Ловушка для банкира

ГЛАВА 4 Все не так просто, как кажется

Сон! Вика подскочила на постели. Ей опять снился этот жуткий кошмар: закрытые двери шкафа-купе… беспрерывный стук изнутри… грохот падающего тела… Выбравшись из-под одеяла, девушка подошла к окну. Утреннее солнце нежно золотит фигурные края облаков. Крутится-вертится мельница на пригорке. Лес вдалеке утопает в серой полутьме.

Вика нахмурилась. Из головы все никак не шел ночной кошмар. Она глянула на шкаф. «Может, стоит еще раз осмотреть его?» Девушка умылась-оделась и действительно собиралась уже взяться за исследования, как вдруг раздался стук в дверь.

— Здра-асьте, — на пороге стоял улыбающийся Быстрицкий.

Как обычно, он не стал дожидаться официального приглашения. Прижимая к груди прогулочную трость, Эммануил Венедиктович просочился внутрь комнаты и плюхнулся в любимое кресло.

— Пришел пригласить вас к столу, дорогой профессор.

Вика глянула на часы — без четверти десять.

— А когда завтрак?

— Завтрак в десять, обед в три, ужин в девять, — бойко отрапортовал старичок в клетчатом костюме. — Согласно архивным записям, так было заведено у графов Смолиных, и Семен Семенович тоже придерживается этого расписания.

— А почему же он, столь трепетно относясь к традициям прошлого, не восстановил фасад особняка? — удивилась девушка, вспомнив жалкий вид здания с внешней стороны.

Губы Быстрицкого разъехались в широкой улыбке.

— Семен Семенович специально оставил все, как в советское время. Здорово, правда?

Вика с сомнением пожала плечами. Лично ей было невдомек, как можно жить в доме, одна часть которого утопает в роскоши, а другая — пребывает в запустении. Коротышка с пышной шевелюрой будто прочел ее мысли.

— Это гораздо интереснее, чем просто старинный особняк, — убежденно выпалил он. — Внешне здание — одно, а внутри — другое. Как бы дом-оборотень. Отличная идея, согласитесь!

Виктория вынужденно кивнула — не спорить же с пожилым человеком из-за такой ерунды.

— Эммануил Венедиктович, а есть в особняке какие-то предметы, сохранившиеся от графов Смолиных? — поинтересовалась девушка.

— Есть. И чтобы увидеть один из них, не надо далеко ходить.

Сказав это, Быстрицкий ткнул пальцем в шкаф-купе.

— Погодите! — Вика непонимающе смотрела на раздвижные створки. — Как эта вещь может быть из девятнадцатого века?

— Нет, я не имею ввиду шкаф целиком, — поспешил уточнить Быстрицкий. — Старинной является только его задняя стенка. Дизайнеры вделали ее в современный шкаф-купе, и получилась довольно интересная штуковина. А вообще: задник шкафа да сундук с архивом — вот все, что осталось в особняке от прежних хозяев. Это уникальные раритеты! Вы, дорогой профессор, когда сегодня в подвал спуститесь, сами убедитесь.

Думая о предстоящей скучной работе в архиве, девушка невольно зевнула.

— Что, плохо спится на новом месте? — посочувствовал старичок.

Виктория вспомнила ночной кошмар, но решила не посвящать в него гостя.

— Я и в самом деле какая-то вялая, — неопределенно пожала она плечами. — Даже к завтраку выходить не хочется.

— Без проблем!

Коротышка в лакированных штиблетах живо вскочил с кресла и, подойдя к Викиной кровати, отодвинул подушку. В изголовье виднелась круглая кнопка.

— Это вызов прислуги, — объяснил Эммануил Венедиктович, вдавливая в стену кругляшок. — Сейчас доставят еду прямо в комнату.

Он глянул на часы.

— О-хо-хонюшки. Как бы мне самому в столовую не опоздать.

И Быстрицкий, распрощавшись с девушкой, удалился. Сразу после его ухода на пороге возникла Настя с подносом. По комнате разлился дразнящий запах кофе и горячих булочек.

— Доброе утро, — приветливо сказала служанка, ставя поднос на стол. — Вот завтрак — приятного аппетита. А в одиннадцать часов Семен Семенович ожидает в архиве. Милош вас туда проводит.

Эта невысокая шатенка в наглаженной униформе очень напоминала старательную школьницу. Вике захотелось с ней поболтать.

— Настя, давайте позавтракаем вместе, — предложила она девушке.

Та вмиг утратила былую любезность и стала отчужденно-холодной.

— Извините, у меня нет на это времени.

И торопливо покинула комнату.

Виктория в недоумении посмотрела на закрывшуюся дверь. «Ну и ладно», — хмыкнула она. Девушка склонилась над кофейником, и мысли о странном поведении Насти тут же улетучились из ее головы. Пьянящий аромат, острый и терпкий, приятно щекотал ноздри. Впереди — изнурительная работа с документами, нужно на несколько часов зарядиться бодростью. А что может помочь в этом лучше, чем чашечка крепкого свежезаваренного кофе? Ну, разве что — две чашечки…

Без пяти одиннадцать, полностью довольная жизнью, Виктория уже спускалась вслед за дворецким в архив. Возле лестницы, ведущей на второй этаж, находилась еще одна лесенка, поменьше — в подвал. Точнее — в полуподвал: под самым потолком архивного кабинета имелись узкие окошки, в которые было видно газонную траву. Конечно, эти окошки не могли служить источником света. Архив освещали мощные светодиодные лампы, да и сам он был оформлен в современном евро-стиле.

Первое, что увидела девушка, зайдя в помещение, был старинный громоздкий сундук. Он стоял в центре комнаты — рядом с письменным столом и креслом. Сундук был открыт, и Вика сразу отметила, что он доверху заполнен бумагами.

— Здравствуйте, — из-за поднятой крышки выглянул сидящий на корточках Тормакин.

Как и вчера за ужином, он был в деловой тройке (похоже, даже на отдыхе банкир не расслаблялся). Приблизившись, Виктория смогла хорошо рассмотреть сундук: большой деревянный ящик, скрепленный железными скобами и обитый изнутри бархатом.

Семен Семенович вытащил из вороха бумаг тетрадь в кожаном переплете.

— Это тот самый графский дневник, о котором я вчера рассказывал.

Девушка раскрыла тетрадь. Желтые листки с потрепанными краями тихо зашуршали между пальцами. Страницы исписана аккуратным каллиграфическим почерком. Чернила немного выцвели, но разобрать слова вполне реально.

— «Оказавшись втянутым в странную, и, прямо скажу, страшную историю, не нахожу теперь места от переполняющего меня волнения…», — прочла Вика первую попавшуюся на глаза строчку.

Семен Семенович кивнул.

— В дневнике действительно описана какая-то запутанная история. Я просмотрел мельком, а вы, если будет желание, можете более внимательно изучить записи. Возможно, и разберете, что там к чему. Хотя старая тетрадь — далеко не самая интересная часть архива.

Банкир склонился над сундуком и вынул оттуда свиток.

— Вот, полюбуйтесь — фрагмент родословной Смолиных, — сказал он девушке, бережно разворачивая свиток на столе. — Удивительная вещь: идеально-выделанная телячья кожа, золотое теснение по периметру, гербовая печать. Тут упомянуто четыре поколения графского рода. Первая запись сделана в 1795 году — именно тогда родился граф, который впоследствии построил этот особняк. А заканчивается родословная в 1895 году, ровно через сто лет.

Тормакин с таким благоговением говорил о документе, что Вика в его присутствии не решилось даже дотронуться до свитка. Она постаралась сменить тему.

— Семен Семенович, а о каком странном документе вы упоминали вчера за ужином?

Перекошенное лицо банкира скривилось в одобрительной улыбке.

— Вы умеете запоминать важную информацию. Да, действительно, в архиве есть вещь, нуждающаяся в расшифровке.

С этими словами Тормакин еще раз полез в сундук и выудил оттуда кусок толстого картона. Вика с любопытством осмотрела его. На каждом стороне — по четверостишию. Почерк совсем не похож на тот, что в графском дневнике. Буквы крупные, угловатые. Будто написаны ребенком или малограмотным человеком. Девушка пробежала глазами стихотворные строчки.

— Абракадабра какая-то, — разочарованно вздохнула она.

— Да, на первый взгляд четверостишия лишены всякого смысла, — согласился Тормакин. — Однако, скорее всего, впечатление обманчиво. Иначе бы стихи не хранились в графском архиве столько лет… Впрочем, вас это касаться не должно. После упорядочения документации, как я уже говорил, сюда приедут ученые — они во всем разберутся. Кстати, вот для них еще одна загадка.

Вика увидела на ладони банкира раскрытый черный футляр. Внутри лежал матовый флакончик размером с половину спичечного коробка.

— Это тот, который нельзя трогать? — вспомнила девушка вчерашнее предостережение.

— Он самый.

Семен Семенович захлопнул футляр и положил его обратно в сундук.

— Сколько мы не пытались открыть этот пузырек — ничего не получается. Так что пусть побудет взаперти, пока не установлено его предназначение.

Внезапный звонок мобильного прервал их беседу. Банкир посмотрел на высветившийся в телефоне номер.

— Извините — дела, — бросил он и поспешно вышел из кабинета.

Виктория осталась наедине со старинными документами.

Время летело незаметно. Час за часом, сидя за рабочим столом, девушка просматривала бумаги. Большинство из них, как и говорил Тормакин, оказались счетами, векселями и уведомлениями. Документация в поместье велась скрупулезно вплоть до 1917 года, и записей накопилось очень много. Все они нуждались в тщательном изучении. Еще до того, как приступить к сортировке документов, Вика отложила на край стола графский дневник. «При случае утащу его в комнату и буду читать, — решила девушка. Но пока требовалось заниматься куда более нудной работой. В какой-то момент Виктория почувствовала тягучую боль в спине. «Засиделась, — поморщилась она и встала с кресла. Год назад девушка увлеклась йогой, и сейчас начала делать упражнения, чтобы размяться. Поза воина… верхний лук… силовая змея… Когда она выполняла очередную асану — зародыш в утробе — в дверь отрывисто постучали. Не успела Вика распутать ноги-руки и принять пристойный вид, как вошел дворецкий. Переступив порог, он уперся взглядом в раскачивающийся на полу «зародыш в утробе». Картина была нелепейшая, но Милош и бровью не повел.

— Профессор Дружкина, — невозмутимо пробасил дворецкий, — прошу вас проследовать к обеденному столу.

В столовой находились Тормакин и Эммануил Венедиктович. Да еще Настя, разносившая блюда и подливавшая напитки. Как только Виктория присоединилась к их компании, банкир стал расспрашивать о первом рабочем дне. Незаметно речь зашла о графском дневнике. Тут и Быстрицкий оживился.

— А вы, дорогой профессор, читали про колдуна, который жил в этом поместье?

— Колдун? — удивилась Вика. — Нет, упоминаний об этом я в архиве не встречала. Да и с дневником, признаться, еще толком не ознакомилась.

— Вот как ознакомитесь, так и узнаете, — заверил девушку Эммануил Венедиктович. — Много чего интересного про того колдуна написано!

— Хватит нести чушь, — грубо оборвал его Тормакин. — В дневнике ничего о колдуне не сказано. Там упоминается слуга-туземец, которого подарили графу. А поскольку туземец имел специфическую внешность, его за колдуна и принимали.

— Да-да, Семен Семенович, все верно, — сходу согласился коротышка, вскидывая вверх прогулочную трость. — Я-то, старый дурак, думаю-гадаю: что за колдун, откуда колдун? А оно, оказывается, вон в чем дело — туземец это был!

И Эммануил Венедиктович подобострастно улыбнулся банкиру.

В дверях кухни возникла пожилая женщина.

— Дражайшая Ольга Михайловна! — радостно завопил старичок, тут же переключая на нее внимание. — Сегодняшний обед великолепен! Что же вы стоите в дверях? Идите скорее сюда, чтоб я мог расцеловать ваши золотые ручки!

Остальные тоже повернулись к женщине — той не оставалось ничего иного, как приблизиться к столу. Это была довольно приятная дама с пышными формами, одетая в темное платье и цветастый передник.

— Некогда мне, Эммануил Венедиктович, комплименты выслушивать, — смущенно отмахнулась кухарка от Быстрицкого. — Я всего на секундочку заглянула. Мне Настина помощь нужна, чтоб пирог из духовки достать. Он огромный — боюсь, одна не справлюсь.

— Огромный пирог, говорите?!

Коротышка в клетчатом костюме проворно соскочил с места и лебезящим волчком закружился вокруг Ольги Михайловны.

— А тесто какое? А начинка? А когда подадите?

Женщина улыбнулась.

— Тесто ваше любимое — песочное, а начинка фруктовая. На стол пирог к ужину подам.

— Отчего же к ужину? — огорчился Быстрицкий. — Почему сейчас нельзя?

— Во-первых, пирог должен настояться. А во-вторых — вечером Владимир Антонович и Ирина Дмитриевна обещали зайти. Они этот пирог очень любят, для них и готовлю.

Старичок состроил просительную рожицу:

— Когда же вы меня уважите — когда свой знаменитый ванильный пудинг приготовите?

— Ох, Эммануил Венедиктович, на днях обязательно ваш заказ выполню, — пообещала кухарка. — Только теперь небольшую порцию состряпаю. А то ведь помню, как в прошлый раз вы пудинг поглощали — чуть не лопнули, и живот у вас три дня болел.

— Вы стряпайте-стряпайте, а со своим животом я как-нибудь договорюсь, — уверил ее Быстрицкий.

Оба рассмеялись. Семен Семенович, сидевший с каменным лицом с момента появления кухарки, скривился в недоброй ухмылке.

— Шли бы вы, Ольга Михайловна, на рабочее место, да занимались своими прямыми обязанностями, — прервал он веселый диалог.

— Да-да, конечно, — разом поникла женщина. — Уже ухожу, извините.

И она торопливо скрылась за дверью кухни. Следом поспешила и Настя.

В столовой воцарилась напряженная тишина — Виктории не хотелось больше здесь находиться.

— Семен Семенович, — обратилась она к банкиру. — Я, с вашего позволения, немного прогуляюсь. Нужно голову проветрить перед работой в архиве.

Тормакин сухо кивнул.

— Я с вами, дорогой профессор, — пискнул Эммануил Венедиктович, соскальзывая со стула.

Очень уж он боялся оставаться наедине с раздраженным банкиром.

Вика и Быстрицкий направились через сад к воротам. Девушка с нескрываемым восхищением рассматривала попадавшиеся на пути мини-водопады, мостики из тростника и, конечно же, идеально ухоженные розовые кусты. Трудно было поверить, что с садом управляется всего один человек.

— А вы хоть раз видели этого таинственного китайца? — поинтересовалась Виктория у старичка, вышагивающего рядом с ней по дорожке.

— Чжао Ли? Конечно, видел, — закивал пушистой головой Эммануил Венедиктович. — Он каждую ночь в саду торчит. Я когда этого китаезу впервые из окна своей спальни заметил, чуть в обморок не хлопнулся. Думал, привидение между деревьями летает! А потом присмотрелся — садовник, оказывается, дождевик на себя напялил и ходит, кустики подстригает… С тех пор я всегда шторы перед сном закрываю — от греха подальше.

И Быстрицкий суеверно поплевал через левое плечо.

Они вышли за ворота и оказались на круглой площади с памятником. В дверях кафе, расположенного у постамента, виднелась уже знакомая Вике тучная продавщица с кульком семечек.

— Здравствуйте, глубокоуважаемая Марь Петровна, — расплылся в улыбке старичок. — Как живете-можете?

— А как можем — так и живем, — хохотнула в ответ продавщица. — Вам, Эммануил Венедиктович, как всегда?

Быстрицкий коротко кивнул. Женщина ненадолго скрылась в кафе и вышла оттуда с подносом, на котором стояла рюмка коньяка. Одним махом Эммануил Венедиктович опрокинул ее и звонко поставил снова на поднос. Все было проделано настолько оперативно, что стало ясно — для старичка это привычное дело. Продавщица тем временем смерила Викторию изучающим взглядом.

— А вы, значит, та самая девица, которую из Москвы вызвали в старых бумажках ковыряться?

Вика растерялась от такой бестактности. Спасать ситуацию кинулся Быстрицкий.

— Марь Петровна, я же вам рассказывал: Виктория Олеговна — профессор, прибыла сюда графский архив разбирать.

Продавщица презрительно фыркнула.

— Чего там разбирать? Бумажки — они и есть бумажки. Жили люди давно, и писали давно. Вот и вся история. А шуму-то из-за этих дневников с родословными…

Вика в недоумении воззрилась на нее.

— Откуда вы знаете, что в сундуке есть дневник и родословная?

— Так кто ж этого не знает, милая? — отмахнулась Марья Петровна. — Сундук черте сколько в подвале сельсовета стоял. В него все кому не лень заглядали.

— Деревенские жители видели документы — и ничего не растащили? — изумилась девушка.

Продавщица глянула на нее, как на умалишенную.

— Чего там тащить? Чай, не золото с брильянтами, а бумажки старые. Какой от них прок? Ну, поглазел народ — да и назад, в сундук, поклал. Делов-то…

Викино внимание привлекла статуя, возвышающаяся около кафе.

— Кто этот бородатый мужчина в костюме? — обратилась она к продавщице.

Та пожала плечами.

— Без понятия. Это лучше у местных поспрошать.

— А вы, Марь Петровна, разве не местная? — удивился Быстрицкий.

— Я-то? Не, я из псковских. Двадцать лет назад рванула сюда дурной козой, когда в муженька своего будущего втюрилась. Тут, в Красных петушках, и выяснилось, что он еще тот пропойца. Деньги пропил, хозяйство пропил, мозги тоже пропил. Да и сам вскорости богу душу отдал. Хотя и до того, как помер, ничем, окромя водяры, не интересовался.

— Кто же все-таки может рассказать о памятнике? — не унималась Вика.

Марья Петровна задумалась. Думала она так долго, что девушка заподозрила: среди местных никто особой любознательностью не отличается. Но тут щекастое лицо продавщицы просветлело.

— Вы отца Даниила поспрошайте — он историю деревни хорошо знает… И вообще мужчина положительный, — зачем-то добавила она.

— Хорошо, спрошу, — кивнула Виктория. — Ладно, пойдем мы уже.

— До свидания, Марь Петровна, — заискивающе проворковал Быстрицкий. — Завтра обязательно к вам поболтать забегу.

— Ага, забегайте. Коньяка еще целая бутылка имеется.

И, отвернувшись, продавщица снова защелкала семечки.

Примыкающая к площади аллея поражала образцовой ухоженностью. Насколько хватало глаз, вперед тянулись ровные ряды деревьев, перемежающиеся пестрыми цветочными клумбами. Тут, конечно, не наблюдалось такого великолепия, как около Тормакинского особняка. Но все равно было понятно, что за порядком в парке тщательно следят. Вот только — кто? Как и в саду банкира, тут не было видно ни единого работника.

— Местные все прибирают, — словно прочитав Викины мысли, сказал Быстрицкий. — Они трудятся ранним утром и поздним вечером. А потом уходят.

— Куда уходят? — не поняла девушка.

— Домой, на окраину. А вы что думали — деревенское рванье живет бок о бок с богачами? Семен Семенович, как только землю купил, сразу все население Красных петушков из центра выселил.

— И что, люди с этим согласились?

— Еще бы им не согласиться, — фыркнул старичок, вышагивая по аллее. — Семен Семенович для местных отличные дома выстроил. Зарплату предоставил, удобства всякие. У Марь Петровны, вон, в кафе Интернет имеется. А до появления Тормакина она и не догадывалась, что этот Интернет вообще существует… Деревенские всего несколько часов в центре трудятся. За парком ухаживают, за полями для гольфа — и потом по своим делам расходятся. Люди рады и счастливы, уж поверьте.

— А Марья Петровна? — вспомнила Вика. — Она же вроде деревенская, а целый день в центре сидит.

— С этой дамой история особая, — хихикнул Быстрицкий. — В советские времена на площади сельский магазин имелся, и Марь Петровна в нем торговала. Потом, когда центр деревни обустраивали, старые постройки развалили, но колхозное сельпо не тронули. Его в современное кафе превратили, и продавщицу, как достопримечательность, оставили. Семен Семенович и плакаты советские сберег. Они все еще у дороги стоят — вы, как в деревню въезжали, должны были заметить.

— Да, видела…

Девушка окинула взглядом пустую аллею и расположенный неподалеку холм с декоративной мельницей.

— Слушайте, Эммануил Венедиктович — а не жутко в таком безлюдье жить?

— Почему — в безлюдье? — удивился Быстрицкий. — Четверо слуг в особняке, отец Даниил частенько заходит… Соседей в центре, и правда, пока немного. Красные петушки только в этом году нормальный вид обрели. Время нужно, чтоб богачи присмотрелись. Однако есть уже и те, кто постоянно тут поселился. Генеральская чета Смолиных, например. Вы про них за обедом слышали — для них кухарка пирог испекла. Вечером придут, познакомитесь. Наиприятнейшие люди!

— Охотно верю, — улыбнулась Вика. — А эти Смолины случайно не родственники графам?

— Нет, что вы, — отмахнулся старичок. — Мало ли Смолиных в России? Они просто однофамильцы. Правда, сам генерал мечтает отыскать у себя графские корни. Но Семен Семенович и Долохов только смеются над ним.

— Долохов? А это еще кто?

— Компаньон банкира. Он тут каждые выходные появляется. Из Москвы прибывает — в гольф поиграть.

— Как же надо любить игру, чтобы тащиться несколько часов по деревенским дорогам, — поразилась девушка.

Эммануил Венедиктович вытаращил на нее глаза.

— Вы чего, милочка — какие дороги?! Долохов, как и другие обитатели особняка, добирается сюда из столицы на банковском вертолете. Для этого возле дома специальная посадочная площадка имеется. Очень удобно, знаете ли.

— Я смотрю, тут вообще все удобно, — буркнула Виктория, вспоминая свое вчерашнее многострадальное путешествие на «крокодиле».

Быстрицкий, впрочем, не заметил Викиной досады.

— Конечно, тут все удобно! — радостно поддакнул он. — И быт, и досуг, и в плане безопасности. Вокруг особняка камеры слежения понатыканы. А в самой деревне полицейский участок организован. Там отличное оснащение, супер-спецы работают. Правда, они все больше без дела сидят — преступности-то в Красных петушках нет…

Коротышка запнулся.

— Почти нет, — неохотно поправился он.

Вика заподозрила неладное.

— О чем это вы, Эммануил Венедиктович?

— Не знаю, говорить ли… Да ладно, все равно ведь узнаете. В общем: месяц назад у нас убийство произошло. Студенточку одну укокошили, — Быстрицкий скорбно вздохнул. — Приехала из города на похороны бабушки, и вот такое горе случилось. Убийц, кстати, до сих пор не нашли.

Старик помолчал, а потом тихо добавил:

— Может, поэтому Семен Семенович в последнее время такой раздражительный. Меня постоянно одергивает, а сегодня, сами видели — и кухарке нашей, добрейшей Ольге Михайловне, ни за что ни про что досталось. Ох, тяжело…

За разговорами они вернулись к особняку, и Виктория поспешила в архив — работать.