Я влетаю в залитый солнечным светом двор молитвенного дома в Романовке, я прыгаю и кричу: «Сын! У нас сын родился!» Бабушки улыбаются, женщины смеются и говорят: «Что в этом особенного?! Все живущие когда-то родились». Но мою радость эти прагматичные слова загасить не могут: у нас родился сын!
Я уже несколько месяцев следил за его движениями в животе Эльвиры. Иногда он очень активно шевелился, так что бугры шли по натянутой коже большого живота.
В воскресенье, рано утром, когда пришло время (ждешь, ждешь, а все равно это застает тебя врасплох), я отвез Эльвиру в Сокулук, в роддом. Поместили ее на втором этаже. Никак не пойму, почему мужчин держат как можно дальше от такого важного события в жизни семьи. Жду. «Еще не скоро», — сказала мне в амбразуру приемной недовольная моими настойчивыми вопросами медсестра.
Я иду на собрание. На собрании ничего не вижу и не слышу: перед глазами только синие страдающие глаза Эльвиры и ее большой живот, в котором шевелится и просится наружу наш ребенок. Я очень хочу сына. Воображаю себе картины, как держу его на руках, как купаю и меняю ему пеленки, как мы с ним идем на рыбалку. «Аминь!» — заканчивает собрание Григорий Максимович, и я, бросив на него быстрый благодарный взгляд, бегу на остановку автобуса. Скорее в больницу! Может быть, Эльвира уже родила. Нет. Приходится ждать до четырех часов.
Стою за зданием больницы. Эльвира показывает мне в окно туго завернутого в пеленки младенца. «Сын. Гарри», — угадываю скорее по губам, чем слышу, слова. Рядом со мной стоит, пошатываясь, крепко подвыпивший от счастья еще один молодой отец. Соседка Эльвиры по палате тоже показывает ему его пакетик счастья и поворачивает его (у них девочка) лицом к окну. Задрав голову, крепко шатаясь от непривычного положения головы, мой товарищ громко говорит: «А она у нас смышлеенная!» И я не удивляюсь его словам. Я прыгаю от счастья.
Лечу, как на крыльях, в молитвенный дом и кричу, ликуя: «Сын! У нас сын родился!»