Ловля ветра, или Поиск большой любви

Верина веранда

Ну да, деревянная такая веранда, просторная, с фигурными балясинами, со скрипучими досками медового цвета, по которым так приятно ходить босиком, со ступеньками в сад. Такую Вера Кудашкина видела в кино. Там был еще низенький невзрачный дом, так себе дом, слова доброго не стоит, и к нему пристроена эта самая веранда. А на ней, значит, столик, покрытый вышитой скатертью. Цветы в прозрачной вазе на ветру чуть колышутся… И даже, представьте, качели на крепких цепях. За верандой перед домом раскинулась изумрудная лужайка. И все вглядывалась и вглядывалась в зеленеющие дали влюбленная киногероиня, все ждала, не покажется ли всадник с мужественным и красивым лицом, запыленный, усталый, но такой долгожданный и выстраданный…

Да и ладно бы с этим всадником, не нужен он Вере Кудашкиной. Но вот веранда… Уютная эта веранда поразила пятидесятилетнюю женщину в самое сердце.

Вера жила одна. Квартира у нее маленькая, малосемейка, полученная еще в те времена, когда приехала Вера молодым специалистом в южный этот захудалый городишко. Центр его был неплох: старинные здания театра, банка, офицерского собрания. Но во все стороны от него вкривь и вкось тянулись одноэтажные пыльные улочки с кое-как прилепленными друг к другу домами. Речушка через город протекала, медленная, почти стоячая, закисшая. Ее потом в гранитные берега одели. Так она еще больше закисать стала — не по Сеньке шапка, как говаривала бабушка. Словом, город Вере Кудашкиной не понравился. Но была она молода. Были у нее туфельки польские, рыжие такие, нарядные. Платье синее с мелкими клетчатыми вставками — жить можно. В театры стала ходить, в кино. Когда-то и на танцы. А тут еще, поживши в общежитии полгода всего, получила Вера эту самую малосемейку — дом как раз сдавался. Радости было!.. Подруги завидовали: надо же, свезло! Приезжали с ночевкой из жалких своих съемных времянок, чтобы помыться в новенькой, пусть и сидячей, ванне, бельишко постирать, на батареях просушить. Поначалу Вера даже рада была подругам: все ж не одна. А после надоели и белье чужое на батареях, и разговоры пустые за полночь — все об ухажерах да о замужестве.

Стала сторониться подруг, да так и отвадила их вовсе. И самым милым делом стало для Веры прийти вечером домой, затворить поплотнее обитую дерматином дверь, оставив за ней всю суету и неуют большого перенаселенного дома, да поужинать в тишине, да включить телевизор, посмотреть, что в мире делается. А потом и на боковую. Хорошо-о.

И о будущем думала Вера Кудашкина, а как же. Вот, думала, будет у нее семья, дети, тогда уж и расширяться можно, в кооператив, что ли, вступать. Но не случилось… Так как-то жизнь пронеслась скорым поездом, резвой пташечкой — практически без остановок… А если и было что-то — или вспоминать тошно, или не свое, краденое, лучше бы и не было его вовсе.

А ведь Вера была женщиной хорошей, хорошим специалистом со временем стала. Но при этом какая-то тусклая, что ли. Без огонька. Безусловно, порядочная, добрая даже. Но… Тусклые волосы, такие светловатые, ни то ни се. Глаза светлые — и это все, что можно о них сказать. Вера не любила подкрашиваться. Одевалась кое-как… Когда уж возраст начинался, для замужества критический, ей даже конструкторы из смежного КБ, что одежду для ателье сочиняли, стали говорить, советовать что-то, модели показывать, пожелтевшие от времени лекала ворошить. Она пожимала серыми своими плечами, прикрытыми уютным старушечьим жакетом, и не понимала, чего от нее хотят. Эта их главная модельерша, сорокалетняя, невысокая, с неизменной «бабеттой» на голове (это хала такая круглая, внутри чулки капроновые комочком), в строгом черном сарафане и блузке в горошек — чем она лучше нее, скажите на милость?

Со временем от Веры отстали. Все. А она и довольна. Жила себе и жила. На кухне возилась с удовольствием. Телевизор по вечерам смотрела, новости всякие. И, конечно, фильмы. Потом, к перестройке ближе, уже и заграничные стали показывать. И этот вот, с верандой показали.

И стала Вера неотступно думать про веранду. Как сидит она на ней вечерком, руки на перилах. Смолистые доски нагрелись за день, приятно. С политых грядок тянет сыростью. Косые лучи солнца просвечивают сквозь листву, вот-вот погаснут. Мягкий ветерок доносит мирные звуки отходящей ко сну природы — муканье коров, лай собак… что там еще… Еще можно было бы скрип уключин с реки добавить к волшебной этой картинке, но ведь судоходных рек в этих краях не водится, так что можно и без скрипа обойтись. Вера зевает, с хрустом потягивается и идет в дом. Плотно закрывает тоже обитую дерматином (так теплее) дверь, накидывает массивный, как в доме ее детства, крючок…

Вера Кудашкина лежит без сна и мечтает о своей веранде. Больше ей мечтать не о чем. Годы ее ушли, а с ними ушли и молодые мечты. Матерью она не стала, это жаль. А то, что мужа нет — невелика печаль. Как посмотрит Вера на подружек своих бывших, что замуж повыскакивали, как только представилась возможность, — тошно делается. Кто пьет, кто дерется, кто гуляет — что за удовольствие… И в квартирах так себе, ничего особенного, — была Вера как-то в гостях у одной, — пеленки на батареях не достиранные, вонища от них, ребенок в соплях весь, орет, сама хозяйка истерзанная какая-то, злая — чему завидовать-то? А у Веры, у нее все есть, что для жизни нужно, и микроволновка, и стиральная машина, и даже мультиварка. Но ведь всегда хочется чего-то еще…

Вот раньше, например, она еще мечтала о спальне. Чтобы не диван всякий раз раскладывать, готовясь ко сну, а чтобы кровать стояла, всегда готовая принять ее уставшее за день тело. Чтобы шкаф вместительный, открыла его — и вся одежда рядками висит, выбирай чего хочешь. И снилось иногда, что входит Вера в свою квартиру, тесные стены раздвигаются, и идет она анфиладами комнат, и знает, что все это ее, Веры Кудашкиной собственность, и празднично и хорошо делается на душе… И спальня ее была в тех снах. Теперь вот веранда…

Стала Вера невольно к домикам присматриваться. В городе, конечно, нет: и не хочется, да и денег столько за ее «малолитражку» не дадут. В командировке была в поселке одном. Так на воротах увидала: «Продается дом». За сетчатым забором неухоженный участок и дом на нем на высоком фундаменте, веселый такой, хотя и тоже страшно неухоженный. И что хорошо — несколько сосен на участке растут.

Вечером, засыпая, Вера все приноравливала уже сложившуюся в голове веранду к этому домику. Получалось неплохо, недаром ведь она инженер. И опять Вера сидела на воображаемой веранде. И солнце опять садилось, и золотило красноватые теплые стволы сосен, и ветерок тихо, сонно, как в детстве, шумел в хвое… И хорошо и дремотно было на душе.

Потом Вера узнала, что в доме этом, что с соснами, живет старичок, что он живет там всю свою жизнь и не собирается никуда уезжать, а родня его тем не менее продает дом. Ну и как они это представляют себе? Вместе со старичком, что ли, покупать его? Ерунда какая-то.

Заболел у Веры Кудашкиной родственник. Он в деревне живет, в той, что на Вериной родине. И дом у него плохонький, однако все-таки дом. А дом, он чем хорош? А тем он хорош, что можно к нему пристроить веранду. И в то время, как родственник этот лежал в реанимации и боролся с пневмонией, Вера Кудашкина, совсем не прямая его наследница, лежала в темноте на своем девичьем диване и пристраивала воображаемую веранду к его дому. Срам какой! Он потом поправился, этот родственник, и Вера со стыдом выслушивала по телефону его сердечные поздравления с Восьмым марта и даже что-то говорила в ответ. И от стыда накрывала ее очередная климактерическая волна, и нечем было дышать, и она обмахивалась платочком в потных руках.

А потом Вера умерла. Ну да, умерла, надо же когда-то и умирать. Рановато, да что поделаешь. Оказывается, давно уже у нее развилась гипертония, а она все на климакс списывала все свои недомогания. А тут гипертонический криз случился, давление зашкалило. Она только что и успела дверь свою дерматиновую открыть, да так и вывалилась в коридор. Дом у них малосемейный, с общим гулким и грязным коридором. Кто-то вызвал скорую. И еще хлопотали над ее распластанным телом врачи, переговаривались нервно, а Вера Кудашкина, свободная, легкая, уже сидела на своей сказочно прекрасной веранде, самой настоящей, и заливалась счастливым смехом. И рядом была мама и сестра, так рано умершая… Садилось солнце, золотило волосы женщин, одинаково молодых. Ветер доносил ароматы сада. И такая любовь окутывала всех троих, такая невыразимая любовь, какой на земле не сыщешь…

Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9), — написано в Книге, что была куплена когда-то по случаю, да так и стояла непрочитанная между Фармакологическим справочником Тринуса и томиком Лескова в уютной Вериной квартире, теперь опустевшей.