Ловля ветра, или Поиск большой любви

Съесть собаку

«Один раз в день!» — говорю я противным менторским тоном сквозь решетку, не открывая двери. Это пришли мои маленькие друзья, точнее, подопечные. Вовсе не из любви пустила я их в свою жизнь когда-то, много лет назад. А только и только потому, что Господь велел. Ну какая может быть любовь к этим грязным, чесоточным существам, лживым, хитрым и корыстным? Дети эти вынуждены выживать в бедных, грязных дворах города, тоже лживого, хитрого и корыстного. Могут ли они быть другими? Родители… О них лучше не говорить.

Почувствовав слабину, дети ввалились в мою жизнь веселой оравой, прожорливой и бесцеремонной. Выходные превращались в муку: они могли раз десять забежать попить-поесть, оставляя после себя крошки, лужи чая на полу и густой запах нищеты.

Со временем я научилась «регулировать поток». Это уже когда поняла, что нищелюбивого подвижника из меня не получится. Установила жесткое правило: один раз в день они имели право зайти и получить одну единицу еды. Одну порцию то есть. Ну вот. В описываемый день Юля и Никита уже заходили. Обошлось без чаепития, сухим пайком, — я спешила на праздник, юбилей. Конечно, на их замурзанных лицах изобразилось разочарование, но они справились. Жизнь вообще научила их неплохо держать удар.

И вот опять дверной колокольчик нервно звенит, и я вижу их взволнованные лица.

«Тетя Оля! Мы с собакой, вот, Черныш, иди сюда, не бойся! Его надо полечить!» — перебивая друг друга, боясь, что прогоню, тараторят они. Выхожу на крыльцо. Да, действительно, Черныш с ними. Припадает на лапу, еле ходит, но жив. Это чудо, что он выжил. Несколько дней назад их мать вместе со своими хахалями пытались съесть Черныша. Поймали, стали отпиливать голову и почему-то ногу — на холодец, что ли? День был теплый, звенящий, весенний. Деревья стояли все в цвету, благоухали, пчелы деловито жужжали в их райских кронах, вовсю светило солнце, такое долгожданное… Вот они, компания эта непросыхающая, и разнежились, вот и решили шашлыки себе пожарить.

Соседи, владельцы собаки, вызвали милицию. Те не сразу, но приехали. Посмеялись. Отобрали собаку. И все. Черныш тогда лежал и головы не мог поднять. Это я знаю со слов моих маленьких приятелей.

«Вот, смотрите, у него ножка болит!» Хватают на руки пса, довольно большого, черного, неряшливого. Вокруг лапы, до самой кости, вырезана шкура шириной примерно сантиметр. Выглядит действительно как обыкновенное мясо на холодец. Если не принимать во внимание, что это собака, которая вообще-то друг человека, и она живая.

Пытаюсь быстро сообразить, что делать, чем помочь. Кинулась за зеленкой. А была уже одета для юбилея, только платок шейный выбирала поэлегантнее — или все-таки длинный узкий шарф, полосатый, стильный, хоть и постный? Нацепила шарф, а тут и дети пришли.

Так, спичка, ватка, зеленка… Ой! Облила зеленкой пальцы. Ладно, ерунда. По сравнению с проблемами Черныша это пустяк.

С улицы слышны возня, повизгивание пса и крики: «Кита! Дурак! Помогай держать, тяжело же!»

Операционное поле готово. Буквально заваливаясь назад от тяжести, Юля держит пострадавшего, Никита тоже придерживает, мы все втроем склоняемся над лапой. Только один раз дернулся Черныш, когда коснулась ваткой обнаженной кости. Потом лежал тихо, будто понимал, что лечат, только слезы катились градом. «Миленький, хороший, потерпи немножечко…» — уговаривали мы его, и он терпел. Обработав зеленкой, приложила к ране листья золотого уса, забинтовала — может, неправильно, но уж как Бог на душу положил. Стильный мой шарф при этом свободно взаимодействовал с грязным, в рыжих экскрементах, собачьим хвостом. «Его еще искупать надо, — жалостливо проговорил Никита и принялся отколупывать какашки с хвоста. А потом добавил горестно: — Как вообще можно собаку убивать?!»

Час спустя я уже была на юбилее, среди шумных и нарядных сотрудников. Жевала бутерброд с семгой и тоже думала, как вообще можно убивать?..

— Что это у вас с рукой, Ольга Петровна? — участливо спросила сотрудница.

— А, собаку лечила, — вяло махнула я зелеными пальцами, но увлекшись, рассказала как было дело. И уж до самого конца праздника ходила сотрудница с печальным лицом, а, расставаясь, призналась, что все еще думает о собаке.

«Звери, живя вместе с людьми, становятся ручными, а люди, общаясь друг с другом, становятся дикими», — вот что думал по этому поводу Гераклит. В каком веке он жил?