Листая памяти страницы...

СТАНЦИЯ САРАНЬ-УГОЛЬНАЯ

Шахты можно определить по терриконам, которые насыпаны возле них. Мне терриконы кажутся большими горами, иногда они дымятся от самовозгоревшегося угля, как вулканы. Шахты связаны между собой железнодорожными путями, вернее, все они связаны с обогатительной фабрикой. И все железнодорожные пути сходятся на станции Сарань-Угольная, вокруг которой вырос небольшой поселок, состоящий из нескольких улиц: Станционной, Маяковского, Островского, Арычной и Новой.

На Станционной живут наши родственники Кнаусы и Реймеры, а также портной Морель, который шьет всем ребятам поселка тапочки из брезента, и моя одноклассница Валя Сухорукова, замечательная маленькая девочка с курчавой головой, соломенного цвета волосами и прекрасными голубыми глазами. Однажды за обеденным столом я объявил родителям, что если бы Валька была немкой, я бы на ней женился.

На улице Маяковского живут мои друзья: Вовка Клейн, отец которого сгорел живьем во время аварии на железной дороге, Петька Царьков, у него тоже нет отца, он живет с матерью, и Немтырь. Немтырь — цыган, он глухонемой и живет только с матерью. Отца у него тоже нет. К его матери ходят мужики со всего поселка. Немтырем его называем мы. Как его зовет мать, не знаю. Знаю, что вскоре после нашего переезда в Киргизию он попал в тюрьму.

На улице Островского живут Грунтманы, которые нас приютили, когда мы приехали из Сибири. Эдик, старший из многочисленных детей, стал моим другом на всю жизнь.

Потом идет семья Леткеманов. Они тоже приехали с Алтая. С Петькой я хожу в один класс. Когда его спросили, почему он не вступает в пионеры и не носит галстук, он встал и четко и ясно сказал: «Потому что я верю в Бога!» Петькой я до сих пор восхищаюсь.

Дальше стоит дом нашей старшей сестры Ольги. Она живет с мужем Николаем. Николай — украинец. Его родители тоже живут в нашем поселке. Когда мы были на свадьбе Николая и Ольги, отец его дал нам с Андреем выпить «кваса». Мы так захмелели, что нас пришлось отвести домой. Отцу Николая досталось от его жены. Николай посылал меня за сигаретами. По дороге из магазина я обычно одну вытаскивал. Он замечал, но ничего не говорил. От него я научился курить. Мне нравилось, как он сидел с сигаретой в зубах, прищурив один глаз от дыма, и паял самодельный радиоприемник.

На Арычной улице живем мы. На нашей улице дома идут только по одной стороне. Другая сторона называется Новой улицей. На ней живет самый сильный человек, который мне когда-либо встречался. Зовут его Хан Ва Ик. Он мог на плече принести из города, что в нескольких километрах, целый мешок муки. Он кореец. С его дочерьми я хожу в школу. Они очень плохо говорят по-русски. Я не заметил, как семья корейцев исчезла. Их просто не стало, и никто не знал, куда они уехали. Шепотом говорили, что за границу: то ли в Корею, то ли в Китай.

Многие наши родственники и знакомые работают на станции или в мастерских, обслуживающих станцию. Дядя Яша Ларинец, эту фамилию ему дали в детдоме, а на самом деле он Лоренц, работает на снегоочистителе. Папа — в мастерских слесарем, мама — стрелочницей.

За линией, так мы называем целую сеть железнодорожных путей, возле которых расположена станция и сам поселок, — огромная глубокая лужа, метров двести длиной и шестьдесят шириной, которая весной становится настоящим озером. За ним — огороды. Каждый вечер нужно таскать ведрами воду из озера и поливать помидоры и огурцы. В каждую лунку по полведра. Налить один раз меньше — незаметно, делать так каждый вечер — увидишь, что на соседнем огороде помидоры и огурцы есть, а на нашем — чахлые и слабые подобия сочных овощей.

И этот опыт формирует мое отношение к жизни.

Дальше идут участки с картошкой. Ее нужно минимум два раза за лето прополоть. А будет урожай картошки или нет, зависит от того, будет ли в этом году дождь вовремя. Между рядами и между участками, на межах, растет прекрасная ягода — паслен. Зеленый он — горький и ядовитый, а черный, спелый — чудесное лакомство. Иногда мы собираем паслен на вареники.

За участками картошки начинаются холмы, поросшие там и сям карликовыми акациями, которые у нас называются карагаником. Если уйти подальше и улечься в низине между холмами, в зарослях караганика и огромных лопухов, то терриконов не видно — видно только небо, слышны только щебет птиц да далекие гудки паровозов, снующих между шахтами и увозящих куда-то в никуда длинные составы с углем.

Здесь прошло мое детство. Здесь я ходил в лесопосадку за ранетками, мелкими такими яблочками, ходил на плотину карасей и красноперку ловить, вдоль железнодорожной линии — рвать траву для коровы, которая по непонятной нам причине приходила домой вечером с пастбища голодной.

За арыком была большая поляна, на которой мы весной собирали грибы, а летом рвали дикий чеснок, натирали им корку хлеба, посыпанную солью, и ели это лакомство с непередаваемым удовольствием. На этой поляне мы все лето играли в футбол.

Мы прожили в поселке Сарань-Угольная почти семь лет.