Пятую инфекционную Люся знала хорошо: несколько лет назад редакция проводила благотворительный марафон для этого учреждения. Поэтому она лихо пронеслась мимо обалдевшего от такой наглости вахтера, сунув ему под нос корочки «Пресса», и уверенно устремилась к кабинету главврача.
— Людмила Николаевна? — удивился Максим Анатольевич, старенький лад в завязке. — У вас что-то случилось?
— Простите, что так врываюсь, — Люся улыбнулась как можно приветливее, искренне надеясь, что это не выглядит как нервный оскал. — К вам сегодня Павла Ветрова привезли.
— Кого?
— Контакт с трясовицей.
— Ах да, — он посмотрел на нее с неожиданным лукавством. — А вы, простите, с какой целью интересуетесь? Если по работе, то как официальное лицо я вынужден сообщить, что информация конфиденциальная. Защита персональных данных…
— По личным причинам, — ласково ответила Люся. — Не для публикации. Поэтому давайте мы отпустим ваше официальное лицо погулять.
— По личным, значит, — Максим Анатольевич не позволил себе никаких амурных намеков, только хитро улыбнулся сам себе, взялся за стационарный телефон и позвонил, видимо, на пост: — Девочки, а кто у нас Ветрова, трясовичного, врачует? Превосходно! А пусть Василий Тимурович поднимется ко мне, коли не занят… Да-да… Не занят! — объявил он довольно и положил трубку. Оглядел Люсю с ног до головы, расстроенно цокнул языком и даже руками всплеснул: — Вы выглядите немного утомленной, Людмила Николаевна. Спите хорошо? Питаетесь правильно?
— Максим Анатольевич, — сказала она ему с укором, — у меня же Нина Петровна! Я в надежных руках.
Год назад старушка свалилась с пневмонией, и Максим Анатольевич лично приходил ее наблюдать, поскольку в больницу везти пациентку было невозможно.
Надо сказать, заплатили ему за такой домашний патронаж очень кругленькую и симпатичненькую сумму.
Люся сцепила руки в замок, стараясь не выбивать ногами нетерпеливую дробь и не проявлять иных признаков психоза. Все равно главврач не знает толком подробностей, все равно надо ждать лечащего.
А если лечащий не занят — это же хороший знак? Значит, никто у него в отделении прямо сейчас не умирает?
— Нина Петровна! — Максим Анатольевич мечтательно заулыбался. — Очаровательная! Как она поживает?
— Волнуется за внука, — резко ответила Люся. — Я здесь по ее поручению.
— Ах вот как, — Максим Анатольевич снова взялся за телефон, — Нина Зиновьевна, когда Василий Тимурович появится на этаже, вы его сразу ко мне пните, а то он пока со всеми медсестрами не пофлиртует, не уймется, донжуан наш… У Ольги Сергеевны? Так ведите сюда под белы рученьки! Идет! — и он снова широко улыбнулся, шмякнул трубку об аппарат. — Да не переживайте вы, у нас реаниматологи на той неделе дамочку откачали… а у нее семь хронических да острый бронхит с панкреатитом сверху… И ничего, жалобу сегодня накатала, что ее кормят плохо! А как ее кормить с панкреатитом? Вот, извольте, — и он сунул Люсе под нос листок бумаги, исписанный бисерным мелким почерком. — Целая поэма! Я говорю: милая моя, так у вас…
— Этот ваш донжуан, — перебила его Люся, — он вообще хороший врач? Опытный?
— Краснов-то? Самый опытный из наших ординаторов, — заверил ее Максим Анатольевич пылко. — Такой любознательный юноша, прелесть!
Люся не удержалась от кислой мины.
В данный момент своей жизни она предпочла бы мудрую старость любознательной юности.
Донжуан, ординатор и прелесть оказался лопоухим рыжеволосым детиной, покрытым веснушками. Он влетел в кабинет главврача с таким ускорением, будто его и правда кто-то пнул с той стороны.
— Ой… Здрасте! Вызывали, Максанатолич? — скороговоркой выпалил он и замолчал, уставившись на Люсю.
— Павел Ветров, контакт с трясовицей, — сказала Люся, у которой нервов на ответное «здрасте» уже не было. — Жить будет? Непоправимого вреда здоровью нет?
— Жить будет, непоправимого вреда нет, — молодцевато отрапортовал Краснов. — Да там…
— Минутку, — Люся сделала ему знак помолчать и набрала номер на быстром наборе. — Нина Петровна, я вас на громкую связь поставлю. Тут лечащий врач Паши.
— Бабушка, — пояснил главврач со значением.
— Добрый день, — строго сказала старушка.
— Добрый, — немного испуганно пробормотал Краснов, приблизился к Люсе и заговорил куда старательнее, прямо в микрофон. Видно было: что такое бабушка, этот молодой банник знал не понаслышке. — Павел Ветров был доставлен сегодня утром с атипичным столбняком, вызванным контактом с трясовицей. А именно — укусом за палец. Указательный, — подумав, добавил он. — Зону укуса санировали, первую дозу сыворотки ввели в скорой, вторую введем через несколько часов, по протоколу. Течение атипичного столбняка экстремально быстрое, инкубационный период длится не несколько суток, а примерно час. Состояние стабильное, средней тяжести, пациент в сознании, тахикардии нет, дышит самостоятельно. Согласно медицинскому браслету, пациент — марен. Значит, на нашей стороне видовые способности к самоисцелению плюс повышенный иммунитет и немного ускоренная регенерация. Больной в сознании, температура 37,1, судороги редкие и слабые. Ближайшие сутки — полный покой, затемненное помещение, интенсивная терапия и никаких визитов.
— А завтра? — тут же спросила Нина Петровна.
Краснов посмотрел на начальника.
Максим Анатольевич тоже вытянулся вперед, к мобильнику Люси.
— Пусть Людмила Николаевна приходит завтра после обхода, часиков в девять-десять, — сказал он даже как будто заискивающе. — Если будет все хорошо, то мы ее ненадолго пропустим. Нина Петровна, здравствуйте! Очень рад вас слышать!
— А я вас — не очень, — ответила старушка, — повод весьма неприятный.
— Ну что вы такое говорите. Ваш внук в надежных руках.
— Очень на это надеюсь, — чопорно ответила она. — И какой прогноз?
— Ну, — неохотно начал Краснов, который, как и все врачи, терпеть не мог что-то прогнозировать, — дня три-четыре он у нас точно проведет, потом лечение можно будет продолжить амбулаторно. Но некоторое время из-за нестабильной работы нервной системы могут наблюдаться приступы раздражения или истерии…
— Прекрасно, — явно повеселевшим голосом заметила Нина Петровна, — уж с истерией Люсенька справится. Максим Анатольевич, а вы бы зашли как-нибудь в гости. Я бы вам пирогов напекла.
— Всенепременно, — заверил ее главврач, — вот прямо сегодня!
Все-таки бабулька была кремень.
У нее внук в больнице, а она флиртует в прямом эфире!
Люся некоторое время тупо просидела в машине, переваривая услышанное.
Возле входа в приемный покой остановился джип, откуда вывалился Ветров-папа и поспешил внутрь.
Повезло сегодня главврачу: Люся обещала благостный материал про больницу, Нина Петровна плюшками накормит, а Виктор Ветров наверняка по неискоренимой привычке завалит медперсонал взятками.
Поругались они там или нет, но этот человек всегда грудью вставал на защиту непутевого сыночка.
Даже завидно.
Ладно, пусть раздражительный и истеричный, не привыкать — когда вообще марен вел себя мило и вежливо? — зато вроде как выживет.
В крайнем случае Люся выставит его к бабушке, если станет совсем невыносимо.
Глубоко вздохнув, она написала Великому Моржу: «Еду к тебе». Она ожидала, что он или проигнорирует ее сообщение, или сообщит, что занят, но ответ прилетел сразу: «Жду».
Подивившись такой готовности, Люся тронулась с места и поехала в управление.
Великий Морж действительно ее ждал, предусмотрительно выписал пропуск и предупредил секретаршу.
Люся открыла дверь в его кабинет и обомлела: за то короткое время, что они не виделись, Китаев как будто постарел лет на десять. Он выглядел больным и изможденным.
— Что… — начала было она, но он только мотнул головой — вот уж медведь медведем — и кивнул на кресло перед собой.
— Пока тебя ждал, — сказал Великий Морж глухо, — как раз пришел рапорт о произошедшем. Могу прочитать тебе подробности.
Люся села в кресло напротив него, прислонив трость к столу.
Она смотрела на человека, которого знала очень давно, и никак не могла узнать его.
Это пугало.
— По месту регистрации Т. Г. Синичкиной видовая полиция в составе опергруппы из двух человек плюс участковый прибыла в 6:15 утра. Понятых привезли с собой, какие молодцы, где их искать в такую рань. Дверь в квартиру была приоткрыта, и Ветров предложил достать оружие. Ишь, — Великий Морж насмешливо фыркнул, — какой осторожный! Можно подумать, они на рецидивиста шли, а не на одинокую женщину. Синичкиной в квартире не оказалось, а из шкафа был слышен детский плач. Ветров сменил ствол на штатное осиновое древко — ну да, видовикам положено иметь при себе… В общем, внезапные дети там, где их быть не должно, — это не к добру, да кто об этом помнит в наше время. Так, — он нахмурился, читая дальше, — у участкового сдали нервы, и он потянулся к девочке, хотел взять на руки… Салага. Ветров его оттолкнул, ну трясовица и цапнула его за палец. Капитан Смирнов уничтожил нечисть на месте, вызвал скорую, успокоил понятых… Смирнов молодец, Смирнову премию. Минутку, — он щелкнул мышкой, — я распечатаю тебе протокол обыска у Синичкиной, потом сама посмотришь. Кстати, заскочи потом к видовикам и подпиши протокол обыска в редакции. Совсем они там распоясались со своими оперативно-розыскными мероприятиями, а мне формальности утрясать…
Зашуршал принтер, выплевывая из себя бумагу.
— Олег, — осторожно и тихо проговорила Люся, — да бог с ними всеми. С тобой-то что? Ветров сказал, что ты спешишь закрыть дело, не считаясь с фактами. Что-то случилось?
— Случилось, Люсь, — он потер лицо, встал из-за стола, прошелся по кабинету, проверил, плотно ли закрыта дверь, и вдруг опустился на пол у ног Люси, уткнувшись лбом в ее колени. — Внучка у меня перекинулась несколько дней назад, — проговорил с отчаянием.
Ей понадобилась длинная минута, чтобы понять смысл сказанного.
Сначала Люся просто удивилась — ого! Как рано! Она впервые приняла архаичную форму в двенадцать лет. Значит, внезапный детский оборот, редкость, но бывает. Спонтанно случается, спонтанно заканчивается — обычно у малышей до года. А потом осознала: внучка — коркора.
Впервые за несколько столетий появилась на свет та, кто сможет вырасти в ящера о трех головах и дышать огнем.
— Олег, — жалобно выдохнула Люся, сложилась пополам и зарылась носом в его седые волосы, — Олеженька. Что ты будешь делать?
— Уйду на пенсию, как только закрою дело, — ответил он безучастно. — Уеду с семьей за город. Будем жить так удаленно, как получится. А чего ты ожидала?
— Понимаю, — прошептала Люся и заплакала.
А кто бы смог убить маленькую девочку, собственную кровь, пусть даже она и станет однажды чудовищем?
Бежать и прятать.
Защищать и беречь.
Однажды Великий Морж умрет — явно раньше дочери и внучки.
И что тогда будет с ними?
Кто защитит одну от другой?
Можно ли объяснить коркоре, что жрать и жечь людей — нельзя?
За прошедшие мирные века они и забыли, что это такое — огромный кровожадный ящер.
По всем законам Великий Морж и даже Люся должны были сообщить об этом соответствующим органам.
Но Люся прекрасно понимала, что никогда на это не пойдет.
А Китаев — тем более.
— Прости, — сказал он, — как-то все резко опрокинулось с ног на голову. И партия теперь эта вроде уже ни к чему, и карьера, и все пошло прахом.
— Подожди пока себя хоронить, — посоветовала Люся, страдая вместе с ним. — Время еще есть. Пока твоя внучка еще очень маленькая. Вряд ли она прямо завтра полетит сжигать ближайшую деревню. Мы что-нибудь придумаем, Олеж.
Он поднял голову, глядя на нее с нежной и грустной улыбкой:
— Что ты придумаешь, Люсь? Даже твоей неукротимости не хватит, чтобы решить эту проблему.
— Послушай меня, — она утерла слезы, выпрямилась и начала составлять план. — Закрой нормально дело с этим маньяком, не тяп-ляп, заверши карьеру красиво. Не распускай партию, назначь какой-нибудь штаб или вроде того, как там у политиков принято. Построй удобный дом… не знаю, с каменным подвалом на случай ЧП! Если ты прям резко свинтишь в деревню, это будет очень странно, Олег. И потом — может твоя внучка вообще не захочет откусывать мирным селянам головы? Может, она станет первым в мире Змеем-Горынычем-пацифистом? Не знаю, как устроено у коркор, но я в архаичной форме обычно соображаю, что к чему. Не слишком ясно, но все-таки. Ну что ты расклеился, как маленький прям. Когда не знаешь, что делать, просто двигайся осторожно, шаг за шагом. Как на незнакомом болоте — лапку туда, лапку сюда.
Он засмеялся, надтреснуто и невесело, но хотя бы взбодрился.
— Эх ты, — Великий Морж встал и поцеловал Люсю в плечо, — лапка за лапкой! Как там твой Ветров?
— По крайней мере он хоть выспится. Я бы, знаешь ли, тоже не отказалась от того, чтобы меня на сутки уложили в тихой и темной комнате.
— Могу договориться с УФСИН о камере-одиночке.
Люся показала ему язык.
Они еще какое-то время постояли, обнявшись и тихо перебирая варианты, как теперь семейству Китаевых жить дальше. Потом Люся расцеловала Великого Моржа на прощание, забрала из принтера охапку бумаг и откланялась.
Настроение было паршивым, тоскливым.
С чего вдруг коркорья эволюция решила дать сбой именно на китаевской внучке?
Откуда такая вселенская несправедливость?
Живешь себе всю жизнь, работаешь, строишь семью, и тут на тебе.
Конец света.
И ведь никакой профилактики не предусмотрено!
Никаких прививок, никаких сохранений, жизнь имеет тебя наголо, наживую, без всякого предупреждения.
Чем дальше, тем страшнее.
Кошмар наяву.
В редакции, разумеется, после ночного обыска царило страшное волнение, а от Носова на телефоне было восемь пропущенных. Люся не рискнула соваться туда в столь разобранном состоянии и поехала домой.
Ей тоже нужна была передышка.
На нее тоже слишком много всего свалилось.
Еще и ночевать одной.
Может, к Нине Петровне попроситься на ночлег?
Едва не на цыпочках прокравшись к собственной квартире — на старушку у Люси сейчас тоже недоставало энергии, — она сняла верхнюю одежду и улеглась на ветровский диван, обложившись бумагами следствия.
Полежала, собираясь с силами и глазея на потолок.
Судороги у него, вот гадость.
Наверное, неприятно.
Хорошо хоть редкие и слабые.
И этот рыжик вроде ничего такой пацан, смышленый. И Максим Анатольевич приглядит. И папа Ветров там.
О Синичке Люся очень старательно не думала.
О Синичке было думать больно.
Все-таки это какая-то ошибка. Одно большое недоразумение. А может, она в беде?
Где бы тихая и домашняя Синичка нашла трясовицу?
Чтобы привести ее в квартиру и не пострадать при этом, понадобилась бы навь. Вот уж у кого иммунитет ко всем болезням на свете, а агрессия деток-умертвий распространяется только на живых.
Наконец Люся с величайшей неохотой взялась-таки за протокол обыска. Обычная квартира, обставленная довольно скромно, судя по фото. Чистый комп. Чистота повсюду. Много книг. Много различных безделушек — фигурки Шерлока, Железного человека, майора Грома, баба на чайнике, фарфоровые пастушки, подушечки, пуфики.
И письмо, оставленное на кухонном столе.
Напечатано на компьютере.
Люсе очень захотелось его выбросить, не читая.
Но когда она отворачивалась от неприятностей?
«Дорогие мои негениальные сыщики.
В данную минуту меня терзает любопытство, что же все же сделал охранник-яг, получив фейковые фото? Пожалуйста, скажите мне, что он отнес их заказчику, а не бросился истреблять Люсю самостоятельно.
Впрочем, можете не отвечать.
И так понятно, что из нескольких плохих вариантов среднестатический человек выберет самый идиотский.
Каждый день я просыпаюсь с надеждой на то, что сегодня этот мир не разочарует меня. И каждый день он меня разочаровывает. Это начинает утомлять, если хотите знать.
Наверное, вы и сами уже догадались (ну еще бы, с такой-то жирной подсказкой, хах, мои глупыши), что лопухнулись, арестовав Крылова.
Не в том смысле, что он невинный и хороший человек, — конечно, нет.
Он ужасающее зло, но зло глобальное. Из тех талантливых умников, что придумывают атомную бомбу или всплывающую рекламу. Если бы я вернулась в те времена, когда мы с ним только познакомились, то взяла бы себе ник „Сара Коннор“.
Что касается „Гриффина“, то это было сиюминутным решением, вызванным раздражением от того, что Люся снова вышла из комнаты, не дослушав меня.
У нее есть потрясающая способность не видеть человека в упор, вы замечали это?
Впрочем, дело, конечно, не в Люсе и не в ее эгоцентризме.
Дело в том, что именно мне выпала участь спасти человечество. Не то, чего я ожидала от жизни, но и не сказать, что такой уж внезапный поворот сюжета.
Если ты рождаешься кащем, то на тебя сразу ложится вся тяжесть мира — куда там ягам с их представлением о героической борьбе.
А теперь мне пора бежать. Бежать — в данном случае просто оборот речи. На самом деле я неспешно выйду из квартиры, сяду в троллейбус и укачу в закат. Не думаю, что мы когда-нибудь снова увидимся, но не переживайте: я найду способ завершить свой монолог.
Следует уважительно относиться к законам жанра и подробно рассказать полиции о своих мотивах и действиях, не так ли?
P.S. Что касается того неприятного сюрприза, который вы обнаружите во время своего визита, то поверьте — это не моя затея и даже не мое исполнение. Скажем, персональный привет Павлу Ветрову от его анонимного доброжелателя (по теории вероятности, П. В. непременно прибудет лично. Типаж: проныра. Открытие: даже у лестрейдов бывают враги). Не знаю, в чем именно этот сюрприз заключается, но надеюсь, что обошлось без разрушительных последствий. У меня довольно милые соседи.
P.P.S. Не будете ли вы столь любезны передать Крылову: он был неправ, а я — права? Хотя наверняка он и так уже все понял и осознал. Дело осталось за малым: поступить правильно».
Люся перечитала письмо дважды, потом слепо набрала Носова и попросила его приехать.
Сейчас она не могла думать о «мотивах и действиях».
Ей было пока плевать, как и почему.
Осознание того, что Гриффин — это Синичка, оказалось слишком трудным.
Немыслимым.
Невозможным.
Сколько лет они проработали вместе? Семь? Восемь?
И все эти годы Синичка чувствовала себя в их редакции невидимкой? Они же даже сделали стикеры для мессенджеров: «Синичка — бог»!
— Я не понимаю, — сказала Люся громко потолку, — вообще ничего не понимаю! Мой мозг отвалился за ненадобностью.
Приехал Носов, и Люся молча, безо всяких объяснений, сунула ему письмо.
Костя, как и она часом ранее, прочел его дважды.
— В смысле в закат? — сказал он. — А кто нам тексты будет вычитывать? Редакция осталась без корректора? И где теперь искать нового?
— Костя! — рявкнула Люся злобно. — А то, что Синичка, судя по всему, причастна к убийствам шести нижних архов и к покушению на меня, тебя мало взволновало?
— Ты, начальник, на меня не ори, — Носов сложил письмо и убрал его в сторону, — а лучше скажи: что ты вообще знаешь о Синичке? О ее семье? Личной жизни? Детстве? Юности?
— Что? — изумилась она.
— Мы знаем ее любимые сериалы, — пояснил он терпеливо, — и книги. Выучили требования к текстам. Привыкли к тому, что она пылко высказывает свое мнение насчет новостей. Но мы ничего не знаем о самой Синичке. Первая любовь? Есть ли у нее сестра или брат? Кем были родители? Живет ли одна или с кем-то? Была ли замужем? С кем спит? С кем дружит? Ни-че-го-шень-ки. И, что самое смешное, даже я ни разу не заинтересовался ею настолько, чтобы собрать фактуру. А я люблю знать все про всех. Так что Синичка права. Мы с тобой эгоцентрики, повернутые исключительно на работе. Вот почему я вообще не удивлен тем, что она решила тебя пришить. И дело тут не только в тихом омуте или в том, что человек, каждый день вычитывающий новости — все новости редакции, в полном объеме, — обязательно озвереет. Ты просто ее бесишь.
Люся молчала, потрясенно переваривая услышанное.