Ловушка для банкира

ГЛАВА 7 Прогулка с отцом Даниилом

Только через полчаса Виктории удалось отделаться от назойливой заботы. Наевшись до отвала, девушка с трудом поднялась из подземелья на первый этаж. К счастью, Эммануил Венедиктович не собирался дальше составлять ей компанию. Чрезвычайно довольный тем, что накормил «дорогого профессора», старичок отправился с отчетом на кухню. Вика же пошла в сад — остановившись у ворот, она стала поджидать отца Даниила.

Гр-р-р… Утробный рычащий звук заставил девушку повернуть голову. Из-за угла дома выкатился мотоцикл, на котором восседал Милош. Тощая фигура дворецкого смотрелась на байке крайне нелепо: длинные руки и ноги были растопырены в стороны, а шлем, явно великоватый для маленькой богомольей головы, сполз на самый нос. Картина была настолько комичная, что Вика невольно захихикала. Однако ничто в этом мире не могло вывести дворецкого из себя. Сохраняя олимпийское спокойствие, он проехал мимо и направил мотоцикл в сторону темнеющего вдалеке леса.

— К птахам отправился, — услышала Виктория голос священника.

Обернувшись, девушка тепло поздоровалась с отцом Даниилом.

— Милош каждую субботу в лес ездит, — пояснил он, провожая взглядом удаляющийся мотоцикл. — Говорит, птичьи трели нервную систему успокаивают.

«Судя по железобетонной невозмутимости дворецкого, птички ему действительно помогают, — подумала Вика. Но вслух предпочла поговорить на другую тему.

— Отче, уделите мне несколько минут — я хочу спросить о памятнике.

Священник улыбнулся.

— С превеликим удовольствием расскажу и о памятнике, и о всем остальном, что вас интересует. Давайте пройдемся по деревенским окрестностям. Устроим себе, так сказать, послеобеденный моцион.

Они неспешно вышли за ворота.

— До чего же сад у Семена Семеновича хорош, — проговорил отец Даниил, глядя на розовые кусты у забора. — Каждый раз восхищаюсь, как тут бываю.

Виктория сощурилась.

— Представляю, во сколько эта красота обходится.

— Не все деньгами меряется, — покачал головой священнике. — Далеко не все.

Он приблизился к фонтанчику возле ворот, зачерпнул воду и брызнул ею на ближайший куст. Тысячи капель упали на розовые бутоны, заискрившись маленькими самоцветами. Вика невольно залюбовалась потрясающим зрелищем.

— Красиво? — спросил отец Даниил.

— Очень!

— А ведь это ничего мне не стоило. Видите, дочь моя — творить красоту можно абсолютно бесплатно. Было бы только желание. Самое ценное, что есть в нашей жизни — это момент восторженного удивления. А удивить может все, что угодно: цветок, бабочка, человек. Главное, чтобы наше сердце не утратило способность удивляться. Было чистым и искренним, как в детстве.

Девушка пристально глянула на отца Даниила. Своими философскими рассуждениями он совершено не походил на деревенского священника. Вероятно, приехал сюда из какого-то крупного города. Может, даже из Москвы…

— А давно вы тут служите? — поинтересовалась у него Виктория.

— Давно. Как только Киевскую духовную академию закончил — так сразу и рукоположился.

«А, Киев, — подумала Вика. — Теперь все понятно».

— Уже сорок лет в Красных петушках службу правлю, — продолжал отец Даниил. — А до меня в этой церкви отец служил… и дед мой… и прадед…

Виктория в недоумении остановилась.

— Погодите! Так вы что — местный?

— А что вас в этом удивляет?

— Ну… Ваша манера вести беседу, образованность, глубокие мысли — это так нетипично для деревенского жителя.

— Ломоносов тоже не из высших кругов вышел, — заметил священник. — Я, конечно, не ровня Михайлу Васильевичу. Но и вы, дочь моя, перестаньте мыслить стереотипами.

Вика смутилась. Действительно, было крайне глупо судить о происхождении человека по каким-то отдельным признакам. Впрочем, гораздо больше девушку сейчас интересовал другой вопрос.

— Отче, а как же вы, и тем более ваши отец с дедом, служили в деревне при Советском союзе? Разве можно было править церковную службу при коммунистах? А колхоз, а председатель?!

Отец Даниил усмехнулся.

— А что председатель? Он первым грехи замаливать прибегал. Это в газетах и на всяких там политбюро церковников обхаивали. А русский люд в деревнях — он завсегда к вере тянулся, при любых правителях. Да и в городах подвижники божьего слова находились. Я духовную академию в семидесятые годы заканчивал, хотя официально она закрылась еще в тысяча девятьсот девятнадцатом.

Он поправил окладистую бороду — под ней блеснула толстая золотая цепь, на которой висел крест. Такое богатство было довольно странным для деревенского священника. Но Вика уже настолько прониклась уважением к собеседнику, что думать о чем-то меркантильном ей совершенно не хотелось.

— У нас тут, в Красных петушках, времена разные случались, — продолжал отец Даниил. — То лучше бывало, то хуже… Но церковь только раз закрыли — в двадцатые годы. Смутное было время. Мне дед рассказывал, все у него на глазах происходило. Как Смолины в семнадцатом году из Красных петушков бежали, прадед мой, в то время тутошний настоятель, три года без них службу правил.

Отец Даниил помрачнел.

— Потом в деревню красные пожаловали. Зажиточных крестьян разграбили, церковь подожгли… Мужики, было, на защиту встали — да куда там. Разве вооруженных солдат вилами-лопатами одолеешь? Графский особняк красноармейцы тоже поначалу спалить хотели. Но передумали — сделали там военный штаб. А потом, когда уходили, ничего уже не рушили. Все ж свое было, советское.

— А ваш прадед? — спросила Виктория. — Красные ненавидели священнослужителей — как ему удалось выжить в той ситуации?

— Ему не удалось… — голос отца Даниила стал глуше. — Прадеда повесили на звоннице — прямо под главным колоколом. А потом, как собаку, в овраг бросили. Даже похоронить по-человечески не дали. Ни жену, ни сына к телу не подпустили. Нелюди.

Последнее слово священник произнес с такой дикой злобой, которая совершенно не вязалось с его благообразным обликом. Впрочем, через несколько секунд отец Даниил спохватился и продолжил рассказ в своей обычной спокойной манере.

— За день до того, как разыгралась трагедия, прадед смекнул, что добра от красных не будет. Вместе с сыном вынес ночью все иконы из церкви и спрятал их дома в тайнике. Когда назавтра солдаты церковь подпалили, особого урона они ей не нанесли. До этого дождь прошел, все было сырое, горело слабо — только стены чуть закоптились, да стекла в окнах полопались. Красные обозлились и прадеда повесили. А в церковь двери заколотили, чтоб никто туда больше не ходил. Деда моего, тогда еще подростка, вместе с матерью на Соловки выслали — как врагов народа. Спасибо, хоть не расстреляли. А ведь могли…

Отец Даниил перекрестился.

— Уже в ссылке дед получил полное церковное образование. Тогда много сосланных священнослужителей было, они и учили молодежь. Дед повзрослел, женился, сан принял. Хоть и непонятно было, заимеет ли он когда собственный приход. Но все мечтал вернуться в Красные петушки, достать из тайника церковные реликвии и править службу в старой церкви.

Священник вздохнул.

— Долгих пятнадцать лет лелеял он эту мечту, пока с поселения не освободился. На Соловках, кстати, родился мой отец. Потом, когда срок вышел — в середине тридцатых годов — дед таки в деревню вернулся. Домашних с собой перевез, хозяйство наладил. В имении, понятное дело, уже колхоз к тому времени был. В графском особняке — сельсовет. А в церкви библиотеку устроить надумали. Вот дед туда библиотекарем и пошел. Достал спрятанные иконы, расставил их за книжными полками — и не разглядеть, если кто случайный зайдет. Так проходил год за годом: днем дед колхозникам книжки выдает, а вечером — потихоньку службу правит…

— Неужели никто из деревенских не донес об этом властям? — поразилась Виктория.

— Что ж они, сами себе враги, что ли? Многих в те страшные годы только вера и спасала. В тридцатых — голод, репрессии, коллективизация. В сороковых — война, разруха. Ну, а в пятидесятых уже послабление служителям церковным вышло — тут уж не хоронились так, как прежде… В пятьдесят шестом дед мой преставился, и приход к отцу перешел.

Священник грустно улыбнулся.

— Самые сложные времена в Красных петушках гораздо позже начались — в перестройку. Колхоз наш, в прошлом миллионер, развалился. Люди в город подались, искать лучшей жизни. В деревне одни старики оставались. Да я с семейством.

— У вас есть семья?

Вика искренне удивилась. Она была уверена, что отец Даниил одинок.

— Семья… — священник ссутулился, на глазах став меньше ростом. — Да, у меня когда-то была семья. Давно…

Девушка молчала, не в силах спросить, где же она сейчас.

— По Красным петушкам эпидемия гриппа прокатилась, — хрипло произнес отец Даниил. — Много народу погибло. Наверное, их можно было спасти, будь в деревне больница или хотя бы фельдшер.

Священник тяжело вздохнул.

— Тогда умерла вся моя семья: жена и трое ребятишек. Выжил я один.

Повисла долгая пауза. Вика никак не решалась прервать ее, а священник полностью погрузился в воспоминания.

— Ну, ладно, — отец Даниил закончил, наконец, тягостное молчание. — Хватит уже говорить о моем прошлом. Идемте к памятнику — вы же хотели узнать его историю.

Они вышли на площадь. Продавщица кафе, стоящая, как обычно, в дверях с кульком семечек, заметила их еще издали.

— Батюшка, здрасьте! — заорала она во все горло. — И вам, прохвессор, доброго денечка.

— Здравствуйте, Марья Петровна, — приблизившись, улыбнулся отец Даниил.

— Что это вы, батюшка, давно в кафе не захаживаете? Забыли меня совсем, — посетовала продавщица, усиленно строя священнику глазки.

Тот сделал вид, что не замечает этих знаков внимания.

— Так дела у меня, Марья Петровна. Ремонт в церкви только закончил, на днях забор новый сладил. Семен Семенович обещал садовника прислать — клумбы с розами организую. Сам всем занимаюсь, помощников нет. Я при церкви живу, я в ней служу — стало быть, я и хозяин. А кто хозяин, тот и хозяйство блюдет.

Марья Петровна кокетливо сощурилась.

— Вам, батюшка, если помощь какая нужна, вы только скажите. Уж я подмогну, не сомневайтесь.

Священник поспешил перевести разговор на другую тему.

— Хорошая погода, не правда ли? — поинтересовался он у продавщицы тоном английского джентльмена. — Ни ветерка нынче, ни облачка.

Марья Петровна подняла вверх щекастое лицо.

— Облаков-то нету, зато воронья полным-полно, — заворчала она. — Вон как шныряют друг за дружкой, вражьи морды. Помяните мои слова — на днях страшная гроза разразится.

— Что вы, Марья Петровна — какая гроза? — махнула рукой Виктория. — Я только сегодня через телефон погоду в Интернете смотрела — всю неделю ясно.

— Не верю я, прохвессор, этому тырнету, — хмыкнула продавщица. — Сейчас ясно, а через пару дней поглядим, кто из нас прав окажется — я или тырнет ваш.

Презрительно выпятив нижнюю губу, Марья Петровна защелкала семечками.

— Ладно, пойдем мы, — сказал священник, видя, что разговор не клеится.

— Угу, — хмуро буркнула продавщица и отвернулась.

Отец Даниил с Викой направились к памятнику.

— Итак, дочь моя — вы наверняка хотите знать, чья это скульптура? — обратился священник к девушке.

Та согласно закивала.

— Знакомьтесь: Петр Николаевич Смолин.

— Граф Смолин? — поразилась Виктория. — Как же его памятник сохранился? Ведь после революции уничтожались любые напоминания о знатных особах!

— Эту статую тоже сносить собирались, но ее спас один именитый ученый, — заулыбался отец Даниил. — Проезжая через Красные петушки, увидел памятник и заверил наше начальство, что тот сделан из редчайшего вида сибирского мрамора. Начальству это, разумеется, польстило, они и не стали графа трогать. У нас не столица, надзора строгого не было. Ну, стоит мужик в костюме — мало ли, кто такой. На лбу же не написано, что граф.

Отец Даниил обошел памятник и поманил Вику за собой. Приблизившись, она увидела в задней части постамента небольшую продолговатую нишу.

— Тут раньше находился кованый барельеф, изображающий святое семейство, — пояснил священник. — Мне о нем отец рассказывал, а ему — дед… К сожалению, после прихода красных барельеф исчез.

— Наверное, солдаты утащили, — предположила Вика.

Она провела рукой по желтоватому мрамору. Если не считать утерянного барельефа, памятник сохранился в идеальном состоянии. Его щадили не только люди, но и время.

Пройдясь до сквера, священник с Викторией зашагали по центральной аллее. Какое-то время они гуляли молча.

— Отче, — прервала тишину девушка, — а что вам известно про графов Смолиных?

Отец Даниил прищурился.

— Все официальные факты собраны в архиве, с которым вы сейчас работаете. А остальное — мифы, легенды…

— Обожаю мифы, — улыбнулась Вика. — Расскажите, пожалуйста.

— Что ж, извольте, — священник огладил длинную бороду. — Помните, при нашей первой встрече — позавчера за ужином — Эммануил Венедиктович выспрашивал меня о страшном проклятии?

Девушка наморщила лоб.

— Да, что-то такое припоминаю. А как это связано с графским семейством?

— Самым прямым образом. Смолины, как я слышал, были проклятым родом. Наложил проклятие некий могущественный колдун — за то, что граф не исполнил данное ему обещание. Проклятие очень давнее, его история тянется с позапрошлого века. В чем оно состояло, мне доподлинно неизвестно. Знаю только, что это как-то связано с первенцами графского рода и… со смертью.

— То есть из-за проклятия умирали первые представители каждого нового поколения Смолиных? — уточнила Виктория.

Священник пожал плечами.

— Понятия не имею. Это все, что мне известно. Другие в деревне вообще об этом не слыхивали. Легенда о проклятии передается только в нашей семье. Ее мне отец рассказал, ему — его отец… Я, к сожалению, своему сыну уже ничего рассказать не смогу. Поэтому будем считать, что информация сейчас к вам по наследству перешла. Изучите документы архива — может, и удастся разгадать тайну графского проклятия.

Отец Даниил поднял голову и задумчиво уставился в небо, где летали сотни черных птиц.

— Много их как, откуда только взялись? Права Марья Петровна — быть скоро грозе. Ишь как воронье в воздухе-то кувыркается: резко вниз, а после так же вверх. Верная народная примета — к непогоде.

Виктория тоже глянула на небо.

— Какой сегодня день жаркий, — заметила она, жмурясь от яркого июльского солнца. — Не Россия, Африка прямо.

Опровергая ее слова, по аллее вдруг загулял холодный пронизывающий ветер.

— Ну вот, дочь моя, а вы на жару сетовали, — грустно улыбнулся священник. — Что ж, давайте прервем нашу прогулку. Мне еще в церковь зайти надо, да и у вас наверняка дел предостаточно.

Девушка поняла, что сеанс откровения закончен.

— Вы правы, отче, — согласилась она. — Пора возвращаться к разбору архива. Кстати, я как раз читаю дневник Петра Николаевича. И, судя по записям, раньше Красные петушки были просто Петушками. Вы случайно не знаете, почему изменилось название деревни?

— Случайно знаю, — улыбнулся отец Даниил. — На днях мы встретимся, и я обязательно расскажу вам об этом. А сейчас — извините, мне пора.

Священник махнул на прощание рукой. Он уже собирался уходить, как вдруг остановился и пристально глянул на девушку.

— Виктория, — произнес отец Даниил твердо, даже жестко. — Я хочу сказать вам кое-что важное. Пожалуйста, не задавайте никаких вопросов, а просто выслушайте и запомните. Договорились?

Вика кивнула. Священник выдержал паузу, а затем, глубоко вдохнув, выдал:

— Порой любовь маскируется под безумие, а успех — под безрассудный риск. Истинное назначение тех или иных поступков часто открывается уже после завершения действия. Когда ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Помните об этом, читая графский дневник. Храни вас бог, дочь моя.

Отец Даниил перекрестил девушку и, развернувшись, зашагал прочь. Вика молча глядела ему вслед. Одинокая фигура священника быстро удалялась по аллее: ветер трепал края черной рясы, и они хлопали на ветру, словно гигантские крылья. От этого отец Даниил походил на мрачного нахохленного ворона. А высоко в небе над его головой кружили сотни настоящих воронов. Они громко каркали, вещуя приближение грозовой бури. Верная народная примета…