут грязь, комары и вечно запруженные улицы.

В распахнутые французские окна врывается голос, капризный и отчетливо различимый. Галогеновые фонари бросают странные желтые блики на огромные белые «найки».

— Мам, я и так не хотел сюда ехать, а ты мне тут показываешь девицу с такой темной кожей! Да еще такую толстую! К тому же она ест животных!

Мать юноши мягко его успокаивает, жесткая матрона исчезает, и вместо нее появляется трепетно воркующая женщина:

— Прости, бита. Я же не знала. Обещаю: в следующий раз мы покажем тебе кого-нибудь посимпатичнее.

Молчаливый герой наконец обретает голос. На экране появляется реклама программ для похудения и кремов для осветления кожи.

А потом все сменяется черным экраном.