Лучше, чем будущее. Рассуждения оптимиста о смерти

Глава 17 Игры разума

Актриса и общественный деятель Анна Дивер Смит говорит, что она надеждоголик. Забронируйте мне место на следующем собрании: Меня зовут Майкл, я — оптимист. Но, честно говоря, если оптимизм — моя вера, то, боюсь, сейчас я ее теряю.

Такие размышления для меня в новинку. Можно ли быть оптимистом и пессимистом одновременно? Или для этого необходим еще и стоицизм? Не то чтобы я стараюсь показать себя с лучшей стороны, как храбреца — нет, я совсем не герой. Конечно, кое-что в жизни мне пришлось преодолеть. Но я всегда принимал жизнь, как она есть, на ее условиях, и до сих пор находил их терпимыми. Я мог сжиться с тем, что мне уготовано, пройти через это — через что бы то ни было. Но теперь мне даже не хочется ничего осмыслять. Я будто одеревенел. Потерял все силы. И оптимизм, как способ выживания, меня не спасает.

Многое, что для меня важно, выросло из оптимизма: моя карьера, брак, рождение детей. Еще один пример — Фонд Майкла Дж. Фокса по исследованиям болезни Паркинсона, который зародился просто как идея, замысел, нуждающийся в воплощении. Мы не думали тогда, получится у нас или нет, просто решили, что должны справиться. Мы не старались уложить свои представления в существующую парадигму, а позволили им эволюционировать, искать пробелы в сфере современных неврологических исследований, надеясь на то, что когда-нибудь болезни Паркинсона в мире не будет. Подталкиваемые благими намерениями, те немногие из нас, кто стоял у самых истоков фонда, повторяли как мантру: чистота побуждений. Искать способы облегчить симптомы, стимулировать прогресс, разрабатывать лекарство и лечить паркинсонизм.

Оптимизм и идеализм, сдерживаемые реализмом. Чтобы преуспеть, нам потребовалось подкрепить надежды тяжелой работой.

Именно такой оптимизм и был моей опорой — любой сценарий являлся для меня лучшим. Почему же сломанная рука сбила все мои координаты? Почему то, что являлось, казалось бы, меньшей из моих проблем, превзошло все остальные? Что перевернуло мою шкалу ценностей? Уже несколько недель, как мне сняли гипс, но сам я по-прежнему словно в лубках.

Я чувствую, с меня хватит. Я больше не могу изображать счастье и отмахиваться от проблем. Ситуация требует гибкости мышления, а мой ум словно помрачен. Сейчас у меня период праздности, и мне стоило бы потратить его на поиск ответов. А я вместо этого ищу, на что бы отвлечься.

По совету моего друга Джорджа Стефанопулоса я пробую трансцендентную медитацию. А пока день за днем смотрю телевизор.

«Иногда ты впереди, а иногда — сзади». Так Человек-невидимка Ральфа Эллисона описывал трудности, возникающие при повторении сложных джазовых мелодий Луиса Армстронга. И так же я чувствую себя, проводя время с семьей. Я не всегда могу поехать туда, куда они. Я участвую в их жизни наскоками. Я хочу быть спутником, а не бременем — или, еще хуже, ответственностью. Просто явившись куда-то, я становлюсь фактором риска, который может перевернуть все с ног на голову. Поэтому я сам решаю, когда отправиться с ними, а когда остаться дома.

Освободившееся время я стараюсь проводить продуктивно — читать книги, заниматься Фондом и связанными с ним проектами, отвечать на электронные письма. Иначе меня затягивает сеть кабельных каналов, Apple TV и бесконечных стриминг-платформ. А в первую очередь телевидение. Это легкий способ сбежать от реальности. Тут не требуется никаких усилий, просто внимание. И, что лучше всего, мне не надо двигаться. С дивана я еще ни разу не падал.

Что касается моих предпочтений, обычно я программирую пульт на чередование между новостями MSNBC (по-моему, Рэйчел Мэддоу куда умнее меня) и ESPN (где только бегают, прыгают, катаются и перекидываются мячом). Когда мне это надоедает, я погружаюсь в глубины списка каналов в поисках шоу, которое меня увлечет.

Увлечения эти отражают мое нынешнее душевное состояние. Хантер С. Томпсон говорил, что «если уж быть чудаком, то только профессиональным». Благодаря вынужденному отшельничеству я обнаруживаю настоящий кладезь профессионального чудачества в виде канала BUZZR, который транслирует исключительно старые игровые шоу. Это дешевый способ занять экранное время, ведь все участники умерли и им не надо платить за авторские права. Вот Стив Аллен в «Угадай профессию» задает вопрос: «Это больше, чем хлебница?» Вот Ричард Доусон облизывает каких-то незнакомцев в исходном варианте «Семейной вражды». Вот Джин Рейберн (ныне покойный) в «Игре на совпадения» задает заведомо двусмысленные вопросы, называя знаменитостей «Дурочка Дора» или «Жирдяй Фредди». Это по-настоящему бессмысленно и потому отлично помогает отвлечься. Абсурд может быть просто фантастическим, если только мы понимаем, что это абсурд.

Я смотрю и более жесткий абсурд тоже. Частенько мой выбор падает на каналы Heroes и Icons Network, где крутят старые телевизионные вестерны, снимавшиеся еще до моего рождения. Мой отец называл их «лошадиными операми». И вот они, лошади — скачут галопом по моему гигантскому 75-дюймовому экрану во всей своей черно-белой красе.

Ранним утром, стоит мне проснуться, и Паркинсон уже не позволяет мне снова заснуть. Трясущийся человек не отдыхает. Я включаю моего друга с плоским экраном и впадаю в ступор. В 5:00 начинаются «Шайенны» с Клинтом Уокером. В 6:00 «Маверик». Дальше два получасовых эпизода «Взять живым или мертвым» со Стивом Маккуином. Моя мама говорит, что смотрела этот вестерн, когда у нее начались схватки — я собрался появиться на свет. Но она отказывалась ехать в больницу, пока не досмотрит серию. Молодец, мам! В 8:30 «Есть оружие — будут путешествия» с роскошной вступительной мелодией «Баллада Паладина».

Эти шоу из эпохи Эйзенхауэра настолько древние, что их невозможно воспринимать как положительные или отрицательные: они забавные, хотя порой кажутся до невозможности политически некорректными. Меня же они просто развлекают, позволяя отвлечься от болезней, словно золотые часы-луковица в руках гипнотизера.

Мне эта сфера тоже не чужда. Хоть я и вступил в нее позд-нее, мне удалось занять свое место в зале славы истории телевидения: как Алексу Китону, молодому и энергичному республиканцу, который обожает Рональда Рейгана. «Семейные узы» мало чем отличались от программ, которые я перечислил выше; они полностью соответствовали своему времени. Иногда мы затрагивали, конечно, довольно серьезные вопросы (наркотики, подростковые самоубийства, проблемы в браке), хотя и опасались, что диктор NBC преподнесет следующий эпизод как «совершенно особый». Мы считали, что нашей публике лучше знать, какой эпизод особый, а какой нет. Мы просто радовались тому, что все больше поклонников смотрело сериал с каждой неделей.

Президент Рональд Рейган в действительности входил в их число. Бывшая звезда «лошадиных опер» («Дни в Долине смерти»), он утверждал, что «Семейные узы» — его любимое шоу, вероятно, потому, что персонаж Алекса был от него без ума. Как-то раз нашему исполнительному продюсеру Гэри Голдбергу позвонили из Белого дома: пресс-офис предлагал участие президента в одной из серий шоу. Это действительно был бы совершенно особый эпизод; но Гэри, сценаристы и я сам единогласно ответили, что президент может участвовать в съемках, только если он придет на чтение сценария в понедельник, будет репетировать всю неделю, в четверг явится на постановку камер и в пятницу согласится сниматься перед живой аудиторией, с занавесом и аплодисментами, плюс ночная встреча с поклонниками. Естественно, оказалось, что мы не настолько особенные.

Этот процесс — чтение сценария в начале недели, потом репетиции, расстановка на сцене, доработка текста, чтобы сделать его насыщенней и смешней, отработка движений камеры и в конце презентация результата публике — был великолепным примером оптимизма в действии. Неважно, как проходила неделя, мы всегда знали, что текущий эпизод — самый смешной из всех, что у нас были. Это являлось нашей главной задачей: быть смешными. Нашей тогдашней аудитории сейчас за сорок, а то и за пятьдесят. Сюжет, построенный на конфликте «родителей-хиппи с детьми-яппи» не вызовет интереса у современного зрителя, который с трудом вспоминает президента Обаму, не говоря уже о Рейгане или Никсоне. Но мне приятно думать, что молодежь, если она наткнется в 2020 году на сериал про Алекса Китона и семью Китон из Коламбуса, штат Огайо, хотя бы посмеется от души.

Мои собственные политические взгляды, в отличие от взглядов Алекса Китона, полностью противоположны рейгановским, однако он тоже некоторым образом поучаствовал в моей жизни и карьере. Упоминания о нем присут-ствовали не только в «Семейных узах»: про него есть очень смешная шутка в «Назад в будущее».

В 1986 году Рональд Рейган пригласил меня на торжественный обед в Белом доме. Как демократ, я заколебался, но потом решил пойти. Как бы смешно это сейчас не прозвучало, но я уважал власть. Приглашение стало для меня честью. Рональд Рейган оказался потрясающим и очень гостеприимным хозяином.

Много лет спустя Нэнси Рейган даже поддержала наш Фонд в дебатах об использовании стволовых клеток в медицине. Это была отнюдь не консервативная позиция, что нас сильно удивило. Люди не всегда такие, как нам их преподносят.

Однако телевидение хорошо знает, какова его аудитория. Мы — то, что мы смотрим; и это наглядно демонстрируют нам рекламы в любимых программах. Я переключаюсь на футбольный матч, и мне рекламируют пиво и большие машины; переключаюсь на MTV — и, пожалуйста, презервативы и Clearasil. Причудливый телевизионный пейзаж, в котором я сейчас обитаю, пестрит рекламами — но не кофе, не машин и не Бургер Кинга, — а товаров для стариков. Душевые поддоны без порожка, подъемники для инвалидных кресел, наследуемые займы, переносные устройства подачи кислорода, катетеры, которые — только вдумайтесь — почти не причиняют боли, и вечно востребованные подгузники для взрослых. Боже, это что, моя демографическая группа? Дальше меня ждут только скидки на ранний обед в ресторанах и пенсионерские дни в кино. Ну да, я порой могу задремать перед экраном, но подгузники мне все-таки не требуются.

Возможно, я немного утрирую, но все-таки я единственный человек, появившийся на обложке Rolling Stone и AARP (журнала Американской ассоциации пенсионеров) в один и тот же год. Но мне ведь всего 58. Это средний возраст, когда у пациентов выявляют болезнь Паркинсона, поэтому можно сказать, что мне 58 уже двадцать девять лет. Получается, что мне 87.

Вот чем занят в данный момент мой мозг.

Я веду жизнь пенсионера, но она началась на десять лет раньше срока. Мой мир сужается, а не расширяется. В пространственно-временном континууме я уже ближе к выходу, чем ко входу.

Увлечение старыми телешоу подтверждает тот факт, что я предпочитаю находиться в прошлом, а не в настоящем. Я сбегаю в другую реальность. Это один из вариантов путешествий во времени — переход в мир, существовавший до меня. Мое время еще не началось, поэтому и не убегает. И как участники этих древних программ, я когда-нибудь тоже переживу себя — в повторе.