Листая памяти страницы...

КОНЬКИ

Немцы и другие бесправные строили дома на Алтае очень примитивным способом. В землю по периметру будущего дома вбивались колья или вкапывались столбы. Столбы изнутри скреплялись рейками или обрезками досок с пилорамы. Потом вставлялись пучки камыша. Камыш привозили с Кулундинского озера. Затем камыш прижимался снаружи рейками, и стены были готовы. По верху столбов клались поперечные балки, покрывавшиеся горбылем и толстым слоем камыша. Вся эта конструкция внутри разделялась на комнаты.

Первой со стороны улицы была спальня родителей. Потом кухня, потом шли сени, отделявшие жилую часть дома от сеновала и сарая. Так что зимой можно было проходить на сеновал и в сарай, не выходя из дому.

Со стороны двора к сеням пристраивалась небольшая прихожая, где стоял ларь с зерном и откуда топилась большая печь, в которую был вмонтирован огромный котел. В нем жарили ячмень и пшеницу для «кофе», который называли «припс», а также пережаривали мясо откормленной на зиму свиньи. Когда жарили пшеницу, то румяную, до кондиции кофе еще не дошедшую давали нам в качестве лакомства. На праздники в котле варили на всю общину борщ.

Все это сооружение из столбов, балок, реек и камыша обмазывалось глиной, смешанной с соломой и коровьим навозом, и дом был готов. Почти все дома в селе были такой постройки. Земляной пол выравнивался и также смазывался слоем глины, смешанной с навозом. Иногда пол покрывали толем. У нас в одной комнате на полу был толь, а в спальне моих родителей, она же и «зал», пол был глиняный. Раз в месяц или немного реже, в любом случае перед праздниками, пол «обновляли», и тогда во всем доме пахло свежим навозом и печеным. Эти запахи до сих пор ассоциируются у меня с ожиданием праздника, с чувством родного дома.

Покрытый толем пол кухни красили коричневой, так называемой половой, масляной краской. В кухне стояла плита, на которой готовили. Плиту летом топили соломой и полынью, а зимой — заготовленным летом кизяком. Из коровьего навоза, смешанного с соломой и половой, лепились брикеты, похожие на маленькие кирпичики. Их сушили на солнце и складывали в штабеля.

Однажды, когда родителей не было дома (они были в гостях в соседнем селе), из печки выкатился уголек и скатился с расстеленного перед топкой листа жести на толь. Толь, покрытый густым слоем краски, загорелся и сильно задымил. Весь дом наполнился едким дымом. Мы, дети, выскочили на улицу. Кто-то побежал к Реймерам, нашим родственникам, жившим неподалеку. Дядя Андрей прибежал и первым делом решил открыть кухонное окно, рама которого была забита гвоздями и покрашена голубой краской. Он пытался открыть окно то одним, то другим инструментом, но у него ничего не получалось. Тут ему под руку попались коньки, которые были у нас одни на всех. Пользуясь коньком как стамеской, он, наконец, открыл окно, влез в дом и потушил огонь.

Грустный, держал я в руках конек с отломанным концом. Все, теперь на этих коньках уже не покатаешься. Не помню, чтобы я переживал за дом. А вот то, что конек сломали, еще долго причиняло мне боль. Даже в Казахстане, куда мы переехали в 1957 году, когда уже гонял на своих собственных коньках, играл в хоккей на залитой водой из неисправной водопроводной колонки и обледенелой улице, я вспоминал о сломанном коньке с глубоким сожалением. Может быть, потому, что это была моя первая осознанная утрата.

Пол в кухне на следующий день покрыли новым толем и покрасили новой краской. Я не знал, что масляная краска сохнет долго и, сгорая от любопытства, вошел в новую кухню, оставив пыльные следы. Мать сердилась, а отец сказал: «Он же не нарочно. Оставь его. Это же только пол».