Люся, которая всех бесила

Глава 26

Первым делом Люся, конечно, сунулась к Нине Петровне. Старушка с самым невинным видом попивала кофе на своей яркой кухоньке и что-то не спешила с завтраком, как обычно.

— Ага, — провозгласила Люся злорадно, — сделал гадость — сердцу радость? Ну и для чего вы натравили на меня очередного представителя преступного клана Ветровых с утра пораньше?

— Хм, — Нина Петровна благочинно отпила из фарфоровой чашки и даже мизинец оттопырила — вот она какая вся из себя приличная, посмотрите только. — Протестую против такой постановки вопроса. В прямом столкновении всего преступного клана Ветровых с одной Люсей я без колебаний поставлю на Люсю. Не прибедняйся, душа моя, могу поспорить, что Маша встретила достойный отпор в твоем лице.

— Ну надо же, — умилилась Люся и налила себе кофе тоже, — моя старушка-проказница в меня верит! Значит, вы не меня Машей третировали, а Машу мной? Хрен редьки не слаще, между прочим. Сил у меня уже нет из-за тирании старшего поколения! Я родителям с десяток предложений по нормальной квартире скинула, а в ответ — тишина! Они, видите ли, не нуждаются в моей помощи. А Катьке можно все! Катька у нас младшенькая и жизнью битая… Ну бесит же!

— Масло достается скрипучему колесу, — подумав, ответила Нина Петровна. — Ты думаешь, я внуков не люблю? Люблю, поэтому и дрессирую изо всех сил. Им ведь только дай слабину — превратятся в своего папашу. Вот уж с кого мы пылинки сдували. А выросло черт-те что. Я все спрашиваю себя: что было бы с Пашей, если бы я перед самым судом не отказалась от него? Сказала — возвращайся в семью нормальным человеком или не возвращайся вовсе.

— Лихо, — притихнув, оценила Люся.

Жестко даже.

Жестоко.

— А вдруг после тюрьмы он покатился бы по наклонной? Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Я пошла ва-банк.

— И в чем его награда? Приехал внук при должности и в форме, а вы его к соседке с чемоданом!

— И кому от этого плохо? — ехидно уточнила Нина Петровна. — По-моему, всем очень даже хорошо.

Тут Люся не нашлась с ответом.

— То-то же, — ухмыльнулась старушка, снова седлая любимого конька. — Что касается Маши, то она до воровства докатилась! И для чего? Думаешь, голодала? Носить было нечего? Машину ей новую захотелось, старая надоела — года не прошло. Чистая блажь золотой молодежи. Я Вите запретила ей денег давать, так она мои сережки стибрила! У Пашки с карты все сняла. Кредит на себя повесила. Надо было смотреть, как девка с жиру бесится? Зато теперь — своя фирма, свой доход. Финансово устойчивый человек получился. Кому от этого плохо?

— Да вам же, — напомнила Люся. — Вы же тут чуть не сбрендили от одиночества, дорогая моя Мэри Поппинс!

— А кто сказал, что семья — это легко? Домовик, домострой, домоуправ, все одно. Ты просто делаешь, что должен, и надеешься на лучшее.

— Вот бы моей Катьке такую бабушку, — размечталась Люся. — Она бы у вас по струнке ходила.

— Мне чужих Катек не надо, — отмахнулась Нина Петровна, — со своим бы потомством совладать! Так что, Люсенька, мой тебе совет: хватит изображать жертву — ах, родители меня не ценят, ах, сестра зараза. Ты соберись и возьми дело в свои руки. Я сделал, что мог, не нести же добро с кулаками — оправдание для слабаков.

— Силой родителей в новую квартиру перевезти? — мрачно спросила она.

— А хоть и силой. Цель оправдывает средства.

— Я вас начинаю бояться, — призналась Люся.

— А ты веди себя хорошо, — погрозила ей старушка пальцем, — и бояться будет не нужно.

Вот ведь.

Люся поймала себя на мысли, что любого другого человека, даже собственного отца, давно поставила бы на место. Но Нина Петровна не вызывала внутреннего протеста.

Возможно, потому, что все-таки не была кровной родней, а всего лишь соседкой.

Отношения близкие, но не болезненные.

Ты просто всегда помнишь, что вольна вернуться в свой дом и жить там так, как тебе хочется.

Отсутствие семейной неотвратимости, вот что придавало их общению легкость.

— Кстати, — оживилась Люся, желая развлечь старушку забавной историей, — сваха-кащ на деле оказалась не таким уж великим специалистом в своей области. Антон Вешников совершенно не мой типаж, этот выстрел ушел вхолостую.

— Ну, — Нина Петровна не удивилась, — чего и следовало ожидать. Кащи — хранители знаний, исследователи, изобретатели и разработчики, но почти социопаты. Я удивлена, что эта сваха выбрала столь тонкую стезю, — для ее вида это почти гарантированный провал.

— В смысле социопаты? — не поняла Люся.

— Мой отец был кащем, ох и намучилась мама с ним! Я тебе объясню, как сама поняла и как папа рассказывал. Генетически каждый кащ рождается с уже вложенной в его мозг базой знаний. Это ужасный груз, чтобы ты понимала. Если представить себе нашу умственно-нервно деятельность как просторный гараж, то часть помещения каща занята изначально накопленным за тысячелетия хламом. Плюсом улучшенная память, которая закидывает в этот гараж все новые и новые коробки. Где обычный человек выбрасывает лишнюю информацию за ненадобностью, там кащ заботливо укладывает ее на нужную полочку. В итоге на такие бесполезные, с точки зрения каща, понятия, как мораль, совесть, эмпатия, места почти не остается.

— Ну, не знаю, — задумалась Люся. — У меня на работе Синичка за всех переживает. Бывает, напишешь очередную сенсацию и радуешься, а она вся в страданиях. То ей жертву жалко, то наоборот. Сплошная эмпатия, а не кащ.

— Переживательный кащ — это уже почти диагноз, — отрезала Нина Петровна. — Ресурсы человека не бесконечны. Такой кащ обязательно поедет кукухой.

— Ну вы скажете тоже, — обиделась за Синичку Люся. — Она же у нас бог редакции! Кстати, о редакции, пойду я, пожалуй, за ноут. У меня все-таки рабочий день начинается.

Она поцеловала старушку, стащила яблоко из корзинки с фруктами и вернулась к себе. Яг Коля уже скромно сидел в кресле, поглядывая ролики в телефоне.

— А что, — спросила Люся, устраиваясь на диване с ноутбуком, — у вас всех есть ключи от моей квартиры?

— Конечно, — ответил он, — а как вас спасать, если вдруг? Дверь-то бронированная, даже не вышибешь.

— Вот блин, — с чувством выругалась она. — Так стало еще страшнее. А я и без того запуганная.

Коля посмотрел на нее тяжелым, внимательным взглядом, будто сканируя степень запуганности, потом, видимо, решил, что жить она будет, и вернулся к телефону.

Люся оповестила редакцию, что сегодня на удаленке. Посмотрела на диктофон, затосковала.

Расшифровывать длинное интервью было лень.

У нее была передозировка Вешникова.

Помаявшись, она решила все-таки ознакомиться с его творчеством, сходила за читалкой, открыла оставленные Ниной Петровной закладки, пробежалась глазами по тексту и зевнула так, что едва челюсть не вывихнула.

Все-таки любовные романы, а тем более эротические, — явно не ее жанр.

Героиня мокла, герой твердел, какой во всем этом вообще был смысл?

Самым невероятным образом в это мгновение мысли Люси вильнули в сторону Ветрова, и она вспомнила, что так и не рассказала ему вчера про Деда-Дуба.

А утром было не до того.

Схватившись за свой кнопочный телефон, Люся застонала в голос, напугав несчастного Колю.

Ладно, электронкам мы же нынче не доверяем.

Придется так.

«Лихов дом. тиран, поверн на кнтрл. Довел дочь до смбства», — старательно написала она сообщение.

Подумала и решила разъяснить, что имела в виду, а то вдруг Ветров ее не поймет:

«Дочь — навь».

Потом дописала еще:

«Он спасал дочь-ярилу от разврата. Вдруг его на этом переклинило?»

Потом настрочила более развернуто, привыкнув к кнопочному набору:

«Он же крышевал клуб, или как там у вас это называется. Вдруг он навей тоже спасал от разврата».

«Ну ты понял, осиной в горло».

Интересно, зачем примчался папаша Ветров?

Люся задумчиво уставилась в потолок, выстраивая логическую цепочку из тех данных, что у нее были.

Клуб принадлежал папе Ветрову. Им руководил его одноклассник.

В клубе нави танцевали стриптиз, оказывали проституточные услуги и пропадали без вести, а потом перья в мусорке находились.

Нави взбунтовались, устроили пожар, разбежались по углам.

Директора клуба посадили — пока только за взятку.

Его зам тоже под следствием.

Клиентов таскают по допросам.

Если бы Люся была папой Ветровым, то могла бы она рассчитывать на то, что сыночек-полицейский-начальник этот скандал замнет?

Вполне.

А что сделал Ветров-сын?

Открыл уголовное дело, нашел навей, треплет клиентам нервы и собирается довести все до суда.

Есть из-за чего поругаться и перестать разговаривать?

И есть из-за чего приехать в город, чтобы лично надавать неразумному сыночку по мордасам?

— По-моему, так, — голосом Винни-Пуха сказала сама себе Люся, отчего яг снова посмотрел на нее с озабоченностью сиделки в психушке.

«Кого потерял Гриффин», — написала Люся новое сообщение.

«Форум для скорбящих».

«Кто положил в постамат брелок от паркинга, которым воспользовались подростки».

«Почему невидимка».

Телефон зазвонил так внезапно, что она вздрогнула.

— Люся, блин, — сказал Ветров, его голос подрагивал от смеха, — я тебе что, блокнот для записей?

— Прости, — опомнилась она. — Странно торчать дома посреди рабочего дня.

— Привезу на обед чего-нибудь вкусного из «Балалайки», — пообещал он. — Рыба или мясо?

— Лангустов хочу, — воодушевилась она, — каракатиц разных. Коля, вы любите каракатиц?

— Каких каракатиц? — изумился охранник.

— На обед вам что привезти?

— Ой, — он смутился, — у меня бутерброд с собой.

— Паша, у Коли бутерброд с собой, — сообщила Люся в трубку. — Мы продержимся без лангустов. Ты наверняка занят.

— Я занят, — согласился Ветров, — но на обед приеду.

Повесив трубку, Люся все-таки подключила наушники к диктофону, взялась за текст и проработала до самого часа дня, когда в замке повернулся ключ и ворвался Ветров с коробками из ресторана.

— Вашему напарнику я тоже передал обед, — сказал он ягу Коле, — он меня в ответ обворчал.

Он был оживленным, но явно сердитым.

— Что, — спросила Люся, потягиваясь, — завтрак удался?

— Даже не напоминай, — отмахнулся Ветров, стягивая пальто. — Мы с отцом и без того плохо ладим, а тут еще и клуб придется выставлять на продажу. Он обвиняет меня в том, что я разрушил его карьеру!

— И это правда только отчасти, — рассудительно заметила Люся, доставая тарелки. — Ты выступил катализатором, а дальше уж песочный замок обвалился сам по себе.

Ветров остановился, скептически глядя на нее.

— Я устал как собака, у меня куча дел, и я принес тебе еды, — сказал он, — разве ты не должна в благодарность побыть хотя бы пять минут на моей стороне?

Ее так и подмывало ответить, что вообще-то никто его не просил.

Что у нее целая Нина Петровна в соседней квартире, доставка в телефоне и в принципе тут никто не голодает.

Но это было совсем не про еду.

Это было про что-то другое.

Про то, куда Люся стремилась не заглядывать без особой нужды.

Нуждается ли он в утешении?

Хочет ли она его утешить?

Такие у них теперь отношения?

Поэтому он приехал без всякого повода?

Потому что был расстроен?

Не придумав достойного ответа, Люся молча погладила его по плечу.

Ветров ей улыбнулся.

Мгновение. Тягучее. Странное. Пугающее.

А потом яг Коля уронил вилку, и мир снова вернулся к своей обычной скорости.

— А как распознать русалку? — спросил охранник, когда они сели за стол.

Ветров моментально насторожился.

— У тебя есть подозрение, что ты повстречал русалку? — тут же спросил он.

Начальник видового отдела полиции при исполнении — моментальный переход от хмурой задумчивости к стойке «фас».

— Не, — Коля замотал головой, — к экзаменам готовлюсь. В билете вопрос «три способа опознать русалку».

— И ни один из них не работает, — вклинилась Люся. — Русалки едят как люди, спят как люди, дышат как люди. Они плачут слезами. Просто те, кто с ними долго в близком контакте — неделю или больше, — постепенно теряют все свои силы, пока не умирают от истощения.

— Я читал ваше интервью, — ответил он, таращась на нее круглыми наивными глазами. — Не страшно было?

— От нескольких часов или даже нескольких дней сильного вреда не будет. Так, легкая усталость. У русалочьего воздействия накопительный эффект, как у валерьянки.

— Но полиция же как-то их узнает?

— Обычно в штате есть нижний арх, — тут Ветров вздохнул. Он-то никак не мог закрыть эту вакансию: редкий вид, что поделать. — Мы пробовали привлекать навей, но без толку. Умертвия видят друг друга, но редко об этом сообщают. Что-то вроде круговой поруки.

— А вы бы узнали русалку?

— Не знаю, — честно сказал Ветров, — если по правде, я никогда с ними не сталкивался.

— Да ладно, — ахнула Люся, — даже я сталкивалась, а ты нет? Постой, ты же уже был при должности, когда казнили Лену Афанасьеву.

Он ответил ей выразительным взглядом: ты действительно хочешь вспоминать мой первый рабочий день? — говорил этот взгляд.

Люся самодовольно улыбнулась.

Ей-то понравилось, как ловко она щелкнула тогда Ветрова по носу.

— Я принимал дела, — сухо сказал он, — не до этого было.

— Русалок принято казнить на рассвете, — на правах единственного тут знатока сообщила Люся ягу Коле, — но это скорее дань традиции. На самом деле на закате тоже можно. Старая добрая осина, годится для любых умертвий.

Он смотрел на нее широко раскрытыми беспокойными глазами.

— Так на кого ты учишься? — спросил Ветров.

Яг Коля моргнул и повернулся к нему.

— На юриста, — ответил он, — заочка. Приду потом к вам, в видовую полицию, возьмете?

— Возьму, — согласился Ветров, — если Людмила Николаевна к тому времени будет жива и здорова.

— А также богата и счастлива, — с энтузиазмом подхватила Люся. — Пашенька, что это такое? Почему в моей тарелке черный рис?

— Ризотто с чернилами каракатицы, — пожал он плечами, — самое близкое к тому, что ты просила.

— Я же пошутила.

— Я знаю.

И снова — странное, тягучее мгновение, глаза в глаза. Улыбка, которая зарождается на ветровских губах и передается Люсе. Воздушно-капельно.

А что вообще происходит?

После обеда Ветров умчался на работу, а Люся снова взялась за диктофон.

Расшифровывая пространные тирады Вешникова, она невольно поддавалась его настроениям, лениво раздумывая о том, почему люди придают столько значения этой самой любви.

Обычно в ее жизни все происходило примерно по одному и тому же сценарию. Она встречала какого-то мужчину и думала: хм, вполне подходящий. Что при этом думал он, Люсю мало волновало.

Ей никогда не приходило в голову скрывать свои намерения или затевать любовную игру вроде флирта, намеков, призывной стрельбы глазами. Все эти атавизмы прошлых веков казались неуместными в эпоху интернет-приложений для быстрого секса и подробных анкет со своими желаниями.

Относись к сексу как к маркетинговой задаче — вот самый разумный совет из всех, которые ей доводилось читать в сети. Определи для себя цели и инструменты.

«Ищу ненавязчивых отношений на нейтральной территории без взаимных обязательств», — было написано в ее аккаунте.

Хотела ли Люся, чтобы о ней кто-то заботился? Пожалуй, эту потребность закрывал Великий Морж, который делал что мог: помогал с карьерой, купил квартиру, машину.

Хотела ли Люся о ком-то заботиться? Избавьте ее от этого — сестрицы Катьки хватило с головой.

Она не грузила любовников своими проблемами и не желала слышать про их.

И вот сегодня Ветров примчался за утешением, а она погладила его по плечу.

И этот эпизод — коротенький, почти незаметный — пробивал какую-то дыру в Люсиной груди.

Она встала, отложив ноутбук, прошлась по гостиной, подошла к окну. Тусклое декабрьское солнце уходило на покой. Еще не было даже четырех часов вечера, а уже начинало темнеть.

Зима как символ смерти.

Архаичная ипостась уходила в глубокую спячку — о, зимняя Люся очень отличалась от летней.

Летом она дышала полной грудью, была готова к любым приключениям, жизнь в ней бурлила, как пузырьки шампанского. Природа манила с неудержимой силой, и почти каждые выходные Люся покидала город, отправляясь навстречу просторам и нехитрым болотным радостям.

Зимой же подступали хандра, леность, бессмысленность бытия.

Возможно, любовь дарит смысл, избавляет от навязчивых вопросов вроде «зачем ты живешь, куда ты идешь, что оставишь после себя». Твои желания становятся кристально ясны, концентрированны, эгоистичны: хочу себе этого мужчину. Только мне. И пусть он хочет меня — только меня.

Мир схлопывается, а реальность сужается, ты замираешь в «здесь и сейчас» и не можешь надышаться переполняющей тебя радостью и жадностью.

Возможно, и так. А может, и нет. Жаль, что в своих теориях она недалеко ушла от болтуна Вешникова.

Коротко усмехнувшись, Люся отвернулась от окна и ничего не поняла.

Яг Коля стоял прямо перед ней с побелевшими от отчаяния и ужаса глазами и держал в руках деревянное древко. Острие плясало в его руках.

— Мне так жаль, — хрипло сказал он, и слезы прилипли к его ресницам, — что ты умерла. Так жаль, что ты стала русалкой.

И он замахнулся.