Люся, которая всех бесила

Глава 25

Остановившись перед высоким забором частного дома, куда ее привел навигатор, Люся мимолетно посмотрела на себя в автомобильное зеркало и вздохнула.

Нет, это никуда не годилось.

Утро выдалось сложным, потому что больше всего ей хотелось спать и мир казался слишком нечетким для того, чтобы тыкать в область глаз щеточкой для туши. Но день выдался весьма бодрящим, и сейчас она решила, что слишком бледна для визитов.

Достав из бардачка дежурную косметичку, она повернула зеркало поудобнее и принялась наводить марафет. В окно машины постучали — один из охранников топтался возле ее машины.

Люся опустила стекло.

— Солидный заборчик, — озабоченно произнес немолодой кимор, — вы сюда надолго?

— Совсем нет, — ответила Люся. — Час максимум.

— Пусть нас пропустят на территорию, — сказал охранник, — не нравятся мне такие заборчики.

— Ладно, — согласилась Люся, — подождете меня внутри. Да не переживайте вы, к восьми будем дома.

— А я и не тороплюсь, — развеселился кимор, — мне совершенно все равно, где вас караулить. Здесь или в подземном паркинге.

Она докрасила глаза, решила, что более-менее сойдет, и попросила «витязя»:

— Не могли бы вы нажать на звонок? Вон там, видите, у ворот.

— Не-а, — ответил он, — я вам не обслуга.

И он пошел к своей машине.

Киморы, что с них взять. Никогда не упустят возможности затеять ссору.

Рассмеявшись, Люся выбралась на мороз и нажала на кнопку под небольшим видеодомофоном. Порнобоян Антон Вешников откликнулся тут же.

— Я на двух машинах, — предупредила его Люся.

— Внушает, — хмыкнул он и открыл ворота.

У Вешникова был добротный, но не слишком просторный дом — в один этаж, приземистый и деревянный. Люся обожала такие дома: никакого тебе бетона, кирпича или СИП-панелей. Очень непрактично и очень круто.

Ее редакция находилась в таком же непрактичном, но атмосферном здании, и, касаясь рукой круглых перил, Люся испытала острую вспышку зависти. Свой сад, свое место.

Класс.

Ее встретила приветливая помощница по хозяйству, опрятная тетушка лет пятидесяти, которая пообещала, что ужин будет через полчаса, и вызвалась отнести чай и бутерброды «бедным мальчикам на улице».

Вешников ждал в кабинете — и снова уютная вязаная кофта, мягкая улыбка.

Удобные кресла, камин с настоящим огнем, бесконечные полки с книгами.

Черт, Люся тоже могла бы здесь жить.

В своих владениях Вешников явно чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем в пиццерии, казался более расслабленным и вальяжным.

Люся показала ему диктофон, дождалась снисходительного согласия и только после этого включила запись.

— Спорим, — не дожидаясь вопросов, начал Вешников, — вы хотите меня спросить, почему я не пишу триллеры или героическое фэнтези, как и полагается авторам-мужчинам? Становление героя и все в таком роде? Принято считать, что романтическая эротика — типично дамский жанр, женщины пишут для женщин, этакий взаимный чес кинков.

— Так почему эротика? — легко отдала бразды беседы Люся. Ей было тепло, лениво и сонно.

Вешников тихо засмеялся — нежные перекаты далекого грома, когда гроза еще не подступила близко.

— Признаться, я начал писать эротику задолго до того, как впервые попробовал на практике, что такое секс, — с убийственной честностью признался он. — Ну знаете, гормональные фантазии тихони подростка, который был слишком пухлым, чтобы девочки уделяли ему внимание на полном серьезе. Вступление в интимную жизнь случилось со мной потрясающе поздно — в двадцать два года — и страшно разочаровало меня. Реальный секс на деле оказался в сто раз хуже, чем я его себе придумал.

Люся оглушительно расхохоталась:

— Но вы все же не переключились на драконов и некромантов?

— Почти. Я чувствовал, что вся мировая литература надула меня. Столько слов, предложений, абзацев, о чем разглагольствовали Апулей, Татий, Арбитр? Понадобилось некоторое время, чтобы понять: дело не в физике и механике, а в одержимости и страсти, на которые женщины, если хотите знать, почти не способны.

— Да неужели? — изумилась Люся. Беседа увлекла ее, и теперь сложно было поверить, что перед ней тот же невыносимо капризный человек, который трепал ей нервы накануне. А уж подобные заявления точно всколыхнут читателей — о, им будет о чем поспорить.

— Вы слишком практичны, — Вешников поднял открытые руки, будто демонстрируя свою безоружность. — Флирт, страдания, влюбленность, привязанность — да. Но шекспировская трагедия? Чувства, от которых сотрясается мир? Почти никогда. Настоящая, отчаянная, слепая любовь — удел мужчин.

Он говорил и говорил, и Люся мысленно делала акценты в будущем материале — вот здесь смягчить, здесь обострить, получится как минимум вызывающе.

Помощница по хозяйству ловко накрыла им ужин прямо в кабинете. К чести хозяина дома, обошлось без пошлостей вроде вина или устриц: им подали нейтральные стейки из индейки с овощами и сыром, предложили чай и кофе на выбор. Люся с удовольствием взялась за еду, посмеиваясь над пылом своего собеседника.

Она уважала людей с убеждениями, даже если и не была с ними согласна.

Впрочем, рассуждения Вешникова не входили в острое противоречие с ее собственными. По правде говоря, Люся точно про себя знала, что страсть, способная сотрясти мир, — не ее конек. Все ее отношения были или полезными, или приятными, но не разрушительными. А какой прок от одержимости, которой так грезил Вешников? Сплошные хлопоты.

— По Стендалю, — продолжал боян, разлив кофе по чашкам, — есть четыре вида любви. Любовь-страсть, которая заставляет нас жертвовать всем, что у нас есть. Любовь-влечение, порождение ума и изящества. Любовь-тщеславие, когда мы выбираем себе статусных партнеров, чтобы поднять собственный статус. И, наконец, чисто физическая любовь.

— Ваша первая любовь была такой?

— Моя первая любовь была странной и драматической, как ей и полагается, — боян, помрачнев, потянулся вперед и выключил диктофон. — Я расскажу вам об этом, потому что чувствую, что вы относитесь ко мне как к претенциозному бонвивану. А мне бы хотелось, чтобы мы лучше поняли друг друга, раз уж у нашей свахи такая уверенность в нашей совместимости.

Люся промолчала. Она слабо верила в эту самую совместимость, но не могла отказаться от хорошей истории. Любопытство всегда делало ее очень покладистой.

— Знаете, — Вешников поморщился, — хороший персонаж должен нести в себе какую-то психологическую травму, нечто, что делало бы его глубже и человечнее. Чтобы читательницы всегда могли проникнуться его богатым внутренним миром. И мне очень жаль, но я столь же банален, как типичный герой романтической истории. В моем прошлом тоже есть поступки, которыми я не горжусь и которые до сих пор обжигают меня пронзительным чувством вины.

В четырнадцать я боготворил свою одноклассницу — молча и издалека, не решаясь к ней приблизиться. Я ведь уже говорил вам, что был не самым популярным парнем в школе? А она была нашей звездой. Тонкая и звонкая, юная гибкая балерина-ярила. Убойная смесь, сами понимаете. Знаете, как в песне про «готов целовать песок, по которому ты ходила», вот что я к ней чувствовал.

У Люси зазвонил телефон — незнакомый номер.

— Да? — тихо спросила она, верная старой журналистской привычке всегда брать трубку.

— Людмила Николаевна, это Дима, ваша охрана. Вы сказали, что задержитесь не больше чем на час. Звоним узнать, все ли у вас в порядке?

— Да, все отлично, — заверила она. — Я пробуду здесь еще какое-то время, не переживайте.

— Не могу понять, — заметил Вешников, когда она нажала «отбой», — это для защиты или контроля? Может, у вас роман с каким-то ревнивым олигархом?

— Ну, понеслась писательская фантазия вскачь, — засмеялась Люся. — Скажем, у меня действительно много недоброжелателей. Что касается контроля и ревности — то мне сложно понять, как один взрослый человек может что-либо запрещать другому. Впрочем, придуманный вами олигарх отвлек нас от вполне себе настоящей балерины.

— Ее звали Лиза. Я не то чтобы за ней следил, но, может, и следил. Частенько шел за ней после школы, просто так, даже не думая нагнать или заговорить. Потом у нее родился младший брат, и мама часто отправляла ее гулять с коляской. И я тоже гулял как раз в это время и в том же дворе с собакой. Почти случайно, да. Мы чуть-чуть подружились, совсем немного. Лиза становилась все более замкнутой, дерганой, тихой. Сияние, которое исходило от нее, будто меркло.

Я приносил ей яблоки, потому что конфеты балеринам не полагались. Брал для нее книги в библиотеке, потому что она любила читать. В классе мы продолжали игнорировать друг друга, наши прогулки оставались как будто бы тайной. Тайной, для которой не было никакой особой причины, но мне казалось, что она стеснялась меня. А я радовался тому, что имел.

А потом…

Вешников замолчал, глядя пустыми глазами за Люсино плечо. Она обернулась и посмотрела тоже — за окном качались на ветру заснеженные ветви деревьев, ничего такого. Большие напольные часы показывали половину десятого.

— Однажды я ее все-таки поцеловал, — Вешников поморщился, как будто это было неприятным воспоминанием. — В щеку, ничего такого. Но по всем законам жанра именно в этот момент нас застукал ее отец. Был тихий майский вечер. Что-то кричали на горке дети, они играли в догонялки. Странно, как врезаются в память незначительные мелочи. Отец Лизы шел с работы и был в форме — полицейский. Он не стал ругаться или что-то в этом роде, просто зыркнул так, что Лиза тут же побежала следом за ним домой. А на следующий день стало известно, что в новом учебном году она будет учиться в другой школе. Мы поговорили возле раздевалки — вокруг галдели младшеклашки. Ну как поговорили. Она сказала, что ненавидит меня, что я все испортил — и с чего я вообще к ней полез.

— Упс, — Люся покачала головой. — Так можно было огрести фобию поцелуев.

— Да, удар был болезненным. Буквально по мордасам моим робким чувствам… Я чувствовал себя обиженным, ничего не понимал, мне казалось все очень нечестным. Понадобилось много времени, чтобы я решился на новые ухаживания за девушкой. В следующий раз я встретил Лизу только через пять лет. Нам исполнилось по девятнадцать, и мы столкнулись возле аптеки, совершенно случайно. Я едва ее узнал — так она подурнела и пополнела. У ярил особая энергия, знаете, чувственность бьет через край. Но Лиза была тусклой-тусклой, совершенно несчастной. Я пригласил ее на кофе, а она отшатнулась от меня в ужасе. А ночью от нее пришло сообщение: она просила меня о встрече в супермаркете. Мне показалось, что это очень странное место для встречи, но я сразу согласился.

Люся понимающе усмехнулась.

Вряд ли спустя пять лет после неприятного расставания Вешников все еще испытывал нежные чувства к своей потускневшей балерине. Но он тоже любил хорошие истории. Его вела вперед писательская тяга к перипетиям человеческих жизней.

— Мы встретились среди полок с консервами. Лиза сказала, что ей надо с кем-то поговорить. Что она сходит с ума. Что ее жизнь превратилась в кошмар.

— Отец?

— Отец, — Вешников вздохнул. — Чокнутый домовик при погонах, которого переклинило по полной. Якобы он видел слишком много криминальных сводок, где фигурировали ярилы. Они часто становятся жертвами насилия или, наоборот, нарушают закон из-за того, что рано привыкают, что им все сходит с рук. Вот папаша и впал в самодурство. Запретил балет, университет, отношения, вообще все. Лиза оказалась пленницей в собственном доме — и все ради ее безопасности, как заверял отец. Мать беспомощно смотрела на происходящее — то ли соучастник, а то ли и сама жертва.

— Да уж, — поежившись, Люся налила себе еще кофе, — классика жанра. У полицейских вообще профдеформация часто выражается в контроле, выходящем за границы здравого смысла. А тут еще и домовик, и, видимо, мудак сам по себе. А Лиза, выросшая под таким давлением, быстро потеряла тягу к сопротивлению. Покорность жертвы, которая еще больше провоцирует агрессора. Бедняжка. Где она сейчас, вы знаете?

— На кладбище, — ответил Вешников бесцветно. — Через год она покончила с собой. Поговаривали, что стала навью, но я не знаю наверняка.

— Целый день слушаю о самоубийцах, — пожаловалась Люся, — прям напасть какая-то! Вот и поговорили о романтической эротике… Вы пытались ей помочь?

— Нет, — Вешников посмотрел прямо на Люсю. — В то время я был уверен, что каждый сам выбирает, как ему жить. Лиза ни о чем не просила, а я ничего ей не предложил. Просто сказал что-то в том духе, что хреново так жить. Для чего она рассказала все это мне? Чего ждала от этого признания? Что я пойду войной против ее отца? Украду ее? Я был обыкновенным студентом, а ее отец — начальником видовой полиции. Какие были шансы?

— Кем? — переспросила Люся резко.

— Что? — Вешников нахмурился. — Эта история не для печати, я ведь выключил диктофон!

— Ну разумеется, нет, — тут она так разозлилась, как не должна была злиться.

Нет, Вешников не был героическим парнем, но ведь он имел на это право. Не каждый рожден для подвигов. Просто… просто он выбрал самый легкий путь, как и поступают нормальные люди.

Они не вмешиваются в чужие дела.

Они ждут, пока их попросят о помощи, и не навязывают ее без разрешения.

Ведь это правильно и экологично, и этому учат на различных курсах по развитию личности.

А верить в какие-то идеалы в твоем возрасте — это так наивно, Люся.

Ты каждый день видишь, как несовершенно человечество.

Давно перестала очаровываться и разочаровываться.

— Значит, Дмитрий Юрьевич Лихов, — проговорила она как можно спокойнее. — Простите мою бурную реакцию, просто мы долго работали вместе. У него в кабинете росло дерево. Дерево!

Кажется, Вешников испугался ее.

— Боже, я не подумал, что отношения с одержимым своей работой журналистом могут быть чреваты, — пробормотал он, — не надо было так откровенничать. Вы выглядите очень опасной сейчас.

Люся постаралась расслабиться.

— Просто тяжелый день, — объяснила она, — нервы сдают. Давайте допишем уже это интервью, — и она потянулась к диктофону, желая собрать материал сегодня и не возвращаться к Вешникову снова.

Часы тихо пробили десять.

На улицу Люся вышла уже за полночь.

Глаза слипались, и она без колебаний прошла к машине охраны, забралась на заднее сиденье.

— Не могу за руль, — объяснила она, — вот хоть режьте.

И она сунула вперед ключи от своей машины.

— Я вам не водитель, — тут же завелся давешний кимор.

Зато второй охранник молча забрал ключи и пошел к Люсиному автомобилю.

— Заехали на час, — заводя мотор, проворчал кимор, — а проторчали все пять! Вот бабы!

— А я вашего мнения не спрашивала, — огрызнулась Люся. — Так что везите меня молча.

— А я вас возить не нанимался, — вспылил кимор, — охранять я вас и здесь могу!

— Это как угодно, — согласилась Люся, устроилась поудобнее и, прежде чем заснуть, услышала возмущенное: «Не, ну хорош дрыхнуть, мы же ругаемся!»

Люсе снилось море — оно билось о гранитные скалы и вздыхало совсем по-человечески, и кряхтел старый замок на утесе, где жили запутавшиеся друг в друге люди.

— Не, начальник, ну вот ты скажи мне — я бодигард или таксист? — киморский сварливый голос был совершенно неуместен на скалистом берегу.

— Это как Людмила Николаевна решит.

А вот ветровский голос казался вполне себе к месту. Он был как свежий соленый бриз, несущий с собой бесконечность.

— Пашка, — не открывая глаз, обрадовалась Люся, — ура, я наконец дома!

— Ты мне не пашкай, — сухо сказал он, — на часы давно последний раз смотрела?

— Какая разница, я свободная и независимая женщина, — Люся неохотно разлепила ресницы. Дверь с ее стороны была открыта, Ветров нависал сверху, хмурый, отстраненный. Он уже переоделся в домашнее: видимо, спустился вниз специально, чтобы забрать Люсю. Она что, посылка или беспомощный младенец?

Люся подобрала с пола автомобиля упавшую трость, накинула на плечо сумку и царственно протянула руку. Рот у Ветрова дернулся, но он молча помог ей выбраться.

Второй охранник отдал ей ключи от ее машины, которая стояла на своем обычном парковочном месте.

— Спасибо, что довезли, — язвительно сказала Люся недовольному кимору за рулем.

Он в ответ отвернулся.

В лифте она вспомнила, как они в последний раз поднимались вместе, и, умиротворенно вздохнув, привалилась к Ветрову.

— От работы дохнут кони, только я бессмертный пони! Дед-Дуб довел свою дочь до нави, и сегодня я опять немножко ненавижу людей, и Крылов — не наш маньяк.

Ветров не обнял ее в ответ, но и не отстранился.

— Почему — не маньяк? — спросил он.

— Потому что он главный герой, а убийца — второстепенный. Уотсон, не Холмс! Человек-невидимка.

— Крылова у меня забрал Китаев, — недовольно сообщил Ветров. — ФСБ будет на коне и с шашкой, а мы что, всего лишь видовики. Дед-Дуб — это Лихов? Что с ним не так?

— Завтра расскажу, — Люся вошла вслед за ним в квартиру и без сил плюхнулась на ящик для обуви. — Знаешь, этот порнобоян тоже не главный герой. Он созерцатель, а не участник событий. Слова-слова-слова и никакого действия. А какой была твоя первая любовь?

Тут Ветров так удивился, что корка льда, сковавшая его, будто бы пошла трещинами:

— Ты все-таки пишешь мою биографию?

Люся засмеялась, стягивая с себя куртку, потом наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги.

— Когда у тебя был первый секс?

— В шестнадцать, — неохотно ответил Ветров. — И это было огнище, если хочешь знать. Ба-бах! Фейерверки и салюты. Ничего общего с онанизмом.

— Ты пылал одержимостью и страстью?

— Странный вопрос. Я был по-своему влюблен в каждую женщину, с которой спал.

Подняв голову, Люся посмотрела на него и все-таки удержалась от вопроса «даже в меня?». Она не была готова к подобным разговорам.

— А у меня в девятнадцать, — зачем-то сказала вместо этого. — С однокурсником. Вышло скучно.

Поднявшись, Люся направилась прямиком в спальню, раздеваясь на ходу.

— Ты мог бы просто лечь спать, — заметила она осторожно, — необязательно ждать, когда я вернусь. У меня ненормированный график.

— Мне беспокойно, Люся, — повторил он. — Что-то назревает. Если Гриффин знает, что мы добрались до Крылова, а он скорее всего знает, то неизвестно, как он поступит. Заляжет на дно или попробует дотянуться до тебя еще раз.

— Все зависит от того, — швырнув блузку в угол, Люся расстегнула юбку и перешагнула через нее, когда та упала к ее ногам, — хочет ли маньяк убить конкретно меня или у него другие цели.

— Есть одно отличие между нападением на тебя и другими убийствами, — Ветров выключил свет и лег в постель. — Остальные были убиты на улице. Подростки нападали, брызгали в лицо инсектицидом, жертвы пугались, перекидывались, и — вуаля — их препарировали. Лягушачьи трупики выкидывались в ближайшую урну. Обо всех убийствах нам сообщали с мусороперерабатывающих станций. В нашем регионе мусор сортируется все еще вручную на конвейере.

Люся застыла, вся покрывшись мурашками. Ужас какой.

Твое место на свалке и так далее.

— Можно же было прикопать в ближайшей клумбе, и все концы в воду. Пропал человек.

— Возможно, не было цели так уж сильно прятать трупы. Ты единственная, на кого напали дома. Это определенно более личное.

— Гриффин, — повторила Люся и легла с ним рядом. — Человек-невидимка. Он выбрал этот ник несколько лет назад. Послушай, у меня есть теория о том, почему убийства происходят именно подобным образом. Психологически и физически уничтожить лягушку проще, чем человека. Исполнители — подростки, несформировавшиеся личности с терзаниями в духе Раскольникова. Тварь я дрожащая или право имею. Их обработать проще, чем взрослых. Но убить человека — не равно воткнуть скальпель в лягушку или ужа. Разные уровни. Отсюда вопрос: попробует ли маньяк напасть на меня-человека? Он ничего не делает сам, все чужими руками. Кого он найдет для этой задачи? Сколько времени понадобится на то, чтобы убедить исполнителя меня убить? Идея ведь именно в этом — в убеждении, а не в том, чтобы нанять киллера?

— Как? — Ветров повернулся к ней. — С чего ты взяла, что дело в убеждении?

— Он бета-тестер. Это образ мышления. На что способен ИИ? Сможет ли он заставить людей совершать преступления? Перешагивать через мораль? Нижние архи — самая легкая добыча из всех. Первая ступень.

— Ненавижу психов больше всего, — проговорил Ветров. — Люсь, ты, конечно, независимая и самостоятельная, но сбавь пока обороты. Не шляйся где попало. Не пропадай за высокими заборами на пять часов. У меня нет ни времени, ни энергии переживать из-за такой фигни.

— Ладно, хорошо. Наше интервью как-то вышло из-под контроля, потом еще фотосъемка, пока выставишь свет, пока найдешь нужный фон и ракурс. Очень долго получилось в итоге, я сама не ожидала. Просто мне хотелось все сделать сегодня, чтобы не встречаться с Вешниковым еще раз. И я понимаю, что сейчас надо быть все время на виду у охраны, — но ведь она и была совсем рядом.

— И все равно беспокойно.

— Хм. У меня состояние скорее из разряда «было тревожно, но не настолько». Острой угрозы я не ощущаю. Но могу провести завтра весь день дома, если тебе так проще. Все равно накопилась куча текучки, буду вкалывать на удаленке.

— Да, так мне будет проще, — подумав, определился Ветров. — Я хоть смогу работать не отвлекаясь. У меня с навями какая-то ерунда выходит. Мы сверили их показания, показания клиентов и персонала — и по всему выходит, что убийства совершались не во время сеансов платной любви. После ухода клиентов все нави были живы, ну или как называется их существование. Так что начинаем все сначала. И пусть с тобой в квартире будет кто-то из «витязей».

— Только не этот противный кимор!

— Люсь, — он вдруг обнял ее, как-то очень удобно сгреб в охапку, — нормальный он кимор. Просто ты хоть кого достанешь.

— Это да, — согласилась она, уткнулась носом в ямочку на его ключице и очень быстро уснула.

Проснулась от поворота ключа в замке, быстрых шагов и громкого восклицания.

Это еще что за ерунда?

Распахнув глаза, Люся увидела незнакомую женщину — банница, тридцать плюс, смуглая, густые брови, черные короткие волосы.

— Девушка, — произнесла банница небрежно, — вы идите пока домой, ваше время истекло. Паша, подъем! Папа хочет с тобой позавтракать.

Ветров застонал, накрывшись с головой одеялом:

— Машка, изыди!

Люся, вскинув брови, подтянулась и села, облокотившись на изголовье кровати.

— Девушка, — передразнила она высокомерно, — вы бы убрались вон из моей спальни. Я вас сюда не приглашала.

Фирменное ветровское хамство ей уже поперек горла стояло.

Мигом вспомнились все эпитеты, которыми в свое время ее награждал Ветров-старший, и захотелось перейти на обсценную лексику.

Банница нахмурилась, внимательнее посмотрев на Люсю.

— Вы не ярилка, — проговорила она как будто обвиняюще. — Бабушка сказала, что Паша живет здесь, она мне и ключи дала. Разве это не его квартира?

— Нет, это не моя квартира, а Люся — не очередная ярилка на одну ночь, так что веди себя прилично, Маш, — проинформировал ее Ветров и вылез из-под одеяла. — На кой черт сюда принесло отца?

— Спроси у него сам, мне надоело играть в испорченный телефон. Когда вы наконец начнете нормально разговаривать друг с другом? — Маша, отчитывая брата, продолжала разглядывать Люсю. — Простите, — добавила она без особой искренности. — У Паши обычно странный вкус в отношении женщин.

— Так, — Ветров встал, — все быстро вспомнили, что они взрослые, вежливые и осознанные, а я пошел умываться. Маша, это Люся. Люся, это Маша. Где отец меня ждет?

— В гостинице, конечно. Мы прилетели ночью.

Он поморщился и вышел в коридор.

Люся взбила подушку, чтобы ей было удобнее обливать презрительным взглядом нежданную гостью.

— Людмила Осокина, — проинформировала она с вызовом, — главный редактор портала «Город не спит». Та самая, что посадила вашего брата и лишила должности вашего отца.

Маша, очевидно, слышала про нее, потому что ее лицо вытянулось от изумления.

— Паш, — крикнула она, — и давно у тебя стокгольмский синдром прорезался?

— Вежливость и осознанность! — гаркнул он в ответ с явным раздражением.

— Ну, между нами говоря, ваша роль была не так уж и велика, — гораздо тише произнесла Маша, — они оба сами виноваты, бабушка сразу так сказала.

— А вы-то почему не навещали ее столько лет?

— Не уверена, что это ваше дело, но бабушка со мной уже много лет толком не разговаривает — после того как я украла ее сапфировые сережки.

— Ветровы, — резюмировала Люся. — все как один не в ладах с моралью. Бедная Нина Петровна, немудрено, что она отказывается общаться с миром, — с таким-то потомством.

— Я бы с удовольствием выслушала вашу точку зрения, — усмехнулась Маша, — только мне глубоко плевать, что думает о моей семье совершенно незнакомая тетка, которая даже не потрудилась снять макияж перед сном. Вы похожи на панду.

— Господи, за что мне все это, — простонал Ветров, появляясь на пороге. Он был уже в форме, потому что в экстренных ситуациях умел собираться мгновенно. — Пошли, Маш. Люсь, я пришлю тебе яга Колю — наслаждайся.

— Вот спасибо, — умилилась она и сладко потянулась.

Ей предстоял прекрасный день в собственном доме в компании с симпатичным и милым охранником — совершенно безопасный и приятный.