Лучше, чем будущее. Рассуждения оптимиста о смерти

Глава 23 Полночь в Мэдисон-сквер-гарден

— Чувствуешь, пахнет травкой? — спрашивает меня Трейси, перекрикивая музыку.

— Пахнет чем? Травкой? А ты чувствуешь?

Преувеличенный кивок.

Мы в Мэдисон-сквер-гарден. Все билеты на концерт Vampire Weekend проданы, что довольно неожиданно для такой музыки на любителя, авторы которой когда-то путешествовали с предвыборным караваном Берни Сандерса.

— Не, я ничего не чувствую, — смеюсь я, указывая на свой нос и потрясывая ладонью.

Некоторые пациенты с болезнью Паркинсона полностью лишаются обоняния, но я могу улавливать кое-какие запахи. Заведите меня с повязкой на глазах в конюшню, и мои рецепторы все-таки позволят мне задать вопрос о том, где же пони. Но сегодня nada, ничего, никакого запаха травки. Конечно, сенсорная депривация — это прискорбно, но я страдаю ей с самого начала заболевания, поэтому она стала для меня новой нормой. Пострадал у меня и вкус, но, на удивление, не аппетит, видимо, из-за отцовских генов.

Группа выступает потрясающе: гитарист мирового класса, два ударника и великолепный басист задают гениальный и заразительный ритм. Слева от меня пританцовывают двое из трех наших дочерей, Скайлер и Эсме. Сэм в Лос-Анджелесе, а Аквинна работает (рекламный мир не знает выходных). Справа от меня Трейси впитывает музыку всем телом, а потом выдает наружу, крутя бедрами, взмахивая руками и тряся задницей. Эта девушка умеет танцевать.

А я вот нет. Танцы мне никогда не давались, и все удачные движения были исключительно случайными. Трейси танцует на всех концертах, на которые мы ходим, и это определило мое решение пойти сегодня с ними. Мне нелегко посещать публичные мероприятия, и отнюдь не из-за известности и опасений быть узнанным, а из-за простой логистики. Завсегдатай Мэдисон-сквер-гарден на протяжении многих лет, я посетил тут массу боев, игр «Рейнджеров» и «Никсов» и дюжины концертов. Мы ходили на Rolling Stones, U-2, Pearl Jam, Спрингстина, а как-то, вечером пятницы, мои дочери даже затащили меня на Кэти Перри. Я знаю большинство охранников внешне, а многих и по имени, и они сразу меня выдают, стоит мне явиться. Поскольку теперь я не могу безопасно лавировать в толпе зрителей и преодолевать длинные коридоры всемирно известногоконцертного зала на своих двоих, они предоставляют мне инвалидное кресло и провозят по тайным ходам в сопровождении почетного эскорта.

В последнее время я стал относиться к инвалидному креслу спокойно. Я вижу в нем не своего тирана, а просто инструмент. Мне удалось наладить жизнь так, чтобы болезнь не определяла ее, поэтому я больше не испытываю тревоги при виде обычного стула на колесиках. Франклин Делано Рузвельт не позволил бы себя фотографировать в инвалидном кресле. И Кеннеди тоже. Но мне наплевать. Я же не президент. Мне не надо беспокоиться о том, что Гитлер или Кастро узнают о моих недугах. Я просто актер на пенсии, который хочет пойти на концерт с женой и деть-ми. Ну или поехать.

Охранник, великолепно управляющийся с коляской, поддерживает тот же ритм ходьбы, что и Трейси с девочками, да еще обсуждает с ними последние сплетни про нью-йоркских «Рейнджерс». Он провожает нас к нашей ложе. Я встаю с кресла — и никого это не удивляет. Несколько осторожных шагов по металлическим ступенькам, и я опускаю зад в кресло. Миссия выполнена. Я принимаю тот факт, что мне не обойтись без свиты, в то же время я являюсь ее частью. Я стараюсь вносить свой вклад и быть порядочным гражданином. Мне повезло быть здесь, с людьми, которых я люблю. Усилия окупились на 100 % — музыка, девочки и, конечно же, Трейси.

Между песнями Эсме и Скайлер вскакивают с кресел и вскоре возвращаются с бумажными шляпами Vampire Weekend. Они выглядят смешными и очень красивыми. Трейси показывает им большой палец, не прекращая танцевать. Она на ногах весь вечер, в полном слиянии с музыкой, и больше похожа на мою девушку, с которой мы встречаемся пару недель, а не жену, с которой прожито больше 30 лет.

Молодежь подпевает солисту, вся ложа сотрясается. Я, хоть и не танцую, но стою, порой изо всех сил цепляясь за поручень, и подпеваю тоже. Певец из меня еще хуже, чем танцор, но, к счастью, никто этого не слышит из-за грохота со сцены и рева по всем углам зала. Группа запевает свой последний хит Harmony Hall. Я присоединяюсь к хору голосов, произносящих знаменитый текст: Я не хочу так жить… но не хочу умирать. Боже, мне ли об этом рассказывать!

Я прокручивал эти строки у себя в уме. Слушал их по радио SiriusXM и не мог понять, почему они вызывают у меня такой отклик. Вопрос в том, какая из частей предложения для меня более значима: Я не хочу так жить или не хочу умирать. Я не особо задумываюсь о том, что вкладывал в свои стихи Эзра Кениг, лидер группы, — какие им двигали мотивы или побуждения, когда он писал эту песню, — и я не стану обращаться к нему за ответом. Я и без того помню, как исполнял Me and Julio вместе с Полом Саймоном на ежегодном благотворительном балу Фонда Фокса. На репетиции я задумался над словами и сказал Полу: «Текст такой загадочный». Он посмотрел мне в глаза и согласился: «Так и есть». Поэты и музыканты редко отвечают на вопросы о значении своих работ: Лучше скажи, что это значит для тебя? Поэтому не рассчитывайте на них, если ищете ответ.

Правда в том, что я не хочу так жить, но я сумел принять тот факт, что именно так и живу. За каждым опасным путешествием через комнату, когда мои лекарства не действуют, а походка становится спотыкающейся и неуверенной, следует момент, когда я обо всем забываю. В такие моменты — как, например, сейчас, на концерте с семьей, — я чувствую лишь радость и удовлетворение. В такие моменты у меня есть все, что мне нужно.

Когда-то я пытался сжимать время, живя одновременно в прошлом, настоящем и будущем. И все сливалось вокруг меня.

Сейчас, если я обращаюсь в прошлое, то лишь за мудростью и опытом, а не из-за стыда и сожалений. Я не пытаюсь его стереть — я его принимаю. Каковы бы ни были мои медицинские обстоятельства на сегодняшний день, я справляюсь с ними и живу настоящим. Если я упал, то поднимаюсь. Что касается будущего, оно еще не наступило. Но я знаю, что оно у меня есть. А однажды его не будет. Наше будущее — последнее, чего мы лишаемся.

На самом деле все сводится к благодарности. Я благодарен жизни — за каждую ошибку, каждый неверный шаг, каждую нежданную потерю, — потому что они реальны. Они заставляют острее ощущать радость, удовольствие, огромную любовь моей семьи. Я могу быть пессимистом и оптимистом одновременно.

Итак, кому лимонада?