Любовь Сутенера

«Окружили, сволочи!»

Всю дорогу она продолжала расспрашивать обо мне столь настойчиво, что я даже рассказал один из эпизодов собственной биографии, о котором не упоминал ранее. Это было еще давно, когда только начали возникать частные издательства и во всех переходах метро продавались тоненькие брошюрки с порнографическими рассказами, иллюстрированными эротическими фотографиями очень низкого качества. Назывались они соответственно — например, «Попка по имени Ольга» — и стоили порядка десяти рублей, при себестоимости не больше двух. Стиль подобных «произведений» был весьма специфическим: «Она пылко оседлала его упруго-выпуклый член и, уже не сдерживая себя, застонала от вожделения», — а потому их хорошо было дарить смеха ради одноименным девушкам, с которыми вы состояли в игривых отношениях.

Один мой приятель предложил на паях организовать свое издательство и заняться выпуском аналогичной литературы. Мы зарегистрировали свою фирму и начали весьма удачно — со сборника одного самодеятельного поэта, который, чтобы оплатить его издание, продал собственные «Жигули». Да, были тогда и такие сумасшедшие, которые продавали имущество не ради того, чтобы вложить все денежки в акции одной из многочисленных финансовых пирамид, а чтобы увидеть свое имя на обложке и вволю надышаться упоительным ароматом типографской краски! Из всех многочисленных поэтических опусов данного автора мне лично запомнилось только одно нелепое двустишие:

Однако с порнографией решили не связываться, поскольку моего приятеля осенила гениальная мысль — издать замечательное, хотя и давно забытое в России продолжение знаменитой книги Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки».

Обнаружился удивительный факт — в то время как эта повесть многократно переиздавалась в советские времена, ее непосредственное продолжение — «Трое на велосипедах» (в котором знаменитые друзья, но уже без всякой собаки катаются по Германии), четырежды переведенное в начале XX века, после 1917 года почему-то подверглось незаслуженной опале, хотя там были безумно смешные сцены, вроде той, когда Джордж, придя в немецкий магазин, пытается купить себе подушку, а вместо этого получает поцелуй одной из юных продавщиц. Потом оказалось, что он перепутал два схожих немецких слова — ein Kuss (поцелуй) ein Kissen (подушка).

Я лично пошел в библиотеку и сделал ксерокс этой книги, после чего мы запустили ее в производство и, предвкушая неплохие барыши, чуть было не почили на лаврах, позволив себе раньше времени сходить в дорогой кооперативный ресторан. А ведь рабочие арендованной ими типографии после акционирования оной совершенно обленились, пьянствуя целыми днями у старенького черно-белого телевизора. Чтобы хоть немного призвать их к порядку, немолодому бригадиру каждый раз приходилось громогласно объявлять:

«Включай рубильник, выключай мудильник!»

Последним словом обозначался как тот самый телевизор, так и обычный трехпрограммный радиоприемник. Рабочие нехотя подчинялись и, недовольно ворча, разбредались по своим местам. Естественно, качество производимой печатной продукции оставляло желать много лучшего (случался даже откровенный брак в виде напечатанного вверх ногами текста), однако мы не отчаивались, решив при первом же удобном случае найти себе типографию поприличнее.

Увы, но даже столь захудалое заведение в один далеко не прекрасный день посетили самые настоящие рэкетиры, вооруженные бейсбольными битами (ох, уж это влияние американских фильмов, «разрекламировавших» столь удобное оружие!) и ведомые наглым и горластым главарем, чем-то напоминавшим поэта — шестидесятника.

Ловко орудуя этими самыми битами, они загнали нисколько не сопротивлявшихся работяг в подсобное помещение, где те немедленно принялись «квасить», ничуть не беспокоясь о сохранности имущества собственной типографии. Оставив одного из своих громил караулить рабочих, остальные рэкетиры принялись упоенно крушить скромное оборудование.

Из трех учредителей фирмы в тот момент в помещении типографии находился только наш общий друг, который благодаря своему высшему экономическому образованию числился у нас главным бухгалтером. Быстро сориентировавшись в обстановке, он успел запереться в туалете, обеспечив тем самым сохранность собственной физиономии.

Чего нельзя сказать о ни в чем не повинном бригадире! Вволю покуражившись над типографскими станками, рэкетиры набили ему морду, после чего по очереди помочились на часть отпечатанного тиража и весело удалились. Примчавшись по звонку нашего друга, мы в ужасе схватились за головы. Убытки от погрома были сопоставимы со всей имевшейся на банковскому счету нашей фирмы наличностью, поэтому допечатывать тираж в другом месте было просто не на что! Моему другу даже пришлось взять пример с вышеупомянутого поэта и продать собственные «Жигули». После этого он проклял современный российский бизнес и сгинул где-то за границей, так что наши отношения прервались.

Рассказав всю эту историю Елене, я, в свою очередь, попытался хоть что-то узнать о ней. Но она со смехом заявила, что благодаря деньгам своего бывшего мужа так давно находится в положении домохозяйки, что почти забыла собственную специальность — в свое время Елена окончила филологический факультет МГУ.

И как-то так получилось, что я совершенно спокойно рассказал ей о Катюхе, добавив при этом цитату из «Отелло» (надо же было похвастаться своей образованностью перед выпускницей филологического факультета!): «Я предпочел бы сидеть жабой на дне самого сырого подземелья, чем делиться своей возлюбленной даже с Богом!»

Более того, когда мы уже подъезжали к моему дому, я вдруг пригласил ее зайти в гости, подумав про себя о том, что если Катюха утке вернулась, то я их познакомлю — уверен, обеим будет интересно, — если же этой чертовой Катюхи еще нет, то пусть пеняет на себя!

Итак, мы въехали во двор и, руководствуясь моими указаниями, Елена умело припарковала свой «Форд» позади моей скромной, уже изрядно занесенной снегом «кореянки». К тому времени почти стемнело, поэтому вся дальнейшая трагикомическая сцена происходила под свет уличных фонарей.

Когда Елена заперла машину и мы направились к подъезду, откуда-то из-за угла дома показались двое здоровенных парней, при виде которых мне сразу стало не по себе: черные, надвинутые на лоб лыжные шапочки, кожаные куртки и зимние сапоги на толстой рифленой подошве. И как-то сразу вспомнилось последнее телефонное предупреждение: «Два раза вам повезло, но теперь уже шутки кончились».

Черт бы побрал этих гребаных шутников!

Увидев, насколько сосредоточенно эти громилы приближаются к нам, я решил не геройствовать, тем более что газового пистолета у меня при себе не было, а потому торопливо сказал своей спутнице ту фразу, которую обычные джентльмены произносят перед выходом в туалет:

— Извините, но мне надо ненадолго отлучиться, — после чего рванул было назад, но тут же заметил третью фигуру — на этот раз это был один из моих «знакомых» — тех самых, из достопамятного черного «Мерседеса», который, очевидно, был припаркован где-то неподалеку.

«Окружили, сволочи!»

Пришлось резвым молодым козлом перепрыгнуть через невысокое ограждение и побежать к детской площадке. Я надеялся проскочить ее и оказаться на соседней улице, однако эти гады, по всей видимости, ждали так долго, что успели провести основательную рекогносцировку моего двора, и теперь принялись загонять меня по всем правилам охотничьего искусства, стремясь оттеснить к гаражам, где мне бы уже никто не помог.

Осознав, что мой план, очевидно, не удается, я на мгновение остановился и отчаянно оглянулся по сторонам — Елены во дворе уже не было, зато с трех сторон ко мне приближались преследователи, а с четвертой, как я уже упомянул, находились гаражи. Вот теперь я сам очень походил на зайца, которого загоняли сразу три собаки! Но заяц обречен, а я, черт подери, так просто им не дамся!

Оставался единственный шанс — и я поступил не как трусливый заяц, а как загнанный в угол волк, то есть напрягся, оскалил зубы и пошел на прорыв. Точнее сказать, бросился на того из моих преследователей, который находился чуть ближе всех остальных.

Этот гад растопырил руки, словно бы играя в «жмурки», и попытался схватить меня за рукав, но я мчался столь стремительно, что налетел на него с огромным ускорением, благодаря чему успешно сбил с ног. Падая, правда, он еще успел схватить меня за ногу, но я с такой силой лягнул его другой ногой, что сумел освободиться.

Теперь путь был свободен, однако два других преследователя находились совсем близко, а я сильно запыхался и уже не мог бежать столь же быстро. Как выяснилось немного погодя, меня спасло счастливое стечение обстоятельств и самообладание моей ново-обретенной подруги Елены. Поняв, что происходит нечто неладное, она побежала в сторону улицы, на ходу доставая мобильник, чтобы вызвать милицию. И тут ей навстречу попались двое патрульных ментов с дубинками — из числа тех сутулых, убогих и жадных недоносков, которые больше всего на свете любят грабить пьяных, поскольку ни на что другое не способны. Она бросилась к ним с криком, что во дворе происходит ограбление. Менты мгновенно воспылали желанием поживиться и поспешили за ней, застав самый разгар «драмы на охоте».

При виде милицейских мундиров мои преследователи как-то сразу утратили ко мне всякий интерес. Особенно разволновался мой «знакомый», который немедленно бросился к своему «Мерседесу» — прямо наперерез ментам. Это его и погубило, поскольку один из них проявил недюжинную прыть, ухитрившись не только догнать, но даже ловко заплести ему ноги. «Знакомый» споткнулся и, пролетев по инерции пару метров, со всей силы врезался башкой в бампер собственной машины, отчего раздался звук, чем-то напоминавший набатный колокол.

Я и двое моих преследователей несколько секунд зачарованно наблюдали эту незабываемую сцену, после чего мы разделились — эти двое бросились на помощь к поверженному товарищу, а я, повинуясь крику Елены:

— Бегите домой, я вам сама позвоню! — помчался к своему подъезду.

Уже открыв дверь и почувствовав себя вне зоны досягаемости, я обернулся назад, чтобы полюбоваться на редкость знакомой сценой. Два здоровенных бугая в лыжных шапочках оказались явно не по зубам щуплым ментам, а потому стремительно раскидали их по ближайшим сугробам, а сами, подхватив под руки полуоглушенного товарища, принялись запихивать его в салон «Мерседеса». Что за прелестная картина! Жаль, что под рукой нет достойного живописца или хотя бы фотографа!

Когда я, безумно взволнованный и запыхавшийся, поднялся в свою квартиру, Катюха преспокойно попивала немецкое пиво «Левенбрау» и смотрела телевизор.

— Ты чего такой красный и взволнованный? — небрежно оглядываясь на меня, удивленно спросила она. — Опять что-нибудь случилось?

— Да нет, все в порядке. — Не раздеваясь и только сняв ботинки, я прошел в комнату и, подойдя к ней, нежно поцеловал в голову: — Как же хорошо, Катенька, что ты у меня есть! Кажется, но я хоть немного счастлив!