Лучше, чем будущее. Рассуждения оптимиста о смерти

Глава 7 Опасен на любой скорости

Я слишком люблю мою маму, чтобы обниматься с ней.

Я проехал через всю страну и дальше, через границу, чтобы удивить маму. Сегодня канадский День благодарения, и, что гораздо важней, ее 90-й юбилей. Устраивать подобные сюрпризы женщине девяноста лет — сомнительная идея, но я и раньше уже являлся к ней внезапно, причем не раз.

Десять лет назад мы с братом Стивом доставили ей завт-рак в номер отеля в Белфасте, Северная Ирландия, куда она поехала в путешествие с моими сестрами Джеки и Келли. В тот день, когда они улетали, мы со Стивом разговаривали по телефону, и одному из нас пришла в голову невероятная идея тоже отправиться в Белфаст и их удивить. Мы бронировали билеты в последнюю минуту, впопыхах, и единственный доступный вариант предполагал, что Стиву придется лететь из Ванкувера в аэропорт Кеннеди, а потом сразу же на машине мчаться в Ньюарк, Нью-Джерси, чтобы успеть на международный рейс.

Быстро добраться из аэропорта в аэропорт, не пересекая при этом Манхэттен, практически невозможно. Я подхватил Стива в пункте проката машин, и вскоре мы уже стояли с ним в глухой нью-йоркской пробке в тоннеле Линкольна. К терминалу в Ньюарке мы подкатили за пару минут до окончания посадки. Сотрудник охраны аэропорта, заканчивавший свою смену, согласился провести нас через пост досмотра и по кратчайшему маршруту — к выходу на посадку, с багажом в руках. Он сунул ногу в дверь кабины, которую стюардесса уже собиралась закрывать, и затолкал нас обоих в самолет. Мы прилетели в Белфаст как раз к завтраку.

Наш сумасшедший поступок оправдывался важной причиной: мы всегда планировали полететь в Северную Ирландию всей семьей, но теперь отца с нами не было, а наша старшая сестра Карен скончалась несколькими годами ранее. Две оставшиеся сестры, Келли и Джеки, организовали для мамы поездку на родину ее предков. Мы со Стивом усмотрели в этом возможность укрепить семейные узы. Мы хотели присутствовать при возвращении Филлис Пайпер Фокс домой, где она никогда раньше не бывала. Когда мама поняла, что два джентльмена, принесшие завтрак в номер, ее сыновья, то была одновременно потрясена и очень счастлива.

Теперь, десять лет спустя, мы со старшим братом придумали новый план. Стив с семьей живет всего в паре миль от мамы и часто заезжает к ней помочь по хозяйству. Он должен был сказать, что заглянет на следующее утро и позвонит снизу, чтобы она открыла дверь. А когда мама откроет — сюрприз! — там будет не Стив, а я. План сработал идеально, за тем исключением, что дверь открыла не мама, а Келли, наша сестра. Но, может, это было и к лучшему, потому что от потрясения у мамы мог случиться сердечный приступ. И вот Келли отступает в сторону, мама поднимается с дивана в гостиной, видит меня и подносит руки к лицу. Потом негромко вскрикивает.

— Привет, мам! Заказывала обслуживание в номер?

Обрадованный долгожданной встречей, я боюсь споткнуться, упасть и потащить за собой мою 90-летнюю мать. От порога до дивана каких-то десять шагов, но каждый дается мне с невероятным усилием. Добравшись, я убеждаюсь, что крепко стою на ногах, прежде чем ее обнять; при этом я стараюсь не наклоняться вперед, чтобы она не откидывалась назад. Вместо этого я просто раскидываю руки, чтобы она ступила в мои объятия. Господи боже, только бы ее не уронить. По меньшей мере я рискую повторно сломать ей шейку бедра.

После долгого и слегка тряского объятия я делаю шаг назад, чтобы оставить маму на безопасном расстоянии. Она выглядит крепкой и счастливой. Я — просто счастливым.

За тридцать лет болезнь Паркинсона достигла у меня опасной стадии. Я превратился в угрозу. В последнее время проб-лемы с подвижностью и равновесием заметно усилились. Я постоянно борюсь, чтобы установить и поддерживать равномерный ритм при ходьбе, вот почему мне пришлось уделить столько внимания короткой проходке от двери до дивана. Парадоксально, но стоять на месте для меня тоже проблема.

И я угрожаю не только маме, но и любому человеку, вступая в его личное пространство. Моя свекровь Корки, мамина ровесница, тоже рискует, находясь рядом со мной, и мне надо проявлять осторожность. Собственно, любой житель Нью-Йорка или турист, проходящий по Мэдисон-авеню, уткнувшись в свой телефон, подвергается опасности столкнуться с торнадо, движущимся в его направлении. Мне надо постоянно быть начеку, и не только ради себя, но и ради всех, кому не повезет оказаться у меня на пути.

Иногда мир напоминает мне пинбольный автомат, в котором я — стальной шарик, запущенный пружиной, отчаянно пытающийся не задеть цветные лампочки на пути к воротцам.

Порой мне даже снятся сны про то, как я теряю этот контроль. Один из них такой: я заворачиваю за угол по пути к своему дому, держа в руках пакет с лекарствами от Паркинсона. Спотыкаюсь и валюсь на почтовый ящик, а капсулы рассыпаются по тротуару. Я пытаюсь их собрать и тут вижу парня, выгуливающего собак — целую стаю ист-сайдских питомцев, которые так и рвутся слизать таблетки. Бог знает какой вред они могут причинить собачьим внутренностям — хотя, с учетом района, эти домашние любимцы и так принимают какие-нибудь антидепрессанты. Я просыпаюсь от того, что Гас лижет мне лицо.

Немецкий физик-теоретик Вернер Гейзенберг вывел несколько законов и принципов, которые вкупе с работами других гениев привели к возникновению квантовой механики. В 1932 году Гейзенберг получил Нобелевскую премию по физике.

Теория, носящая его имя — «Принцип неопределенности Гейзенберга», — гласит, что невозможно одновременно знать и точное положение, и точную скорость объекта. Гейзенберг описывает ровно то, что испытывает каждый пациент с Паркинсоном, когда пытается ходить. Я не могу одновременно определить свое положение и свою скорость. Это неразрешимая задача: я пытаюсь замедлить шаг, когда надо с кем-то разминуться, но не могу этого сделать. Я просто не понимаю, насколько быстро двигаюсь. Более того, мозг не позволяет телу остановиться, пока оно не найдет безопасного положения, — а такому положению неоткуда взяться, пока я в движении. Так я реализую принцип Гейзенберга. Джозеф Хеллер описывает то же самое в своей классической «Уловке-22»: это дилемма, не имеющая правильного ответа из-за взаимно противоречащих условий.

Вот как я представляю себе ситуацию: если разделить мое тело на десятые доли по горизонтали, то каждая будет двигаться с разной скоростью, причем без соблюдения последовательности. Я никак не могу оценить положение всего тела в целом. К этому хаосу добавляется ускорение темпа и одновременное сокращение длины шага (основные симптомы тяжелой стадии болезни Паркинсона), дополнительно мешающие моему передвижению. Темп ходьбы увеличивается, нейроны мозга перестают справляться, и я могу внезапно потерять равновесие. В девяти случаях из десяти мне удается в последний момент сбалансировать свои горизонтальные блоки, кое-как выстроить их в одну линию и восстановить равновесие прежде, чем я пройдусь по кому-нибудь асфальтовым катком.

А люди считают, что болезнь Паркинсона — это тремор. Хотя что там, я ведь тоже так думал.

Я наслаждаюсь времяпровождением с мамой и родными в Канаде, тем более что у нас есть повод для праздника. В день моего приезда мы со Стивом, Джеки и Келли ведем маму на обед в пиццерию в Бернаби, пригороде Ванкувера, где я вырос. Это наше любимое местечко, мы ходим туда с самого детства. С тех пор там кое-что изменилось, но хотя на смену лавкам для пикника пришли красные кожаные диванчики, пицца по-прежнему высшего класса. Мы заказываем несколько штук, плюс газировку, и веселье начинается. У мамы звонит сотовый.

— Алло-о-о? — отвечает она.

— Привет, бабуля. Я просто хотел поздравить тебя с Днем рождения.

Мама указывает пальцем на телефон и шепчет:

— Это Сэм, звонит из Лос-Анджелеса.

Она возвращается к разговору:

— О, спасибо тебе, дорогой! Наверняка ты знаешь про сюрприз — твой папа здесь. Хочешь с ним поговорить?

— Нет, просто скажи, чтобы он мне позвонил. Хотя нет, не надо. Он не сможет — его телефон у меня.

С этими словами Сэм выходит из-за угла к нашему столику.

Мы все поворачиваемся к маме. Она снова подносит руки к лицу и тихонько вскрикивает; снова, слава богу, никакого инфаркта. Сэм протягивает мне мой мобильный, садится рядом с мамой и крепко ее обнимает. Тут нет никакой опасности — простое, надежное, нормальное объятие.

После обеда моя 90-летняя мама везет нас на машине в боулинг. Мы играем две партии, и мама надирает нам зад-ницы. Да, она до сих пор играет в боулинг и ездит за рулем. Каждые пару лет я покупаю ей новый Volkswagen Passat, который она водит спокойно и без аварий.

Я уже почти десять лет не сидел за рулем. В свои двадцать я имел пять разных спортивных автомобилей и несколько Range Rover. Я мог прикурить сигарету от спички, летя на своем Ferrari на скорости 160 км/ч. После свадьбы и рождения детей мы пересели на седаны с детскими креслами — никаких больше спортивных болидов. А потом, в мой 35-й день рождения, Трейси вывела меня из дома на Централ-парк-вест, и там, у тротуара, стоял мой подарок: красный Mustang-кабриолет 1967 года с винтажными номерными знаками, подтверждавшими его коллекционный статус. Он был на шесть лет моложе меня.

Я гонял на этой машине много лет, почти до пятидесяти, пока не обнаружил, что моя правая нога постоянно ритмично жмет на газ. Машина ускоряется и замедляется, ускоряется и замедляется, рывками двигаясь по дороге, пока я пытаюсь вернуть над ней контроль. Вот так можно лишить всякой привлекательности роскошный красный кабриолет. К тому же тут и вопрос безопасности: я постепенно терял способность оценить дистанцию до других машин — еще один симптом Паркинсона. У меня также возникла тенденция поворачивать руль туда, куда направлен взгляд. Вкупе это убедило меня, что — хотя срок действия моих прав еще не истек — я небезопасен на любой скорости.

Моя мать, напротив, справляется отлично. Она родилась во времена Великой депрессии, пережила Вторую мировую войну и выросла несгибаемой, решительной и неутомимой. Когда моя дочь Эсме праздновала бар-мицву, мама настояла на том, чтобы прилететь к нам в Нью-Йорк, хотя еще не до конца оправилась после перелома шейки бедра. Несмотря на запреты врачей, она не собиралась пропустить торжество. Такова моя мать. Она любит жизнь, и эта любовь с возрастом только усиливается.

Мама помогает мне не обращать внимания на возраст. Кто знает, сколько нам суждено прожить? Когда тебе за сот-ню и ты умираешь, никто не спрашивает: «А что случилось?» Ты и так задержался на этом свете. Вроде как проживал бонусное время. Но есть люди вроде моей мамы и свекрови, являющиеся исключением. Мама и Корки остаются деятельными и активными и никуда в ближайшее время не собираются. Энергичные и увлеченные в свои девяносто лет, они до сих пор являются хозяйками собственной судьбы. Мне, в пятьдесят, остается только завидовать.